барон Игельстром О.А. 1784-91 наместник Уфимский и Сибирский 1790 генерал-аншеф 1791-92 генерал-губернатор Смоленский и Псковский 1792 граф Римской империи 1793 наместник Киевский и Черниговский 1794 посол и командующий в Польше, затем в отставке 1797-98 военный губернатор Оренбургский и в Варшаве и в Оренгбурге, несмотря на подагру, известен своими амурными похождениями (отбил у мужа графиню Залускую, потом увлёкся ханской дочерью. "барон Игельстром любил молодиться и казаться бодрым. Постоянно скрывая свои лета, он, на 63 году от рождения, говорил, что ему только 47 лет, и один раз с досадой бросил свой послужной список, в котором чиновник, недавно определённый в канцелярию, осмелился прибавить один год». "(Лобасевич)
Пассек П.Б. украинец, участник переворота 1762 г. камергер 1762, генерал-аншеф 1782 наместник Белоруссии (Полоцкий и Могилёвский) 1777-96, с 81 генерал-губернатор Гельбиг: " Пассек , русский, из мелкопоместных дворян, вступил в военную службу и выслужился более по протекции, нежели по заслугам; в царствование императрицы Елизаветы он был гвардейским офицером. Орловы знали его дерзкую отвагу и поэтому сообщили ему тайну заговора против императора Петра III. Как только он узнал этот проект, он предался ему с таким энтузиазмом, который был бы достоин более славного предприятия. Он хотел стать главным рычагом революции; но, будучи человеком ограниченным, мало содействовал выработке плана этого предприятия. Остальные же участники, умевшие ценить его безумную отвагу, тем более рассчитывали на него при исполнении плана. Императрица познакомилась с ним у Орлова и могла только похвалить его рвение. С воодушевлением, доходившим до безумия, он бросился к ногам государыни и просил только об одном — дозволить ему убить императора на глазах всего народа и во главе всей гвардии. Она, как легко понять, отказала ему; но его бешеное стремление быть полезным императрице не успокоилось на этом. На собственный страх он подкарауливал императора в местах его уединенных прогулок, но час смерти Петра III еще не пробил — Пассек всегда прозевывал императора. Но именно Пассеком был ускорен взрыв революции. Будучи навеселе, он говорил об этом событии, которое должно вскоре последовать, и о том усердии к службе императрицы, которое он хочет показать при этом. Бывший при этом простой гвардейский солдат услышал это и, не будучи в числе заговорщиков, воспользовался этим обстоятельством, чтобы отомстить Пассеку, который за несколько дней перед тем наказал его. Он отправился в полковую канцелярию и донес на этого офицера как на участника заговора против императора. 8 июля н. с. 1762 года, вечером» в 9 часов, Пассек был арестован и монарх, находившийся в Ораниенбауме, извещен об этом происшествии особым курьером. Петр III отложил следствие до послепраздников, которые должны были происходить в Петергофе. Его избавили от этого труда. Заговорщики узнали об аресте Пассека и о поводах к нему. Счастье поддержало смелость и отвагу. Поторопились начать революцию в следующее же утро. Императрица, проезжая мимо тюрьмы, в которой сидел Пассек, приказала освободить его. Он не хотел верить этому известию, и лишь с трудом уговорили его последовать за ошалевшей от радости толпой. Замечательно, что этот человек, выказывавший такое необузданное желание убить императора, когда он был на свободе и государем, теперь не соглашался на подобное дело, когда не мог опасаться ни сопротивления, ни дурных последствий. Это обстоятельство, доказывающее, как нам думается, что Пассек был злодей скорее по безумной отваге, чем по кровожадности, мог бы правильнее объяснить психолог. Пассек остался верен своему характеру и был неизменным сторонником Орловых. Мы знаем, что однажды была речь о бракосочетании императрицы с Григорием и что Панин противился этому проекту. Узнав об этом, Пассек тотчас вызвался убить Панина. Орлов, не желавший пятнать себя кровью, не согласился на это, и Панин остался жив. Легко понять, что по окончании революции Пассек получил значительные награды. Как и все, принимавшие ближайшее участие, он получил почетные должности, подарки и пенсию. Сверх того, пока Орловы были в милости, он пользовался при дворе большим почетом. Но по мере того как падало влияние братьев Орловых, и круг деятельности Пассека становился все незначительнее. Потемкин презирал его, и все громко говорили, что он однажды побил за карточной игрой в Могилеве местного генерал-губернатора Пассека. Хоть и не доказано, действительно ли это случилось, но все же крайне нехорошо, когда человек столь высокого сана