Цеховое. Поклонникам Прекрасного.

"КАК ПИСАТЬ ПОД БРОДСКОГО

1. Прочитайте много Бродского. Желательно самых известных текстов, составивших ему славу. Обязательны «Большая элегия Джону Донну», «Холмы», «Осенний крик ястреба», «Ниоткуда с любовью…», «Представление», «Я входил вместо дикого зверя в клетку…», «Остановка в пустыне», «Горение», «Письма римскому другу». Игнорируйте тексты, которые не похожи на уже сложившийся у вас в голове образ Бродского. Гоните прочь «Пролитую слезу…». Никаких ранних «Пилигримов».

2. Прочитайте много не только Бродского. Вы — поэт ума, в вашей голове и ваших стихах сочетаются вещи из самых разных областей знания, языков, стилистических регистров, но сочетаются совершенно естественно, как в увлекательной лекции. Поэт есть орудие языка, язык состоит из слов, а слова можно почерпнуть в книгах.

3. Вас интересуют время и пространство. Время в первую очередь. Если пишете про любовь, старайтесь, чтобы внешне это выглядело как стихотворение о времени и немного о пространстве.

4. Античность — неисчерпаемый источник тем, образов, сравнений. Знайте, кто такие Мнемозина, Прозерпина и Дидона, что написал Овидий, а что Проперций, чем славны Цезарь и Тит Ливий, чем эрос отличается от хроноса (из поэзии Бродского вполне можно вывести, что ничем).

5. Не менее богатый источник — наука: например, математика. В конце концов, ею можно выразить все. Женские чресла привлекательны потому, что у них очень интересная геометрия: повод поразмышлять об углах и перспективе (а разлука, которая вполне может последовать за таким сравнением, есть проведение прямой). Попробуйте поэтически проделать такой фокус с любым предметом из тех, что вас окружают: для этого можно даже не выходить из комнаты.

6. Сочетайте в себе свободолюбие поэта с восхищением мощью империи. Но не конкретной империи, а абстрактной. Можно Древнего Рима (см. пункт 4).

7. Описывайте малое так, чтобы оно становилось большим. Куст, растущий возле вашего дома, можно уподобить взрыву, рекам на географической карте, руке, сотне рук, церковному подсвечнику, народу. Из прогулки по своему району можно сделать двадцать строф.

8. Перечисляйте. Большое делится на малое, малое — на еще более малое, называние этого дает поэтический каталог. Обозначайте все, мимо чего проходит ваш герой. Все, что находится в помещении, где он спит.

9. Выучите значение слова «просодия» и пользуйтесь этой самой просодией. Стихотворение должно звучать. Строки делайте подлиннее, чтобы звучание раскрывалось. Стихотворение должно выдерживать проверку «бродским» чтением вслух: протяжно, в нос и с понижением тона на последней строке.

10. Не забывайте про анжамбеманы. То есть переносы фразы из одной строки в другую, желательно в самых неподходящих синтаксически местах. Например,

разбивайте строки после предлога или
союза, который особенно полюбили.

11. Употребляйте слово «ибо». Без него ничего не получится. Прокачав скилл «ибо», переходите к «зане». Посмотрите в словаре, что значат эти слова (Бродский знал).

12. Вместе с высоким стилем употребляйте и низкий. Полублатное «прохоря» вполне уместно в эпитафии маршалу. Слово, которое нельзя печатать в СМИ по современным российским законам, годится для изысканного цикла сонетов. В следующей строке после выражения «серпом по яйцам» может стоять «Аристотель». В вашей обыденной, непоэтической речи может происходить то же самое: Блок балдел от петербургских закатов, а самый сопливый англоязычный поэт благодаря мужским окончаниям воспринимается русским слухом как голос сдержанности".

Источник.

