Санхуан Челин Пикеро Мигель Эрнандес x x x Три раны его - три искры: любви, смерти, жизни. Три раны - вечно гореть им - жизни, любви, смерти. Три раны в моей груди: жизни, смерти, любви. x x x Я написал на песке три имени жизни: жизнь, смерть, любовь. Но море, поднявшись в прыжке, над желтым песком нависло, и их затопил прибой. x x x Любить, любить, любить. Это было моим призваньем и этому - быть. *** Поцелуй был такой глубины и силы, что мертвых пронзил во мраке могилы. Поцелуй возвратился, горяч и глубок, в губы живых лихорадил и влек. Поцелуй был слишком велик для губ, он чувствовал это, вонзаясь вглубь. Тот поцелуй, который привык выкапывать мертвых и сеять живых. *** Древняя кровь, древнее тело всем овладело. Во мне, в глубине, вплоть до костей, вплоть до страстей. КАСЫДА ЖАЖДУЩЕГО Песок, я - песок пустыни, где жажда спешит убить. Твои губы - колодец синий, из которого мне не пить. Губы - колодец синий для того, кто рожден пустыней. Влажная точка на теле, в мире огненном, только твоем, - мы никогда не владели этой вселенной вдвоем. Тело - колодец запретный для сожженного зноем и жаждой любви безответной. ВАЛЬС ВЛЮБЛЕННЫХ, НЕРАЗЛУЧНЫХ НАВЕКИ Заблудились навек среди сада объятий, алый куст поцелуев закружил их чудесно. Ураганы, озлобясь, не могли разорвать их, ни ножи с топорами, ни пламень небесный. Украшали руками неуютность земную. По упругости ветра, ударявшего в лица, измеряли паденье. В бурном море тонули, напрягая все силы, чтоб теснее сплотиться. Одиноки, гонимы скорбью неисцелимой новогодий и весен, безысходностью круга, были светом горящим, пылью неистребимой, безоглядно, бесстрашно обнимая друг друга.
Серхио Лопес Рафаэль Альберти ("Сценические стихи") ЗАВЕЩАНИЕ РОЗЫ (пер. О. Савича) Кто-то сказал обо мне, о розе затерянной: "Ты вчера родилась, а умрешь ты наутро. Вот и вся твоя пора. Так зачем тебе жизнь доверена?" Вот и вся твоя пора... А утро настало, сегодня то утро... А ты вчера родилась, вчера. Желтая роза, в мир я весной пришла. Я могла быть и белой, и красной, такой, как кармин... Но я желтая роза... Нет, пора мне сказать: я розой была. В воспоминанья уйти. — Тин-тин! — Кто там? — Солнце. — Чего хочет оно от меня? — Войти. — Если солнцу угодно пройти, все открыты пути. Солнце вошло в мою грудь, и раскрылась я. О утро любви! То был для меня рассвет, пробудилась я, то была моей свадьбы заря. Из желтой я стала озолоченной, пышной и круглой, с солнцем в крови, влюбленной. — Тин-тин! — Кто там? — Колибри я. — Чего хочешь ты от меня? — Я хочу тебя целовать. — Если хочешь, можешь начать. Был сладок мой мед, распустившейся розы нектар прозрачный, розы — возлюбленной солнца и новобрачной. А этот свет пылает и смотрит в упор. Мою желтую кожу он, недвижный, сожжет. — Тин-тин! — Кто там? — Легкий ветер-танцор. — Что угодно ему от меня? — Танцевать. — Что ж, давай начинать. Вот я птица. Лепестки мои — крылья. Я лечу или это мне снится? Море я. Моя чашечка — это ладья. Или плаваю я? Я сновиденье. Ты приносишь его аромат. Сплю и вижу виденье. Ночь приходит. Хочу быть звездою! Звезда так высоко сияла, как роза, цвела надо мною и, как я, желтизною блистала. — Тин-тин! — Кто там? — Мерцающая звезда. — Что угодно ей от меня? — Погрузиться в тебя и плакать в тебе, и мерцать в глубине. — Если угодно звезде, она может войти ко мне. — И заплакала я тогда, заплакала я росою, звездная роза, я плакала и мерцала. И она наверху лила слезы вместе со мною. Снова солнце явилось... И я запылала. "Ты вчера родилась, а умрешь ты наутро..." Сегодня то утро. А вчера как будто и не бывало. "Вот и вся твоя пора. Так зачем тебе жизнь доверена?" И свое завещанье твержу я весною, завещанье бедной розы затерянной. Я оставляю сердце солнцу. Я оставляю сладость меда колибри. Я оставляю ветерку аромат и мерцанье. Я оставляю звезде свои слезы. Так что ж оставляю я? Ничего. Но не плачьте обо мне, о вянущей розе, что родилась на заре и умерла с зарею. Прощайте, прощайте... Воздух меня уносит. Ты вчера родилась... А солнце сейчас улыбнется. Вот колибри уже... Кружит ветерок... Свет звезды сейчас по небу разольется... Что происходит в мире? Другая желтая роза утром проснется.