стоит в общественном мнении так низко, что на его счет могут измышляться позорные обвинения. Терпеливое поведение Пассека при этом происшествии выказало бы опять необыкновенную черту человеческого сердца, которую могли бы объяснить только опытные знатоки человеческого сердца. Как мог Пассек, безумно отважный человек, какого можно только себе представить, перенести столь позорное обхождение, не отомстив тотчас же кровью? По смерти Екатерины он потерял свое губернаторство, лучшее в империи. Пассек жил еще в 1799 году, был генерал-аншеф и кавалер важнейших русских орденов. После всего, что мы знаем, нет надобности говорить о его характере. Военных способностей он, конечно, не имел; по крайней мере он ничем не доказал их, как и свою личную храбрость. На его лице лежала печать коварства и ограниченности." Добрынин:" Онъ былъ бояроватъ, представлялъ вельможу, но былъ въ долгахъ неоплатныхъ, въ разсужденіи своихъ доходовъ, и былъ такой же вояжиръ, какъ и совѣтникъ Полянскій. Они скоро свели дружбу. Связь ихъ тѣмъ была крѣпче, что Полянскій имѣлъ способность и не меньше того горѣлъ честолюбіемъ управлять, ежели не всѣмъ свѣтомъ, по крайней мѣрѣ Могилевскою губерніею. A Пассекъ ничѣмъ не хотѣлъ заниматься, кромѣ картъ, лошадей, любовницы, побочнаго сына и титула губернаторскаго." «Генерал Пассек» ростом 5 фут 8 дюймов, геркулесовского сложения; лицо его может быть чрезвычайно приветливо, взгляд у него гордый и, покуда он не заговорит, по выражению лица можно думать, что он умен; ему лет около 60-ти, однако он проводит ежедневно пред зеркалом часа 2, хотя весь его туалет состоит в том, чтобы надеть парик, завитой заранее».
Каховский М.В. боевой генерал. генерал-аншеф 1784, командующий в польской компании 1792 г. 1791-96 генерал-губернатор Нижегородский 1791-93 и 1797-1800 генерал-губернатор Новороссии с 1797 г. граф "Отличался бескорыстием своим, справедливостью, был вспыльчив, но не злопамятен, не изгибался перед сильными, строго соблюдал воинскую дисциплину" (Бантыш-Каменский) "Каховский был не только отличным офицером генерального штаба, строевым начальником и администратором, но и хорошим главнокомандующим, хотя и не может быть причислен к особенно выдающимся полководцам. Это был человек дела, выдвинутый на высокое поприще не случайною протекцией, а отличавшим высшую правительственную власть того времени умением оценивать людей по заслугам". (Гейсман)
Кречетников М.Н. боевой генерал, генерал-аншеф (1790), в 1793 за три дня до смерти получил графский титул генерал-губернатор: Калужский и Тульский 1773-93 Рязанский 78-81 наместник: Псковский 72-75, Тверской 1775 92-93 Минский, Изяславский и Брацлавский Болотов: "«умный человек и всей похвалы достойный вельможа»" Екатерина отмечала его опытность, знание дела и "наипаче усердие и точное и скорое всегда исполненение" Веницеев: "«лицо его всегда силилось «внушать» и потому отдавало деревянностью и надутостью. Язык, особенно с подчиненными, был отрывист, кочковат, голос грубый, словно лаянье большой собаки…»" анекдот: "тщеславный генерал-аншеф М.Н. Кречетников, сделавшись тульским наместником, окружил себя поистине царской пышностью и обращался чрезвычайно надменно не только с подчиненными, но даже с лицами, равными ему по положению. Потемкин, призвав к себе Сергея Лаврентьевича, попросил: - Кречетников слишком заважничался! Поезжай и сбавь ему спеси! Львов поспешил в Тулу. И вот в праздничный день, когда чванный Кречетников, окруженный толпой услужливых ординарцев, чиновников, секретарей, парадно разодетых официантов и прочей челяди, появился в приемной зале, среди воцарившейся тишины раздался вдруг отчаянный крик мужика, одетого в нарочито поношенное платье: - Браво, Кречетников, браво, брависсимо! Изумленные взоры обратились на смельчака, который стоял на стуле и что есть сил хлопал в ладоши. Каково же было удивление гостей, когда сам наместник подошел к сему непрезентабельного вида простолюдину и, ласково протягивая ему руку, сказал: - Как я рад, уважаемый Сергей Лаврентьевич, что вижу Вас. Надолго ли к нам пожаловали? Но посланец всесильного Потемкина, заливаясь смехом, начал убеждать Кречетникова “воротиться в гостиную и еще раз позабавить его пышным выходом”. - Бога ради, перестаньте шутить, - бормотал растерявшийся наместник, - позвольте лучше Вас обнять. - Нет, - кричал Львов, - не сойду с места, пока не исполните моей просьбы. Мастерски играете свою роль. Сконфуженному Кречетникову стоило немалых усилий уговорить Львова слезть со стула и прекратить злую шутку, которая, надо полагать, достигла цели."
