Миры Юнга

Контрсексуальность и неизвестная Душа - Колман

Полностью - тут:
http://jungland.net/node/1089


Уоррен Колман "Контрсексуальность и неизвестная Душа"
(Уоррен Колман, юнгианский аналитик, SAP, Англия)


Только когда мы переживем мир как находящийся в гармонии с нашим бессознательным, мы сможем найти свое место в нем. Именно это Юнг имел в виду когда называл аниму и анимус мостиками в бессознательное: мост подразумевает двустороннее движение, конъюнкцию, так что внешяя установка (персона) и внутренняя (душа) работают сообща, коплементарно друг другу. В проекции анима и анимус воплощают образ интеграции и стремление к нему: будучи частью самости, они действуют как соединяющие внутреннее и внешнее вместе. В конечном счете, они являются образом самих отношений.

Аспекты тени.

Другой фактор, способный серьезно помешать интеграции анимы и анимуса – это их смешение с тенью, которая также соединяет с «инаковостью». Возможно, поэтому Юнг настаивал на необходимости столкнуться с тенью перед интеграцией анимы и анимуса. Трудно услышать, что они могут нам сказать, пока мы не готовы увидеть в них больше, чем наших врагов.

Связь между ними потенциально существует, т.к. отвергнутое рвется назад под видом чарующего, возбуждающего, привлекательного и соблазнительного.

Т.о. анима и анимус не позволяют нам убежать от теневых содержаний, но всегда тянут назад наше внимание к ним. Хотя чистых теневых содержаний боятся, избегают и полностью отвергают, анима-теневые содержания всегда влекут нас в отношения с ними – часто против сознательной воли, и даже когда они о чем-то ненавидимом и презираемом.
Эта связь дает нам ключевую мотивацию выбора партнера в паре. Один тянется к другому, если тот представляет его неизвестную душу в наиболее желаемых качествах. Но если теневые проекции, сообщаемые таким выбором, не могут быть присвоены партнерами вновь, то пара заканчивается ненавистью и страхом всего того, что в начале привлекало их друг в друге. Теневые проекции, не перешедшие в интроекции, усилились и интенсифицировались, что привело к вырождению отношений в пару Синей Бороды и Медузы, душащих друг друга в смертельных объятьях. Неспособность сепарироваться, из-за чего они находятся вместе, - последнее, что осталось у них от анимы и анимуса. Теневые аспекты полностью увели функции анимы и анимуса от их роли в интеграции как «мостов в бессознательное».
В этой ситуации потенциальное психическое освобождение блокировано: анима и анимус появляются только как опасные угрожающие фигуры, которых надо избегать или разрушать.

Юнг утверждал, что бессознательные содержания проявляются сперва в виде проекций. Но он имел в виду не только проекции на других людей, а все разнообразие форм архетипического воображения. Как если бы вся культура была большим тестом Роршаха, через который можно получить доступ к внутренним глубинам. Эти проекции имеют цель – они позволяют увидеть себя как тусклое стекло и при наличии способности увидеть сквозь него свое бессознательное.

Анима и анимус занимают особое место среди архетипов, являясь воротами ко всем другим. Они ведут к самости и сродни ей, как я подчеркивал, говоря о связи с душой. Юнг называет аниму создающим проекции фактором и отождествляет ее с Майей, индийской богиней иллюзий. В этом контексте связь с гендером становится только малой частью арсенала анимы. Тем не менее, это важная черта, потому что через гендер анима и анимус также связывают с сексуальностью – и через сексуальность с влечением.
Влечение может выражаться через сексуальность, но особенно для Юнга оно было чем-то больше – неутолимой жаждой целостности и единства с божественным внутри нас и вне нас. Анима и анимус представляют образ того, что самое желанное для нас. Этот образ может переживаться в сексе, но одного секса никогда не достаточно. Только когда сексуальные отношения потеряют для нас сверхценность, что рано или поздно неизбежно произойдет, мы вернемся к неутолимой природе влечения, требующей от нас идти за пределы физического к «небесам над нами». В этом процессе влечение само утоляется благодаря творческой и помогающей стороне Воображения, содержащего подобно душе безграничные и неисчерпаемые возможности. Эти образные построения, стимулируемые влечением, обогащают и раскрывают душу. Так влечение соединяется с душой и круг замыкается.

 

К.Г. Юнг

О психологии образа Трикстера

Полностью - тут:
http://www.ec-dejavu.net/t-2/Trickster-2.html


Любопытное сочетание присущих Трикстеру черт можно обнаружить в алхимическом образе Меркурия: ... Эти качества делают Меркурия демоническим существом первобытных времен, даже древнее, чем Гермес. Его проказы в какой-то степени уподобляют его некоторым фольклорным персонажам, известным нам из сказок: ... но благодаря своей глупости умудряется достичь того, что другим не под силу, несмотря на все их старания.
Поскольку всё мифологические персонажи соотносятся с внутренним психическим опытом и изначально происходят из него, неудивительно, что в сфере парапсихологии можно обнаружить некоторые явления, напоминающие нам о Трикстере. Они связаны с тем, что называют полтергейстом, и встречаются повсюду и во все времена в среде детей дошкольного возраста. Проказы полтергейста известны так же хорошо, как его глупость или бессмысленность его «сообщений». Способность менять облик также, по-видимому, является одним из свойств полтергейста. Поскольку иногда полтергейст называет себя душой в аду, с ним связан и мотив страдания. Его универсальность соизмерима, если можно так сказать, с универсальностью шаманства, которому, как мы знаем, принадлежит целая феноменология спиритуализма. Что-то от Трикстера, несомненно, присутствует в характере Шамана или знахаря. По этой причине его профессия часто представляет опасность для его жизни. Кроме того, шаманские обряды и сами по себе бывают связаны со значительным риском для исполнителей, если не с настоящей болью. Во всем мире во всех событиях «становления шамана» так часто фигурируют страдания и тела и души, что нетрудно предположить, какую психическую травму они могут повлечь за собой. Отсюда вытекает его «близость к спасителю», и это только подтверждает мифологическую истину о том, что исцелять может лишь тот, кто и наносит раны, и сам ранен, и что только страдающий может отвести страдание.

Эти мифологические черты распространяются даже на высшие области человеческого духовного развития. Если мы рассмотрим, к примеру, демонические черты, присущие Яхве в Ветхом Завете, мы найдем в них немало того, что напомнило бы нам о непредсказуемом поведении Трикстера, об устраиваемых им оргиях разрушения и причиняемом самому себе страдании — вместе с его постепенным превращением в спасителя. Именно это преобразование бессмысленного в осмысленное открывает нам компенсаторное отношение, в котором фигура Трикстера находится по отношению к фигуре святого: именно оно было причиной существовавших в раннем средневековье странных церковных обычаев, основанных на воспоминаниях об античных сатурналиях. В основном они отмечались сразу за Рождеством Христовым — то есть в новогодние дни — пением и танцами.
на которых «даже священники и клирики выбирали архиепископа, или епископа, или папу и называли его папой дураков (fatuorum papum)».
Неудивительно, что эти настоящие шабаши пользовались огромной популярностью

В некоторых местах, по-видимому, даже священники участвовали в «libertas decembrica», как назывался праздник дураков, несмотря на то (а может быть, благодаря тому), что именно более древний слой сознания мог в этом случае позволить себе все что угодно вместе с подобной языческой дикостью, необузданностью и безответственностью.

Эти средневековые обычаи в совершенстве демонстрируют роль Трикстера, и когда они, наконец, вышли за пределы церкви, то вновь возникли в светской сфере в итальянских театральных представлениях в лице тех комических персонажей, которые часто украшали свои костюмы огромными фаллическими символами и забавляли далеко не ханжескую публику непристойностями в подлинно раблезианском духе. Гравюры Калло сохранили эти классические фигуры для потомков — это Пульчинелла, Кукоронья, Чико Сгарра и прочие*.

Присутствует ли он в плутовских историях, на карнавалах и пирах, в священных и магических обрядах или в религиозном страхе и экзальтации людей — призрак Трикстера никогда не покидает мифологию — будь он в безошибочно узнаваемом или в странно изменившемся облике. Очевидно, он представляет собой одну из «психологем», одну из чрезвычайно древних архетипических структур психики. В своем наиболее ярком проявлении он — подлинное отражение абсолютно недифференцированного человеческого сознания.
Такая коллективная персонификация, как Трикстер, есть продукт множества индивидов и принимается каждым из них как нечто уже знакомое — чего не было бы, если бы Трикстер был продуктом лишь индивидуального сознания.
дух Трикстера проявляется в виде контр.тенденций в бессознательном, иногда даже в чем-то вроде второй личности, для которой характерна определенная детскость, недоразвитость, которая очень похожа на тех духов, что являются во время сеанса спиритизма и с которыми связаны все столь типичные для полтергейста откровенно детские проделки. Мне, как кажется, удалось найти для этой составляющей характера подходящее имя — я называю ее тенью (Ту же идею можно обнаружить у одного из отцов церкви — Иренея, называющего ее «umbra».).

Трикстер — предшественник спасителя, и, подобно ему, он одновременно Бог, человек и животное. Он и недочеловек, и сверхчеловек, бестия и божество, а самая главная и бросающаяся в глаза его черта — его бессознательность. ...Это демонстрирует нам его изначальную сущность Творца, ибо мир был создан из тела бога.

С другой стороны, он во многих отношениях глупее животных и постоянно попадает то в одну, то в другую нелепую ситуацию. Хотя он и не зол по-настоящему, он вытворяет самые жестокие вещи лишь из откровенной бессознательности и несвязанности. Трикстер — это примитивное космическое существо божественно-животной природы, с одной стороны, превосходящее человека благодаря своим сверхчеловеческим качествам, а, с другой — уступающее ему из-за своего неразумия и бессознательности. Он не ровня и животным, из-за своей неуклюжести и полного отсутствия инстинктов. Эти дефекты говорят нам о его человеческой природе, которая не так приспособлена к окружающему миру, как животная, однако при этом имеет прекрасные перспективы для развития сознания, основанные на огромном стремлении к обучению, что соответствующим образом отмечается в мифе.

Повторное рассказывание мифа в истории означает терапевтический характер некого забвения, которое — по причинам, еще требующим выяснения — не должно быть слишком долгим. Если бы то, что подлежит такому забвению, представляло собой лишь реликт неразвитого состояния, было бы понятно нежелание человека уделять ему внимание, ощущение того, что оно лишнее в его жизни. Очевидно, что все обстоит иначе, ибо в противном случае Трикстер — в виде, например, карнавальных образов Пульчинеллы или шута — не вызывал бы у людей столь живой реакции вплоть до настоящего времени. Здесь скрыта важная, хотя и не единственная причина жизненности этого образа. Кроме того, с ее помощью нельзя объяснить, почему это отражение самого первобытного состояния сознания обрело форму мифологического персонажа. Простые следы раннего состояния сознания, которое вымирает, быстро теряют свою энергию, ведь иначе они не могли бы исчезнуть. Мы не могли бы ожидать от них того, чтобы они запечатлелись в персонаже со своим собственным циклом легенд — если только они не получили бы какой-то поддержки извне, в данном случае или от высокоразвитого сознания, или из ресурсов бессознательного, которые остались неисчерпанными.

Проводя законную параллель в психологии индивида, а именно, рассматривая постоянное возникновение теневой фигуры, действующей антагонистически по отношению к личностному сознанию, говорят, что эта фигура возникает не просто потому, что все еще существует внутри индивида, но потому, что это ее возникновение основывается на динамике, существование которой может быть объяснено лишь актуальным положением индивида, например, тем, что тень настолько неприемлема для его эго-сознания, что должна оставаться на уровне бессознательного. Такое объяснение не вполне отвечает данному случаю, потому что Трикстер, очевидно, представляет исчезающий уровень сознания, все более и более неспособный к самоутверждению в какой бы то ни было форме. Более того, подавление уберегло бы его от исчезновения, потому что подавленное содержание сознания обладает наилучшими шансами выжить — мы знаем по опыту, что в бессознательном ничего не может быть исправлено. Наконец, истории о Трикстере ни в коей мере не неприятны или не несовместимы с сознанием, но, наоборот, вызывают наслаждение и поэтому не ведут ни к какому подавлению. Из всего этого складывается такое ощущение, что сознание само активно поддерживает и даже пестует этот миф. Это очень похоже на правду, ибо это лучший способ сохранять сознание теневой фигуры и подвергать ее сознательной критике.
в случае с Трикстером более высокий уровень сознания накрыл собой более низкий, а последний уже потерял свое прежнее значение. Воспоминание о нем, тем не менее, вызывается в основном тем интересом, который начинает к нему испытывать завершенное сознание — причем, как мы видели, этому неизбежно сопутствует постепенное окультуривание, то есть ассимиляция первобытной демонической фигуры, которая была изначально независимой и даже способной вызывать одержимость.

В любом случае, ближе к концу цикла мы не видим в нем знаков глубочайшей бессознательности: вместо того, чтобы действовать в дикой, необузданной, глупой и бессмысленной манере, он постепенно меняет свое поведение на довольно полезное и понятное. Обесценивание прежней бессознательности очевидно даже в самом мифе — куда только исчезают его злые качества! Наивный читатель может вообразить, что темные аспекты его природы, исчезая, перестают существовать. Однако, как показывает опыт, это не так. В реальности сознание становится способным освободиться от притягательности зла, и поэтому не обязательно больше жить по его законам. Тьма и зло не рассеялись, как дым, но, потеряв энергию, удалились в бессознательное, где и остаются, пока с сознанием все благополучно. Однако если сознание попадает в критическую ситуацию, скоро становится ясно, что тень не исчезла бесследно, но лишь ждет своего часа, чтобы снова заявить о себе в виде проекции на другого. Если этот трюк оказывается удачным, то между ними немедленно создается мир первобытной тьмы, в котором и случается все, что характерно для Трикстера — даже на высоком уровне цивилизации. Лучшие примеры этих «обезьяньих проделок» — как обыденный язык удачно выражает состояние дел, когда ничего разумного не получается, разве только по ошибке и в последний момент — можно найти в области политики.

Так называемый цивилизованный человек забыл о Трикстере. Он вспоминает о нем лишь метафорически, когда, раздраженный своими неудачами, говорит о том, что судьба сыграла с ним дурную шутку, или что «все это — какое-то наваждение». Он и не подозревает, что его собственная скрытая и на первый взгляд безобидная тень обладает такими качествами, которые не могли присниться ему и в самом страшном сне. Как только люди собираются в массу и подчиняют ей индивидуальное, тень мобилизуется и, как показывает история, может даже воплотиться в конкретном человеке.

Разрушительная идея о том, что все приходит в человеческую душу извне, что она рождается как tabula rasa, виновата в заблуждении, согласно которому в нормальных обстоятельствах человек пребывает в полном порядке. В результате этих предрассудков человек чувствует себя полностью зависимым от окружающей среды и утрачивает всякую способность к наблюдению. В этом случае его этический кодекс заменяется знанием того, что позволено, а что запрещено или приказано. Как в таких обстоятельствах можно ожидать от солдата, что он будет подвергать полученный от командования приказ этическому рассмотрению? Ему и в голову не приходит, что он может быть способен на внезапные этические импульсы и на их исполнение — даже когда никто этого не видит!

С этой точки зрения становится ясно, почему миф о Трикстере сохранился и даже получил свое развитие: как и многие другие мифы, он предназначался для того, чтобы терапевтически на нас воздействовать. Он держит ранний низкий интеллектуальный и моральный уровень перед глазами высоко развитого индивида, чтобы тот не забыл, как все было еще вчера. Нам нравится считать, что то, чего мы не понимаем, к нам не относится. Однако это не всегда так. Человек редко понимает лишь при помощи головы, тем более — человек первобытный. По причине своего священного характера миф непосредственно воздействует на бессознательное, вне зависимости от того, понимается он или нет. Тот факт, чго его постоянное рассказывание стало отмирать совсем недавно, объясняется, я полагаю, его полезностью. Объяснить это довольно трудно, поскольку действуют две противоположных тенденции: желание, с одной стороны, выбраться из более раннего состояния, а, с другой, желание не забыть его (Не забывать что-то означает хранить это в сознании. Если враг исчезает у меня из поля зрения, вполне вероятно, что он находится сзади — а это еще опасней.). Радин говорит: «С точки зрения психологии можно утверждать, что история цивилизации — это свидетельство попыток человека забыть о своем превращении из животного в человеческое существо. Такой упорный отказ забыть не может быть случайным».
Однако ничто не исчезает навсегда, тем более сделка с дьяволом.
Внешне люди более или менее цивилизованы, но внутренне они так же первобытны. Что-то в человеке очень не желает отказываться от того, с чего он однажды начал. А что-то верит, что это начало давно уже в прошлом.

Конфликт между двумя измерениями сознания является просто выражением полярной структуры нашей психики, которая, как и всякая другая энергетическая система, зависит от напряжения, создаваемого противоположностями. Именно поэтому нет таких общих психологических закономерностей, которые нельзя было бы перевернуть — и действительно, именно их обратимость говорит об их правильности. Мы не должны забывать, что во всякой психологической дискуссии мы ничего не говорим о психике, но психика говорит сама о себе. Бесполезно думать, что мы можем встать по ту сторону психики посредством «ума», даже если ум утверждает, что не зависит от психики. Как он может это доказать? Мы можем, если захотим, сказать, что одно суждение проистекает из психики, и потому оно психическое и только, а другое исходит из ума и «духовно», а поэтому превосходит психическое. Но оба есть лишь утверждения, основанные только на собственной вере.

Единство психической природы лежит посередине, как живое единство водопада предстает в динамической связи верха и низа. Так же переживается и живое действие мифа, когда более высокое сознание, пребывающее в своей свободе и независимости, противопоставляется автономии мифологического образа и при этом не может избежать его притягательной силы и должно платить дань захватывающему впечатлению. Такой образ действует, потому что он тайно принимает участие в психической жизни наблюдателя и является ее отражением, пусть таковым и не признается. Он отколот от сознания и поэтому ведет себя как автономная личность. Трикстер есть коллективный теневой образ, воплощение всех низших черт индивидуальных характеров. А поскольку индивидуальная тень присутствует в составе личности, коллективный образ может постоянно пользовааться ею для воссоздания себя. Конечно, не всегда в виде мифологического персонажа, но часто, вследствие растущего подавления и забвения изначальных мифологем, как соответствующая проекция на разные социальные группы и народы.

Если рассматривать Трикстера в качестве параллели индивидуальной тени, то возникает вопрос, наблюдается ли эта, увиденная нами в мифе о нем, тенденция к осмыслению в области субъективной и персональной тени. Поскольку эта тень часто проявляется в снах как вполне очерченная фигура, мы можем положительно ответить на этот вопрос: тень, фигура по определению хотя и негативная, иногда имеет отчетливые черты и свойства, которые отсылают, в свою очередь, к совершенно иному фону существования — как если бы она прятала свое осмысленное содержание под уродливой внешностью.

Опыт подтверждает это; но что более важно: сокрытое обычно состоит из все более и более священных фигур. Первое, что стоит за тенью, это анима* , которая наделена значительными способностями к очаровыванию и овладеванию. Она часто является в довольно юном виде, но прячет внутри мощный архетип мудрого старика (мудрец, волшебник, царь и т.д.). Ряд может быть продолжен, но это было бы бессмысленно, ведь психологически можно понять только то, что сам пережил. Понятия комплексной психологии по сути своей — не формулировки ума, но названия определенных областей опыта, и хотя их можно описать, они остаются мертвы и непредставимы для тех, кто сам не пережил их. Я уже отмечал как-то, что людям обычно несложно представить себе, что подразумевается под тенью. Но понять, что такое анима, для них невероятно трудно. Они принимают ее с легкостью, когда она проявляется в романах или в кинозвездах, однако им ее вообще не понять, когда речь заходит о ее присутствии в их собственной жизни, ибо она обобщает все, чего человек никогда не преодолеет, с чем никогда не сможет справиться. Поэтому она пребывает в области непрерывной эмоции, к которой нельзя прикоснуться. Степень бессознательного, с которой приходится здесь сталкиваться, мягко выражаясь, просто поразительна. Из-за этого практически невозможно добиться от мужчины, который боится своей собственной женственности, понимания того, что такое анима.
-------------------------------
* Метафорой «стоит за тенью» я хочу конкретно проиллюстрировать тот факт, что в той степени, в какой тень признается и интегрируется в сознание, создается и проблема анимы, то есть отношения. Понятно, что встреча с тенью оказывает ощутимое и длительное влияние на отношение эго к внутреннему и внешнему миру, ибо интеграция тени влечет за собой изменение личности. Ср. мою книгу «Аion»

На самом деле это неудивительно, поскольку даже самое поверхностное понимание тени иногда вьвывает у современного европейца огромные трудности. Но если тень — образ, наиболее близкий его сознанию и наименее взрывоопасный, она также является первой проявляющейся в ходе анализа бессознательного компонентой личности. Угрожающая и часто смешная фигура, она стоит в самом начале пути индивидуации, задавая обманчиво легкую загадку Сфинкса или мрачно требуя ответа на «quaestio crocodilina»*.
(* Крокодил украл у матери ребенка. Когда она попросила отдать ребенка назад, крокодил ответил, что исполнит ее желание, если только она сможет дать истинный ответ на вопрос: «Отдам ли я ребенка?». Если она ответит «Да», это будет ложно, и она не получит ребенка. Если она ответит «Нет», это снова будет ложно, так что в любом случае мать потеряет своего ребенка.)

Если в конце мифа о Трикстере нам намекают на фигуру спасителя, это утешительное предвестие или приятная надежда означает, что какая-то катастрофа произошла, но была понята сознанием. Надежда на спасителя может родиться только из недр несчастья — другими словами, признание и неизбежная психическая интеграция тени создает такую мучительную ситуацию, что никто, кроме спасителя, не может развязать этот запутанный узел судьбы. В случае с отдельным индивидом проблема, вызванная тенью, решается на уровне анимы, то есть через отношение. В истории коллектива, как и в истории индивида, все зависит от развития сознания. Оно постепенно дает освобождение от заключения в бессознательном , и поэтому является как носителем света, так и исцеления.

Как в своей коллективной, мифологической форме, так и в форме индивидуальной, тень содержит внутри себя семя энантиодромии, превращения в собственную противоположность.