Эмилио Грау Сала (Каталония) Антонио Мачадо x x x Беглянка всегда, и всегда со мною рядом, вся в черном, едва скрывая презренье на бледном лице непокорном. Не знаю, куда ты уходишь, где ночью краса твоя с дрожью постель себе брачную ищет, какие сны растревожат тебя и кто же разделит негостеприимное ложе. . . . . . . . . . . . . . . Краса нелюдимая, стой на этом ночном берегу! Хочу целовать я горький цветок твоих горьких губ. x x x Меня позвали на пороге сна... Любимый голос звал, давно ушедший: "Скажи, пойдешь туда, где ждет душа?" И сердца моего коснулась нежность. "С Тобой всегда..." И я пошел во сне по длинной и пустынной галерее. Я помню белизну Ее одежд, доверчивой руки прикосновенье. Эмилио Грау Сала
Федерико Гарсия Лорка НА РАССВЕТЕ У ночи четыре луны, а дерево - только одно, и тень у него одна, и птица в листве ночной. Следы поцелуев твоих ищу на теле. А речка целует ветер, к нему прикасаясь еле. В ладони несу твое "нет", которое ты дала мне, как восковой лимон с тяжестью камня. У ночи четыре луны, а дерево - только одно. Как бабочка, сердце иглой к памяти пригвождено. Хоан Марти ИНТЕРЬЕР Не хочу я ни лавров, ни крыльев. Белизна простыни, где раскинулась ты, обессилев! Не согрета ни сном, ни полуденным жаром, нагая, ускользаешь, подобно кальмарам, глаза застилая черной мглою дурманною, Кармен! Цыганское романсеро Хоан Марти НЕВЕРНАЯ ЖЕНА И в полночь на край долины увел я жену чужую, а думал - она невинна... То было ночью Сант-Яго, и, словно сговору рады, в округе огни погасли и замерцали цикады. Я сонных грудей коснулся, последний проулок минув, и жарко они раскрылись кистями ночных жасминов. А юбки, шурша крахмалом, в ушах у меня дрожали, как шелковые завесы, раскромсанные ножами. Врастая в безлунный сумрак, ворчали деревья глухо, и дальним собачьим лаем за нами гналась округа... За голубой ежевикой у тростникового плеса я в белый песок впечатал ее смоляные косы. Я сдернул шелковый галстук. Она наряд разбросала. Я снял ремень с кобурою, она - четыре корсажа. Ее жасминная кожа светилась жемчугом теплым, нежнее лунного света, когда скользит он по стеклам. А бедра ее метались, как пойманные форели, то лунным холодом стыли, то белым огнем горели. И лучшей в мире дорогой до первой утренней птицы меня этой ночью мчала атласная кобылица... Тому, кто слывет мужчиной, нескромничать не пристало, и я повторять не стану слова, что она шептала. В песчинках и поцелуях она ушла на рассвете. Кинжалы трефовых лилий вдогонку рубили ветер. Я вел себя так, как должно, цыган до смертного часа. Я дал ей ларец на память и больше не стал встречаться, запомнив обман той ночи у края речной долины,- она ведь была замужней, а мне клялась, что невинна. *** В венок я вплел тебе вербену лишь ради колокола Велы. Гранада, затканная хмелем, луной отсвечивала белой. Сгубил я сад мой в Картахене лишь ради колокола Велы. Гранада раненою серной за флюгерами розовела. И ради колокола Велы я этой ночью до рассвета горел в огне твоего тела, горел, и чье оно - не ведал. Хоан Марти
Антонио Мачадо Песни к Гиомар II Мне снилась ты над рекою в глубинах высокого сада, сад времени замкнут, спокоен, крепка, холодна ограда. Какая-то странная птица поет и нежно и жадно там, где святость ручья струится, сама - вся ручей, вся жажда. С тобой, Гиомар, мы сами, с тобою, моя родная, придумали сад сердцами... Друг друга там наполняя, часы сочетаются наши, гроздья снов мы, их сок, их налив выжимаем в чистые чаши, мира двойственность позабыв. В. Мануэль Гарсия НОВЫЕ ПЕСНИ К ГИОМАР I Лишь твой образ, лишь ты, как молнии вспышка средь моей темноты! На море, где, словно жар, обжигает песок золотой, так внезапно тело твое, Гиомар, с его розовой смуглотой! В тюрьме, на серой стене, или в нищей гостинице голой, во всем, что встретится мне, - только ветер и только твой голос; в серьгах твоих на лице моем, в холоде их перламутра, в дрожи, в ознобе горячечном, злом безумного утра; на моле, куда за ударом удар сновиденья рушатся бурей, и под пасмурной аркой бессонницы хмурой - всюду ты, Гиомар. Посмотри, как тобой я наказан, а повинен лишь в том, что тебя сам я создал, сам сотворил я, любя, и любовью навек теперь связан. Тебе моря творят буруны в пене, и радуга - сиянье над горами, фазан рассветный - пенье, оперенье, сова творит очей огромных пламя - тебе, о Гиомар!