Чичагов Василий Яковлевич адмирал (1782), командующий Балтийским флотом в Шведскую войну.1788-90 кавалер Георгия 1 степени (1790) Павел Чичагов: " Он был истинно честный человек, почти беспримерного бескорыстия, при всеобщей склонности к взяточничеству и корыстолюбию, тогда как недостаток в средствах мог и его к тому же побудить. Он был набожен без суеверия, высоко ценил добродетель и гнушался пороком; трезвый и воздержанный по необходимости и врожденному вкусу, он со строжайшей добросовестностию исполнял свои обязанности в отношении к Богу и престолу. Чуждый всяких происков, он ожидал всего от образа своих действий и от Божественного Промысла, велениям которого подчинялся самоотверженно и в этом никогда не раскаивался."
первые кавалеры екатерининского двора нередко занимали это положение ещё при Петре 3 гр. Шереметев Пётр Борисович генерал-аншеф и генерал-адъютант с 1760 г. обер-камергер 1762-68 с 1780 московский предводитель дворянства Щербатов: " Граф Петр Борисович Шереметев, сперва камергер, а потом генерал-аншеф и генерал-адъютант, богатейший тогда в России человек, как по родителе своем графе Борисе Петровиче Шереметеве, так и по супруге своей графини Варваре Алексеевне, рожденной княжне Черкаской, дочери и наследнице князь Алексея Михайловича Черкаского, человека также весьма богатого. Человек весьма посредственной разумом своим, ленив, незнающ в делах, и, одним словом, таскающей, а не носящей свое имя, и гордящейся единым своим богатством, в угодность монархине со всем возможным великолепием жил; одежды его наносили ему тягость от злата и сребра и блистанием ослепляли очи; екипажи его, к чему он и охоты не имеет, окроме что лутчего вкусу, были выписаны изо Франции, были наидрагоценнейшия, стол его великолепен, услуга многочисленна, и житье его, одним словом, было таково, что не одинажды случалось, что нечаянно приехавшую к нему императрицу с немалым числом придворных, он в вечернем кушанье, якобы изготовляясь, мог угощать. А сие ему достоинством служило, и он во всяком случае у двора, не взирая на разные перемены в рассуждении его особы, был особливо уважаем." "он оставался расчётливым хозяином, всегда входившим даже в мелкие детали управления своим огромным хозяйством. Он лично определял, сколько французских калачей положено ежедневно каждому из его домочадцев, рассчитывал как выгоднее перекрыть крышу на флигелях, как сделать решётку в петербургском доме. Всё свое хозяйство он основывал из практических соображений. Он обустраивал школы для своих крепостных, для обучения наукам «которые по дому нужны», он противился эксплуатации крестьян, освобождая малосильных от тягот, чтобы они «могли себя поправить и прийти в лучшее состояние». Даже абрикосы и прочие оранжерейные деликатесы он выращивал, чтобы поддерживать дружбу с генерал-прокурором князем Вяземским, ссылаясь на то, что «в князе Александре Алексеевиче всегда бывает надобность». Однако же, при всей рачительности, когда надо было поддержать фамильную честь, Шереметев, хотя и жалуясь на «большие расходы», торжественно принимал в Кусково Екатерину II и давал праздники, поражавшие иностранцев широтой и размахом."