 

Есть ещё симпатичное эссе Михаила Шильмана на эту тему:

 

Мною прочитано: "Эго-ум как трикстер Бога"

 

Мной иначе:

Герой и Трикстер - взаимозависимые и взаимообусловленные силы. Обе они находятся в театре Эго-ума - в континууме двойственности. Убрав Героя со сцены (т.е. перестав с ним отождествляться), мы убираем и Трикстера (растворяем нашего "врага") - оба они исчезают из нашего осознания действительности. Это может напомнить знаменитое "нет человека - нет проблемы", и, как ни странно, тут данная поговорка очень к месту. С оговоркой, что Герой и Трикстер - модели, а не люди. Модели, сконструированные умом. Люди как раз остаются и выходят из театра.
Бог, как и Любовь, не имеет противопоставлений и обусловленности.

 

М. Шильман

ТРИКСТЕР, ГЕРОЙ, ЕГО ТЕНЬ И ЕЕ ЗАСЛУГИ

Классическая сфера деятельности Трикстера – разрушение. Для того чтобы Герой не потерялся в собственных позитивных качествах, его по контрасту оттеняет Трикстер. В этом смысле Трикстер – Тень Героя. Если Герой – это Демиург, то Трикстер – деструктивен. Если Герой отвечает за воспроизведение и генерацию смыслов, то Трикстер ответственен за дегенерацию. В любом случае Герой создает мир и ведает его устройством, располагаясь и укореняясь в центре мира. Трикстер – как необходимый противовес центру – кружит, юлит, активирует центробежные тенденции мироздания, возглавляет "заговор против центра". В такой конструкции гармонизация доминантного Героя и рецессивного Трикстера достигается за счет различных вариантов динамического равновесия. Центрирующемуся Герою противопоставлен эксцентричный Трикстер, который имитирует наличие центра в месте, отличном от того, которое занимает Герой, чем заставляет Героя демонстрировать свои экстраординарные способности, чтобы вновь и вновь занимать по праву центральное положение.

То, что Трикстер служит тенью Героя, следует понимать едва ли не буквально: Трикстер – это пародия на Героя, но "не в дружбу, а в службу". Герой представляет серьезность, Трикстер – стёб. Герой концентрирует энергию для создания все более символического порядка, использует "сложные предметы", имеет существенные признаки и снабжен каноническими атрибутами. Трикстер живет энергиями элементарными, – он, в некотором смысле, есть сфокусированная ординарность. Он – как бы профанный персонаж, без которого сакральный Герой теряет значительную долю своей притягательности и действенности. Однако, и Герой, и его Тень служат одному и тому же – укомплектованию мира. Герой отбрасывает тень (т.е. Трикстера), но это отбрасывание подчеркивает, в первую очередь, невозможность и нежелательность избавления от тени. Трикстер, со своей стороны, то и дело "кидает" Героя, но не бросает его, а помогает выжить. Они оба зависят друг от друга.

Поскольку Трикстер не связан нормами рационального культурного поведения, его степень живучести значительно выше, чем у Героя. Герой всегда "чего-то" не может сделать или сталкивается с невыполнимым условием. Это "что-то" кажется элементарным по сравнению с его божественными способностями, но именно это "простое бессилие" есть Ахиллесова пята всякого Героя. Примечательно то, что без (хотя бы одного-единственного) уязвимого места Герой вовсе не герой. "Пороками" Героя могут служить возведенные в превосходную степень великодушие или благородство. Там, где Герой оказывается беззащитен перед прямым воздействием, его охраняет и спасает Трикстер, чувствующий себя в теневых сторонах жизни как рыба в воде.

По сравнению с Героем-подвижником Трикстер не эротичен, а естественно сексуален; он не связан нюансами куртуазного поведения, не фильтрует дискурс и не обязан узреть в женщине Даму. Герой, конечно, может видеть в Даме не только платонический образ, но и объект вожделения. Для Трикстера же всегда есть Женщина – объект желания, материал соблазна и обладания. Поэтому Казанова или дон Жуан – не Трикстеры; они – герои с ярко выраженной профориентацией: не универсальные герои, а герои-любовники. Подтверждением этой мысли может служить и тот факт, что женщина-соблазнительница в контексте христианского (т.е. мужеского) мира и культуры, задающей известные нормы поведения, – Трикстер. Она – источник смятения и потенциального распада привычной, опирающейся на ряд табу, матрицы восприятия противоположного пола.

Герой пристоен, даже если он эротичен; Трикстер непристоен, даже если он галантен. Герой видит в противоположном поле способ продолжения высокого начинания, Трикстер – поле реализации своего каприза. Будучи "вместе", они играют как братья-близнецы, чья сила заключена в наличии другого, схожего и отличного. Собственно, их парность есть залог их эффективности. Демонстрируя одновременно взаимосвязь и конфронтацию, Герой и Трикстер образую своего рода диполь, бинарную конструкцию, структуру оппозитивных элементов, которая является залогом порождения новых смыслов и новых стратегий осмысления "мира". Исходя из этого, можно допустить следующее предположение (требующее, без сомнения, более солидной аргументации): созидающий и познающий Субъект Модерна есть спайка – Герой-и-Трикстер, где центр тяжести перенесен на Героя, т.е. в доминантную область "нормальности", "рациональности" и "культурности".

Что же происходит в том случае, когда постмодернистские практики мироустройства принимаются за разрушение всех бинарных оппозиций, а значит подвергают деконструкции иерархическое единство Героя-и-Трикстера? Другими словами, как прочитывается "с точки зрения" Трикстера пресловутая "смерть субъекта" и что (в субъекте) подвержено умиранию? Резонно предположить следующее: никакое разрушение не в состоянии "уничтожить" Трикстера, потому как он сам паразитирует на разрушительной функции. В таком случае уничтожается Герой, точнее – привилегированное положение Героя как центра, доминанты и (культурной) нормы. Такое не уничтожение, но уничижение Героя как минимум уравнивает его с Трикстером: серьезность Героя выглядит потешной, его идеалы кажутся старомодными, а способности оказываются неприменимыми. Само понятие "центральный герой" относится в равной степени к каждому, а это означает уничтожение единого центра, в котором доселе располагался Герой как воплощение Сакрального, Фаллического и Рационального. Образно говоря, Герой оттесняется от центра, он захватывается центробежными силами и удаляется "на периферию", выводится из игры в качестве центрового.

Постмодерную культуру можно уподобить свалке (так же, как и выставке, музею, коллекции) Героев. Цель такого сравнения не в том, чтобы добиться негативного звучания, а в том, чтобы подчеркнуть результат "перепроизводства героев", предпринятого при покровительстве ratio. То, что Герой попадает на свалку, подчеркивает характерность траектории его низведения: он сваливается "с небес на землю", он – как "мировая ось" или омфалос – валится (набок и навзничь). Тот Герой, которого ничто не могло "свалить с ног", покидает свое место, сдает свои позиции, перестает пребывать в "предназначенном" для него месте. В общем, он сваливает. То, что Герой оказывается на свалке говорит не о том, что он уничтожен, а о том, что Герой "выведен из употребления", "о(т)ставлен", отсутствует на привычном месте по причине потери (своей) сути. Герой не то, чтобы "негоден", но "ни к чему". А к "чему/кому" в таком случае Трикстер?

Казалось бы, растворение Героя "отбирает" у Трикстера его законный хлеб. Трикстер "остается без работы" в тот момент, когда Герой подает в отставку. Ведь если считать, что ремесло Трикстера – профанировать/комментировать Героя, то к чему же сводится его задача после того, как он остался без Героя как "средства существования"? Ведь Трикстер не может ни самодержавно занять место Героя (в этом случае он станет Героем), ни продолжать игру против центра, поскольку децентрация всей "конструкции Субъекта" уже произошла. Тут следует вспомнить об одном нюансе: даже в классической диспозиции граница между Героем и Трикстером не может быть четко проведена. Неопределенное "между" исключает межу и задает топологию пространства, обеспечивающего возможность взаимных переводов Героя и Трикстера (travesty), перетекание лица Героя в облик Трикстера (morfing) и переодевание Трикстера под (стать) Героя (masking). Опорным понятием в данном случае является "перевод", в котором содержится и прощание как "проводы", и растрата как "перевод впустую", и посредничество как "искусство перевода" на другой язык. Прямо или косвенно, но Трикстер всегда ведет речь о Герое, даже если тот, о ком говорится, отсутствует или удален. Трикстер служит посредником, медиумом между местом героя (центральной точкой) и бесчисленными точками, где Герою "не место" (быть). Сам факт того, что Трикстер не замолкает даже в случае молчания ("смерти") Героя или его замалчивании ("отставки"), требует считать его речь актом перевода с языка Героя на язык слушателя. При этом Трикстер, не перехватывая саму роль и место Героя, остается инстанцией, истолковывающей своего "патрона" и обеспечивающей тем самым несвойственное ему "инобытие". В случае "смерти" Героя-текста Трикстер-комментарий становится единственным хранителем места умершего. Своего рода комментарием к уничтоженному тексту.

Трикстер "работает" не со статусом Героя, но с его местом; пафос Трикстера – в сохранении этоса Героя, а не его фигуры. Поэтому изменение статуса героической составляющей Субъекта не приводит к безвозвратной "смерти субъекта", но лишь корректирует роль его иронической составляющей. Пародируя отсутствующего Героя, Трикстер маскирует сам факт его отсутствия. Иными словами, он глумится над Героем так, как будто бы Герой по-прежнему есть. Трикстер не может не указывать на то (место), где (должен быть) Герой. Тем самым он поднимает цену места обесцененного Героя, ведь то место, которое столь искусно маскируется, для чего-то/кого-то предназначено. Очевидно, что маскируемое место – сохраняется и охраняется, а сам маскирующий выполняет функции хранителя. Трикстер, который, действуя совместно с Героем, как бы хоронит его, оставшись без своего визави хранит место Героя, место, уготованное Герою. Так или иначе, Трикстер всегда указывает на того, кто "выведен из употребления" и (временно) не используется. А если есть некое указание, то, следовательно, имеет место и некое использование. И надежда на то, что (свято) место (долго) пусто не бывает.

Оставшись без Героя, Трикстер походит на Тень из одноименной сказки Шварца. В нашем случае можно сказать, что трон находится в/у тени до той поры, пока не придет Герой и не скажет: "Тень, знай свое место!"

(Полилог: Философия. Культурология. Вып. 1. Трикстер: Альманах Харьковской гос. акад. культуры, 2006 г.)

 

Жикаренцев - Сеанс диалог голосов

Полностью - тут
http://zhikarencev.narod.ru/Books/Book6.htm
(картинки - в оригинале)





Задачей Диалога Голосов является познакомить клиента с его субличностями, чтобы он осознал их, а не помогать исправлять их.

Никогда, никогда не пытайтесь пойти в отрицаемые я, до того как клиент познакомится со своими первичными я и защитником/контролером. Отрицаемые я очень часто содержат в себе разрушительную, негативную энергию, которая, вырываясь наружу, сеет вокруг хаос. Позаботьтесь о себе.

Сеанс диалог голосов

Не подталкивайте процесс
7 Когда почувствуете себя готовыми, спросите его, хочет ли он познакомиться с тем, кто отвечает за соблюдение этих правил в жизни.
Получив согласие, предложите клиенту почувствовать, где хотела бы находиться эта субличность, куда ее тянет передвинуть стул. Субличность может встать прямо за стулом, где сидит клиент. Контролер часто занимает такую позицию.
Объясните клиенту, что он должен позволить этой субличности выйти наружу и говорить.
8. Когда клиент занял новую позицию и провел в ней несколько секунд утверждаясь, он сам подаст вам знак, что готов, взглянув на вас выжидающе.
Иногда бывает, что клиент перемещается не в защитника/контролера, а в какую-нибудь подавляемую субличность, хотя это бывает редко. Обычно такая личность неопасна.
Когда клиент перемещается в отрицаемые субличности, они часто не хотят разговаривать, молчат. Следуйте процессу, не подталкивайте его. Просто чувствуйте. Например, отвергнутый ребенок почти в ста процентах случаев будет разговаривать с вами через чувства, а не вслух. В нем очень много боли, и вы будете переживать эту боль вместе с ним. Не подталкивайте процесс и не старайтесь вмешаться и помочь. Все идет так, как идет.
9. Поздоровайтесь с субличностью, которая вышла наружу, и начните разговор с того, как она чувствует себя здесь и хочет ли поговорить с вами.

Внимание: никакой критики, никаких насмешек, осуждений и подталкиваний!
(Как только в вас появляется критика или осуждение, вы столкнулись со своим отрицаемым я. Тогда лучше всего прекратить сеанс. Вообще, если вы почувствовали, что что-то происходит не так, немедленно прекращайте сеанс.)
Если в вас появился страх перед появившейся субличностью или вы чувствуете, что она вас подавляет, прекращайте сеанс, попросив клиента вернуться на прежнее место.

Если субличность соглашается вести диалог, тогда можно задать ей следующие вопросы:
1. Давно ли она появилась в жизни ...(называете имя клиента)?
2. Помнит ли она этот эпизод и может ли рассказать о нем?
3. Сколько ей лет?
4. Какого она пола?
5. Как выглядит, что любит есть, какую одежду носить, с кем любит общаться, какой образ жизни предпочитает вести?
6. Сколько процентов времени она занимает у ... (имя клиента)?
7. Что бы она делала, если бы занимала все время?
8. Если это отрицаемая субличность, спросите у нее, что бы она делала, если бы находилась больше времени на поверхности сознания, если бы ее чаще выпускали наружу.
9. Чем она владеет, чем любит заниматься, что у нее лучше всего получается, что она думает о том-то и том-то (приведите в пример проблемы, которые переживает данный человек)?
10. Где в теле располагается?
11. Чем занимается в свободное время?
12. Как вмешивается в ситуацию, что делает, чтобы взять контроль над сознанием в свои руки и повести ситуацию в нужном ей направлении?
13. Чувствует ли данная субличность, что ей кто-то противодействует внутри ... (имя клиента)?
14. Если да, позволит ли она выйти этой другой субличности наружу, чтобы познакомиться с ней?
15. Хочет ли она на прощание еще что-нибудь сказать? И предложите ей вернуться назад.

Часто бывает, что субличность не хочет возвращаться после проведенного с ней диалога. Не пугайтесь, это означает, что она хочет сказать еще что-то важное и для клиента, и для вас. Продолжайте диалог.
Примечание: вопросы 13 и 14 задаются уже после нескольких сеансов с данным клиентом, когда он очень хорошо познакомился со своим защитником/контролером и прекрасно чувствует его энергию. Тогда клиент сам сможет спокойно блокировать нежелательную субличность в случае, когда это необходимо.
Бывает так, что клиент, переместившись в субличность, все-таки не показывает ее ясно. Он как будто мерцает. Переместите его назад в среднюю позицию, поговорите с ним, определите еще раз задачу и снова попытайтесь выйти на его субличность. Не на второй, так на третий раз это обязательно получится.

10. Когда клиент вернулся в среднюю позицию — позицию эго, — дайте ему несколько минут, чтобы прийти в себя, рассоединиться с теми ощущениями и восстановить прежние. Спросите его, как он себя чувствует, слышал ли, о чем здесь говорилось, и ясно ли почувствовал энергию этой субличности. Если нет, снова пересадите его в эту субличность, чтобы он лучше запомнил ее.
На этом сеанс можно заканчивать — для начала этого достаточно. Теперь в процессе жизни клиент будет различать в себе эти ощущения и этот голос, что поможет ему в каких-то ситуациях распознать, что в данном случае активизировался защитник/контролер.
Если вы не в первый раз работаете с данным человеком, можете пойти в другие первичные субличности, исследуя, например, критика, толкача, ублажителя, перфекциониста.
Когда вы хорошо познакомились с первичными субличностями, можете приступать к исследованию уязвимого я, которое всего боится, а затем и вторичных, отрицаемых я — конечно, с согласия первичных я. Как правило, отрицаемые я занимают позицию, противоположную первичным я. Диалог с ними ведется точно таким же образом, как и с первичными я.

11. После диалога с каждой субличностью клиента необходимо возвращать в позицию эго и каждый раз убеждаться, что он соединился со своим эго.
Когда вы наберетесь опыта, вы сможете из субличности выделять еще субличность, раскладывая ее на одну или даже несколько, а потом
последовательно их складывать, чтобы, наконец, возвратить в Среднюю позицию эго.
12. После каждого сеанса необходимо провести процесс осознания. Клиент стоит или садится рядом с посредником — неважно, с какой стороны, — и посредник повторяет и описывает ему шаг за шагом, что происходило во время сеанса. Этот процесс называется «поместить клиента в осознающее я», а также «формирование в клиенте осознающего я».
Он повторяет ему главные моменты, о чем говорилось в позиции эго, потом в позиции первой субличности, потом опять в средней позиции и т.д. То есть посредник последовательно проходит весь сеанс от начала до конца, напоминая клиенту о том, что происходило. Когда этот процесс заканчивается, клиент снова возвращается в позицию эго.
Напоминаю, что осознающее я — это не позиция, это просто наблюдение и осознание того, что происходит. Оно — свидетель происходящего. Именно это отсутствие позиции и беспристрастное наблюдение за тем, что происходит и как действуют различные я, поскольку теперь их чувства и слова ясно различаются на фоне внутренней жизни, — именно оно помогает в конечном итоге собрать внутренние я в одно целое, где все я сотрудничают друг с другом.
Когда развивается осознающее я, у человека появляется выбор и возможность принимать решения, которые становятся тогда более четкими и сбалансированными, потому что лежат между противоположностями. В противном случае решения принимаются либо первичными я, либо отрицаемыми я и тут нет никакой свободы.
Понятно, что такие решения минуют ум, следовательно, они самые правильные.

 

Юнг – Красная книга

Полностью - тут:
http://www.e-reading.club/book.php?book=1020693





Карл Юнг – Красная книга

Самая значимая из неопубликованных работ в истории психологии. Когда Карл Юнг приступил к расширенному самоисследованию, он назвал его "конфронтации с бессознательным", сердцем которых была Красная книга. Здесь он разработал свой принцип теории архетипов, коллективного бессознательного и процесса индивидуации, превратившей психотерапию из практики, связанной с лечением больных в средство для высшего развития личности.
Юнг считал Красную книгу одной из наиболее важных своих работ.


Затем они стали почитать удгитху, как дыхание во рту. И, столкнувшись с ним, асуры рассыпались, как рассыпается [ком земли], столкнувшись с твердым камнем».

идите сюда, пейте кровь и ешьте плоть того, над кем насмехались и мучили ради наших грехов, чтобы вы полностью обрели его природу, отреклись отделенности от него;
Все вы должны стать Христами.

Мысли - это природные явления, которыми вы не владеете, и смысл которых вы не распознаете полностью.
Некоторым вещам мира я должен сказать: вам следовало бы быть другими. Но для начала я внимательно смотрю на их природу, иначе я не смогу ее изменить. Я поступаю таким же образом с некоторыми мыслями. Вы меняете те вещи мира, которые, не являясь сами по себе полезными, ставят под угрозу ваше благосостояние. Делайте то же самое с вашими мыслями.

Я понял, что Бог во мне хотел стать человеком
Отшельник
Отшельник живет в бескрайней пустыне, полной благоговейной красоты. Он смотрит в общем и заглядывает во внутренний смысл. Он не выносит многообразия, если оно находится близко. Он издалека смотрит на него во всей его цельности. Таким образом, чистое великолепие, радость и красота скрывают от него разнообразие. То, что находится рядом с ним, должно быть простым и невинным, поскольку близкое многообразие и запутанность разрывает чистое великолепие и пробивается сквозь него. Ни облаку на небе, ни дымке или туману не позволено окружать его, иначе он не сможет смотреть на отдаленное многообразие в целом. Поэтому отшельник больше всего любит пустыню, где все вокруг просто и нет ничего размытого ил туманного между ним и далью.
Жизнь пустынника была бы холодной, если бы не огромное солнце, от которого сияют воздух и скалы. Солнце и его извечное великолепие заменяет пустыннику тепло его собственной жизни. Его сердце жаждет солнца.
Он путешествует в страну солнца.
Отшельник ищет солнце, и никто другой не готов так открыть свое сердце, как он. Он любит пустыню больше всего, поскольку любит ее глубокое спокойствие. Ему нужно мало еды благодаря солнцу,чье сияние питает его. Отшельник любит пустыню больше всего, так как она для него мать, дающая пищу, тепло и силу.
В пустыне отшельник свободен от забот, поэтому превращает всю свою жизнь в произрастающий сад своей души, которая может цвести только под жарким солнцем. Его сад приносит восхитительные плоды - сочная сладость под плотной кожицей.
Если солнце канет в гладь моря, как изнуренная птица, отшельник закутается и задержит дыхание. Он будет оставаться неподвижным, как само ожидание, пока на востоке не взойдет чудо возрождения света.
Восхитительное ожидание до краев переполняет отшельника. Но его глаза по-прежнему глядят на сад, его уши слушают источник, а рука касается бархатных листьев и плодов, он вдыхает сладкий аромат цветущих деревьев.
Он запинается, когда начинает говорить об этом., и ум его, и сама жизнь кажутся вам бедными. Но его рука не знает, к чему она дотянется в этом неописуемом изобилии.
Он дает вам маленький непримечательный плод, что только что упал к его ногам. Вам он кажется ничего не стоящим, но рассмотрев внимательнее, вы поймете, что он на вкус как солнце, о котором вы и не мечтали. Он источает аромат, который помутняет ваш разум и навевает сон о розовых садах, о сладком вине, о шелесте пальмовых деревьев. И, охваченный видением, вы держите этот один плод в руках, и вы словно бы само дерево, с которого упал плод, сад, в котором растет это дерево, солнце, что дало жизнь этому саду.
Когда вы поднимаетесь, вы снова видите все живое, каким оно было. А когда спите, вы отдыхаете, как и все, и ваши сны отзываются тихим эхом далеких храмовых песен.
Вы засыпаете сквозь тысячу солнечных лет, и вы просыпаетесь сквозь тысячу солнечных лет, и сны, наполненные древним знанием, украшают стены вашей спальни.
И вы видите себя во всей целостности.
Вы садитесь, опираетесь о стену и смотрите на эту загадочную прекрасную целостность. Писание лежит перед вами, как раскрытая книга, и вас охватывает невыразимая жадность поглотить его. В результате вы откидываетесь назад, застываете и долго так сидите. Вы совершенно неспособны ухватить ее. Здесь и там мерцает свет, здесь и там с высоких деревьев падают плоды, которые вы можете поймать, и здесь и там ваши ноги бьются о золото. Но что это по сравнению с целостностью, которая реально развернулась перед вами? Вы хотите четко рассмотреть, какова она, но нечто мутное и непроглядное встает между вами. И когда вы переползаете через все жгучие испытания Ада сомнений, вы опять садитесь, отклоняетесь назад и смотрите на чудо Писания, что лежит перед вами. И здесь и там сверкают огни, и здесь и там падают плоды. Но вам этого слишком мало. Вскоре вы становитесь довольным собой и больше не обращаете внимания на проходящие мимо годы. Что такое годы? Что такое торопящееся время для сидящего под деревом? Ваше время проходит, как дуновение ветра, а вы ждете очередного света, очередного плода.