Хуанита Фернандес Моралес (Уругвай) Альберто Панкорбо БЕССМЕРТИЕ Любимый, коль умру, не хорони меня на кладбище: зарой меня неглубоко, в том месте, где слышны лишь гомон птиц и речки болтовня. Неглубоко. Почти поверх земли, чтоб солнце кости грело, чтоб мой взгляд стеблями выросшей из глаз травы вновь отражал пылающий закат. Неглубоко захорони меня: плоть будет бунтовать, и легче так свершится переход ее туда, где холод ждет ее, распад и мрак. Там руки мои будут на груди покоиться, не зная маеты: я не хочу, чтоб в хаосе могил они взрывали землю, как кроты. Посей цветы. Пусть корни их возьмут мой жалкий прах в бессмертное кольцо: и, по корням взобравшись, я взгляну глазами ирисов тебе в лицо. Перевод И. Чежеговой Габриэла Мистраль Песнь, которую ты любил Пою ту песнь, что ты любил, о жизнь моя, чтоб ты приблизился и слушал, жизнь моя; чтоб ты припомнил жизнь, -- она была твоя, пою я в сумерках, родная тень моя. Я не хочу сейчас замолкнуть, жизнь моя. Без крика моего как ты найдешь меня? Что скажет обо мне вернее, жизнь моя? Я та же, что была когда-то, жизнь моя. Я не потеряна, не позабыта я. Приди, приди ко мне под вечер, жизнь моя. Приди, припомнив песнь, что раньше пела я. Ты узнаешь ее, скажи мне, жизнь моя? Ты имя не забыл, которым звал меня? Что время для меня! Всегда я жду тебя. Ты не страшись ночей, тумана и дождя. Приди дорогою, а хочешь -- через луг. Где б ни был, позови меня, о жизнь моя, и напрямик иди, иди ко мне, мой друг! Перевод О.Савича
Пас Паредес Маргарита (Мексика) Перевод И. Чежеговой Предрассветная бессонница Альберто Панкорбо Нет: это не обычная бессонница, когда в мозгу бесформенные чудиша ворочаются или мысли судорожно без цели мечутся и пустота кругом... Нет, этот трудно объяснить: все это слышится и погружается в душевный омут. Днем все это поглотится, рассеется разноголосьем дня и слов бесцельностью, исчезнет тишина. Но снова ночь нависнет душным пологом в истоме издыхающего ворона, - и, оглушив меня, обрушится мне в уши рев печальный судов, неведомо куда отчаливших, протяжные гудки безумных поездов, упрямо мчащихся на красный свет, к той станции любви, где встретит их крушеньем ожиданье. И мною, как в бреду произносимое, от нежности влажнеющее имя - тоской затверженное заклинанье, увы, оно - всего лишь чайка раненая, ему не долететь до мачты сердца, плывущего далеко сердца, что с каждым мигом удаляеется. Ты - призрак, из тумана возникающий, или, скорее, призрачная радуга, пронзившая мой запоздалый ливень... Но не дождусь, чтоб ты рассеял тьму глазами светлыми своими, и не дождусь, чтоб раковиной чуткой надрывный крик мой уловил твой слух... Вот что кипит в мозгу моем ночами. Все мысли о тебе. Бессонница. Светает. И ветер плечи обдает прохладой, душа росой омыта, и тоска трепещет на ветру, как лепесток цветка. Все мысли о тебе. Бессонница. Светает.