Шувалов Иван Иванович фаворит Елизаветы (1749-61). 1763-77 жил за границей, меценат, коллекционер, эстет, агент Екатерины в пополнении эрмитажных коллекций. действительный тайный советник (1773) 1778-97 обер-камергер куратор Московского университета, с 1783 член Российской Академии цитаты: "Приобресть знакомство достойных людей - утешение мне до сего времени неизвестное. Все друзья мои или большею частию были (раньше друзьями) только моего благополучия, теперь они - собственно мои" «Могу сказать, что рожден без самолюбия безмерного, без желания к богатству, честям и знатности; когда я, милостивый государь, ни в каких случаях к сим вещам моей алчбы не казал в таких летах, где страсти и тщеславие владычествуют людьми, то ныне истинно и более притчины нет». «Если Бог изволит, буду жив, и, возвратись в мое отечество, ни о чем ином помышлять не буду, как весть тихую и беспечную жизнь; удалюсь от большого света, который довольно знаю; конечно, не в нем совершенное благополучие почитать надобно, но, собственно, все б и в малом числе людей, родством или дружбою со мной соединенных. Прошу Бога только о том, верьте, что ни чести, ни богатства веселить меня не могут» Екатерина знала его с юности: " «Я вечно его находила в передней с книгой в руке, я тоже любила читать и вследствие этого я его заметила; на охоте я иногда с ним разговаривала; этот юноша показался мне умным и с большим желанием учиться… он также иногда жаловался на одиночество, в каком оставляли его родные; ему было тогда восемнадцать лет, он был очень недурен лицом, очень услужлив, очень вежлив, очень внимателен и казался от природы очень кроткого нрава» Тимковский: «Светлая угловая комната… там налево в больших креслах у столика, окруженный лицами, сидел маститый, белый старик, сухощавый, средне-большого росту в светло-сером кафтане и белом камзоле… В разговорах и рассказах он имел речь светлую, быструю, без всяких приголосков. Русский язык его с красивою обделкою в тонкостях и тонах. Французский он употреблял где его вводили и когда, по предмету, хотел что сильнее выразить. Лицо его всегда было спокойно поднятое, обращение со всеми упредительное, веселовидное, добродушное» Гельбиг: " Иван Шувалов был древнего дворянского рода, но родился от родителей небогатых и не пользовавшихся значением. Его родственники при дворе, генерал-поручик и позже генерал-фельдмаршал Петр Иванович Шувалов и его жена, урожденная Шепелева, подруга Елизаветы, приняли в нем участие как в родственнике. При их поддержке он был принят в число императорских пажей и стал вскоре камер-пажем. Он оставался им недолго. Елизавете понравилась его физиономия, и она избрала его в свои любимцы. Это случилось в начале пятидесятых годов. Тотчас же Шувалов стал камер-юнкером и вскоре затем камергером и кавалером орденов Св. Александра Невского и Белого Орла. ...За несколько часов до своей смерти Елизавета дала Шувалову ключ от денежной шкатулки и сказала ему, что все, что он найдет в ней, все его. Побуждаемый чувством страха и честностью, Шувалов по смерти императрицы передал ключ ее преемнику Петру III. Этот государь открыл шкатулку и нашел в ней 300 000 дукатов. В то даже время, когда Шувалов был в наибольшей милости, он выказывал такую скромность, какая редко замечалась в избранниках русских императриц. За это он до последней минуты пользовался милостями государыни, которая очень любила его. Если он и раздражал иногда Елизавету какой-либо временной юношеской неверностью — единственные проступки, в которых он был виноват, — она скоро прощала его и сваливала вину его заблуждений на других, по ее мнению, увлекших его. Таким-то образом возникло в Петербурге, в пятидесятых годах, преследование женщин, которых арестовывали и под плеткой допрашивали, не дерзнула ли которая из них делать глазки любимцу императрицы. Елизавета Петровна сама читала все показания и не нашла в них того, чего искала. Шувалов неоднократно давал доказательства своего добродушия. Он постоянно восстанавливал согласие в императорской фамилии, которое так часто нарушалось при Елизавете. Главные черты его характера заключались в страхе и слабости. Он позволил сманить себя стать посредником в сношениях великой княгини Екатерины с графом Понятовским, за что его позже так дурно вознаградили. Его крайняя боязливость была причиной того, что он никогда не лекал высоких мест и не путался в государственные дела, постоянно опасаясь быть привлеченным к ответственности по смерти императрицы и потерять все добытые им выгоды. Он не обладал блестящим умом, и познания его были ограниченны; во время Елизаветы он был вследствие этого весьма посредственный покровитель искусств и наук. Но он был настолько тщеславен, что желал составить себе имя, и ему принадлежит учреждение Академии художеств. В краткое царствование Петра III Шувалов постоянно оставался в Петербурге, но не имел никакого влияния. Однако император очень отличал его и дал ему публичное удостоверение своей дружбы. Когда однажды за обедом у государя, на котором присутствовал и Шувалов, стали говорить об умершей императрице, у Шувалова показались слезы на глазах. «Не плачь, — сказал ему участливо Петр III. — Не ищи печали в прошлом, которого нельзя воротить. Императрица любила тебя, и ради ее памяти ты всегда будешь иметь во мне друга». Поведение Шувалова не соответствовало этим дружеским выражениям. Хотя и очень отдаленное, он все-таки принимал некоторое участие в возмущении против своего государя. К этому шагу его побудила слабость, которая нередко управляла его поступками. Его склонили, чтобы его участием или скорее только его присутствием напомнить солдатам столь ими ценимые, беспечные времена Елизаветы. Вечером, в день восшествия Екатерины на престол, он скакал рядом с новой императрицей во главе небольшого отряда в Красный кабачок, трактир по дороге в Петербург, где государыня переночевала. Шувалов надеялся, вероятно, играть роль при новом правительстве, но ошибся. О нем более и не думали. Между тем он оставался всегда в Петербурге, живя на свои громадные богатства. Значительную часть его он проиграл в карты. Наконец, мы не знаем почему, он впал в немилость. Он отправился путешествовать. Екатерина II считала себя в долгу перед ним и в то время, когда он менее всего думал об этом, вновь призвала его в 1777 году к Делам. Она назначила ему определенное содержание в 4000 рублей и пенсию в 6000 рублей и мало-помалу пожаловала ему важные придворные должности. Шувалов, проживший почти все свое: состояние, должен был очень радоваться постоянному доходу...Он жил на эти 10 000 рублей и на спасенные остатки своего, некогда блестящего, состояния довольно уединенно, но весьма прилично в своем дворце в Петербурге. Насколько мы знаем, в его судьбе не было уже более знаменательных событий. Смерть его последовала в конце девяностых годов. Он был действительный тайный советник, действительный обер-камергер, куратор Московского университета, кавалер орденов Св. Андрея и Св. Александра Невского, имел большой крест ордена Св. Владимира первого класса и был кавалер орденов Белого Орла и Св. Анны."