Вы должны идти бесконечной дорогой, ведь жизнь течет не только по кончаемому пути, но и по тому, который не имеет предела. Но тот, что безграничный, тревожит вас, потому что он страшен, и ваша человеческая природа восстает против него. Поэтому вы ищете пределы и ограниченность, чтоб не потерять себя, падая в бесконечность. Ограниченность становится для вас обязательной. Вы выкрикиваете слово, имеющее лишь одно значение, чтоб избежать безграничной двусмысленности. Слово становится вашим Богом, ведь оно защищает от бесчисленных возможностей интерпретации. Слово - это магия, оберегающая от демонов нескончаемого, что тащат вашу душу и хотят развеять вас по ветру. Вы спасены, когда можете, наконец, сказать: это так и только так. Вы произносите магическое слово, что изгоняет бесконечность. Именно поэтому люди стремятся к словам и создают их.
Тот, кто рушит стены слов, свергает Богов и оскверняет храмы. Отшельник - это убийца. Он убивает народ, потому что он думает так и обрушивает священные стены. Он призывает духов бесконечности. Тем не менее, вы не можете найти новые слова, пока не разобьете старые. Но никто не может разрушить старые, если не найдено новое слово, которое было бы прочной защитой от безграничности и вмещало бы больше жизни, чем старое. Новое слово - это новый Бог для старых людей. Человек остается прежним, даже если вы создаете для него новую модель Бога. Он остается подражателем. Чем является слово, тем должен стать и человек. Слово сотворило мир и появилось раньше мира. Оно зажглось, как свет во мраке, и «мрак не объял его».
Бог слов холодный и безжизненный и светит издали, как луна, таинственно и недостижимо. Пускай слово вернется к своему создателю, человеку, и таким образом возвысится в человеке. Человек должен быть светом, границами, мерой. Пусть оно будет вашим плодом, за которым вы нетерпеливо протягиваете руку.

..Те, кто способны читать правильно на этом языке, могли таким образом узнать в нем не только доктрину языческих верований, но также доктрину Иисуса. И это то, чем я сейчас занимаюсь. Я читаю проповеди и ищу их значения, которые еще придут.
Мы знаем их таковыми, какими они лежит перед нами, но не их скрытый смысл, направленный в будущее. Ошибочно полагать, что религии в своей глубочайшей сущности различаются. Собственно, это всегда одна и та же религия. Любая последующая религия - суть смысл предыдущей.»
Я: «Ты нашел значения, которые должны прийти?»
А: «Нет, пока нет; это очень сложно, но, надеюсь, у меня получится.»

Смерть
Я оглядываюсь, я совсем один. Наступила ночь. Ночь - время для тишины.
Я осмотрелся - неизмеримое одиночество пронзило меня страшным холодом. Во мне все еще сияло солнце, но я чувствовал, как вступаю в огромную тень. Я иду за течением, что проделывает свой путь в глубины, медленно и спокойно, в глубины, из которых еще придут. И так я ступил в ту ночь, тревожное ожидание наполнило меня.
Когда я постиг свою тьму, истинно величественная ночь овладела мной, и мое сновидение погрузило меня в глубины тысячелетий, и из него вознеслась птица феникс.
Нам нужен холод смерти, чтобы видеть ясно. Существование стремится к жизни и смерти, к началу и концу. Вы не вынуждены жить вечно, но вы можете умереть, ведь внутри вы желаете и того, и другого. Жизнь и смерть должны найти равновесие в вашем бытии. Сегодня людям нужна большая доля смерти, потому что в них живет слишком много неправильности, и слишком много правильности в них умерло.
Всплывает то, что я всегда отвергал в себе; оно неприемлемо, ужасно отталкивающе. Ибо если жалкость и скудность этой жизни закончится, тогда в том, что мне противоположно, начнется новая жизнь. Оно противоположно настолько, что я не могу его постичь. Потому что эта противоположность подчиняется не законам разума, а его природе. Да, это не только противоположно направленное, но и отталкивающе, жестоко отталкивающе, нечто, что перехватывает мое дыхание, лишает моего тела силы, что путает мои ощущения, ядовито жалит меня в пяту и всегда наносит удар в самое уязвимое место, о котором я не подозревал.
Жизнь - это энергетический процесс, как и все остальное. Но любой энергетический процесс в принципе необратим и отсюда определенно направлен на цель, а цель - это состояние покоя... Из жизненной среды лишь тот, кто желает умереть, остается жив. Потому что то, что занимает место в тайном часе жизненного полдня, является обратной стороной параболы, рождением смерти... Нежелающий жить тождественен нежелающему умереть. Становление и исчезновение суть одна и та же кривая.
Равновесие - это одновременно жизнь и смерть. Для завершения жизни необходим противовес смерти. Если я принимаю смерть, мое дерево зеленеет, потому что умирание усиливает жизнь. Если я погружаюсь в смерть, окутывающую мир, распускаются почки на моем дереве. Как наша жизнь нуждается в смерти!
Счастье и мелкие радости приходят к вам только после того, как вы принимаете смерть. Но если вы жадно высматриваете все, ради чего вы еще можете жить, тогда ничто не будет достаточным для вашего удовольствия и незначительные вещи, что по-прежнему окружают вас, прекращают радовать. Поэтому я вглядываюсь в смерть - она учит меня жизни.
Если вы принимаете смерть, это словно морозная ночь и тревожное предчувствие, но морозная ночь - это виноградник, полный сладких плодов. Скоро вы найдете удовольствие в вашем благополучии. Смерть назревает. Чтобы собрать плоды, нужна смерть. Без смерти жизнь была бы бессмысленной. Чтобы быть и наслаждаться бытием, вам нужна смерть, и это ограничение позволяет осуществить ваше бытие.

 

"Молекулы мистики" и трансцендентация ЭГО: утрата и обретение целостности бытия ; реферат

Архетипические переживания и сложные мифологические эпизоды

Эта группа трансперсональных переживаний представляет собой феномены, которые К.Г.Юнг называл первообразами, доминантами коллективного бессознательного, или архетипами. В некоторых из наиболее универсальных архетипов человек может отождествляться с образами Матери, Отца, Ребенка, Женщины, Мужчины или Любящего. Многие обобщенные роли воспринимаются как сакральные, как воплощенные архетипы Великой Матери, Ужасной Матери, Матери-Земли, Матери-Природы, Великого Гермафродита или Космического человека. Часто встречаются архетипы, олицетворяющие определенные аспекты личности — Тень, Анимуса или Аниму и Персону [4].
Нередко неискушенные люди рассказывают истории, очень напоминающие древние мифологические сюжеты Месопотамии, Индии, Египта, Греции, Центральной Америки и других стран. Эти сообщения сравнимы с юнговским описанием неизвестных, но явно архетипических тем детских снов и снов наивных пациентов, а также с симптоматикой некоторых людей, страдающих шизофренией. Некоторые люди проникают в различные системы эзотерического знания. Так, люди, не имеющие понятия о каббале, переживают состояния, описанные в книге Зогар и Сефер Иецир, и демонстрируют неожиданную осведомленность в каббалистической символике. Подобный феномен внезапно сформированного понимания наблюдался также в отношении таких древних форм предсказания, как И-Цзин и Таро [3].

Переживания встреч с божествами

Большинство божеств, встречающихся в описаниях субъектов делятся на две категории: силы света и добра, силы тьмы и зла. Некоторые божества принадлежали определенной религии, происхождение некоторых не удалось установить ни испытуемым ни терапевтам. Основная часть субъектов не ощущает, что имеет дело с главным или верховным существом во вселенной [4].

Активизация чакp и подъем змеиной силы (куиндалини)

На первой международной конференции по Научной йоге в Индии в декабре 1972 г. аудитория состояла более чем из 200 лиц, представлявших много различных духовных ориентаций, существующих в современной Индии. Участники дискуссии после доклада С.Грофа пришли к соглашению, что больше всего кислота-терапия похожа на систему Йоги Куиндалини. И та и другая техника способствует мгновенному и огромному освобождению энергии, порождает глубокие переживания и может принести впечатляющие результаты в короткий период времени. Они обе несут в себе огромный риск и могут быть опасны, если проводятся не под наблюдением специалиста [21].

 

Дюркхайм - О двойственном происхождении человека

Полностью - тут:
https://s.siteapi.org/854959b684b911c.ru/docs/ab323df3a2ca7b782c9e567a91d5bcb41bfad26b.pdf




I
ТЕМА
Человек имеет двойственное происхождение, небесное и земное, естественное и сверхъестественное происхождение. Все мы знаем это положение. Но кто из нас учился принимать его серьезно, серьезно, как выражение некоего предвестия, некоего опыта и некоего предназначения?
Вряд ли кто-нибудь будет сомневаться в «земном» происхождении человека. Но утверждение о том, что человек имеет «небесное» происхождение, совершенно очевидно относится к положениям, которые обращаются только к вере. Но это не так.

Действительность, в которой и исходя из которой мы живем, и исходя из которой мы должны были бы жить сознательно, выходит за рамки того способа видения мира, в котором осознает себя и продвигается само- и миросознание «естественного» (natürlich) человека. Положение о двойственном происхождении человека со всей точностью и простотой показывает, … Там, где человек перестает хранить в своем внутреннем мире свою истину и жить сообразно ей, он становится больным, злым и безрадостным. Его первоначальная сущность, в которой ему от рождения заповедано как предвестие, опыт и предназначение быть индивидуальным образом бесконечного целого, остается скрытой от него, ибо он держится в мире как «Я» с тем, что он имеет, умеет и знает — и, однако, ничего не знает о том, кем он в сущности (Wesen) своей является. Но мощно остается в нем его собственной сутью (Kern) древнее Единое, которое соединяет его с его вечной родиной и зовет, и одновременно побуждает обрести его снова и утвердить в своем высшем «Я».
Очень медленно освобождается человек, чтобы стать человеком, из-под власти слепой природы — развивает сперва первичное «Я», которое утверждается, устремленное только к собственной безопасности и желаниям, затем «личность», которая делает его осознающим свои ценности и готовым к служению и господствует над его чувствами и влечениями. Но все, что делает человек, ставший однажды самостоятельным, исходя из себя, своей силы и своей ответственности, осенено благодатью лишь тогда, когда он сознательно или бессознательно чувствует присутствующее в его сущности древнее Единство жизни. Но по-человечески истинно творческим оно становится только тогда, когда человек открывает в нем себя самого и, рождаясь заново, освобождается от него, чтобы потом с помощью способа и языка своего человеческого Бытия и Действия в Мире свободно засвидетельствовать перед ним свое высшее «Я».
Для многих такие утверждения, возможно, звучат, как совершенная «мистика». Но слово «мистический», которое еще вчера означало: необъективный, чисто субъективный, нереальный, потусторонний, не достойный серьезного внимания, привилегию узкого круга избранных,— в наши дни обретает совершенно иное звучание в людях, носящих в себе будущее. Ибо в нем начинает звучать центральная действительность нашего человеческого бытия.

Господствовавшая над нами столетиями антропология оказывается чересчур узкой. Она ограничивает целостность человека тем, чем он является в силу своих пяти чувств, своего разума, своей принадлежности к обществу и своей привязанности к светским ценностям и правилам. То, что выходит за рамки этого, есть «трансцендентное» и является делом веры. Разумеется, оно трансцендентно постольку, поскольку оно перешагивает горизонты естественного мирового «Я» (Welt-Ichs). Но именно этому нам необходимо научиться — признаться самим себе, что суть (Kern) человека сама перешагивает горизонты «Я», более того, что имманентная трансцендентность составляет его суть. И еще одно мы можем добавить сегодня: эта суть, живущая в нас трансцендентность, перестает быть только делом веры. Она вступает в круги опыта и становится знанием. И это знаменует собой начало новой эпохи.
Новое поколение готово к тому, чтобы открыть ворота в жизнь, исходящую из присутствия проникающего в сознание надмирового бытия. Это происходит сегодня посреди этого, испорченного в своей оторванности от бытия мира. Речь идет для него о том, можешь ли ты быть тем, кем ты собственно являешься в своей сущности.

Слышал ли когда-нибудь, например, священник, принимающий исповедь, что некто признает свой грех в том, что строго следовал порядку своей общины, хотя слышал сверхъестественный (übernatürlich) зов, который призывал его выйти за рамки этого порядка и обязывал его нарушать?
…Что утверждение о небесном происхождении и его истина когда-нибудь может стать в жизни человека сокровенной реальностью, что познание истины захватит его внезапно как предвестие (verheißung) и долг, захватит, опрокинет и заставит начать с самого начала, кто подозревает об этом? Нечто, чем мы являемся в сущности своей, может быть однажды постигнуто нами как пробуждение к иной действительности, так, что оно приведет к началу новой жизни. Мы должны идти к тому, чем и кем мы являемся в нашей сущности (Wesen). Для этого мы должны умереть как дети только лишь мира и родиться заново для того, кем мы являемся в надмировом (überweltlich). Это неслыханный факт, который, однако, принадлежит к древнейшим истинам Великих Традиций и Великих (Meisterlich) Людей. К этому предрасположен человек, каждый человек в основе своей сущности. Но пришло время давать все большему числу людей мужество освободиться от штампов и формул, которые останавливают развитие человека, …который уже подошел к сверхъестественному переживанию действительности, до сих пор имеющему место только в вере естественного человека.

Человек может сказать этому «да» или «нет». В этом состоит его свобода, единственная свобода, которой он обладает. Он может принять или оттолкнуть возможность, открывающуюся ему, когда начинает видеть его сущностное око, он может открыться навстречу «невозможному» или укрыться в возможном. Он может отдаться сомнениям или разрешиться творческой верой, которая, возникая, делает невозможное возможным.
Доверие к творческой силе изменяющейся, рожденной опытом бытия веры — это не детски наивное начинание, напротив, не допустить ее там, где она просыпается, значит предать наше небесное происхождение.

Для того, чтобы взрасти в душе, это чувство нуждается лишь в той рассудительности, которая разумом победит порождающие страх туманности и сможет допустить то, что голова никогда не сможет постичь, а воля — осуществить. Суметь прожить великое предвестие как предназначение — суть источник и смысл внутреннего пути, пути, на котором бесконечное бытие (Sein) человека становится обязывающим осознанием (Innesein) и обретает образ в нашем конечном существовании (Dasein).

 

ВДВОЙНЕ СТРАДАНИЕ — ВДВОЙНЕ СЧАСТЬЕ

... Несколько другое счастье и страдание человека возникают в случае его единства или неединства со своей надмировой сущностью. Существует страдание из-за разобщенности с сущностью. А также существует и счастье вследствие единства с сущностью посреди свойственных миру опасности, абсурдности и одиночества, счастье в переживании полной неизвестности существования, которое преобразует и упраздняет страдание от мира. В счастье и страдании со всех сторон обусловленного мирового «Я» проявляется земное происхождение человека. В счастье и страдании, которые человек испытывает в случае единства или неединства с сущностью, проявляется надмировое происхождение человека, затаенный в нем Бог. Также существуют и два способа быть здоровым (невредимым). Один — в силу психофизического здоровья, подлинного трудолюбия на благо мира, другой — в силу единства с сущностью даже с чувством неудовлетворенности по отношению к миру.
...В продолжение этой живой традиции, до сего времени сохранившейся в большей степени на Дальнем Востоке, чем на Западе, и состоит задача нашего времени: открытие заново внутреннего пути, начинающегося в «мистических» познаниях — уже не как привилегии отдельных и задачи небольших тайных обществ и эзотерических кружков, а как широко распространенное движение всех тех, которые для этого уже созрели.
Стремление к успеху, возводимое в абсолют, становится роковой ошибкой. Осмысление значения внутренней жизни может действовать как вспышка: в страдании от неединства со своей сущностью он может вдруг понять, что корень этого страдания таится в вытеснении его божественной сути.

МИРОВОЕ «Я» И СУЩНОСТЬ

Пока человек закреплен в своем естественном мировом «Я» вплоть до центра своей структуры существования, все имеет свои границы, свой смысл и свое значение относительно этого «Я»: горизонт реального, вещи, ценности, человек и сообщество, а также и Бог. С признанием все изменяющего опыта сущности тем образом, которым мы участвуем в надмировом бытии, новое время открывается каждому, кто открывает для себя этот опыт, а сегодня и для всего поколения.
...Если человек пробивается к своей сущности, преодолевает границы своего «Я» и рождается заново от сути, заблуждение в том, что он господин, которому все подчинено, исчезает. Если он становится тем, чем является с точки зрения сущности, то он чувствует себя подчиненным другому, более Великому, который сохраняет его на пути через все беды и обусловленность мира, направляет его и призывает и делает его по-новому свободным и могущественным по отношению к миру. По сути дела он всегда был и остается им, является им в своей сущности, в своем божественном происхождении, от которого ему никогда не избавиться, и остается также в затаенном своего мирового «Я». Вопрос лишь в том, когда он откроет себя в нем, поскольку с точки зрения сущности сознания он «является» тем, кто он есть, лишь таким образом и в тот момент, когда он становится обращенным внутрь самого себя. В процессе обращения внутрь сущности человек познает себя как гражданин двух миров: этого, ограниченного и обусловленного пространством и временем, и другого, надпространственной и надвременной необусловленной действительности. Обе стороны относятся к целостности человека. Познать же их и допустить, выстрадать их противоречивость, в конце концов осуществить их интеграцию и именно через это стать полным (завершенным) индивидуумом, в этом и заключается предназначение и смысл внутреннего пути.

МЕЖДУ СУЩНОСТЬЮ И МИРОМ

Навыки и силы, которые нужны человеку, чтобы счастливо существовать в мире, другие по сравнению с теми, в которых он нуждался для восприятия своей сущности. Привязанность к миру угрожает единству человека с самим собой. Тело судьбы — есть продукт мира. Сущность относится не к этому миру. Так, жизнь — это вечно продолжающееся столкновение между заданной нам от рождения надмировой формой сущности и нашим теперешним, сформировавшимся в условиях мира телом судьбы, в которое прежде всего из сущности проникает то, что допускает мир. Тесное сосуществование тела судьбы и формы сущности является темой человеческой зрелости с самого детства.
С утра до вечера мир призывает нас наружу. Сущность, продолжая, зовет нас изнутри и вовнутрь. Мир требует от нас, чтобы мы все время что-либо делали. Сущность требует от нас, чтобы мы лишь допускали, чем мы сами являемся. Мир понуждает нас непрестанно к результату и держит нас в напряжении, чтобы мы достигли чего-то постоянного, завоевали положение и удерживали его. Сущность требует от нас, чтобы мы, обращенные к ней, нигде не задерживались, чтобы мы не сделали ошибки, определившись и остановившись. Мир побуждает нас к говорению и беспрестанному действию. Сущность требует, чтобы мы молчали и сами делали бы дело, не делая. Мир вынуждает нас думать о гарантиях. Сущность приободряет нас в том, чтобы мы все время решались на что-то новое. Мир покоряется нам, когда мы его фиксируем и постигаем. Сущность открывается нам, если мы ее не определяем и содержим в себе непостижимое. В мире мы ищем защищенности. Подъемная сила сущности хорошо проявляет себя, если мы можем расстаться с тем, что нас сохраняет и удерживает. Только в том случае, если мы все время оставляем то, что нас делает в мире богатыми, сущность будет вновь и вновь нас одаривать. В мире мы ищем застрахованное бытие и огражденность от боли. Созревание из сущности проходит через опасность и боль, вырастает из страдания и приносит свои плоды только при умирании.
Настоящее в нашей сущности бытие требует в случае необходимости воспрепятствовать каждому требованию со стороны мира и занимать позицию, противоположную обществу. В конце развития, обусловленного лишь зовом сущности, стоит человек, который не только освобожден от мировой зависимости, но и от давления всех мировых обязанностей. Освобожденный от всего мира, вошедший в бытие, он прекратил быть человеком среди нас. Что-то от стремления туда остается в каждом человеке. Опыт единения с бытием в сущности есть противоречие с Бытием в Мире до тех пор, пока Внутреннее не становится видимым также во Внешнем. Закрепленность в сущности не находится в противоречии с требованиями мира, а как раз является предпосылкой для удовлетворения им правильным, то есть свойственным сущности способом. Только из контакта с сущностью в нас сам мир может быть воспринят в своей сущности. «Не мог бы глаз воспринимать свет солнца, он никогда бы не смог его увидеть». Но око солнца заповедано нам от рождения, это — око неба. Мы должны учиться, чтобы его раскрыть. Око неба видит насквозь мир, отражающийся в нем на небо в оке земли. Но око земли проектирует его из мира, и делает из бесконечности, присущей ему, далекий для него небесный купол.

ПРООБРАЗ И ПУТЬ ВОВНУТРЬ

Человек, знает он это или нет, в сущности всегда хочет стать таким, чтобы быть в состоянии выразить присутствующее в его сущности надмировое.
Из заповеданной ему от рождения сущности человек узнает никогда не ослабевающее давление, обязательство, поселившееся в его совести, и вечное стремление к преобразованию своей сути в совершенно определенном образе, в котором присутствующее в его сущности бытие может неизменно появляться.
То, что находит свое проявление во всем изменении и становлении как давление, долженствование и стремление к определенному образу в качестве индивидуального и постоянного фактора, как бессомненная реальность, и есть присущий нам в сущности прообраз. Прообраз — это наша сущность, понимаемая как безошибочно ведущая нас к определенному жизненному образу, обязующая и определяющая основное стремление, формула становления, однако одновременно понимаемая и как заповеданный от рождения человеку путь. Сущность — это в большей степени путь вовнутрь, чем прообраз. Это тот путь, на котором каждый в определенном порядке может реализовывать свою жизнь в ее истинном виде. Сущность человека есть заложенный в нем от рождения путь, его истина и его жизнь, это как предвестие и предназначение; осуществление его есть смысл человеческого существования.