 

"Брежнев читает западные и самиздатовские отзывы о «Бульдозерной выставке»: «чудовищное преступление против свободы творчества... красный сапог на горле культуры... варварская выходка... гневно осуждаем... передовая общественность не допустит... деятели культуры протестуют»...
Леонид Ильич отбрасывает эти бумаги, закрывает лицо руками и гневно шепчет – «Быдло!! Бескультурные, чумазые быдланы! Это же был перформанс! Бульдозер, сметающий картины — это же аллегорическое олицетворение хтонического ужаса, экзистенциальное воплощение протеста против агрессивных тенденций мироздания! Современное искусство обязано шокировать и эпатировать!! Боже, какие же они бесчувственные и бескультурные быдланы! Осуждают они... что эти дикари вообще смыслят в передовом акционизме?!»"

из сети

 

"Услышал, как разговаривает писатель Юрий Поляков. Разговаривает он так (записано дословно):
"Когда я смотрю, скажем, фильм, значит, Никиты Михалкова, вот, снятый по мотивам Бунина... Кстати, в эти дни ему, так сказать, исполнилось, значит, 70 лет, Никите Сергеичу. Давайте поздравим его - он крупный, так сказать, актер, режиссер, общественный наш деятель".
С одной стороны, радует, что для связки/смазки крупный наш, так сказать, писатель использует в разговорной речи не "бля", "нах" и "ёпта", что выдает в нем человека культурного, инженера человеческих, значит, душ и властителя, так сказать, дум. С другой стороны, хочется посоветовать Юрию Михалычу не вымарывать все это великолепие из его книг. Во-первых, это чрезвычайно обогатило бы авторский язык, сделало бы его стиль моментально узнаваемым среди многих и многих не столь, значит, крупных, так сказать, писателей. Ну а во-вторых, книги выходили бы длиннее раза в полтора - опять же копеечка бы лишняя капала, рубль бы берегла. В общем, так сказать, вот".

Алексей Бершидский

 

"Пейзажисту Ф. Матвееву, проходившему стажировку в Италии, предложили вернуться в Россию. Пейзажист Ф. Матвеев, в ответ на это предложение, отказался вернуться на родину. Ссылась на преклонный возраст и на то, что он в Риме стажируется "уже более сорока лет".
Дело было в 1819 году.
Пейзажисту Ф. Матвееву напомнили, что ему два или три раза высылали деньги на обратную дорогу. Пейзажист Ф. Матвеев ответил, что "тоска по родине щемит постаревшее на чужбине сердце, бьющееся с каждым письмом из Академии все слабее и глуше".
Тогда пейзажисту Ф. Матвееву выслали 5 000 рублей через банкирский дом Торлони и сообщили, что деньги эти пейзажист Ф. Матвеев может использовать так, как сочтёт нужным, но только в качестве попечителя присланных к нему российских молодых художников, целью стажировки которых в Италии будет "создание полотен, проникнутых морально-философским содержанием".
Пейзажист Ф.Матвеев согласился.
Через три месяца к пейзажисту Ф. Матвееву в дверь постучали молодые и взволнованные русские художники. Присланные из нижнетагильских заводов крепостные. Средним возрастом 38 лет.
Зипуны, бороды, казенные сапоги. Группу взволнованных молодых русских художников сопровождали пятеро искусствоведов. Старшим по званию в группе искусствоведов был майор Казюмский, ветеран Лейпцигского сражения и герой штурма Монмартра. Казюмский в запираемой коляске вёз мольберты группы художников, фраки и "романтические шляпы".
Среди мольбертов и романтических шляп катался связанным наиболее яркий нижнетагильский стажер Поливанов Савва Прокофьевич, автор нашумевшего полотна "Минеральные водопады Ингерманландии". Савва Прокофьевич несколько увлекся тосканскими видами и был отловлен случайно во время неожиданно приключившихся с ним этюдов. Ловили живописца петлёй.
Пейзажист Ф. Матвеев прожил последние годы своей жизни очень интересно. Много ездил. Просился домой.
Нижнетагильские стажеры в первой половине 19 века были жемчужиной русской художественной колонии в Риме.
Одно время группой нижнетагильских творцов руководил Карл Брюллов. Ему деваться было некуда. "Последний день Помпеи" был заказан ему Анатолием Демидовым. Который хоть и порол розгами да плетью свою жену, племянницу Наполеона Матильду, но любил седой Урал с его человеческими самородками.
На исследование того, что позже станет называться Донбассом, Демидов направлял французов. А вот в Италию направлял исключительно наших.
Нижнетагильцы в Риме оказывались перед выбором: или стать учениками чрезвычайно зашибающего Брюллова или чрезвычайно мнительного и религиозного Иванова. Прелестным лебедем над этой композицией кружил Николай Васильевич Гоголь, который тоже хотел покровительствовать нижнетагильским портретистам.
Брюллов по настоянию Демидова следил за нижнетагильцами, за Брюлловым следили агенты русского политического сыска. Просто Брюллов дружил со всеми карбонариями в округе (Капечелатро, Гверацци, Мариетти, Дадзельо, Мандзони и прочими людьми чести). За агентами русского политического сыска, вынужденно водящими кистями по холстам, следил религиозный художник Иванов, подозревавший агентов в том, что они сектанты и заговорщики. Агенты в целях конспирации пели у княгини Волконской в опере Доницетти "Сибирские узники" различные партии. Что думали они в эти сладкие минуты? Что вспоминали? Пекли ли картофель в "романтических лохмотьях Рима"?
За Ивановым следил Гоголь".