Лев Александрович Нарышкин друг Петра 3, остававшийся с ним до последнего, известный шутник. 1762-99 обер-шталмейстер Екатерина: "В сентябре императрица определила камер-юнкером к нашему двору Льва Нарышкина. Он только что вернулся с матерью, братом, женой этого последнего и с тремя своими сестрами из Москвы. Это была одна из самых странных личностей, каких я когда-либо знала, и никто не заставлял меня так смеяться, как он. Это был врожденный арлекин, и если бы он не был знатного рода, к какому он принадлежал, то он мог бы иметь кусок хлеба и много зарабатывать своим действительно комическим талантом: он был очень неглуп, обо всем наслышан, и все укладывалось в его голове оригинальным образом. Он был способен создавать целые рассуждения о каком угодно искусстве или науке; употреблял при этом технические термины, говорил по четверти часа и более без перерыву, и в конце концов ни он и никто другой ничего не понимали во всем, что лилось из его рта потоком вместо связанных слов, и все под конец разражались смехом. Он, между прочим, говорил об истории, что он не любит истории, в которой были только истории, и что, для того чтобы история была хороша, нужно, чтобы в ней не было историй, и что история, впрочем, сводится к набору слов. Еще в вопросах политики он был неподражаем. Когда он начинал о ней говорить, ни один серьезный человек этого не выдерживал без смеха. Он говорил также, что хорошо написанные комедии большею частью скучны." Щербатов:"Сей государь (Пётр3) имел при себе главного своего любимца Льва Александровича Нарышкина, человека довольно умного, но такого ума, который ни к. какому делу стремления не имел, труслив, жаден к честям и корысти, удобен ко всякому роскошу, шутлив, и, словом, по обращениям своим и по охоте шутить более удобен быть придворным шутом, нежели вельможем. Сей был помощник всех его страстей."
анекдоты Однажды императрица Екатерина, во время вечерней эрмитажной беседы, с удовольствием стала рассказывать о том беспристрастии, которое заметила она в чиновниках столичного управления, и 'что, кажется, изданием «Городового положения» и «Устава благочиния» она достигла уже того, что знатные с простолюдинами совершенно уравнены в обязанностях своих перед городским начальством. — Ну, вряд ли, матушка, это так,— отвечал Нарышкин. — Я же говорю тебе, Лев Александрыч, что так,— возразила императрица,— и если б люди и даже ты сам сделали какую несправедливость или ослушание полиции, то и тебе спуску не будет. — А вот завтра увидим, матушка,— сказал Нарышкин,— я завтра же вечером тебе донесу. И в самом деле на другой день, чем свет, надевает он богатый кафтан со всеми орденами, а сверху накидывает старый, изношенный сюртучишка одного из своих истопников и, нахлобучив дырявую шляпенку, отправляется пешком на площадь, на которой в то время под навесами продавали всякую живность. — Господин честной купец,— обратился он к первому попавшемуся курятнику,— а по чему продавать цыплят изволишь? — Живых — по рублю, а битых — по полтине пару,— грубо отвечал торгаш, с пренебрежением осматривая бедно одетого Нарышкина. — Ну так, голубчик, убей же мне парочки две живых-то. Курятник тотчас же принялся за дело: цыплят перерезал, ощипал, завернул в бумагу и завернул в кулек, а Нарышкин между тем отсчитал ему рубль медными деньгами. — А разве, барин, с тебя рубль следует? Надобно два. — А за что ж, голубчик? — Как за что? За две пары живых цыплят. Ведь я говорил тебе: живые по рублю. — Хорошо, душенька, но ведь я беру неживых, так за что ж изволишь требовать с меня лишнее? — Да ведь они были живые. — Да и те, которых продаешь ты по полтине за пару, были также живые, ну я и плачу тебе по твоей же цене за битых. — Ах ты, калатырник! — взбесившись завопил торгаш,— ах ты, штгшманник этакой! Давай по рублю, не то вот господин полицейский разберет нас! — А что у вас за шум? — спросил тут же расхаживающий, для порядка, полицейский. — Вот, ваше благородие, извольте рассудить нас,— смиренно отвечает Нарышкин,— госнодкн купец продает цыплят живых по рублю, а битых по полтине за пару; так, чтоб мне, бедному человеку, не платить лишнего, я и велел перебить их и отдаю ему по полтине. Полицейский вступился за купца и начал тормошить его, уверяя, что купец прав, что цыплята были точно живые и потому должен заплатить по рублю, а если он не заплатит, так он отведет его в сибирку. Нарышкин откланивался, просил милостивого рассуждения, но решение было неизменно: «Давай еще рубль, или в сибирку». Вот тут Лев Александрович, как