ТРАНСЦЕНДЕНЦИЯ

Мыслящие люди нашего времени стали более сдержанными, произнося слово «Бог». Не потому, что они больше ничего не знают или не хотят знать о Боге, а именно в том случае, когда они вновь начинают предчувствовать что-то о Боге. Именно тогда каждое слово, как бы улавливающее тайну, делающее ее «чем-то» или «кем-то», представляется им слишком незначительным, несоответствующим, даже абсурдным. И таким образом в игру вступают другие, нейтральные слова, например «трансценденция».
Что мы подразумеваем, говоря здесь о трансценденции? Мы подразумеваем то, что непостижимым образом перешагивает за горизонт нашего естественного знания и чувствования, нечто непонятное, пронизывающую всю нашу жизнь сущность всех сущностей, сверхъестественное, находящееся вне противоречий, бытие. Мы имеем в виду жизнь, Великую жизнь, которая с другой стороны есть жизнь и смерть. Мы имеем в виду все воодушевляющую сущность, в которой мы индивидуальным образом принимаем участие в нашей собственной сущности, жизнь, из которой мы вышли, в которой существуем, • в которой и только из которой мы можем стать действительно собой, жизнь, которая снова забирает нас назад и заново рождает и которая хочет быть нашим жизненным источником, смысловым центром и истинным происхождением в нас и посредством нас в качестве реальной персоны и стать очевидной в нашей жизни, т. е. в нашем познании, изображении и любви в мире.
Мы говорим об этом трансцендентном не на основе переданной веры, а на основе опыта, в котором нас затрагивает безо всяких сомнений совершенно другое измерение. Это опыт, в котором бытие касается человека, имеет с ним связь, освобождает и обязывает человека в своей сверхъестественной полноте, закономерности и единстве. Это бытие мы узнаем со стороны «Я» как «Ты». Возможно, в рациональном сознании, в котором человек вычленяет себя самого из пережитого как испытывающего силы, его уже больше ничто не трогает. В непосредственном переживании, однако же, все, что мы переживаем со стороны «Я», предстает перед нами в виде «Ты», также и трансцендентное.
Если мы в непосредственном переживании познаем трансценденцию как «Ты», почему же тогда просто не говорим о Боге? Так как для воистину постигающего и ищущего нашего времени обновление религиозной жизни бывает затруднено, а часто даже подвергается опасности, если подаренный нам сегодня первоначальный опыт божественного тотчас заключается в слове, которое вызывает в сознании теологические понятия или религиозные формулы, опустошение которых привело к кризису веры в наше время. Поэтому мы говорим обоюдно о другом измерении, о сверхъестественной жизни, о божественном бытии, о надпространственном и надвременном реальном, абсолютном, о Великой жизни, или пишем слово жизнь большими буквами, но имеем этим в виду всегда одну лишь бесконечную тайну, которая содержится в нашей сущности, отдавать себе отчет в коей и чьими служителями и свидетелями быть и есть предназначение человека (XI).
Это судьба человека, что, приходя к сознанию самого себя, он лишается защищенности в бытии. Но это шанс, страдая от разлуки, заново открыть то, чем он, по сути дела, является, а именно дитя бытия с более высоким уровнем сознания. Взрослея, человек теряет из памяти свою первоначальную родину. Достигнув зрелости, он вновь обретает ее на более высоком уровне. Он обретает ее вновь, настолько волнуясь от тайны своей сущности, что он ее воспринимает, и потом ему заново раскрывается его небесное происхождение неким освобождающим, обязывающим образом, образом, который может осчастливить по-родному. В этом восприятии сегодня и состоит дело. Однако для этого человеку необходимо новое сознание. Однако мы отдаем себе отчет в том, с какой молниеносной быстротой также и личностно искреннее переживание переносится на уровень по-деловому регистрирующего и упорядочивающего сознания и вследствие этого лишается своей плодотворности. Таким образом «непредметное» сознание остается неразвитым и запрещается человеку его наиглавнейший инструмент для продвижения по внутреннему пути. Найти этот инструмент — соответственное сущности сознание — является задачей человека в начале его внутреннего пути.

 

ЗНАНИЕ ВДВОЙНЕ (ZWEIERLEI WISSEN)

Существуют знания, обусловленные временем, и вневременные знания. Вечная мудрость человечества касается сущности человека, его внутреннего становления. Тут есть нечто живое и передаваемое (завещаемое) по наследству (потомству), что не зависит от времени и пространства. Эта вечная сущность всех вещей, это вечное мерило и тайна, явственно проступающая, однако сквозь все явления для того, кто обладает третьим глазом (сущим оком), содержится в празнании и праистине, которая является у человека врожденной и приобретается бессознательно (инстинктивно), и к которой он может пробудиться, обретя особое переживание.
Празнание, которое переживает века, и которое приходится открывать снова и снова, относится к сущности человека, к его нужде, его обету (обещанию, предсказанию). Оно основывается на сверхъестественном опыте и выливается в мудрость, где человек познает себя в бытии и преобразуется соответственно своему предназначению.

ВОЛНА, ЛИСТ И ЛОЗА

Чтобы осознать, что является частью целого, что сам является целым в образе части, нужно особое восприятие (осознание). Нужно восприятие, отличное от восприятия, при котором целое, заключенное в каждом, и в котором находится каждый, рассматривается как нечто противоположное (противопоставленное), от которого себя самого отличает, как нечто отделенное от него.
Три примера.
Если сказать волне: «Ты ведь море», то она ответит: «Это ты так считаешь». «А где же,— спрашивают волну,— начинается для тебя море?» «Сразу там, где заканчивается моя пена. Я — здесь, а море — там!»
А если затем спросить ее: «А ты сама, ты сама разве не являешься волной моря, разве ты сама не море в образе (виде) волны, разве море не является в виде волны»,— то волна, может быть, сможет «постичь» это головой, однако чтобы почувствовать (ощутить), что означает вся истина этих слов, нужно иметь восприятие (осознание), что море не находится больше только «там», что оно больше не существует реально (овеществленно) и антагонистично, как некий визави, а сохранено в непредметном восприятии. Лишь тогда волна осознает свое неовеществленное морское существование (бытие). Лишь в этом осознании ей станет ясно, что искажено в предметном осознании (восприятии).

То же самое с листом и деревом.
Если лист имеет о своем существовании листа лишь такое представление, что он видит себя оторванным от дерева, тогда, конечно, он должен бояться наступления осени, которая засушит его, сорвет с дерева, бросит на землю, где в конце концов он превратится в пыль. Но если бы лист понял, что он сам есть дерево в образе листа и что ежегодная жизнь и смерть листа есть жизнь и смерть дерева, то у него было бы другое восприятие (осознание) жизни. Но чтобы это понять действительно изнутри, опять-таки нужно упорядоченное восприятие, которое позволяет воспринимать самого себя в своей сути (сущности) и раскрываться как виду (образу) чего-то целого, что живет в нем. Когда же лист ощутит себя как дерево в образе листа, только тогда он без испуга и протеста вместе с другими листьями пройдет путь становления и ухода в небытие, а само дерево продолжит жизнь в вечном «умри и воскресни» ( в вечной смене жизни и смерти).

То же относится к винограду и лозе. «Да,— говорит виноград,— я расту на лозе». «Я — виноград, а там, где кончается мой черенок, начинается лоза». Он говорит так, когда он воспринимает действительность, как непроснувшийся человек, только по схеме: «Я есть я» и «это есть это». Но однажды виноград могло бы осенить изнутри, что лоза есть и в нем, а он в ней, что она часть его, что он сам есть лоза в особом образе винограда и что его собственная сущность, источник его жизни, его корни и его дом есть лоза, т. е. то целое, частью которого он является. И лишь только тогда, когда он действительно осознал бы это, у него появилось бы чувство собственного достоинства, соответствующее его сущности. Но для этого как раз нужно другое восприятие. Человек имеет двойственное начало: божественное (небесное) и земное.
Но лишь только тогда, когда он, подобно волне, осознавшей себя частью моря, подобно листу, осознавшему себя частью дерева, и подобно винограду, осознавшему себя частью лозы, осознает трансцендентно присущие ему, как целое, жизнь, смысл и родину, он будет знать о своем божественном (небесном) происхождении (начале), как опыте, предназначении, обещании и поручении, а не просто верить в это.

II
ЧЕЛОВЕК НАШЕГО ВРЕМЕНИ
ОТСУТСТВИЕ ТИШИНЫ

Человеку в наши дни недостает тишины, тишины внешней, но еще в большей степени тишины внутренней, т. е. того состояния духа, которое делает его способным познавать, сохранять и излучать (распространять) тишину (покой) и во внешнем шуме и натиске жизни. Существует особая тишина как состояние, которая не имеет ничего общего с «шумом или не шумом», даже больше того, для нее внешний шум может быть задним планом (фоном), на котором выделяется то внутреннее, что не может быть нарушено никаким шумом. Это истинная тишина (подлинный покой). Она есть состояние духа, состояние души, при котором (от которого) шум мира превращается в («шумовые эффекты») «шумовую кулису», перед которой внутренняя тишина полностью создается и осознается.
Существует тишина (покой) жизни и тишина (покой) смерти. Тишина смерти там, где нет больше никаких движений. Тишина жизни там, где ничто не сдерживает (останавливает) движения превращения. Эта тишина (покой) есть плод внутреннего (духовного) пути. Редкими стали люди, от которых исходит тишина (покой), потому что у них внутри тишина.
На место тишины, приходящей из упрочения (прочности) в сущности (в сути) пришел наигранный «покой», внешнее «приостанавливание себя». Внешний покой, являющийся результатом самодисциплины, есть, однако, нечто совсем другое, чем тишина, свидетельствующая о внутреннем состоянии духа, которому для того, чтобы существовать (быть), не нужно никакого усилия воли.
Силу, глубину и сияние имеет только та тишина (тот покой), в которой проявляется присутствие сути (сущности), которая в бытии существует по ту сторону противоречий. Подлинная тишина — это сила, происходящая из нашего божественного происхождения.
Там, где она исходит от человека, она оказывает растворяющее и одновременно регулирующее (упорядочивающее) воздействие. Она возвращает тех, кто окружает этого человека, без лишних слов к самим себе.
Под знаком сути (сущности), который выражается в ней, успокаиваются волны волнения (возбуждения). Зло (плохое) рассеивается, вопросы разрешаются как бы сами по себе. В подлинной тишине можно услышать голос жизни.
В человеке живет тайное знание того, что подлинная тишина, по которой тоскует душа, есть нечто большее, чем просто благотворное отсутствие шума, большее, чем простое равновесие между покоем и беспокойством и (высокими) запросами тела, также нечто большее, чем простая предпосылка для всего живущего в духе или условие душевного здоровья. И человек, когда он поистине счастлив, затихает (замолкает), и наоборот, там и тогда, когда может по-настоящему затихнуть, на него нисходит подлинное счастье.
Люди различны в своей восприимчивости к тишине и в своей готовности принести ей жертву. но тот, кому жизнь отказала в естественной (природной) тишине, зачастую в своей тоске по тишине и по более глубокому ее пониманию (восприятию) намного ближе к ней, этой тишине, чем тот, кто, будучи единым с природой, наслаждается ей как чем-то самим собой разумеющимся.
Искусство всех мастеров (учителей) заключается в том, чтобы (проверять) испытывать других не тем, что он умеет или высказывает, а испытывать мерой и качеством тишины, исходящей от данного человека, проверять его на равновесие и внутренний порядок (духовный), на степень и стадию душевного развития.
Сатоми Такахаши: «Зрелость? Что это...— помолчал и, спокойно улыбаясь, ответил: — Широкая тишина».
Великий искатель Сёрен Кьеркегор: «Когда его молитва становилась все более благоговейной, у него становилось все меньше и меньше слов. В конце концов он совсем умолк. Он умолк и стал слушателем, что является, возможно, еще большим контрастом к говорящему. Сначала он думал, что молиться значит говорить, но затем он понял, что молиться значит не просто молчать, но слушать. И так оно и есть: молиться — не значит слушать свою речь (не слушать, как ты сам говоришь). Молиться — это значит умолкнуть (притихнуть), молчать и с нетерпением ждать, пока молящийся не услышит Бога (глас Божий)» .

 

СТАНОВЛЕНИЕ «Я» И СУЩНОСТЬ

В начале и в конце, в происхождении (истоках, корнях), на протяжении всей жизни присутствует трансцендентальное «Я есть» («Я есмь»). За всем, во всем и надо всем существующим человек предугадывает (предчувствует) великое «Я есть» всей жизни, как «тишину божественного бытия», из которого появляется вся жизнь и куда она снова уходит. Каждому существу предопределено прожить «Я есть» божественной основы преимущественно своим способом (образом).
Если это «Я» уничтожается и исчезает, то что же вообще здесь еще остается? «Здесь не остается больше ничего»,— говорит «западный человек», идентифицированный (отождествленный) с этим «Я». Мудрость же Востока гласит, что лишь только тогда и появляется (расцветает) действительность, которая не принадлежит этому миру (не от этого мира).
Своей сутью (сущностью) человек индивидуальным образом участвует в бытии так же, как своей маленькой жизнью, ограниченной рождением и смертью, он участвует в Великой Жизни, не ограниченной пространством и временем. «Суть» — это способ, с помощью которого бесконечное начало человека присутствует в его конечности, обусловленной «Я». .... Таким образом, существует удачное «Я» и неудачное «Я». Удачным является «Я» человека только в той мере, насколько оно не мешает (не препятствует) прозрачности для проявления сути в жизненном образе, соответствующем ей, а способствует и в определенной мере гарантирует ее (прозрачность).
Речь идет не о разрушении всякого (каждого) «Я», а об освобождении от неверного «Я» и о создании мира «Я», прозрачного для сути (существа).

... Совершеннолетним человек является в той мере, в какой постоянно имеет мужество проходить через тайны (неизвестности) жизни и, допуская и серьезно воспринимая обязующую тишину, из которой к нему взывает глубина.

III
ОПЫТ БЫТИЯ
РАЗГОВОР

— Что я могу сделать, чтобы то, что я пережил, вернулось, нет, больше, чтобы я мог остаться связанным с тем, что я тогда пережил.
— Что ты пережил?
— Этого я не знаю — я знаю только, что это было огромно (сильно). Во мне все еще продолжает дрожать (трепетать).
— Прекрасно? Хорошо?
— Совершенно за границей понятий «прекрасно» и «хорошо». Было просто «это»!
— Что это значит? (чем оно определяется)
— То, от чего оно зависит. Сильно (огромно), неописуемая полнота (избыток чувств) — свет — любовь — все в одном!
— Итак, событие!
— Намного больше, чем просто событие (переживание). «Переживание» — это звучит так «субъективно». Это нечто намного большее. Это было присутствие; присутствие, я не знаю, чье, но присутствие, которым меня удостоили.
— А ты?
— Я стал вдруг совсем другим, совершенно свободным, самим собой и во мне (в себе), и одновременно связанным со всем. Я больше ничего не знал и одновременно знал все, я был заряжен какой-то силой и чрезмерно счастлив. Я был какое-то мгновение совершенно самим собой, нет, вообще больше не было «Я», и все-таки я был «Я», даже намного большим «Я», чем когда-либо.
— А что ты делал перед этим?
— Ничего. Это обрушилось на меня, как гром с ясного неба, захватило, одолело меня, полностью опустошило, наполнило меня, загнало меня в меня, уничтожило меня и снова вывело меня и возвысило надо мной. Т. е. это совершенно невыразимо.
— А ты был смущен, сбит с толку; мир вокруг тебя, каким был он?
— Сбит с толку? Вовсе нет. Ясность была, как никогда. Больше того, я видел то, чего еще никогда не видел.
— Что?
— Я видел внутри вещей, сквозь них, до их «ядра». Я не могу этого описать. Все имело совсем другой смысл. Все было точно тем, чем оно было, и одновременно много большим, совершенно чем-то другим и как раз благодаря этому совершенно самим собой.
— А ты?
— Точно так же. Абсолютно нечто другое, совсем другой и как раз в этом самим собой.
— А теперь?
— Да, а теперь! Теперь я ищу кого-нибудь, кто мне это все объяснит. Нет, зачем объяснять, подтверждать, «снимет» с меня это, и более того, поведет меня. Я знаю, это лежит в этом направлении.
— Что?
— Смысл. Предназначение. То, для чего мы вообще здесь. Мне нужен кто-то, кто это «знает» и...
Тысячами ведутся сегодня такие разговоры. Повод для них всегда одинаковый: вторжение потустороннего бытия в наше осознанное существование, оно может быть пугающим, обещающим (предвещающим), обязывающим, во всяком случае достаточно веским, чтобы побудить человека, которого оно поразило, принять его всерьез и искать кого-нибудь, кто бы помог ему выйти из трудного положения.
Событие, которое дает повод для таких разговоров, может иметь разную глубину (значимость) — это может быть прикосновение или переживание огромной силы. Так различают ощущение бытия (соприкосновение с бытием) и опыт бытия).

СОПРИКОСНОВЕНИЕ С БЫТИЕМ

Как серебряный поток тянется через годы весть о людях, которые, будучи как громом пораженные, познали однажды другую действительность, которая вывела их на другой уровень. Потрясающий опыт потустороннего (надмирового) бытия, вторгающегося в их привычное существование.
Существуют минуты и часы, когда мы неожиданно для себя ощущаем себя перемещенными в особое состояние, в котором непонятое нами бытие касается нас. Совершенно внезапно на душе становится как-то странно (своеобразно). Мы ощущаем себя в настоящем, абсолютно точно здесь, и все же мы не направлены (ориентированы) на нечто определенное. Мы чувствуем себя странным образом «круглыми», «замкнутыми» в себе и одновременно открытыми таким образом, что раскрывается большое богатство (избыток, изобилие). Мы как бы парим и в то же время уверенно и ровно движемся по земле. Мы как будто отсутствуем и все-таки абсолютно присутствуем, мы как будто опустошены (безжизненны) и, однако, полны жизни. Мы погружены в самих себя и одновременно до глубины души близки всем. Мы отрешены от всего и одновременно участвуем во всем, мы всему обязаны (со всем связаны) и не привязаны ни к чему. Мы ощущаем на себе непонятное управление (руководство) и одновременно свободны. Мы чувствуем себя свободными от всех вещей и притязаний, бедны на Земле (в мире), а изнутри полны до краев, сильны и богаты. В такие минуты мы чувствуем себя пронизанными чем-то драгоценным, что одновременно является очень хрупким (легко бьющимся). Так получается, что непроизвольно начинаем двигаться осторожно, боимся остановиться и очень пристально посмотреть на то, что с нами происходит.
Пра-знание говорит нам, что здесь нельзя нарушить теплый полумрак бодрствующей души лучом нашего фиксирующего сознания, который замораживает все живое. Там, где нас касается (соприкасается с нами) бытие, мы всегда как будто бы слышим голос мистиков: «Видеть (смотреть), как будто бы не видишь; слушать, как будто бы не слышишь, чувствовать, как если бы не чувствуешь, иметь, как если бы не имеешь!»

Но удивительное (чудесное) проходит. Оно вдруг исчезает. Достаточно оказывается того, что мы удивляемся и спрашиваем: «Что это?» И оно исчезает. В таком опыте нечто превышает наше обычное восприятие (сознание) и мы узнаем нечто, что имеет трансцендентную природу. Даже пусть этот опыт длится какую-то долю секунды, но тем не менее он вводит с настоятельной очевидностью ту жизнь в сознание, которая бессознательно оказывает решающее влияние на все наши обычные «Я»— мир—переживания.
Человек не знает, что это такое, что он переживает, не знает, кто это, в ком он на мгновенье узнал себя, но он вдруг ощущает себя совсем другим и совсем в другой силе. Он не знает откуда и не знает зачем. Он знает только: «У меня есть сила, которую нельзя уничтожить». Здесь бытие коснулось человека. Оно вошло в его сознание, т. е. бытие смогло стать сознанием, потому что естественное «Я» уступило и разбилась скорлупа, в которой он обосновался (устроился), и которой одновременно защищался (загораживался) от бытия.
Опыт, в котором человек в испытании (переживании) присущего (имманентного) ему по ту сторону смерти теряет страх, есть опыт, который дает человеку повод говорить о потустороннем (надмирном) бытии.
... им неожиданно открывался более глубокий смысл; смысл, не имеющий ничего общего со смыслом и бессмыслицей нелепостью) этого мира. Неожиданно человек чувствует себя перенесенным (поставленным) в непостижимый для него порядок. Ясность освещает его. Нельзя сказать, через что идет эта ясность (прозрачность), на (в) чем и для чего она. Это совершенно необъяснимо, но человек пребывает просто «в потусторонней (надмирной)» ясности, как перед этим «в потусторонней силе».
Самосознание ценности «Я»-мира зависит от оценки человека другими людьми. Самосознание ценности, основанное на (в) сути, абсолютно не зависит от этого. Оно узнается как раз там, где мир отвергает человека, не понимает или презирает его. Это основа царской (королевской) независимости.

МОГУЩЕСТВО, МУДРОСТЬ, ДОБРОТА

Опыт бытия есть опыт такого измерения, в котором человек превзошел и преодолел существование во времени и пространстве со всеми его бедами. Человек испытывает себя в своей сути и благодаря ей в надмирной (потусторонней) силе, в мощи, о которой он никогда и не подозревал, в ясности мудрости, которая ставит вопрос о смысле в совершенно другой плоскости, он одновременно познает себя (испытывает) в любви, которая затем изливается в доброте, полностью независимой от условий, симпатий и антипатий, от добра и зла, в том, что она (доброта) объемлет. Надмирная (потусторонняя) мощь, мудрость, доброта — разве это не те три великие «качества» («Свойства»), которые все религии приписывают своим Богам? К такому выводу с удивлением, наводящим ужас, может прийти тот, кто обнаружит эти три свойства в себе. Конечно, но высказать подобное разве не есть субъективизация и психологизация божественного или это опасная наглая заносчивость, поднимающая здесь голову? Ни то, ни другое! Это есть выражение того опыта, что мы в своей сути сами участвуем в божественном. Только до тех пор, пока человек остается прикованным к чересчур человеческим барьерам своего объективного (предметного) восприятия с центром в «Я», как фактически все познается, до тех пор утверждение, что в основе он сам участвует в божественном, кажется человеку значимым. Как раз это участие в божественном бытии и надлежит познать и принять, и это не является признаком наглой заносчивости, а есть признак подлинного смирения.