Пабло Неруда *** Мне нравится, когда молчишь, потому что тебя как будто нет. Ты смотришь на меня издалека, и мой голос до тебя не доносится, и твой взгляд словно летит, и твои губы навсегда скрепила печать поцелуя. Мне нравится, когда ты молчишь, и кажешься такой далекой, и как-будто хочешь мне что-то сказать, словно трепетная бабочка. Ты смотришь на меня издалека, но мой голос до тебя не доносится. Пусти меня в свою тишину. Позволь мне говорить с тобой твоим молчанием, таким же ясным как луч света, твоим немеркнущим сиянием. Ты такая тихая, как звездная ночь. Твое молчание - это молчание звезды, такой далекой и простой. Пусти меня в свою тишину. Ана Муньос
Рубен Дарио *** И сливался с ней, настолько с ней сливался!.. Как ребенок, по тропинкам полудиким, по изгибам заповедным и упругим уходил я в нежный холод земляники — в ее утренние греческие руки. А потом она повязывала галстук заговорными цыганскими узлами, и опять я видел камень угловатый, косолапую скамейку и окно, пели мельничные крылья циферблата и кружились и наматывали сами обе жизни на одно веретено. Ночи милые, не знавшие утрат, я вспоминаю вас задумчиво и сиро. Стеклярус сладостей, мишурный виноград, слезами брызнувший в могильной ступке мира!.. Платки для слез? Вот самые красивые — узоры звезд, небесная канва: зеленые, сиреневые, синие, пропитанные сердцем кружева. И если ткань от желчи станет черной, легко коснется горькой головы бессмертной нежности покров нерукотворный — ветхозаветные ладони синевы. Феликс Мас (Каталония, Барселона)
**************** «В 1991 году я опубликовал в Астурии книгу, чем-то похожую на настоящую антологию: двуязычный сборник стихов Александра Пушкина – на языке оригинала и в переводе на астурийский язык. Это была первая двуязычная антология стихов гениального русского поэта, опубликованная на одном из языков Испании. Казалось невероятным, что до этого в переводе на кастильский, каталанский, галисийский и баскский языки было опубликовано порядка двенадцати стихотворений основоположника русской поэзии, являющегося автором более 600 поэтических произведений. Надеюсь, что настоящая антология астурийской поэзии в переводе на русский язык послужит еще большему укреплению астурийско-российских связей…» (Федерику Фьерро, орден Иезуитов, главный редактор перевода и составитель сборника, предисловие к изданию «Антология астурийской поэзии», 2000 год). Рамирес- Ибаньес Мануэль, Зеленый сад Хосе Бенину Гарсиа Гонсалес – Маркос дель Торниэльо (1858 – 1938) Женщина из Авилеса Никто не знает, что такое красота. Портрет ее художник нарисовать не в силах. Она сокрыта под замком на небесах, И, когда тюремщик открывает двери Ее покоев, она тихонько выходит И с позволенья Бога бежит из заточенья, Чтобы до самых дальних уголков Собой заполнить всю широту пространства. Повсюду в мире столько красоты, Что больше и представить невозможно: Она в горах, полях и тростниках, У обочины дороги, чистом роднике, В жемчужных кристаллах льда, в луне, Что свое лицо к нам обращает с неба, В каплях и пузырьках воды, что дождь приносит, И в белом саване снегов. Есть красота своя в плодах, Что дарит людям куст ежевики, В щебетанье певчих птиц, В листьях кукурузы и инжира, В травах луговых, в цветах, что землю Покрывают праздничным убором; А сколько красоты в морской воде соленой – В ее сусальном золоте… Абсолютным совершенством красота Расцветает в силе всемогущего Творца, В сущности его и атрибутах, В семени, в стеблях и зернах, В дереве, что дарит нам плоды и тень, Во всем, чего Господь своей рукой коснулся, И достигает идеала высшего Красота В прекрасном лице ребенка. Паблу Ардисана Ардисана (1940) Вчера … Под густыми кронами деревьев Вчера ты шла неспешною походкой. Это было вчера: наши взгляды совпали И песней жаворонка вспорхнула радость встречи. Под густыми кронами деревьев Сегодня стоит туман, Застилая в моей памяти Свет, что оживал в тебе Ароматом розы и загара. Сегодня я тебя почти не вижу, Когда мне так нужно твое сиянье. Как горному оленю нужен приют Луны, Чтобы уснуть… Сегодня я один Здесь, под густыми кронами деревьев. Я все отдал бы, чтобы вновь тебя увидеть – Такой же, как вчера: юной и нежной… Хосе Эскофет Сотканное лучами света