будто ненарочно, расстегнул сюртук и явился во всем блеске своих почестей, а полицейский в ту же секунду вскинулся на курятника: «Ах ты, мошенник! сам же геворил живые по рублю, битые по полтине и требует за битых, как за живых! Да знаешь ли, разбойник, что я с тобой сделаю?.. Прикажите, Ваше Превосходительство, я его сейчас же упрячу в доброе место: этот плутец узнает у меня не уважать таких господ и за битых цыплят требовать деньги, как за живых!» Разумеется, Нарышкин заплатил курятнику вчетверо и, поблагодарив полицейского за справедливое решение, отправился домой, а вечером в Эрмитаже рассказал императрице происшествие, как только он один умел рассказывать, прищучивая и представляя в лицах себя, торгаша и полицейскего. Все смеялись, кроме императрицы... [46, с. 149—151]. Однажды Екатерина ехала из Петербурга в Царское Село, до которого верстах в двух сломалось колесо в ее карете. Императрица, выглянув из кареты, громко сказала: «Уж я Левушке (так называла она Л(ьва) А(лександровича) вымою голову». Лев Александрович выпрыгнул из коляски, прокрался стороною до въезда в Царское Село, вылил на голову ведро воды и стал как вкопанный. Между тем колесо уладили, Екатерина подъезжает, видит Нарышкина, с которого струилась вода, и говорит: — Что ты это, Левушка? — А что, матушка! ведь ты хотела мне вымыть голову. Зная, что у тебя и без моей головы много забот, я сам вымыл ее! [34, с. 123—124.] По вступлении на престол императора Павла состоялось высочайшее повеление, чтобы президенты всех присутственных мест непременно заседали там, где числятся по службе. Нарышкин, уже несколько лет носивший звание обер-шталмейстера, должен был явиться в придворную конюшенную контору, которую до того времени не посетил ни разу. — Где мое место? — спросил он чиновников. — Здесь, Ваше Превосходительство,— отвечали они с низкими поклонами, указывая на огромные готические кресла. — Но к этим креслам нельзя подойти, они покрыты пылью! — заметил Нарышкин. — Уже несколько лет,— продолжали чиновники,— как никто в них не сидел, кроме кота, который всегда тут покоится. — Так мне нечего здесь делать,— сказал Нарышкин,— мое место занято. С этими словами он вышел и более уже не показывался в контору. [11, с. 484.]
Булгарин: " Образ жизни вельмож двора императрицы Екатерины II теперь принадлежит к области вымысла, к романам и повестям! Кто не видел, как жили русские вельможи, тот не поверит! Я уже застал это сияние на закате, и видел последние его лучи. В коренном же вельможе было соединение всех утонченностей, всех общежительных качеств, весь блеск ума и остроумия, все благородство манер века Людовика XVI и вся вольность нравов эпохи Людовика XV; вся щедрость и пышность польских магнатов, и все хлебосольство, радушие и благодетельность старинных русских бояр. Цель жизни состояла в том, чтоб наслаждаться жизнью и доставлять наслаждения, как можно большему числу людей, не имеющих к тому собственных средств, и чтоб среди наслаждений делать как возможно более добра, и своей силой поддерживать дарования и заслугу. В доме Льва Александровича Нарышкина принимаемы были не одни лица, имеющие приезд к двору или принадлежащие к высшему кругу по праву рождения или счастливой случайности. Каждый дворянин хорошего поведения, каждый заслуженный офицер имел право быть представленным Л.А.Нарышкину, и после мог хоть ежедневно обедать и ужинать в его доме. Литераторов, обративших на себя внимание публики, остряков, людей даровитых, отличных музыкантов, художников, Лев Александрович Нарышкин сам отыскивал, чтобы украсить ими свое общество. В 9 часов утра можно было узнать от швейцара, обедает ли Лев Александрович дома, и что будет вечером, и после того без приглашения являться к нему. Но на вечера приезжали только хорошо знакомые в доме. Ежедневно стол накрывался на пятьдесят и более особ. Являлись гости, из числа которых хозяин многих не знал по фамилии, и все принимаемы были с одинаковым радушием. Кто умел блеснуть остроумием, или при случае выказал свой ум и познания, тот пользовался особенной милостью хозяина, и того он уже помнил. На вечерах была музыка, танцы, les petits jeux, т.