Ошибочным предположением неопытного человека является то, что познание нашей божественности якобы делает его «заносчивым» («высокомерным») , напротив, как раз оно-то и позволяет нам ощутить бесконечную дистанцию и провести различие между тем, чем стал человек под воздействием условий мира и тем, что он есть в сути своей (выраженный в своей сути) и чем он окончательно должен быть.
Поэтому осознание грехов и чувство вины могут создавать образ человека только там, где ответственным за создание образа недостает опыта бытия, чтобы установить мир «Я» (Welt-Ich), а даже и испытав это однажды, они не отваживаются признать это из страха перед наглой заносчивостью.
Мы должны освободиться от вводящей в заблуждение традиции, которая из страха перед опасностью заносчивого превосходства избегает гордого самосознания, царственной, в своей основе, сути, и теоретически рассматривает человека в неверной антропологии, которая, будучи слишком узкой, практически навязывает человеку чувство неполноценности.
Грешен будет тот человек, который стоит в стороне от того, чем он в своей сути является от Бога, если он познает это, но не хочет допустить мысли об этом; но не грешен тот, кто воспринимает это с ощущением счастья, и как призвание с чувством собственной ответственности пытается выполнить то, что он переживает как предсказание (обещание), свойственное нам всем как детям и гражданам царства, принадлежащего не этому миру.
Часы милости, опыта (познания) милости, единородной с нашей сутью. Мгновения всеохватывающего превращения! Совершенно неожиданно, совершенно без всякого повода человек чувствует, что он как будто бы стал совершенно другим и все вокруг — люди и вещи освещены другим светом, и свет этот идет из другой сути (середины, основы).
Важно осознать эти обе возможности: возможность опыта бытия, как поворота (перемены) беды; и опыта бытия, при котором как бы безо всякой причины, просто как подарок, суть входит в сознание, святясь как луч из другого мира, который освещает все другим светом (заставляет все засветиться другим светом).
...Впереди добродетели Боги поставили тяжкий труд (пот) — перед входом в свое «царство» — оставление «царств» жителей этого мира.

 

Опасность висит в воздухе, опасность быть уничтоженным как старое «Я», но именно поэтому воздух полон и предсказанием (обещанием) нового бытия. И таким образом, путь, направленный на Божественное, постоянно сопряжен с опасностью и полон обещаний (предсказаний).

ПРЕВРАЩЕНИЕ

Что могло бы быть сильнее для доказательства «пережитого», чем то, что оно кардинально преобразует человека и одним взмахом заставляет его увидеть мир по-другому, начать новую жизнь и делает способным кардинально отличаться от того, как человек жил до сих пор.
Что могло больше заслужить оценку «действительно», чем то, что преобразует человека, испытывающего страх, в человека, который больше не боится смерти, из человека, приходящего в отчаяние от бессмысленности и несправедливости мира, в человека, который через весь абсурд ощущает более высокий смысл, из человека, погибающего в безутешности своей покинутости, в человека, который в ней испытывает (узнает) Великую безопасность (защищенность). Как можно отказать в характере действительности, а именно, в характере потусторонней природы тому, что порождает подобное преобразование в сверхъестественное поведение, познание и переживание?

Другое измерение, трансцендентальная действительность проявляется в жизни не только как избавитель от беды, как потусторонняя (надмирная) полнота и сила, освобождающая нас от страха уничтожения, как потусторонний (надмирный) смысл, избавляющий нас от абсурда, как все связующее единение (единство), спасающее нас от безутешного тотального одиночества. Оно проявляется также как действительность, внезапное возникновение которой «сбивает с ног» того, кто живет только как «Я»-мир и довольствуется порядком смысла и ценностей этого мира.
Чистая совесть оказывается фасадом (личиной), за которым скрываются трусость (робость, нерешительность), ложь и вина. Ценности, которым старался следовать человек (не только эгоист), подвергаются в своей сути сомнению...
И наконец, когда он выстрадал одиночество, последнее непереносимое одиночество, он познает избавление в «возвращении домой» в любовь бытия. Он принял с рождения данную ему милость, что он является «этим» в основе своей сути, и в отказе от всех притязаний мира «Я» на выживание, смысл и безопасность познал блаженство своей сути, скрытой в надмирности (потусторонности), сути, в которой он никогда не был свободным.

РОЖДЕНИЕ НОВОЙ СОВЕСТИ

Любой подлинный опыт бытия содержит блаженное переживание освобожденности от узости и нужды всей обусловленности (условности) мира, и тем самым содержит нечто от счастья полноты, о которой человек и не подозревал, от счастья бесконечного смысла и надмирной (потусторонней) защищенности (безопасности). Но действительно «настоящим» является только такой опыт бытия, когда он идет вместе с рождением или обновлением совести, т. е. означает не только освобождение, но непременно налагает и обязанности (обязательства), и готовит или возрождает (возобновляет) к новой жизни, проникающим и определяющим смыслом которой отныне и впредь будет «внутренний путь».
...Третий вид совести — абсолютная совесть. Она познается (проявляется) там, где более высокая инстанция вынуждает человека сделать нечто, что оставляет позади себя первый вид совести и исключает второй вид совести, требуя при известных обстоятельствах (при необходимости) неверности, предательства, скандала. В этом виде совести властно проявляется требование сути, которое отменяет все связи и обязательства этого мира: «пусть мертвые хоронят своих мертвецов».

ПОЯВЛЕНИЕ ПРОТИВНИКА

...Человек на этом пути должен научиться распознавать свое родство с отрицательной трансцендентальностью. Тайную силу притяжения Зла. Дьявол (враг, противник) в нас. У человека (есть) дьявол в теле. Только тогда, когда он это осознает, он может стать силой, которая хочет Зла, но творит при этом Добро!

ПРОЗРАЧНОСТЬ

Там, где бытие как полнота входит в сознание, состояние прозрачности познается как сила присутствия бытия, сверкающего в своей созидающей потенции. Человек, переживающий это, словно ощущает божественный elan vital, чувствует в избытке жизни, распирающей его, как обновляющие, так и формосозидающие формулы жизни, хранящие и обновляющие силы глубины. Он познает все это подобно бесконечному потенциалу, который, протискиваясь в сознании, почти взрывает его.
Опыт (познание) бытия — это звезда, вокруг которой вращается религиозная жизнь всех религий. И хотя и отличается по глубине, постоянству (длительности) и окраске, в сути своей всегда тот же, называется ли он Satori, Samadhi или Präsentia Dei (Сатори, Самадхи, присутствие Бога).
И в зависимости от готовности уровня и степени зрелости человека он существует либо как мимолетный взгляд встающего ото сна в предметном восприятии, либо как окончательное прозрение к новой перспективе.
Но озарение (просветление), будь оно одноразовым или повторяющимся, длительным или краткосрочным, не создает еще озаренного (просвещенного) человека, милость не создает человека, преображенного милостью. Таким образом, следует отличать переживание (событие) от превращения, инициальный опыт от инициального пути, который только готовит к этому опыту, кружится (вращается) вокруг этого опыта и познанное в этом опыте воспринимает как призвание к превращению.

 

IV
ПУТЬ

ОПЫТ БЫТИЯ И ПРЕВРАЩЕНИЯ

Там, где человек приходит к познанию (опыту) сверхъестественного бытия, там это может означать событие (переживание) преображения (превращения) , которое на 180° изменяет смысл жизни. Но только там, где человек способен воспринимать опыт очень глубоко и серьезно и поддаваться ему так, что он становится импульсом для новой жизни, человек вступает на путь. В сверхъестественном, которое человек познал при этом, он чувствует, что впредь его будет нести и питать, формировать и призывать, направлять и защищать та жизнь, что объемлет его и согласуется в основе с его сутью. Подлинный опыт (познание) бытия обнаруживается и реализуется (исполняется) лишь в послушании зову (призыву) действительно превратиться в того, кем человек ощутил (познал) себя на мгновение в опыте.
Единение с бытием как переживание (событие), опыт (познание) божественного происхождения (начала) в звездный час нашего существования есть возможное начало и исходная (отправная) точка пути к превращению человека, смыслом которого является прозрачность, развивающаяся проницаемость всего человека для бытия, присутствующего в его сути. Смысл Великого опыта, в который входит «Я», заключается не в его полном разложении (распаде, смерти), а в превращении. Превращение в прозрачность — это задача внутреннего пути.
...Преодоление восприятия, вызывающего противоречие между миром и сутью, происходит только как результат длительного процесса становления. Лишь только тогда, когда человек действительно созревает в личность, сливаются мир пространства и времени и потусторонность (надмирность) так, что мир «Я» становится все прозрачнее для сути, а она все более просвечивающей в мире «Я».
В состоявшейся (полной) личности, которая охватывает оба полюса, все больше совпадают прозрачное и просвечивающее, и человек, познавший это, может сказать о себе: «Глаз, который видит меня, и глаз, которым вижу я, это один и тот же глаз».

ИНИЦИАЛЬНЫЙ ПУТЬ И МИСТИКА

На новую ступень человек попадает, когда его связь (соединение) с абсолютным вспыхивает не только в случайных переживаниях (событиях) и основывается в целом только на вере, но когда она основывается на присутствии трансцендентности, которая постоянно углубляется, все более длительно пронизывает человека, осознанно воспринимается и культивируется им. На инициальном пути человек работает над общим построением (общей структурой), которое делает возможным и гарантирует прозрачность для всех движений его тела, вплоть до малейших.

СМЫСЛ ПУТИ

«Да», заявляющее о себе в соприкосновении с бытием и становящееся в пути все отчетливее, делает в конце концов истинным Великое «Я есть», искра которого, начиная вспыхивать в человеке, представляет жизненный ландшафт в совершенно другом свете (озаряет совершенно другим светом).
Путь есть способ, которым человек постоянно разжигает искру бесконечности, присущую его конечности. Вспышка (вспыхивание) бесконечного постоянно предполагает угасание (догорание) в конечном.
Это есть огонь (пламень), пожар, в котором человек в формуле становления своей сути заново познает себя и каждый раз заново начинает жить и умирать (умирать и воскресать).

СОПРОТИВЛЕНИЕ НА ПУТИ

Смысл пути — это жизнь. Сопротивление есть все то, что заставляет человека останавливаться.
Смысл пути есть самовоплощение из сути. Сопротивление есть все то, что в человеке противостоит этому самовоплощению.
Смыслом пути является человек, ставший проницаемым для сути. Сопротивление — это все то, что мешает этой проницаемости.

ТЕНЬ
Тень — это не только сила, угрожающая разрушением существующему, но и темная, т. е. угрожающая нашей сегодняшней форме сторона света, обещающего нам обновление.

V
УПРАЖНЕНИЯ

СМЫСЛ УПРАЖНЕНИЯ

От опыта бытия к превращению из бытия и к свидетельству бытия ведет только постоянство в тренировке, понимаемое как «упражнения». Смысл всех тренировок на пути — это превращение, благодаря которому потустороннее бытие все однозначнее побеждает в осознании (понимании) и в жизни человека. Такое превращение в свидетеля (современника) бытия означает самоосуществление! Человек должен стать тем, что он есть в своей основе, т. е. что он такое по своей сути — проявление Божественной жизни. Что он представляет собой и чем он остается, сын Божий, это он должен понять и осознать.
Вероятно, уже в опыте бытия в зависимости от его глубины происходит преображение (изменение) человека. Совершенно тем же самым человек не остается никогда. Но даже многие события (переживания) озарения (просветления), когда бытие на миг вспыхивает в темноте мира существования, не делают превращение (изменение) прочным (постоянным, непреходящим). Для этого необходима постоянная тренировка. Она является жизненным нервом начинающейся теперь жизни, движимой новым смыслом.

НОВОЕ СОЗНАНИЕ

Важность и значимость (актуальность) порядка (уклада), который несет сознательную (осознанную) жизнь человека в мире, изменяются с появлением нового смыслового центра (центра смысла). И на место предметной формы восприятия (осознания) встает непредметная форма (IV). Там, где Божественное бытие не только из чистой веры, но из знания, обоснованного опытом и в опыте закрепленного, становится центром, задающим смысл и направляющим, земной порядок сохраняет свою значимость (актуальность) только в той мере, насколько он служит открытию (проявлению) бытия во всем бытии (целостности) человека.
Там, где бытие входит в сознание, требуя и одновременно много обещая, там тренировка, повинующаяся ему, касается прежде всего изменения форм восприятия (осознания). Тренировка, нацеленная на превращение, должна в первую очередь развивать непредметное осознание (восприятие).
...есть непредметное восприятие, в котором жизнь, как ощущение, входит в сознание и продолжает там жить. Уничтожение преобладания предметного восприятия составляет поэтому основную тему всех тренировок на инициальном пути.

Мир, предметно данный и заданный человеку в мире «Я», с новой перспективой не перестает быть предметным, но в его предметности в качестве собственной основы (ядра, стержня) можно усмотреть нечто сверхпредметное. «Если бы глаз не был лучистым, Солнце никогда бы не могло его увидеть». Вокруг этого расцвета внутреннего смысла должна вращаться вся тренировка, нацеленная на превращение человека. От открывающегося при этом и развивающегося нового сознания существует также и важный переход (доступ) к более высоким мирам. Если человек приобретает сознание, соответствующее его сути, тогда для него оказываются новыми все вещи мира вплоть до самых маленьких, и под покровом давно знакомого (известного) окажется тайна вечно неизвестного.
В осознании сути прозрачным становится также и предметный мир, и прозрачная все объединяющая суть, спрятанная в нем, становится очевидной. Пока то, что ищется, и во что верится, как в трансцендентность, визируется только естественным восприятием (сознанием) и ищется как «нечто», оно будет проявляться только в тех аспектах, которые отражают характер и порядок сознания, отделяющий нас от него. Роковым образом это сказывается там, где представление об объективно действительном, имеющее место для мира «Я», переносится на представление о трансцендентности, которая мыслится теперь тоже как предметная нечто-действительность.

 

УПРАЖНЕНИЕ И МИЛОСТЬ

когда серьезно воспринимается опыт бытия, настало время признать в качестве центра живущего, страдающего, ищущего, любящего, короче говоря, настоящего человека, «существо абсолютное, сверхчеловеческое, потустороннее», которое превышает емкость (вместимость) «Я», и выходит за горизонт его перспективы мира.
Если человек испытал вторжение потусторонней действительности, ощутил превосходящую его природу, как присущий ему самому вид абсолютного бытия, испытал и познал свою собственную суть, преодолев все сомнения, то понятие милости наполнится для него новым смыслом и откроются новые аспекты в вопросе соотношения тренировки и милости. Милость является теперь не только даром (подарком), полученным человеком извне, а человек испытывает сам себя, т. е. свою собственную суть, спрятанную в мире его «Я», как врожденную милость: то, что он есть то, что он есть в своей сути, что он может осознать самого себя, как основу (ядро), обещание и призвание, это, если соизмерить со всем тем, к чему он стремится в своем мире «Я», и есть дар милости. Полностью осознать этот дар милости, открыться ему, преобразиться (измениться в соответствии с ним и для службы Божественному бытию, присутствующему в нем), есть задача, отвечающая назначению человека. Выполнить ее есть дело (труд) тренировки. Милость, являющаяся для естественного человека даром, который дается ему Богом извне, для человека, вступившего на инициальный путь, является Богом внутри, данным и заданным ему для осознания как самого себя, так и всей действительности мира.

ПОВТОРЕНИЕ

Первым условием всех тренировок является то, что нужно действительно понять и воспринять, что подлинная тренировка как упражнение упражнения (Exerzitium) для нового бытия ради внутреннего (духовного) пути. Тренировка для мастерства (умения) исчерпывает себя, когда человек умеет то, ради чего он тренировался. Тренировка на внутреннем пути начинается только тогда, когда человек умеет совершать уже натренированное, она состоит в вечном повторении того, что человек умеет (освоил). В вечном, т. е. длящемся с утра до вечера повторении исполнения, соответствующего сути, растет человек. Так и будни становятся тренировкой.
«Повторению» как интегральной составной части духовной тренировки трудно победить. повторению, как средству религиозного развития, тоже трудно найти признание в противоречии с пониманием, для которого главное в религиозном смысле коренится в неповторимости мгновения личной обращенности к Богу и в непредвиденном его воздействии на человека. Однако как раз повторение, как тренировка (разучивание) определенных позиций может помочь создать условия, благоприятные как для стихийности (спонтанности) из глубины, так и для открытости вторжению Божественного, которое всегда неповторимо. И еще третье препятствие есть сегодня для готовности к повторению: любая тренировка требует дисциплины. Это есть нечто, на что поколение, которое почти враждебно воспринимает любой порядок, любую форму, реагирует отрицательно. Так как повторение, как принцип тренировки означает, конечно, что постоянно нужно еще раз сделать что-то, независимо от готовности (желания) в данный момент или от настроения. При этом следует отличать автономную дисциплину, берущую свое начало в свободном выборе решения, где человек повинуется авторитету своей собственной сути, от возникающей из повиновения внешнему авторитету.

У истоков всех религиозных культов стоят танец и пение в форме бесконечного повторения ритмических движений и одинаковой последовательности звуков. Такая тренировка уничтожает самостоятельную форму существования и познания естественного человека, удерживающуюся в «позиции», и повергает его в состояние, когда он вне себя (бытия вне себя). Он выходит (выпадает) из «Я», где он, будучи собственником, настроился на самого себя, и заменяется другим, и он восторженно впадает в нечто всеобъемлющее, где он весело и свободно блаженным образом чувствует себя освобожденным и одновременно хорошо устроенным. Оно, как в опьянении, выносит человека за тесные границы его обычного горизонта и дарит ему не только контакт (общение) с другим измерением, но и ощущение (переживание) обретения приюта в основе всеобъемлющей действительности, куда он вернулся домой. то, что держит высокоразвитого человека в его мнимой независимости есть нечто, что отделяет его от праединства, к которому человека постоянно тянет, так как он в своей сути обязательно участвует в нем.

ДВОЙСТВЕННЫЙ СМЫСЛ КАЖДОГО ПОСТУПКА

Первичное «Я» с его тщеславием, болезненной робостью, стремлением проявить себя, с глубоким недоверием к жизни и, соответственно, со стремлением к сохранности (безопасности) стоит на пути к прозрачности, т. е. на инициальном пути.
Устранение закоснелости человека в позициях мира «Я» требует изменения общей установки и изменения совокупности жестов (мимики), в которых она выражается и держится. Для работы, в частности, важно, что дыхание, осанка (манеры) и напряжение (напряженность) являются не только областью выражения мира «Я», но что их характер обусловлен и отношением между миром «Я» и сутью. Таким образом, их характер всегда обозначает меру прозрачности. Любая деформация дыхания означает нарушенную проницаемость. Так осанку (манеры, поведение), дыхание и напряжение можно тренировать совершенно осознанно, как среду внутреннего созревания.
Каждое действие в мире, благодаря манере, в которой оно осуществляется, может служить продвижению по пути к подлинному «Я». Также и каждое «движение» его понимают как мимику (жесты). Для этого необходима определенная установка (позиция), в который в повседневности проявляется решимость вступить на инициальный путь и верность этому пути. Существует исцеляющая сила чистой мимики, т. е. мимики, соответствующей сути.
не только в обрядовых (культовых) движениях дан шанс познать и проявить себя в принадлежности и в службе действительности, данной нашим бесконечным началом. Условием, конечно, является то, что человек постоянно держится или пытается держаться «шанса Божественного», т. е. быть в контакте с сутью. Это стремление держит нас, как тело, которым мы являемся, всегда в некой «неопределенности» («в висячем положении», «на весу»). Оно непроизвольно определяет темп наших движений, сохраняет собственный ритм, избегает любой остановки и застоя, осуществляет стояние как «дыхание» и заставляет нас продвигаться дальше.

СФОРМИРОВАННАЯ ПРОНИЦАЕМОСТЬ

«Дух веет, где он хочет» (дух свободен), но, чтобы иметь возможность ощутить его дыхание, допустить его и повиноваться ему мы можем, когда находимся в определенной «форме», .. постоянно быть открыты тому, что она от нас требует или нам обещает. соответствовать ее требованиям мы можем только в «правильной» форме, т. е. в состоянии, которое является «проницаемой формой» и одновременно «сформированной проницаемостью». Мы должны быть открыты для полноты, законности и единства бытия, присутствующего в нашей сути, мы должны быть проницаемыми и восприимчивыми, способными отдавать и сберегать (защищать). В нас, как в сути сознания, жизнь осознает себя самое в никогда не останавливающемся превращении; в непрерывном дыхании, в вечном «умри и стань» формы.
«Форма», предназначенная нам на пути, может поэтому быть только состоянием всего человека, которое гарантирует движение превращения, которое никогда не заканчивается. Целью в соответствии с этим является формула превращения, ставшая второй натурой, формула, которая определяет все поведение всего человека.
Да, человек, умирая, может быть «тут» в теле стать совершенно проницаемым и как раз, умирая, он может отвечать назначению человека: свидетельствовать о Божественном в мире.

1. Нужно быть проницаемым для Божественного бытия, присутствующего в нашей сути.
2. Реальные (живые) условия (предпосылки) для такой проницаемости. Решающим условием является закрепление тела (Leib) в правильной середине (центре). С ней связано правильное дыхание и верный (правильный) тонус.

ЗРЕЛОСТЬ И НЕЗРЕЛОСТЬ В ТЕЛЕ

Чтобы приобрести проницаемость в теле, которым ты являешься как личность, требуется долгое созревание. «Зрелость тела» (Leib) в инициальном смысле — это нечто совсем другое, чем созревание в биологическом смысле. Плод зрелости в инициальном смысле есть возрождение из сути, которое предполагает большую проницаемость.
Созревший человек «спокоен по своей форме», так как оставил (отказался) свое «Я» и нашел центр в своей сути. Он в своей общей позиции (манере держаться, поведении) не зависит ни от дружеского расположения к нему мира, ни от признания другими людьми. Он покоится в себе и является выражением своей внутренней свободы, независимой от мира. Чувство собственного достоинства (самосознание) созревшего человека проистекает из его укоренения в потустороннем. Незрелость в теле отчетливее всего проявляется как смена напряженности состояниями расслабленности. Созревший человек не напряжен и не расслаблен, он как душой, так и телом свободен и всегда в форме и никогда не теряет ее. Но эта форма при всей своей закрытости не является замкнутой. И если человек действительно вступил на путь, то он быстро осознает (понимает) любую напряженность и любое расслабление потому, что он автоматически воспринимает их как симптом (предзнаменование) искажения (помехи) того, кем он, собственно говоря, является и кем он хотел бы быть. Человек чувствует себя заблокированным для контакта со своей сутью.