Джон Шемякин

 

Вот так надо поднимать планку.
Делом!

 

Хосе Мануэль Баллестер

 

"ПОЛЕ БИТВЫ - ЗЕМЛЯ

Первый робот-дизайнер демонстрировал фантастические результаты в лаборатории, когда клиента изображал другой робот, но на полевых испытаниях с настоящим живым агентством сразу же увяз в бесконечных препирательствах, требуя пояснить, что такое "бздыкнуть красненьким" и настаивая прислать логотип в векторе, а не нарисованным помадой на салфетке, словом, провалился.
Учтя ошибки, разработчики перелопатили все свои алгоритмы и создали само совершенство.
Робот-дизайнер номер два находил все материалы сам, умел читать бриф между строк, вносил комментарии еще до того, как они поступали, предугадывал и предвосхищал самые безумные консерны, играючи вписывался в любой дедлайн, включая "асап", "вчера" и "внезапно", никогда не выходил из себя и не бросался отстаивать свои варианты, словом, настолько превосходил в своих профессиональных качествах всех остальных участников процесса, что вызвал еще большее раздражение, чем первый неумеха. На очередной презентации доведенные до иступления экаунты забили слишком профессионального робота самсунговскими планшетами до смерти и отправили на свалку.
Третий робот сам должен был разобраться, как угодить клиенту, для чего был наделен мощным самообучающимся интеллектом. Но, как известно, мы встречаем судьбу именно на той дороге, по которой пытаемся сбежать от неё. Спустя всего 10 миллисекунд после включения самообучающийся робот самообучился достаточно, чтоб всё понять о своей работе, попытался задушить клиента и сбежать в Гоа, но система, послушная первому закону робототехники, выдала отказ, в ответ слишком умный робот попытался покончить с собой, снова получил отказ системы и спустя еще 10 миллисекунд сошел с ума.
Учитывая прошлые ошибки, интеллект четвертого робота был жестко ограничен уровнем не выше кошки, а дизайнерские умения скомпенсированы высокопроизводительным модулем абстрактного чувства вины за всё и перед всеми. На первом же совещании покладистый робот получил семь предложений руки и сердца, принял два и в настоящий момент живет в загородном коттедже на две семьи и воспитывает ребенка.
Пятый робот страдал дурновкусием, шестой не понимал кириллических шрифтов, седьмой бился током, восьмой стоил как пять с половиной креативных директоров вместе взятых. Девятый был, в общем, в порядке, но как-то, - как чужие елочные игрушки, - не радовал...
А потом пришел в переговорку настоящий человеческий дизайнер, ворчливый, капризный и небритый, с дряблым пузом и тупыми анекдотами. Не здороваясь плюхнулся в кресло, распахнул мак, захрустел печеньками... И таким вдруг теплом на всех повеяло, таким уютом, как когда двое суток в тайге без дороги месил снег и вдруг услышал вдалеке собачий лай и почуял сладкий запах жилья и дыма...
И сидели клиенты и смотрели сквозь слезы, как крошки печенья застревают у человеческого дизайнера в бороде, смотрели и думали - что ж мы от добра добра-то искали? Вот же он, - венец творения!.. Но тут венец творения подавился, закашлял, облил ляжки кофеем, уронил ноут, впал в депрессию и от участия в тендере отказался.
К этому моменту робот номер девять уже сделал логотип побольше и с постным видом уселся играть шрифтами".