е. игры общества, но карточной игры вовсе не было. На парадные обеды и балы были приглашения, и тогда туже званы были гости только по назначению хозяина. На этих балах расточаема была азиатская роскошь, подчиненная европейскому вкусу, и званые обеды удовлетворяли требованиям самой причудливой гастрономии; но в обыкновенные дня столь был самый простой. Обед состоял из шести блюд, а ужин из четырех. С первым зимним путем приходили к богатым людям огромные обозы из их деревень, с провизией: мясом, домашними птицами, ветчиной, солониной, маслом, всякой крупой и мукой, с медами и наливками -- и все это было съедаемо и выпиваемо до весны. На обыкновенных обедах кушанье стряпалось, большей частью, из домашней провизии; на столе стояли кувшины с кислыми щами, пивом и медом, а вино (обыкновенно францвейн или франконское) разливали лакеи, обходя вокруг стола, два раза во время обеда. Редкие и дорогие вина подавали только на парадных обедах или на малых званых. У графа Александра Сергеевича Строгонова было то же, с той разницей, что к столу его имели право являться только те, которых он именно приглашал, и он в этом отношении был разборчивее, приглашая только тех, раз навсегда, которые ему особенно нравились. На даче Льва Александровича Нарышкина, называвшейся Га, га![16] (на Петергофской дороге) и на даче графа А.С.Строгонова (на Выборгской стороне, за Малой Невкой) в каждый праздничный день был фейерверк, играла музыка, и если хозяева были дома, то всех гуляющих угощали чаем, фруктами, мороженым. На даче Строгонова даже танцевали в большом павильоне не званные гости, а приезжие из города повеселиться на даче -- и эти танцоры привлекали особенное благоволение графа А.С.Строгонова, и были угощаемы. Кроме того, от имени Нарышкина и графа А.С.Строгонова ежедневно раздавали милостыню убогим деньгами и провизией и пособие нуждающимся. Множество бедных семейств получали от них пенсионы. Дома графа А.С.Строгонова и Л.А.Нарышкина вмещали в себя редкое собрание картин, богатые библиотеки, горы серебряной и золотой посуды, множество драгоценных камней и всяких редкостей. Императрица Екатерина II в шутку часто говорила: "Два человека у меня делают все возможное, чтобы разориться, и никак не могут!" И точно, Л.А.Нарышкин и граф А.С.Строгонов оставили после своей смерти огромное состояние и весьма незначительные долги относительно к имению, долги, которых итог в наше время не почитался бы даже долгом! Никогда я не слыхал, чтобы Л.А.Нарышкин пользовался щедротами государыни, но знаю наверное, что граф А.С.Строгонов не брал никогда ничего, довольствуясь одной царской милостью. Между мужчинами никто не мог сравняться с стариком Львом Александровичем Нарышкиным и его сыновьями, Александром и Дмитрием Львовичами. Старик был уже в преклонных летах, но держался всегда прямо, одевался щегольски, и никогда не казался усталым. Он почитался первым остряком при дворе императрицы Екатерины II, где в уме не было недостатка, и это остроумие перешло к старшему сыну его, Александру Львовичу, которого острые слова и эпиграммы повторялись и в Петербурге и в Париже. Оба брата были прекрасные мужчины, истинно аристократической наружности. С первого взгляда виден был вельможа! Родь Нарышкиных отличался и красотой телесной, и добродушием, и популярностью. У всех их была какая-то врожденная наклонность к изящному, и каждый талант находил у них приют. В этом же роде был и граф Александр Сергеевич Строганов, старичок небольшого роста, всегда веселый, всегда приветливый, охотник до шуток и острот, покровитель всех дарований и обожатель всякой красоты. Все они принимали и покровительствовали мою матушку и сестру, которая своим музыкальным дарованием, ловкостью и приятным обхождением обращала на себя общее внимание. Лев Александрович Нарышкин, для шутки, убедил мою матушку одеть меня по-польски, в кунтуш и жупан, и я, не будучи застенчивым, смело расхаживал, препоясавшись моей саблей (подаренной мне графом Ферзеном), по аристократическим гостиным, и забавлял всех моим детским простодушием и шутками. Иногда меня заставляли играть на гитаре и петь польские песенки... Я входил смело к дамам во время их туалета, пересказывал им, чему меня научили старшие, смешил их, и все меня ласкали, дарили игрушками, конфетами. Это было мое счастливое время в Петербурге!.." "
заметной фигурой был и брат Льва, Александр - обер-шенк 1762-95 анекдот: Александр Александрович Нарышкин (1726-1795) до восшествия Петра III на престол служил у него гофмаршалом. Один человек преследовал его просьбами о зачислении в дворцовую прислугу. Нарышкин регулярно отвечал ему: "Нет вакансий". Проситель возмущался: "Да пока откроется вакансия определите меня к смотрению хоть за канарейкой какой-нибудь". Нарышкин с любопытством спросил: "Что же из этого будет?" Вот ответ русского человека: "Как что? Все-таки будет чем прокормить себя, жену и детей!"