ХАРА

Тело (Leib) как среда выражения личности проявляется в осанке (которая определена центром тяжести), в дыхании и в соотношении напряжения и разрядки (расслабления, атонии). Все три термина означают среду выражения личных возможностей правильного, т. е. соответствующего сути, бытия и становления или угрозу (помеху) им. В неправильных формах тела, в частности в расслаблении и зажатости (напряженности), проявляется неправильная манера поведения (позиции) личности.
У человека, замкнутого в своем «Я», недоверие к следующему мигу вошло в плоть и кровь. Он постоянно озабочен и ждет сигнала тревоги.
Человек лишь тогда правильно (действительно) присутствует здесь, когда он присутствует как тело (Leib) из сути и для сути, т. е. он открыт для подлинного проявления своей сути. Тренировка тела для прозрачности подразумевает устранение всего, что стоит у нее на пути, и стимулирование всего, что облегчает ее. Проявлению сути препятствуют все формы проявления «Я», сохраняющегося и укрепляющегося на своих позициях. Симптомами (признаками) этого являются зажатость (напряженность) и ее противоположность — расслабленность. Любое поведение (манера, позиция) персоны (человека), любой фасад, скрывающий истину, любая фальшивая нота в голосе, любая неуверенность во взгляде, искусственность или небрежность в осанке (манере поведения) могут и должны осознаваться, как симптомы недостаточного укоренения в сути.
Правильная осанка человека всегда определяется «правильным центром тяжести». Неправильная осанка, вошедшая у очень многих людей в кровь и плоть, определяется перемещением центра тяжести слишком далеко вверх, т. е. «живот втянут». Такая неправильная осанка есть выражение человека, который полностью идентифицирован со своим маленьким «Я» и поэтому постоянно хочет удерживать и укреплять свою позицию. Там, где эта неправильная осанка вошла в плоть и кровь, там она блокирует избавляющую, обновляющую и сохраняющую силу из глубины. На пути к настоящей форме человек находится лишь тогда, когда он начинает учиться воспринимать свою середину тела, свой живот правильным образом. Конечно, для человека Запада есть что-то неожиданное и отчуждающее, когда он слышит, что середина, которую нужно сохранить и воплотить в первую очередь, середина тела, организованная для трансцендентности, есть живот, точнее подчревная область и таз.
это значение давно уже осознано на Востоке, и особенно в Японии, и применяется в тренировке для зрелости, т. е. для интеграции с трансцендентностью. В Японии мы это находим в учении и практике «Хары».
Буквально Хара означает «живот», а в переносном смысле то общее состояние человека, в котором он все больше освобождается от чар маленького «Я» и свободно, спокойно может укорениться в действительности, которая делает его способным (дает ему возможность) чувствовать жизнь с какой-то другой стороны (как-то по-другому), овладевать миром и без остатка служить тому, что является его задачей в мире.
Если человек может обосноваться и закрепиться в «хара», то он познает ее, как сферу связанных с ним жизненных сил, при помощи которых человек может понимать, принимать, растапливать застывшие формы «Я» и превращать их в новые формы. В силу своей способности к превращению и обновлению, он может по-другому принимать мир, и человек дышит дыханием середины. Hara-no-hito, «человек с животом», означает созревшего человека, т. е. такого, который обрел предпосылки для интеграции мира «Я» и сути, который может перейти из сферы «Я» в пространство «хара», в середину Земли и тут обосноваться и закрепиться, может затем в конце попасть в свою личную середину.
Поиск и тренировка «хара», т. е. той основополагающей середины, что нас освобождает и одновременно несет и заставляет быть «вертикальными», есть основное упражнение для всего правильного, т. е. соответствующего сути «существования в мире». Это — упражнение (тренировка), при котором все в животе, тазу и крестце становится надежной корневой системой (сферой, пространством) для правильной осанки. Тренировка свободной и одновременно прочной (укрепленной) середины делает жизнь соответствующей сути. если мы забываем о «хара», то дела с нашим личным присутствием обстоят плохо. Каждый миг дает нам возможность проверить и укрепить состояние, которое освобождает нас от преобладания болезненно робкого «Я», нуждающегося в защите и признании, и которое заставляет нас существовать, исходя из сути.
«Хара» исключает преобладание маленького «Я», вошедшее в кровь и плоть! И тогда в решающий момент; в случае болезни, например, исцеляющие силы природы не отгорожены от него страхом «Я», и на духовном пути человек, который может расплавить в «хара» вошедшие в кровь и плоть тенденции «Я», свободен для выражения бытия также и в теле.

Когда говорят о «хара», как правильной «середине», то под этим всегда подразумевают середину Земли. Серединой человека есть и остается «сердце». Если человек в «хара» смог освободиться от центра в «Я» (от своего центрирующего «Я»), то в сердце он обретает себя как дитя Неба и Земли, т. е. как плод зрелости, которое осуществляется в единении Земли и Неба. Также как центрирование в мире «Я» удерживает человека в условном, и только освобождение от господства «Я» открывает ворота к сути, т. е. к абсолютному, так и спокойствие в «хара» открывает ворота к проникновению, к осознанию универсальной силы, от которой он, как правило, отстранен (отгорожен). Японец называет эту силу, вырабатывающуюся в «хара», «Ki», универсальная сила, в которой мы участвуем, которую должны изучать. Там, где мы можем допустить Ki-силу, там мы без усилий можем совершить то, что без нее невозможно.

 

ОСНОВОПОЛАГАЮЩЕЕ УПРАЖНЕНИЕ
(всегда можно подобрать соответствующее видео)

Тренировку правильного центра тяжести лучше всего, как учит опыт, осуществлять следующими этапами (шагами): сначала тренирующийся становится, широко расставив ноги, прочно, широко и прямо, свободно опустив (свесив) руки и устремив взгляд в бесконечность, таким образом, каким он думает, что он, собственно говоря, и «задуман»: вертикальным, свободным и подателем (носителем) света.
Важно, чтобы тренирующийся, насколько это возможно, постоянно исходил из этой совершенно естественной основной установки (позиции), прочно основанной в самой себе и одновременно соотнесенной с миром, и не думал при этом о животе, крестце и т. д. Исходя из своей хорошей общей установки (позиции), он должен коснуться частей тела по отдельности, но не снаружи, а изнутри.
При тренировке тела (Leib) на внутреннем пути решающее значение всегда имеет чувство (чувствование) «внутреннего тела» (Innenleib). Это требует образования (возникновения) и утончения специфического внутреннего органа восприятия. Для этого сначала надо закрыть глаза и как бы ощутить (почувствовать) самого себя «под кожей». Затем медленно, следуя сверху вниз и снизу вверх, ощутить все точки напряженности и расслабить их (отпустить, освободиться от них) и особенно внимательно прислушаться к дыханию, как происходят вдох и выдох (как оно идет и приходит). Так постепенно начинают познавать внутреннее тело (Innenleib).
Теперь, не меняя позиции, не ослабевая, можно немного выдохнуть. Выдох при этом длится непроизвольно дольше, чем вдох. Можно не торопиться и повторить это движение, и тогда появится первое движение, ведущее к правильной осанке (позиции, манере) — освобождение (отпускание). К началу выдоха освобождаются в плечах. Не освобождают (отпускают) плечи, не говоря уже о том, что их не опускают вниз, а освобождаются (освобождают себя) в них. Затем за этим первым движением следует второе — оседание (опускание), т. е. в конце выдоха оседают в тазу (опускаются в таз). Это освобождение вверху и оседание в тазу есть две стороны одного движения сверху вниз, которые, однако, само собой разумеется, не переходят одно в другое. Для пробы можно высоко поднять плечи и немного при этом втянуть живот, затем вверху опустить и установить, что при этом внизу совершенно ничего не произошло. С опусканием (оседанием) в тазу кое-что происходит (добавляется). Зачастую тренирующийся быстро учится более или менее освобождаться вверху, но долго не может научиться доверчиво (спокойно, уверенно) оседать (опускаться) в тазу, не сгибаясь в груди. Здесь часто проявляется определенный страх перед «основанием» и становится явной вошедшая в плоть и кровь привычка удерживаться (держаться) защищенно наверху в пространстве «Я». Конечно, в конце концов, движение от напряженности плеч в несущий таз должно стать одним единственным движением. Но чем больше тренирующийся ощущает, о чем при этом идет речь, тем больше и быстрее он констатирует, как сильно он, едва ли думая о чем-то, постоянно втягивает живот и уходит в напряженность плеч, и насколько он далек от того, чтобы доверчиво опуститься в таз и чтобы таз нес его. И исходя из этого, он должен осознать насколько он цепко удерживается вверху в пространстве «Я».

Теперь наступает очередь третьего движения, очень важного для технической стороны тренировки «хара»: правильного выпускания нижней части тела (подчревной области)! При тренировке это нужно поначалу оставлять на конец выдоха (выдыхания) . Здесь сталкиваются со старой ошибкой, возникшей в наши дни у многих из-за дыхания по системе йоги, что при вдохе живот наполняется, а при выдохе втягивается! Но тут нужно проводить различие: 1) между естественным и искусственным полным дыханием по йоге и 2) между желудком и подчревной областью. Конечно, подложечная ямка опускается при выдохе и при вдохе немного выдается (выступает) вперед, бока при вдохе немного раздаются из-за расширения диафрагмы и опадают при выдохе. Однако при полном выдыхании вперед выдается (выступает) подчревная область (об этом знают певцы). И в этом движении, при котором увеличивается (усиливается) как подчревная область, так и крестец, «хара», собственно говоря, приобретает форму, «физически» предназначенную для «хара» и укрепляющую все туловище. Тренирующийся все больше и больше начинает ощущать себя грушей или пирамидой, или у него появляется ощущение, что он покоится на широком прочном цоколе (постаменте), или прочно закреплен в мощном корневище, которое при каждом дыхании все глубже и шире погружает свои корни в землю в то время, как ствол, вырастающий из них, становится все сильнее и свободнее. При этом необходимо, чтобы живот не выделялся (не выпадал, не свисал). Неправильным также будет, если тренирующийся будет его надувать или выпячивать. Правильным будет, если он добавит немного силы в расслабленную и свободную подчревную область. Очень важно в этой силе в корневой системе ощущать самого себя, невозмутимо и прочно покоясь в подчревной области, чувствуя силу в пояснице (крестце, бедрах), во всем туловище (торсе). Создание и ощущение этой силы начинающий может повысить тем, что он медленно и глубоко вдавливает кулак в живот под пупком, затем со свободными плечами, и ни капельки не двигаясь остальным телом, он только мускулатурой живота быстро отпускает («выбрасывает») живот вперед, т. е. одним толчком выбрасывает «незваного гостя — кулак». Если подчревная область остается при этом такой, что в нее можно сильно барабанить, и это не будет неприятно, тогда человек стоит твердо (прочно) и его нельзя сбросить.
Теперь важно удержать (сохранить) полученный таким образом правильный центр тяжести! В этой позиции есть еще одна ошибка: подложечная ямка тоже напряжена. Поэтому нужно, в то время, как подчревная область остается в легком напряжении, подложечную ямку заставить снова стать мягкой. Лишь тогда человек ощущает себя правильным образом в целом свободно и сильно, имея правильный центр тяжести, будучи «внизу заземленным» и совершенно свободным вверху.
И сразу становится ясным смысл правильного заземления: рост вверх в соответствии с корнями. Правильная связь с Землей обнаруживается как условие законного стремления к Небу. «Ты не сможешь обрести Небо, если предашь Землю».
Таким образом, при основной тренировке «хара», являются следующие ошибки: опускают не себя в плечах, а плечи; освобождают не себя, а только расслабляют плечи. Освобождают себя только в плечах, но не оседают (не опускаются) в тазу. Не дают подчревной области свободно скользить, а выпячивают живот. Напрягают область желудка, вместо того, чтобы расслабить ее.

Из стояния (Stand) в «хара» переходят к ходьбе в «хара». Если сохраняют центр тяжести в «хара», то походка приобретает и сохраняет свою естественную грацию: ноги, движимые из середины, никогда не устают, и человек никогда не задыхается.
При сидении заботятся непроизвольно о том, чтобы колени были ниже таза, на котором может расположиться живот, и тогда нет нужды в спинке (стула, кресла). Но и прислонившись, можно сохранить силу в области таза и остаться в «хара».

 

НАПРЯЖЕНИЕ — РАЗРЯДКА

Мы должны научиться расслаблять правильным образом (способом) себя, а не наше тело (Körper). Это означает гораздо больше, чем разрядку (расслабление) мускулатуры. Есть принципиальная разница между понятиями: «опустить плечи» и «освободиться (опуститься) в плечах». Первое есть чисто физическое движение (движение тела), которое имеет чисто внешний успех и не оказывает длительного эффекта, второе же — перестройка общей позиции личности. Любая зажатость есть выражение робости (стесненности, замешательства, смущения) «Я», зависящего от мира. Таким образом, речь идет о том, что мы учимся освобождаться (отпускать себя), будучи зажатым «Я»-миром, не только тогда, когда мы явно зажаты, испуганы, раздражены, «выходим из себя» или, защищаясь, удерживаемся наверху, а всегда. Это есть тренировка, касающаяся человека как тела, которая, если человек пытается найти прозрачность, возложена на него не от случая к случаю, а всегда (постоянно) и, само собой разумеется, должна содержаться (присутствовать) в любой тренировке духа, которая подразумевает (предполагает) превращение. Так как, где бы ни шла речь о том, чтобы избавиться от маленького «Я», нужно освободиться от формы тела (Leib-Form), которая доминирует или постоянно восстанавливается и часто достаточно прочно входит в плоть и кровь.

Избавление от такого «Я», которое нерешительно и болезненно-робко крепко держится в зажатости, и, в свою очередь, удерживается ею, влечет за собой подлинное изменение всего человека (человека в целом). Сначала неправильное напряжение осознается нами только как физическая зажатость. Но мы должны обнаружить (заметить) ее, как личное неправильное напряжение и научиться освобождать самих себя в нашей общей (всеобъемлющей) позиции. Только тогда мы постепенно становимся спокойными (отпущенными, свободными). От опоры, которую дает напряжение, имеющее свой центр наверху, в пространстве «Я», человек может, не распадаясь, отказаться, если он научился оседать (обосновываться) и укрепляться в пространстве (области) таза, т. е. если он овладел «хара».

Избавление, т. е. освобождение от чар «Я», должно с самого начала ощущаться и тренироваться не только в плечах, но и в затылке, и в верхней части позвоночника. Это выглядит так, как будто бы мы там и на лопатках постоянно носим щит, который защищает нас от опасности, которая может появиться сзади. Неудивительно, что особенно начинающие ощущают легкий страх и им нужно определенное мужество, когда они начинают тренироваться в освобождении верхней части позвоночника.
И при этом добавляется еще не менее важное освобождение талии. Человек, живущий без опоры на Землю и держащийся только вверху, изолирует себя от пространства (области) таза. Часто это означает подавленную (вытесненную) сексуальность, во всяком случае оторванность от космических сил, по отношению к которым таз означает связующее звено (соединение, связь). При всей укрепленности в «хара» свободно колеблющийся (качающийся) открытый таз есть основное условие полного здоровья и всего душевного здоровья (V).

О ДЫХАНИИ

Мы должны воспринимать в дыхании дуновение Великой жизни, которое пронизывает все живое и трогает (движет) человека как цельного человека и сохраняет его живым, как душу, разум и тело.
Дыхание — это движение, при котором человек открывается и снова закрывается, теряет себя (оставляет) и снова находит, отдает себя и снова обретает, т. е. непрерывно живо превращается (преобразуется). Если дыхание не в порядке, то не в порядке и весь человек, а не только его тело. Каждое нарушение дыхания свидетельствует о расстройстве всего человека на пути к самому себе. Плохое дыхание снижает не только его работоспособность (производительность), но одновременно является причиной и выражением того, что человек не может быть целиком самим собой, так как стопорится основное движение превращения. В этом заключается инициальное значение дыхания и его тренировки. Блокада, которая выражается в затрудненном дыхании и которая вошла в плоть и кровь, касается общего, а не только физического становления человека. Но так как в неправильном дыхании лицемерие (перестановка) сути не только выражается, но и прогрессирующе усиливается (упрочняется), то тренировка правильного дыхания означает освобождение пути к самовоплощению.
Самой распространенной ошибкой при дыхании является то, что человек выдыхает не полностью. Дыхание же, соответствующее сути, происходит само по себе. Там, где это неправильное дыхание стало уже привычным, препятствует оно становлению личности, так как неправильная позиция (осанка, манера), которая имеет здесь место, касается не только тела, но и показывает, что человек полностью находится во власти своего недоверчивого (подозрительного) «Я», нуждающегося в защите.

Существует много дыхательных упражнений, придуманных человеком, и полезных во многих случаях (для многих целей). Но есть одно бесспорное упражнение, это — тренировка для того, чтобы научиться допускать дыхание врожденное и соответствующее сути человека! В этой тренировке речь идет только о том, чтобы прислушаться к дыханию, данному природой, обрести и сохранить его исходную форму, и это прежде всего означает: допустить то, что нами (нас) ритмично движет само по себе, без нашего содействия (участия), допустить как совершенно естественное вытекание и втекание (истечение и проникновение) при отдавании (отдаче) и получении.
В свете неправильной формы, господствующей из-за особого акцентирования мира «Я», при которой мы непроизвольно сопротивляемся полному вытеканию (выдыханию), основная тренировка дыхания состоит прежде всего в допускании, а поначалу и в утрировании полного выдоха. Тогда правильный вдох происходит сам собой. Да, смыслом и плодом правильного выдоха — правильный вдох. Происходящий сам по себе. Тренировка выдоха не должна осуществляться только как тренировка тела, а должна происходить так, чтобы мы сами доверчиво и без остатка погружались (проскальзывали) в вытекающее дыхание. В полном выпуске (выдыхании) воздуха выражается доверие к жизни. Дыхание задерживает тот, кто не доверяет самому себе и жизни. Как при тренировке правильной осанки и правильной расслабленности, так и при тренировке правильного дыхания речь идет прежде всего об освобождении (оставлении) «Я», вечно удерживающегося, защищающего свою позицию и свои владения, в мимике (жестах) доверия. Только так мы выходим из нашей глубокой замкнутости и зажатости и открываемся нашей сути, а в новом единении (слиянии) с ней освобождаемся для получения конечного образа, соответствующего нашему бесконечному идеалу.

ИНЬ И ЯН

Инь и Ян —каждому прорыву в особое соответствует переход в единство, уничтожающее (поглощающее) это особое, созидающего действия и спасающего бездействия, активного приложения воли и пассивного отношения к происходящему, радостного мира «Я» и божественной сути. человеческая жизнь всегда включает в себя и то, и другое. Одно без другого не является ни Инь, ни Ян. Только в кругу целого и во вращении этого целого знак имеет свою силу и приносит плоды то, что он означает. подлинно живым человек может быть только в гармонии (в соответствии), в ритме Инь и Ян.
Истинно живым является дыхание только в согласованности выдоха, переходящего во вдох, и вдоха, переходящего в выдох. Там, где движение в одну или другую сторону стопорится, там жизнь приходит в беспорядок, а там, где это движение прекращается, кончается жизнь! Поэтому дьявола (противника жизни) можно понимать как силу, которая разрушает жизнь двумя способами: он останавливает движение в кульминационный момент и ведет к смерти через оцепенение (онемение), заставляя при этом сужаться и быть постоянным то, что кажется совершенным (законченным, кажущееся совершенным);
или он препятствует движению умирания (гибели) свершившейся формы совершить резкий поворот в восходящее движение к новой форме, что означает затем конец посредством (из-за) расслабления. Таким образом, на место присущей всему живому «одновременности» напряжения формы и растворения (ослабления) в единстве, уничтожающем ее и снова рождающем, приходит несущая смерть противоположность — оцепенение и расслабление. В обоих случаях замирает дыхание жизни, а это означает смерть. А кто является заместителем (представителем) дьявола в человеке? Не кто иной, как ставящее себя в центр «Я», которое «держит» человека в «напряжении» между зажатостью и расслаблением!
Правильное дыхание — условие правильной жизни. В нем в вечном круговороте осуществляется, растет и развивается становление и исчезновение, умирание и возрождение, открывание себя и закрытие, становление формы и уничтожение ее, появление и исчезновение всего живого в основе бытия. Это более глубокое значение дыхания является также причиной того, что вся духовная тренировка, направленная на живое превращение, в конечном счете, невозможна без правильного принятия дыхания (восприятия). Духовно тренирующийся человек, который не рассматривает себя как дышащее тело, (попадает) приходит к духовности, далекой от тела, т. е. духовности, не имеющей корней (лишенной основы). В тренировке же правильного дыхания он может ощущать себя и стимулировать в движении превращения.
Время и дух, Восток и Запад различают, какое из этих двух движений особенно акцентируется: «умирание и возвращение (домой)» — Инь, или «зарождение и исход (уход)» — Ян. Народы Востока — это больше народы вечного возвращения (домой), народы Запада — вечного отправления в путь и исхода. Также и люди; есть люди, являющиеся больше Инь, и люди, являющиеся в большей степени Ян. Мир и путь даны и заданы (предназначены) им по-разному. Мать — душа, как праисточник, и влечение (зов) домой; и Дух — отец, как созидающая сила и закон - спорят и объединяются заново. человеческая жизнь остается только тогда плодотворной и цельной, когда она допускает и встречное движение (движение в противоположном направлении). Своеобразие любого существа определяет основное направление его становления в предназначенном ему образе (облике, фигуре). Но заданная тем самым тенденция односторонности есть опасность, связанная со своеобразием.