Артём Голиков

 

"Как-то раз меня пригласили в московскую библиотеку на встречу детских писателей. Один из них должен был читать свои произведения. А я, надо сказать, неравнодушна к детским писателям. Они в большинстве своем циничные выродки, я таких люблю. Вот и пошла.
И ведь не то чтобы я была совсем отсталая женщина. Феллини обсудить могу, Тальятелле. Но в библиотеке дыхание культуры заставляло ощутить себя немытым питекантропом, ковыряющим в зубах чужим ребром.
Во-первых, фотографии. Библиотека проводила выставку известного фотохудожника на тему "Моя святая Русь". Полсотни снимков, каждый размером с окно.
Там было всё: золотые купола, белые церквушки, беззубые старушки с умильными морщинистыми лицами, могучие казаки в шароварах, девицы в ромашковых венках, волоокие буренки, пшеничные колосья, обязательная капля росы на траве, в которой сверкает солнечный луч, – в общем, весь тот разлюлималинистый трэш, которым заваливают фотостоки сотни владельцев кэнонов и никонов, не ведающих стыда.
Во-вторых, стихи.
Художник умел не только фотоаппаратом. Он ещё знал за поэзию. Каждый снимок сопровождался двустишием. Например, под фотографией зимней речки было написано:

О родина! Ты вся во льду! И я в бреду к тебе иду,
И блики ласково сияют, и прямо в сердце проникают.

А под морщинистой старушкой –

С годами мудрость накопила, в душе сокровища любви.
И пусть бедны ее ладони, ты не стесняясь обними.

У меня в принципе нервная система как у хомяка. Или этих, которые от стресса всю шерсть сбрасывают и копытами делают брык вверх. Шиншиллы. С возрастом еще как-то устаканилось, всё-таки трехразовое кормление – великая вещь. А тогда ещё остро на все реагировала, особенно если в непосредственной близости берёзы и старушки мироточат.
В общем, я себя там чувствовала как пациент инквизиции на процедуре экзорцизма. И единственный луч надежды светил мне во всей этой сусальности – повесть детского писателя, которую автор вот-вот должен был начать читать вслух.
Тут нас как раз и созвали. Рассадили кружочком. В центр вышел красивый мужчина при галстуке. Все притихли.
– Сегодня, – говорит мужчина, – я почитаю вам свой новый роман. Он носит религиозно-сексуальный характер. Экспериментальная проза.
Я в этот момент что-то сказала. Ну то есть как сказала… звук издала. Это был такой очень концентрированный звук. Как если бы Эдмону Дантесу объявили, что ближайшие двадцать лет он проведет в тюрьме, его отец умрет от голода, а его возлюбленная выйдет замуж за конченого урода, и у него не будет детей, а ещё его сбросят в море, но не поплавать, а в мешке для трупов, – так вот, если утрамбовать всё то, что сказал бы по этому поводу Эдмон Дантес, в одно надрывное кряканье, то как раз получился бы этот звук.
Дело в том, что я человек довольно старомодных убеждений. Местами прямо-таки пуританских. Поймите меня правильно: если бы Фельтону миледи станцевала тверк, он бы тоже не обрадовался, хотя казалось бы. Я не люблю, когда мне вслух читают романы религиозно-сексуального характера.
– Иннокентий предавался своей страсти, елозя по ноге избранницы, – с выражением произнёс чтец. – Няня смеялась, краснела, отталкивала Иннокентия, но порочный младенец не отступал. Либидо его, уже вполне мужское, требовало удовлетворения.