великий князь Павел Петрович генерал-адмирал русского флота до 1767г. владетельный герцог Гольштинский Фридрих Великий: "Он показался гордым, высокомерным и резким, что заставило тех, которые знают Россию, опасаться, чтобы ему не было трудно удержаться на престоле, на котором, будучи призван управлять народом грубым и диким, избалованным к тому же мягким управлением нескольких императриц, он может подвергнуться участи, одинаковой с участью его несчастного отца". Сегюр: " "Павел желал нравиться. Он был образован, в нем замечалась большая живость ума и благородная возвышенность характера: Но вскоре, - и для этого не требовалось долгих наблюдений, - во всем его облике, в особенности тогда, когда он говорил о своем настоящем и будущем положении, можно было рассмотреть беспокойство, подвижность, недоверчивость, крайнюю впечатлительность, одним словом, те странности, которые явились впоследствии причинами его ошибок, его несправедливостей и его несчастий." ... "История всех царей, низложенных с престола или убитых, была для него мыслью, неотступно преследовавшей его и ни на минуту не покидавшей его. Эти воспоминания возвращались, точно привидение, которое, беспрестанно преследуя его, сбивало его ум и затемняло его разум". анекдоты: В Париже Павел был незадолго до Революции. Король Людовик XVI был в курсе его сложных отношений с матерью и спросил однажды цесаревича: "Имеются ли в Вашей свите люди, на которых Вы можете вполне положиться?" На это Павел очень выразительно ответил: "Ах, я был бы очень недоволен, если бы возле меня находился хотя бы самый маленький пудель, ко мне привязанный. Мать моя велела бы бросить его в воду, прежде чем мы оставили бы Париж". Когда Павел Петрович с женой путешествовал по Европе под именем князя Северного, в придворном венском театре предполагали поставить "Гамлета". Однако исполнитель главной роли актер Брокман отказался играть. Он заявил, что очень трудно играть эту роль, когда двойник датского принца будет смотреть спектакль из королевской ложи. Император Иосиф пришел в восторг от такого заявления актера, так что представление великой трагедии Шекспира не состоялось. Граф Никита Петрович Панин (1770-1837), сын и племянник известных графов Паниных, Петра и Никиты соответственно, пользовался расположением великого князя Павла Петровича. В своих интересах он решил окончательно рассорить императрицу Екатерину II с сыном, и однажды попросил аудиенцию у великого князя. Павел Петрович принял Панина, и тот со смущённым видом стал докладывать великому князю о том, что императрица готовит заговор с целью убийства Павла Петровича. Услышав этот рассказ, Павел Петрович попросил Панина составить список заговорщиков, и тот исписал целый лист, причём всё это было плодом его фантазии. Потом великий князь попросил Панина подписать этот лист, выхватил его из рук клеветника и закричал: "Убирайтесь отсюда, предатель, и не показывайтесь никогда мне на глаза!" Потом Павел Петрович рассказал эту историю Екатерине II и показал ей этот список. Императрица тоже была возмущена таким вероломным поступком и несколько охладела к Н.П. Панину, что, впрочем, не помешало тому сделать очень приличную карьеру при Павле I. Да, этот список до самой смерти Павла Петровича хранился в особом ящичке у него в спальне
В целом можно отметить, что екатерининское правительство самое компетентное за весь 18 век. И при этом самое "русское" за весь период Петербургской империи. И это правительство сделало максимум возможного в тех условиях. Но конечно последний состав - эпоха Зубова, Салтыкова, Самойлова - резко уступал первым. Из ярких фигур этого периода можно назвать только Безбородко и Суворова.
Если уж быть точным, то модернизация в полном смысле слова - т.е. начало приближения к обществу Модерна была запущена именно в екатерининское правление . Эпоха начиная с Фёдора 3 была русским Возрождением - освоением ренессансных ценностей и установок. Эпоха начиная с Петра 3 стала временем приобщения российской элиты к проекту Просвещение.