 

ТРЕНИРОВКА ТЕЛА КАК УПРАЖНЕНИЕ

Существуют реальные установки (позиции), которые противостоят проявлению сути, и установки, стимулирующие (способствующие) это единство. Человек лишь в той мере цел и невредим, в какой структура его основных установок (принципиальных позиций) позволяет ему быть проницаемым, спокойно и хладнокровно открываться своей внутренней сути и, в соответствии с ней, отдавать себя и двигаться (действовать?).
В той мере, в какой обнаруживается эта проницаемость, открывается в существовании бытие, как приятная (осчастливливающая) и освобождающая сила; воплощенность (идеал), как красота трогающего образа, единство, как согревающая соединенность человека с самим собой и другими, открывается подсознательно (неосознанно) уже на естественном (природном) уровне.
Тело, поскольку оно зажато или расслаблено, противоречит назначению человека в той мере, в какой оно мешает этим трем проявлениям жизни.
Физическое воспитание, смыслом которого является большая проницаемость для сути, в корне отличается от физического воспитания, при котором речь идет только «о здоровье и успехе (достижении)», т. е. о «работоспособности». Но эта проницаемость в суть является лучшим условием для действенной силы мира «Я», а также для достижения успеха, становится для физического воспитания решающим и направляющим смыслом.
На этом принципе основывается в японской традиции тренировка БИ, так же как и тренировка художников, в качестве средства открытия и освобождения сути. При этом тренирующийся отдает технику, доведенную до совершенства, т. е. свое умение, освобожденное (очищенное) от «Я» в распоряжение более глубокой силы, которая осознается теперь в блеске его переживания и совершает для него искусное деяние (дело, подвиг). Мгновения, когда это действительно удается, редки даже для великих мастеров своего дела и не полностью подвластны им.

Как же выглядит такая тренировка, в центре смысла которой с самого начала находится не только достижение как таковое, а исключительно правильный человек? уже первая тренировка может служить для того, чтобы научиться направлять внимание не наружу, а вовнутрь, и заботиться о правильном образе мыслей и о правильной позиции (отношении).
Чем больше при тренировке человек овладевает техникой, тем больше общий процесс, доведенный до автоматизма, становится чистым отражением собственного внутреннего (духовного) порядка и непорядка. Тогда становится все легче увидеть внутреннего врага, т. е. тот фактор в нас, который, вызывая беспокойство, становится заметным в неудачах, в небольших подергиваниях (конвульсиях), отклонениях и неполадках.
Сделать осуществление успехов отражением внутреннего порядка — это есть принцип, который может использоваться при любом действии, доведенном до автоматизма. Так печатание на пишущей машинке может стать для того, кто владеет техникой печатания, важным источником опыта (познания), который может разъяснить собственное состояние, и одновременно шансом привести себя в порядок. Там, где владение техникой становится отражением внутренней позиции, тренировка достижения становится одновременно упражнением на пути, и именно в той мере, в какой осознается причина всех нарушений и преград мастерства.

Что же это за условия, которыми нужно дополнить умение, чтобы состоялся искусный результат? Говорят: хорошие нервы! Но что это значит: «быть в форме»? Что приводит форму в непорядок (нарушает форму) и выводит человека из равновесия. Кому ответ на этот вопрос становится раз и навсегда ясным, тому понятен и центр тяжести (исходный момент), вокруг которого должна вертеться (вращаться) вся тренировка, смысловым центром которой является не объективный результат, а созревание человека. `

Главным противником (дьяволом) на внутреннем инициальном пути является эгоцентрическое «Я», ориентированное на мир и нуждающееся в безопасности (защите). Если, с другой стороны, можно доказать, что именно это «Я» портит хороший результат, даже если есть владение техникой, то становится ясно, что хлопоты об условиях завершенного результата (успеха) и необходимое в тренировке тысячекратное повторение одинаковой последовательности движений можно осуществлять как тренировку для преодоления «Я» и как тренировку большей проницаемости!
Если упражняющийся владеет техникой заданного ему дела, то последовательность движений протекает сама по себе с «неосознанной уверенностью». Если тренирующийся все же испуганно (робко, боязливо) озабочен успехом, то он будет постоянно делать то, что может, вместо того, чтобы просто допускать это. Это означает, что он не может выйти из состояния, которое называется «предметно фиксированным» восприятием.
Таким образом, преодоление «Я» означает преодоление: 1) «тщеславного», 2) «фиксирующего» и 3) все делающего «Я». Таким образом, остается только доверие к тому личному (персональному) глубинному центру, который и составляет собственную основу человеческой личности.
В этом основном доверии, развитие котороuj идет вместе с созреванием. абсолютное доверие тому, чего нельзя сделать, а что само есть в своей глубине и что нужно допустить.
Это глубинное измерение (глубинность) как и все, что препятствует ему, можно по-настоящему ощутить только тогда, когда озабоченное (заботливое) и доброжелательное «Я» уступает ему место и оно может длительное время воздействовать, если человек сможет научиться не только ощущать его, но и серьезно воспринимать.

Таким образом, Наивысший результат достигается там, где у того, кто его добивается, создается впечатление, что он вовсе не сам это делает, если он, инструмент завершенного умения (мастерства), полного доверия и освобожденного от тщеславного и слишком делового «Я», уступает той глубинной силе в себе, которая затем и добивается для него успеха. В этом же смысле всю свою жизнь на пути в зрелость важно постоянно заставлять отходить на второй план (отступать) мир своего «Я», т. е. освобождать поле для той более высокой действительности, на службе которой он, в конечном счете, и находится. Для такого поворота необходима, конечно, точка зрения, что в человеческой жизни речь прежде всего идет о том, чтобы доказать (проверить) ту проницаемость, которая делает человека способным показать себя в творчестве, служении и любви на службе более Высокому.
Для этого в каждом упражнении постоянно должна ощущаться та «внутренняя форма», которая все больше будет становиться тайным Мастером (Учителем) дальнейшей тренировки. Правильная форма всегда обусловлена правильным центром тяжести, т. е. «хара», приобретение, укрепление и испытание которого всегда имеют место в начале и конце любой тренировки. Правильный центр тяжести как условие завершенного успеха означает одновременно и условие созревания человека.

 

ПРЕОДОЛЕНИЕ РОБОСТИ ПРИКОСНОВЕНИЯ

Единение с собственной сутью, как способ, в котором потусторонняя жизнь присутствует в человеке, означает ведь понимание бытия как потусторонней полноты, потустороннего смысла и все пронизывающего единства. Понимание этого единства, связующего нас со всем в сути, проявляется в аспекте переживания «Я», как контакта с «Ты». Чувствовать свое присутствие (существование) в сути и из сути — это значит, что все и каждое познается в отношении с «Ты». В свете ощущения бытия все и каждый обладает сиянием близости. Да, и более того, ощущение бытия рождает любовь, которая освобождает человека от мира его «Я».
В свете этого отношения существа к существу нужно увидеть и проверить (пересмотреть) один симптом нашего времени, чуждого сути, а именно: боязнь соприкосновения! Почему, собственно говоря? Может быть потому, что с ним рушится разделяющая стена, которая защищает маленькое «Я». Но какое отрадное (блаженное), избавляющее действие может иметь неожиданно теплое рукопожатие, поглаживание по голове, или положение руки на плечо, протягивание руки или возложение рук (благословение), все это есть просто выражение и скромный знак братского присутствия (существования, Da-Sein), человеческой сопричастности.
В этой связи заслуживает непохвального упоминания массаж!
Правильное «лечение» (обращение) человека включает в себя развитие его «внутреннего» сознания (восприятия), его сознания (восприятия) на уровне ощущений. Так как на внутреннем (духовном) пути важно сокращать (уменьшать) превосходство предметного восприятия над восприятием на уровне ощущений. В теле есть раскрытие (размыкание) для космической трансцендентности. В этом «раскрытии» человек познает «чрезвычайное расширение своего «Я». Средой (медиумом) этого расширения, если рассматривать с физической точки зрения, является прежде всего кожа, если она воспринимается не как нечто, отделяющее нас от окружающей среды, а совершенно осознанно воспринимается как связующая среда (медиум). Связующая, но с чем?
Многие люди заключены в свою кожу, как в целлофановую оболочку (обертку). Добрая рука может разорвать (открыть) ее так, что они начинают вдруг дышать кожей и чувствовать себя освеженными и в контакте с миром.
На совсем другое измерение указывает прикосновение там, где оно выносит человека за его рамки и заставляет испытать на своем опыте сферу (область), имеющую божественный характер. Это начинается с самопознания «эфирного» (небесного тела), т. е. пылеобразного, мелкофракционного тела.
К прискорбным признакам человечества, которое ничего не знает об истинном познании сути, относится и то, что оно не знает трансцендентального значения эротики. Во всей эротике, не только в сексуальности, оканчивающейся в оргазме, содержится качественно переживаемый фактор, который заставляет человека как бы погибать в его маленьком «Я» и который возносит человека над собой (выводит его за его рамки). Ведет ли вот это «над собой» вниз к грубо-животному или вверх к трансцендентальной чувствительности — это решает (различает) уже душа (дух). Все сексуальное воспитание должно бы ориентироваться на этот свет Божественного, который уже в тихом эротическом касании может помочь установить контакт (перекинуть мостик к другому берегу). Известно, что в традиции всех религий более или менее тайно выработались приемы (практика), которые используют сексуальность и эротику для того, чтобы позволить человеку через просыпающееся тело установить и испытать контакт с трансцендентностью.

VI
ПРИЗЫВ УЧИТЕЛЯ

ПСИХОТЕРАПИЯ И СОПРОВОЖДЕНИЕ (ВЕДЕНИЕ) ПО ПУТИ

«Исцеление» возможно лишь тогда, когда «больной» научится постигать себя (воспринимать себя) оттуда и научится понимать свои неудачи в мире, как выражение блокировки самоосуществления, в котором должна бы проявиться его собственная трансцендентальная суть. Эту психотерапию, которая служит сотворению сути в мире «Я», служит осуществлению (претворению) подлинного «Я» (личности), назвали большой терапией. Она должна иметь инициальный смысл.
Пока ищут соприкосновения с бытием только ради своего здорового «Я», это все еще лечение (терапия). Лишь когда человек любой ценой берет на себя процесс самоосуществления ради бытия, тогда он вступает на инициальный путь.
Работа по преодолению господства предметного восприятия, совершаемая в инициальном руководстве, предполагает, что человек сам осознает (познает) свои границы и намерен предпочесть действительность, не поддающуюся рациональному пониманию, т. е. готов серьезно воспринимать и развивать формы сознания (восприятия), которые могут воздать ей должное.
Трансцендентность призывает человека к совершенно другим ответам, чем факты, смысловые взаимосвязи и личности. Здесь речь идет о все преобразующем, избавляющем и обязующем соприкосновении и единении в сути, которое не исключает всего объяснения, понимания и сочеловеческого восприятия в мире, а включает в совершенно другую, потустороннюю взаимосвязь, которой необходимы совершенно другие формы познания. Отсюда начинают развиваться новое время, новая естественная и гуманитарная наука и новая наука о человеке.
Сверхдействительное становится действительным. К рационально реальному присоединяется трансцендентальное реальное с обещанием открыть человека «трансцендентальному реализму». Таким образом, «расколдовывается» иррациональное, так как в новой жизни оно воспринимается и допускается как естественная действительность и становится, наконец, насущным хлебом жизни» (Мария Гиппиус в: «Трансцендентность как опыт»).

УЧИТЕЛЬ

Учитель — это ответ на вопрос, который возникает только в совершенно определенной духовной ситуации и, вместе с тем, только на определенной ступени человеческого развития.
Слово «Учитель» означает: 1) Вечный Учитель, 2) настоящий (реальный) Учитель и 3) духовный Учитель.
Вечный Учитель — это имаго (ступень развития) жизни, которое просматривается в прообразе, идее, архетипе. Реальный Учитель — это воплощение этой идеи в исторической действительности. Духовный (внутренний) Учитель — это потенциал для воплощения Вечного Учителя в реальную фигуру (образ), пробудившийся в человеке в качестве обещания, опыта и предназначения.
Учитель существует только относительно того, кто безоговорочно ищет путь к этому образу: это — ученик. Таким образом, Учитель существует только вместе с путем и учеником.
Осознать жизнь в ее стремлении к проявлению, признать, как обязанность, имеющую решающее значение для всего, и планомерно идти по «пути» — на это способен человек только на инициальной ступени своего развития. Только когда он познал самого себя в сути, как то искомое, что дано и предназначено ему в мире для полного осознания и формирования, познает свое стремление к самоосуществлению из сути, как подаренное ему «Нужно-Можно-Должно», лишь тогда он жадно устремляется в путь, нуждаясь в Учителе и будучи готовым к роли ученика. Идея, которую означает слово «Учитель», есть идея Homo Maximus, универсального человека, в котором бытие, Великая жизнь проявляются в своей совокупности. В настоящем Учителе ученик видит воплощение идеи, проснувшейся в нем самом в качестве потенциала, идеи, которую он намерен и надеется претворить в жизнь на пути, указанном ему Учителем.

ВНУТРЕННИЙ УЧИТЕЛЬ

Внутренним Учителем ты являешься сам, как неосознанно стремящийся к осознанному воплощению потенциала такого человека, каким можно и нужно было бы быть. Чувствовать, узнавать и признавать внутреннего Учителя есть предпосылка определенной ступени развития.

УЧЕНИК

Итак, кто может назвать себя учеником? Только тот, кого страсть (тоска) захватила коренным образом, тот, кто, доведенный бедой (нуждой) до грани, думает, что должен погибнуть, если не прорвется (не выйдет из этого положения).
Только тот, кого охватил и не отпускает непокой сердца, пока он не будет утешен (успокоен).
Только тот, кто, однажды вступив на путь, знает, что ему нет хода назад, и кто готов подчиняться, слушаться того, кто ведет его по этому пути.
Только тот, кто, будучи способным к большому доверию, может следовать и тогда, когда перестает понимать, и кто готов к любому испытанию.
Только тот, кто может быть суров по отношению к самому себе и кто ради того, одного, который в нем стремится к свету, готов оставить все.
Только тот, кто, будучи охвачен абсолютным, принимает все условия и переносит всю суровость (тяжесть) пути.
Руководство на пути всегда имеет свои границы, как в ведущем, так и в ведомом, а пробуждение и прорыв сути всегда есть милость. Этот прорыв нельзя «сделать», но можно «готовить» его возможность. Он заблокирован, если помощник робок в представлениях и взглядах, в которых суть не воспринимается серьезно как основная сила и источник жизни ни для себя, ни для других. Решающим является стремление сути, ускоряющей внутреннее (духовное) созревание в тайном, найти доступ в сознание человека. В большинстве случаев суть становится вратами, которые уже открыты, через них нужно лишь пройти, когда позовут. Так Учитель видит своего ученика. По блеску его глаз, по тембру его голоса, по потоку мимики (жестов) чувствует (распознает) он своеобразие и местоположение его сути на пути к проявлению в реальном «Я». Прежде всего он направлен (ориентирован) на эту суть, и каждое средство для него хорошо, чтобы обратиться к ней от сердца к сердцу (от сути к сути; от существа к существу) и заставить зазвучать ее в другом.
Большими буквами написано «Все или Ничего» над порогом, через который переступает ученик. Все оставляет он после себя, и только тогда он может понять, что то, что он встречает в Учителе, не есть произвол, а есть созерцательная мудрость, которая, будучи направлена прямо на его суть, пускает в ход любые средства, чтобы вызвать ее к жизни; так как смысл умирания, постоянно требуемого от него, есть не смерть, а жизнь, которая находится по ту сторону жизни и смерти.

 

VII
МЕДИТАЦИЯ И МЕДИТАТИВНАЯ ЖИЗНЬ
СМЫСЛ МЕДИТАТИВНОГО УПРАЖНЕНИЯ
Сегодня люди делают много упражнений, которые имеют кажущийся (мнимый) медитативный характер: упражнения на расслабление, успокоение, хатха-йога, трансцендентальная медитация, аутогенная тренировка, дза-дзен (цза-цзен, Za-Zen) и другие. Как бы такие упражнения не назывались, всегда нужно задать вопрос: «По какой причине и для какой цели они фактически делаются?» Смысл, если всмотреться внимательнее, почти исключительно практический! Тренирующийся пытается с помощью этих упражнений восстановиться после какого-то ущерба, который нанесла ему его слишком неспокойная и суровая жизнь. «Упражнения» должны помочь человеку снова стать здоровым, благополучным, снова «быть в форме». Это все очень естественно и понятно и может быть полезным при условии, что натренированность в расслаблении не является, как сказал однажды один тренирующийся, «важной для того, чтобы потом остаток дня снова можно было напрягаться, не подвергаясь опасности заболеть».
Упражнения, как правило, проводятся под знаком прагматического, а не инициального смысла, т. е. служат самосохранению внешнего, а не развитию внутреннего человека. Поэтому, когда речь идет об «упражнениях», то вопрос. Это относится также и к тренировке тишины. Нет сомнения в том, что это тренировка представляет собой нечто особое и является благотворным, целительным в глубоком смысле этого слова. Оно помогает сделать человека снова цельным. И другие упражнения медитации должны всегда начинаться с этого упражнения тренировки неподвижности тела. Умение может стать здесь искусством, значение которого далеко выходит за рамки превосходит счастья, которое оно представляет собой для тела. В качестве тренировки тела, которым человек является, это искусство служит становлению целостности личности.
Сначала способность выдерживать неподвижность тела имеет тесные границы. Пять или десять минут кажутся вечностью. Если же в ходе дальнейшей тренировки неподвижности преодолеваются помехи, и тренирующийся без затруднений и не засыпая почти неограниченно может сидеть неподвижно , то это может быть началом глубоко идущих воздействий последствий, если тренировка осуществляется в верном духе.
Но именно здесь снова нужно спросить: «Для чего совершается тренировка тишины?» Есть три мотива, которые являются человечными и очень естественными, но которые упускают инициальный смысл:
1. Тренирующийся не ищет ничего кроме тишины, т. е. он хочет отдохнуть от «шума» мира и, кроме того, обрести состояние, в котором он, не теряя сам внутренней тишины, может оказать противодействие внутреннему или внешнему шуму его жизни. Это понятное стремление. Его исполнение служит только сглаживанию и сохранению нынешнего фасада мира «Я», особенно если это исполнение происходит без устранения неосознанного. Но это ничто для того, кто стремится выйти за границы горизонта своего «Я», оно может, как и все, что облегчает беспрепятственную жизнь в мире, замедлить или помешать прорыву в другое царство (другой мир).
2. Человек ищет в тренировке тишины приятных впечатлений. Это — опять же очень понятное стремление, но именно это стремление блокирует более глубокую благодать, которая может содержаться в медитационном упражнении, проводимом в верном (правильном) духе.
Человек нашего времени в своей оторванности от сути находится в ссылке (изгнании). Он ищет свою собственную, свою бесконечную родину, которая начинается только по ту сторону границ его существования и восприятия (сознания) и которая только тогда, когда он нашел ее, может быть открыта внутри этих границ. Конечно, присутствие прародины в переживании проявляется в приятных свойствах пережитого. Этот соблазн не в последнюю очередь вызывается чтением трудов, в которых, особенно при изображении восточных занятий медитацией, сообщается об экстатических и чудесных состояниях, (самадхи), (сатори) и др., и дилетант думает, что такие сверхмерно приятные ощущения (переживания), взрывающие все границы, и есть основное обещание, которое содержится в медитативных упражнениях. Таким образом, он видит в исполнении этого обещания их собственный смысл. Однако это далеко не так!
Так же как большой покой может быть результатом долгой тренировки, также может при медитативной «тренировке» появиться приятное ощущение (переживание), но сделать его смыслом тренировки значит пройти мимо смысла, который ищет тот, кто действительно имеет в виду другое царство (другой мир); кто подразумевает превращение на инициальном пути.
3. Третье стремление это совершенствование больших способностей. Однако что тут общего с внутренним (духовным) путем?... Наоборот, если кто-то продвигается по этому пути, достигая все более высокой ступени, то он сможет делать вещи, которые кажутся другим чудом, но это происходит чаще всего втайне. Именно в этом проявляется Учитель. Может быть он иногда сознательно пользуется чудом, чтобы разбудить другого, но затем снова отказывается от него, чтобы другой не встал на неверный путь, на котором он с самого начала ищет, что в конце достается ему как бы между прочим».
Итак, «большие способности» могут возникать при длительной тренировке великой тишины, но их развитие не должно быть смыслом тренировки. Так как в этом человек сбивается с пути.
Так как способность к преодолению преобладания предметного сознания есть главное условие для продвижения по пути, то каждая тренировка непредметного осознания может быть полезной. Но тогда смысл такой тренировки есть осуществление важной для инициального человека формы сознания, способствующей прозрачности для трансцендентности.
МЕДИТАЦИЯ
Медитация как тренировка на духовном пути имеет свой смысл только как тренировка для превращения! Смысл медитации как тренировки превращения есть состояние, в котором весь человек и как дух (разум), душа и тело становится проницаемым для божественного бытия, присущего ему в его сути, становится способным осознать самого себя в своем переживании и через себя проявиться в мире. Смыслом медитации как тренировки превращения является обеспеченная для бытия проницаемость личности, чтобы бытие могло в ней и через нее звучать в мире. Личность подразумевает форму, проницаемую для божественного бытия, сформированную проницаемость всего человека для проявления его божественного начала в конечном существовании.
противопоставление предметной и непредметной медитации в смысле непреодолимой противоположности основывается на недоразумении, обвинение в том, что только «восточной» медитации, которая проходит через пустоту, свойственна непредметная медитация, неуместно, и что требование о том, что христианская медитация всегда должна быть предметной, ложно. Наоборот, если христианская медитация, как и вообще христианское отношение считает важным по-настоящему принимать творение, данное и предназначенное нам в предметности (реальности) окружающего нас мира, и открывать его, как скрытое присутствие Бога, то это может подразумевать только один способ «восприятия», в котором воспринимающий сквозь поверхность явления подходит к тайному и для главного в тайном, к вечно непредметной сути, к «слову» предметно данного, словно освобождает его для переживающего из плена его предметной оболочки, делая ее проницаемой для подлинной основы (сути).
До сути предметов он может добраться лишь в той мере, в какой он, освободившись сначала в самом себе от любого содержания, от всяческого нечто, т. е. образов, мыслей, желаний, представлений, становится восприимчивым для соприкосновения с помощью «святого духа», с помощью того, кто открывает другому глаза и готовит путь.
Так как люди сегодня понимают это, то тренировка дзен, дза-дзен получает все большее распространение. Искомая в них бесконечность (пустота) не является привилегией Востока. Разница в том, что для буддиста встреча и единение с сутью (называемой там природой Будды) является конечным смыслом, а для христианина они являются познанием того, что он может засвидетельствовать в мире, т. е. открыть, освободить и сделать принципом своей жизни, любви и образа жизни. Единение в сути является тогда только переходом, а не концом.
На этом пути нас сопровождают обычно два высказывания, высказывание одного восточного Учителя и высказывание Новалиса. Когда первого спросили об особенности восточной мудрости, он сказал: «Мудрость зрит вовнутрь, обычное знание — наружу. Но когда вовнутрь смотрят так же, как и наружу, то внутреннее превращают во внешнее». Это понимание нужно логично додумать дальше: нужно научиться смотреть наружу так же, как нужно было бы смотреть вовнутрь — непредметно и исходя из предмета — для того, чтобы увидеть суть. Таким образом, речь идет о внутреннем во внешнем, обо всем внутреннем, имеющемся во всем внешнем. И впредь речь идет также о внешнем, воспринимаемом в отношении внутреннего.
Слова Новалиса: «Все видимое есть невидимое, возведенное в состояние тайны». Эти слова можно варьировать: «Все слышимое есть неслышимое, возведенное в ранг тайного. Все данное во времени и пространстве есть все внепространственное и вечное, возведенное в ранг тайного. Все земное, конечное есть потустороннее, бесконечное, возведенное в ранг тайного, и именно этому возведению человек подчинен в силу своего бесконечного начала! И так же, как верен и чудесен тезис о молитве: «Молиться значит выражать бесконечную тоску конечной сути о своем бесконечном начале»,— также верно и неизбежно требование о том, что призванный на путь имеет назначение искать бесконечное в конечном, находить и свидетельствовать его. Превращение в состояние, в котором человек способен на это, и есть смысл Великой медитации и неотделимо от нее — смысл медитативной жизни!
МЕДИТАТИВНАЯ ЖИЗНЬ
В качестве детей Бога мы сами являемся чем-то совсем другим относительно «мира» и одновременно являемся жизнью, обретающей в нем образ. Мы являемся этим не в противоположность миру, а мы призваны испытать себя в себе, в нем и к нему, как «совершенно другое», сначала удерживаемое втайне, но предназначенное для проявления (обнаружения). Для человека, пробудившегося к пути, это не благочестивый тезис, а теплокровное знание, наполняющее новой энергией его жизнь, как опыт, обещание и предназначение.
Стремление врожденного бесконечного проявиться в конечном — это и есть наша подлинная середина! Открываться для нее, сохранять ее при соприкосновении, жить, ориентируясь на нее и исходя из нее, среди мира, среди того, что прячет от нас середину — это и есть смысл медитативного.
И это не ограничено отдельной тренировкой, не говоря уже о сидении без дела при медитации. Медитативное отличается от немедитативного бытия в мире не как ничегонеделание от деятельности. Оно проявляется скорее как недействие в действии, как тихое свершение, остающееся в соприкосновении и ответственности для бытия, даже и среди шумных дел. как гласит древнебуддийское изречение, «Любая ситуация становится лучшей из всех возможных» в смысле «проживать каждый миг, как кусочек вечности».