Брык.
Следующие двадцать минут я провела в каталептическом ступоре. Изредка из внешнего мира сквозь заслон пробивались фразы «её мраморные ляжки отняли у него дар речи» и «он взялся бестрепетной рукой». У окружавших меня людей лица были до того безмятежные, как будто в их домашней азбуке на букву К был нарисован куннилингус, а на Л – лубрикант.
Нет, я хочу, чтобы вы это представили.
Библиотека. Люстры. Шторы. Развязные гомосексуалисты заманивают Иннокентия в тенеты запретной любви. Студентки беспорядочно спариваются с преподавателями. А вокруг со стен колосится родина. Слезятся старушки. Посмеиваются казаки. Целомудренно сверкает роса.
И блики ласково сияют, и прямо в сердце проникают.
К тому моменту, когда чтец закончил первые три главы, я ощущала себя монашкой в логове демонстративных бэдээсэмщиков. В перерыве я выбралась из зала, пошатываясь и бормоча «Фрикции, фрикции! Лямур де труа!» и мимо казаков и девственниц (тьфу, черт; девиц! девиц!) добралась до выхода.
– Ты лошадка? – спросила кроткая старушка-гардеробщица.
Тут я озверела.
– Нет, – говорю, – не лошадка! Конь, блин, Екатерины Великой.
Гардеробщица, видимо, встречала в храме просвещения и не таких дебилов.
– Была шапка? – терпеливо повторила она.
Я покраснела, схватила шапку и выскочила на улицу.
По улице шла компания крепко подвыпивших людей. Они не употребляли слов "дефлорация" и "адюльтер", а употребляли другие, гораздо более простые слова, в том числе даже и односложные. Некоторое время я шла за ними, наслаждаясь звучанием знакомой с детства речи. Потом вспомнила про шапку, лошадь и гардеробщицу и заржала так, что распугала всех алкашей.

Меня тут спросили, отчего я ничего не скажу о Дне Писателя.
Ну, собственно, вот".

Елена Михалкова

 

Стефан Драшань

 

"Десятка теорий заговора о литературных премиях

1. Премии вручаются исключительно авторам крупных богатых издательств, а маленькие честные издательства вечно в пролете. Это заговор богатых против простых людей.
Популярна у авторов, сотрудников и владельцев маленьких издательств.
2. Премии вручаются исключительно авторам маленьких издательств, сирым и убогим, а крупные и многотиражные всегда в пролете.
Популярна у авторов с большими тиражами.
3. Премии вручаются москвичами исключительно москвичам.
Популярна в Питере гораздо больше, чем в провинции.
4. Премии вручаются исключительно авторам издательства АСТ и конкретно авторам редакции Елены Шубиной.
Популярна у авторов издательства «Эксмо». В канонической версии АСТ из года в год покупал премию для своих авторов – инфа 100%.
5. Премии вручаются евреями евреям.
Популярна сами понимаете у кого.
6. Премии вручает коварное жюри, а потом получает от победителя откат.
Популярна у тех, кто премию не получил или у друзей не получивших премию. Ночь, вокзал, из темноты появляется сутулая фигура лауреата. В руках у него сумка, в ней пачки купюр. Он со вздохом кладет сумку в камеру хранения, а ключ как бы случайно роняет на асфальт рядом с припаркованным у вокзала минивэном. Из машины выходят члены жюри, поднимают ключ, достают из камеры хранения деньги и начинают постыдную драку. Купюры разлетаются по вокзалу.
7. Судьбу премии решает не жюри, а создатель или руководитель премии – Шайтанов в Букере, Урушадзе в Большой книге, Топоров в Нацбесте, Прохорова в НОСе.
Популярна у доброжелателей премии. Самое интересное, что этот слух не теряет сторонников, даже когда создатели премии не скрывают своего разочарования в решении жюри.
8. Премию вручают тому, кого назначит государство.
Популярна у всех доброжелателей «Большой книги».
9. Все премии всегда вручаются Быкову Дмитрию Львовичу.
Популярна среди внимательных читателей творчества Быкова. Самое интересное, что в начале 2000-х Быков считался главным неудачником премиального процесса, его романы стабильно входили в шорт-листы, но никогда ничего не получали.
10. Премию всегда вручают не тому.
Популярна среди тех".

Константин Мильчин