 

ПЯТЬ СТУПЕНЕЙ

Если ученик способен правильно воспринимать себя в теле, если он понял и может допустить правильный центр тяжести, правильное соотношение напряжения и разрядки и правильное дыхание, тогда он готов начать через тело превращение, о котором идет речь на этом пути: превращение в форму, проницаемую для сути. Это является собственным смыслом всех духовных тренировок (упражнений) и, в частности, медитации.
Опыт учит, что форма бытия личности осуществляется на пяти ступенях (этапах).
I. Первый шаг касается освобождения от господства мира «Я», цепко держащегося за свои позиции. Это требует в первую очередь освобождения от всего, с чем едино «Я», обращенное к миру, от всего, за что оно держится. Человек должен расстаться со своими теоретическими и этическими представлениями и порядком (укладом). Он должен отказаться от своего упрямства (своеволия) и от того сердца, чья любовь состоит в привязанности. За этим освобождением (подразумевается «наверху») следует оседание (опускание) в другом месте (в теле — это таз). Это оседание (опускание) сливается в полной связи и доверительном единении с «основой» (почвой)! Почва (основа), в которой человек хочет остаться, принимает его только в той мере, в какой он исповедует «хара» (находится в «хара»). «Хара» означает тогда также и таз, чашу (лоно), которая принимает и превращает освобождаемое и освобождающегося (покидаемое и покидающего).

Движение превращения, осуществляющееся в «хара», само состоит из трех шагов:
1. Прием освобождающегося в материнское лоно (чашу).
2. Открывание вниз в тазу, которое позволяет проникнуть космическим силам, благодаря чему происходит очищение от любого предметного содержания в единении с Великой природой. Это функция «хара» как космической чаши (лона).
3. В освобождении (очищении) от всех вещей создается девственная (первозданная) чаша, обращенная, в свою очередь, вверх, понимание которой открывает человека для восприятия (зачатия) «священного духа».
Эти три шага в развитии «хара» от материнского через космическое к девственному (первозданному) лону составляют первую ступень в инициальном движении превращения, как оно тренирует в медитативном упражнении сидения, служащего очищению (опустошению).

II. Второй шаг есть опыт проникновения священного духа: переживание света, организующего все по-новому, несущего в себе зародыши форм новой жизни, единение с духом, который оплодотворяет готового к зачатию по ту сторону всех привычных укладов, образов, мыслей и представлений.
III. Плодом этого единения (слияния) «Неба и Земли» является познание (опыт) новорожденности как дитя Неба и Земли; так осуществляется третий шаг. «Место» этого опыта — сердце. Но не то сердце, что находится «слева», а сердце в середине, которое олицетворяет освободившегося, нашедшего себя (пришедшего к себе). Этим опытом (познанием), там, где он появляется, кажется достигнутой кульминация возможного. Человек чувствует себя новорожденным, поистине сыном Неба, пришедшим к самому себе в сути (нашедшего самого себя в сути). Но это переживание превращения не создает еще превращенного, просветление (озарение) не рождает еще озаренного.
IV.. То «темно», к которому должен явиться новорожденный, т. е. пробудившийся к сути, есть собственная тень. Нигде не встречается человек с сумраком своей души так неизбежно и с такой пугающей отчетливостью, как в зеркале божественного света, открывшегося ему.
V. Плодом этой интеграции, «темного мира», четвертого шага, «четырехкратности» (С. G. Jung) является пятый шаг как квинтэссенция: сердце, закаленное «снаружи» и «изнутри» во встречах с темным, в силу чего человек способен засвидетельствовать и исполнить свое предназначение, свое бытие в существовании.

 

VIII
СФЕРЫ)ИСПЫТАНИЯ
БУДНИ КАК ТРЕНИРОВКА

Главное поле испытания открывается, как только человек действительно решился и готов жить в мире под знаком своего назначения, т. е. жить службой потустороннему бытию. Он должен впредь свидетельствовать о своем бесконечном начале в своем конечном существовании. Он должен понимать, что он может быть невредимым, только сохраняя верность этой службе. Только, если во всем познании, действии и служении речь для него идет о проявлении жизни в мире, то он попадает (вступает) на путь. И тогда будни (повседневность) превращаются в единственное поле тренировки. Пока в тренировке человек ищет чего-то для себя, будь это приобретение больших способностей, прекрасные (приятные) ощущения (впечатления) или спокойствие и гармония, или даже свое собственное благо (спасение, счастье), и пока речь для него идет о завершении дела безотносительно бытия, он сходит с пути.
Повседневность в качестве тренировки означает всегда вхождение в возвращение, отказ от мира и допускание сути. И если мы однажды почувствуем самую глубокую основу нашего «Я», и в нас проснется суть, то мы ощутим тогда и суть (сущность) вещей, и среди земного (мирского) существования нам повсюду встретится бытие.

Когда мы осознаем (понимаем) суть, то чувствуем себя по-другому. Мы раскованны и свободны, наполнены силой, ясны и исполнены рождающейся жизни. Что было для нас только что грузом, теряет свою тяжесть, что приводило нас в ужас (вселяло в нас страх), не угнетает (не преследует) нас больше. Там, где все было закрыто, кажется открытым и среди шума становится в нас самих вдруг странно мирно и тихо.
Мы чувствуем себя как бы погруженными в невидимый свет, который просветляет нас и согревает, мы находимся в сиянии, освещающем все.
Это может появиться внезапно (молниеносно) и также быстро снова исчезнуть. Мы не можем ни сделать, ни удержать все это, но, если мы правильно прислушаемся, то сможем осознать позицию, которая готовит нас к такому переживанию, и тренироваться в нем, и не только в особые часы, но целый день!

Мир, в котором мы живем, не является юдолью печали, отделяющей нас от вершин Божественного, а является мостом, который связывает нас с ним. Мы должны только рассеять туман восприятия, который закрывает нам вид на него, и снести стены, которые преграждают нам путь к нему. В этом заключается смысл требования проживать будни в качестве тренировки.
Для этого не нужно особого времени. Каждый миг призывает нас к испытанию и размышлению (осознанию, призывает одуматься). Что бы мы ни делали, ходим ли мы, стоим или сидим, пишем ли, говорим или молчим, нападаем ли или защищаемся, помогаем или служим, неважно, какому делу — все и каждое скрывает в себе шанс осуществить это в манере и установке, которые все больше свидетельствуют о соприкосновении (контакте) с бытием, устанавливают и укрепляют этот контакт и таким образом служат увеличению прозрачности для трансцендентности.

Если будни проживаются как тренировка, то как и при любой духовной тренировке, которая не искажает ее смысла, «колесо превращения» в каждый миг вращается по пяти этапам (шагам) и по одному и тому же закону:
1. Испытание критической наблюдательности (бодрствования).
2. Отдавание и жертвование тем, что препятствует становлению проницаемости.
3. Единение с преобразующей основой.
4. Возобновление идеала, выходящего из него.
5. Свидетельство и испытание в повседневности (неудача которых снова воспринимается критической наблюдательностью).

Каждый отрезок этого вращения по-своему служит возникновению состояния, в котором человек все больше и больше становится прозрачным для бытия. В каждом шаге, если он действительно осуществляется, содержатся все другие шаги.
И все же каждый шаг имеет свой собственный смысл. Так, начинающий правильно делает (будь это в повседневной тренировке или в особые ее часы) когда переносит центр тяжести то на один шаг, то на другой. Одного только нельзя никогда забывать: превращение есть только тогда, когда колесо превращения не перестает вращаться. Каждый шаг становится плодотворным только в течение беспрерывного вращения колеса. Созревание подразумевает вечное вращение.

мы должны постоянно по-новому познавать и понимать смысл пережитого побуждения (стимула, мотива), «свидетельствовать о бытии в существовании», утверждать его исполнение во все новых решениях, основывать на совести и воле. И только на основе верности «превращению без остановки» существуют жизненно важные наблюдательность (Wachheit), отказ (освобождение, оставление), отдача, единение, возобновление (становление нового) и свидетельствование в повседневности.

ЧЕЛОВЕЧНОСТЬ

«Суть», которая на инициальном пути выходит на середину (в центр) ответственного сознания, не является тем «Эго», которое со своим «Я есть я и хочу им остаться, отличаясь от другого и отрешаясь от него» отстраняется от всего, - а является способом участия в том одном, что живо во всем. как раз в той мере, в какой «суть» раскрывается как понимание, просыпается осознание единства в сути в отношении к окружающим (близким) и миру, осознание связанности друг с другом, зависимости друг от друга и отрешенности друг от друга, правда, на новом, т. е. инициальном уровне!
Если человек вступает на внутренний путь, т. е. на основе познания сути вдруг понимает то, что предназначено ему в глубине души, то меняется вся его жизнь. Будучи «учеником на пути», он стал совершенно другим, он смотрит на жизнь другими глазами и совсем по-другому, чем до сих пор. Все получает свой смысл и свое значение из его отношения к бытию. Вращаясь отныне вокруг нового центра (середины), человек, которого коснулась и призвала суть, отходит от всего, что относительно центра является периферией.
«Сочеловечность» в новом смысле — это преклонение перед другим в его сути. Если человек заново открывает себя в сути, т. е. на новом уровне, он заново открывает и своего ближнего как партнера, как спутника и брата на пути. Сочеловечность в более высоком смысле значит распознать друг друга в истине нашего Божественного начала и воспринять с любовью.

СТАРЕНИЕ

Там, где человек стареет правильным образом, расширяются ячейки сети, которая удерживает нас только в земных отношениях и то, что до этого казалось второстепенным, все чаще выступает как истинное; при условии, что стареющий может освободить и допустить то, что его ждет.
Двойное начало человека проявляется там, где его старение означает не старость, а зрелость. В единении с Божественным началом теряет свое значение то, что обусловлено временем и пространством, и на первый план выступает надвременное, вечное. Для человека на пути через перегородку земного существования, становящуюся все тоньше, все отчетливее просвечивает потустороннее. В том способе как он смотрит на жизнь, как хладнокровно соглашается с тем, что она приносит и забирает, как в каждой ситуации использует шанс засвидетельствовать более высокий смысл, проявляется тот факт, что для него большее значение приобретает другая, более возвышенная жизнь.
Эта прозрачность для Божественного бытия, стремящаяся к проявлению в нас и через нас, которая в конечном счете является целью всего духовного развития, становится для старого человека, если он остается на стадии созревания, подлинным (истинным) и в конечном итоге единственным смыслом его существования.

Смысл старости, как и ее достоинство, не привязаны больше к действию, направленному наружу, в мир, а привязаны к прозрачности для присущего нам Божественного бытия, которое сияет как внутренний свет, потусторонняя сила, мудрость и доброта. Плодом зрелой человечности является благословение излучения, которое без всякого действия, по ту сторону действия или не-действия, исходит от человека.
С глубочайшим смыслом завершить свою жизнь может лишь тот, кто до конца не переставал совершенствоваться и созревать. И наоборот, как только мы останавливаемся и приковываемся к уже свершившемуся, а особенно к представлениям, которые мы составили себе о своей жизни и ее смысле, мы закрываем себя для того, что в нас и через нас стремится из самой глубины нашей сути на свет божий. Заглушая тоску своего собственного сердца, мы поневоле впадаем в жуткий страх и считаем свою жизнь горькой и безнадежной. Там, где стареющий человек принимает свое старение и готов преобразовываться до самого конца, там он может понять, что как раз угасание его природных сил облегчает проявление потустороннего в нем. Он, если освободится и отдастся этому, может ощутить, как другая, более возвышенная жизнь обращается изнутри к нему; и если он сумеет услышать, то она осчастливит его совершенно новым звучанием. Там, где сердце освобождается от всего, к чему привязано, начинает проявляться полнота и сила не от мира сего. Это — тайности, уязвимости и одиночества дает богатство, опору и защищенность. И тогда окружающие с изумлением могут увидеть, как своеобразно изменился и стал прозрачным (раскрылся, осветился) старый человек. он становится все свободнее, спокойнее, веселее и добрее. Вся реальность этого мира является только «светской», преддверием к храму более глубокой действительности.

Стареющий человек живет в преддверии смерти. В том, как он это воспринимает, проявляется его зрелость. Близость смерти возвещает о приближении жизни, из которой мы приходим и в которую мы снова уходим, и которая никогда не отпускает нас в течение этой жизни. Но то, что всю нашу жизнь двигало нами неосознанно, в старости все больше пытается стать осознанным. И верно стареет тот человек, который допускает это осознание.

 

УМИРАНИЕ И СМЕРТЬ

Как человек умирает, зависит от того, как он жил. Насколько различна жизнь людей, настолько различна и смерть. В отношении человека к смерти отражается его отношение к жизни. Когда жизнь идет к концу, становится ясным, что человек понимал под «жизнью» и чего в конечном итоге было больше в его жизни: Божественного или земного начала.
Кто считает, что жизнь во времени и пространстве есть все, для того страдания не имеют смысла, а смерть является только врагом. Он боится смерти. Кто через эту жизнь, обусловленную временем и пространством, научился ощущать другую, потустороннюю жизнь, для того становится жизнь во времени доказательством жизни, которая присутствует во всем времени и над всем временем и которая есть по ту сторону жизни и смерти. Она становится преддверием жизни, которая оставляет смерть позади себя. Однако эта жизнь открывается в человеке только в той мере, как его жизнь, обусловленная временем, может закончиться. Всю жизнь это и есть истинный смысл всего умирания, а также и смерти физической.
Благодаря своему Божественному началу человек принадлежит жизни, которая находится по ту сторону жизни, которой присуща смерть. Только в страдании из-за ограниченности этой жизни в человеке просыпается осознание Великой жизни, она осознает самое себя в человеке. Только в страданиях, ломающих человека, он обретает силу свидетельствовать о ней во времени и пространстве. Больше всего свидетельствует о жизни тот человек, которого она озарила при умирании.

В умирании первоначальное (простое, стихийное) «Я» становится еще раз сильным. Подойдя к границе своей жизни, оно вновь собирает все силы природы, чтобы удержаться в этой жизни. Достаточно часто человек, совершенно готовый сам по себе к смерти, не избегает борьбы со смертью. Но как раз там, где этот бунт против смерти силен, может в угасании (уходе) «Я» особым образом открыться (расцвести) большая жизнь. Только на границе мы очень близки тому, что находится по ту сторону границы, и в тьме конца нас может коснуться вспышка начала, а в мучительном конце конечного нас может найти бесконечное, которое избавит нас от всех мук.

Присутствие в соответствии с сутью при угасании «Я» предъявляет к провожающему наивысшие требования. Как и в начале жизни, так и в конце человеку нужна акушерка (акушер). Последний не может взять на себя ни само рождение, ни сопровождающие его муки (боли). Он может только помочь создать условия, при которых может родиться тело, ставшее восприимчивым при умирании, и быть благословенным. Для этого он должен проявить себя в более высокой надличностной любви.

Умирание может быть шансом последнего, а может быть первого доказательства абсолютной человечности (гуманности) и высшим испытанием личной свободы. Умирающий может либо в упрямом самоутверждении еще раз попытаться сохранить себя, либо свободно, с полным доверием и ничего не скрывая, отдаться на волю высшей силы. Он имеет свободу выбора: либо жестко упорствовать в своей старой позиции, в своем естественном праве на жизнь и в своем неверии, либо в предчувствии милости, как раз сейчас коснувшейся его, и высшего (более высокого) смысла без ограничений и оговорок открыться чему-то, еще ему самому неизвестному.
Наконец, он может совершенно замкнуться в себе и ожесточиться в отрицании того, что происходит, либо осознав поток бесконечной любви, мощно устремленный на него, отдаться с последним проблеском своей свободы.

Над всем безмерным процессом умирания неумолимо, требовательно и многообещающе светит холодная звезда правды. Это есть истина бесконечного. Так как это есть такая правда, то человек в этот миг может познать ее не только как суровый зов, но и ощутить как обещание избавления, которое несет его навстречу его новому бытию.
Конечно, близость смерти еще раз активизирует «Я», привязанное к жизни. Но это как раз и есть тот миг, когда провожающий должен заставить, настойчиво и безболезненно для другого, звучать голос правды. Поскольку как бы умирающий не относился к тому, что ему предстоит, это есть час истины. Только так может он, вероятно, обрести свободу сказать «да», чтобы затем узнать, что приближение смерти, сметающей все преграды, открывает врата для всеизбавляющей любви, которая совершенно неожиданно может устремиться к человеку (влиться в человека). Уже намек на правду может через миг ужаса привести к пониманию сути, и смерть перестает быть ужасной.

 

ЭПИЛОГ

В нас — два начала, конечное и бесконечное, Божественное и земное. Однако где же наш дом? Существует опыт возвращения домой в потустороннее абсолютное из изгнания в обусловленное. Он существует без всякого повода, просто как внезапное пробуждение и как опыт избавления от смерти, отчаяния и безутешности этой жизни в неожиданном узнавании присущей нам жизни, жизни по ту сторону жизни и смерти, по ту сторону тьмы и света, по ту сторону одиночества и общности. Существует познание Божественного начала, как нашей подлинной родины, которую мы осознаем, если нам удается освободиться от господства нашего мира «Я» и впустить в себя то, от чего оно нас отделяет. Оно отделяет нас от сути, в которой мы участвуем в жизни, которая хочет проявиться в мире в нас и через нас как созидающе-избавляющая сила, как совесть и любовь, которая не от мира сего.

Мы по нашей сути — дети Божественного бытия, граждане царства, которое не принадлежит этому миру, братья во Христе и братья Христа. Мы может осознать это, ошеломленные и осчастливленные, и освобожденные для новой ответственности, если мы сможет освободить себя от преобладания в нас того, что обособляется и выявляется из прародины нашей сути. Это — «Я», которое отделяется и говорит: «Я есть я и хочу им остаться». Это то «Я» из своего положения «Я», из всего, что оно воспринимает, делает противоположное. Это то «Я», которое фиксирует, вращается вокруг установившегося и констатирует даже то, что по своей природе не поддается установлению.
Это то «Я», которое своим желанием остаться противится любому превращению, сопротивляется основному закону жизни, вечному «умри и воскресни», вечному рождению и умиранию, и как таковое является грехом по отношению к жизни. Сознанием, имеющим центр в этом «Я», является такое сознание, в котором бесконечное застывает в конечном, потустороннее бытие, бытие вне времени и пространства, - скрывается в пространственно-временном существовании!
Таким образом, наша жизнь конечна не потому, что она смертна, ведь в «умри и воскресни (стань)» для листьев живет вечное дерево. А то, что кажется нам противоположным и конечным, есть бесконечное единое (Eine) в призме раздваивающегося «Я». Таким образом, конечное начало есть не что иное, как продукт этого «Я», способ, в котором бесконечное сосредоточивается в мире «Я».
«Конечное» начало не означает, что мы зачаты родителями из плоти и крови. Иначе вся полнота земного мира имела бы «земное происхождение». Нет, Земля сама имеет Божественное происхождение начало. Как раз в ее стань-умри-стань (Werde-Stirb-Werde) заключено свидетельство вечной жизни. Конечное начало человека — это сачок, в котором бесконечное в восприятии (сознании) человека застывает в конечное без конца, абсолютное в пространственно-временное относительное, а суть таится в мире «Я». Конечное существование есть не только противоречие бесконечному бытию, но и место проявления человека, где он скрывается, приняв человеческий облик, и по-человечески выражает страдания из-за своей скрытости.

Однако будь благословенно мое грешное «Я»; как узнал бы я без тебя, без страдания от отделенности (оторванности) о Том, кого ты заслоняешь, о своем бесконечном начале, и где, как не в этом мятежном мире, я смог бы доказать верность родине, бесконечной, и свидетельствовать о том Единственном, который есть?
Только в страдании от конечного осознается бесконечное, только в напряженности в конечном осознает само себя конечное, и таким образом в человеческом облике в них обоих раскрывается живое целое опыта, обещания и предназначения.