Ты была одета в платье цвета розового пепла, Сотканное лучами света, Что гнездится в тумане В тихий предвечерний час. И была на тебе накидка Цвета фуксии, и рассыпались на ней Черный луны гагата и узоры весенних трав, Источавших неуловимый запах. Река в глубоком ущелье Повернула вспять свои пенные волны, Чтобы уловить твой смех. Тянулись к тебе фиалки, И цветущие ветви черешен Не хотели расставаться с тобой. Твоему голосу внимала ореховая роща, Почитавшая тебя принцессой. И пульсирующий ритм твоих бедер, Словно бесценное сокровище, Охраняли окрестные горы… Теперь, после нашей прогулки, Стал иным тот знакомый пейзаж, И, когда мы глядим на него, Несравненные веселые птицы Отражаются в твоих зрачках. Грустно… Грустно… Печально, грустно… Когда чувствуешь, Что все осталось в прошлом: Музыка, свет на лепестках лилии, Винограда темная гроздь, Шерсть – тоньше и нежнее, чем лист плюща, Сладость ласки, аромат роз, Нежный вкус спелой черники… И ты хочешь, чтобы взгляд мой остался прежним? Как будто ничего не случилось?.. Время остановилось: Ангел синих воспоминаний. Ана Муньос Рейес Конча Кинтана Санчес (род. в 1952) Пляж Совалье Совалье – золотое ожерелье раскаленных углей. На песчаном пляже – след твоего тела. Опаленная память. Дрожащий огонь желания. Аквамариновый приют моих воспоминаний! Таких приятных, Что даже в скалах До сих пор таится нежность. Совалье: соленый вкус. Жадный язык Собирает на моей коже Последний урожай моря. Заря. Заря Постепенно начинает согревать Поверхность предметов. В глазах Еще таится жар последних сновидений: В который раз всю ночь я утопала В спиралях темных символов… Сейчас, когда тебя нет рядом Даже моя кожа кажется мне чужой. Похолодание Пресекают сумрачное небо Птиц перелетных аспидные стаи, И кажется – рассвета не увидеть. Другое время было: полнолунье, Шафран небес, ловивший на ресницах Предвестников вечерней легкой дремы… Ответь же мне, ты помнишь хоть немного Пьянящих тех мгновений фимиамы? Тот бастион, что вместе возводили, Все держится, иль смерти сдан на милость? Ты по ночам не мечешься в кошмарах, И молнией мои инициалы не вспыхивают с болью головной? Скажи мне правду: сладких вин отведав, Не чувствуешь ли в них ты привкус яда? Не видишь блеск металла в расстоянье? В глаза тебе стекло не сыплет время? Ответь мне: для кого цветут черешни? Что предрекал тебе цветок омелы? Венки плюща на алтарях ты помнишь? Ответь: откуда полночью воскресной Гиперболы стихов ко мне приходят? Дай Бог, однажды ночью мне вернуться, Забыть лекарства, вспомнить жизни сладость … О, сколько раз я выбраться пыталась… Антон Гарсиа Фернандес (род. в 1960) Поколение Лишены всякой определенности Наше время и наше место. Мы знаем лишь то, что выучили в детстве: Игру жизни и любви. О смерти нам ничего не было сказано. Все повторяется и становится повседневным: Кофе и книги, белый лист бумаги, На котором пишешь слова, повествуя о страсти. Идешь по городу, звонишь в дверь того дома, Где - ты знаешь – кто-то тебя ждет С распростертыми объятиями, А иногда ты плачешь, Когда тебе становится абсолютно ясно (Их много – рук, которые нравятся тебе), Что любовь невозможна, И, когда ищешь тепло других губ, А находишь одни пустые ящики. Вот и все, из чего состоит наша жизнь. Смерть? Нет – о ней нам ничего не известно. Но ты не дай себя обмануть: жизнь всегда - Не что иное, как ложь, которую надо суметь Удачно рассказать. Посмотри на этих людей. Для них ведь тоже – для этих и для других – Жизнь – это трудная работа над текстом. Хулиу Вишиль Кастаньон (род. в 1964) Люблю тебя Я хочу твое люблю тебя - Необходимое, Страстное, нежное, свободное. Мне очень нужно твое люблю тебя – Прозрачное, Сладкое, дикое, обращенное к солнцу. Я страстно желаю твое люблю тебя – здесь и теперь. Эрменхильдо Англада Камараза Хуан Бельо Фернан (род. в 1965) Письмо Из этого письма ты узнаешь, что лучше мне не стало. Никогда сквозь тучи прежде не различалось Такое воспаленное одиночество. Серые Проходят дни, и я не понимаю Слов, которые диктует моя печаль. Странная алхимия моих чувств. Маг заключил пакт со смертью И жизнью, с морем и равновесием. Посмотри на мои руки: они дрожат. Как воздух, земля и огонь. Рисуют твой образ В самой глубокой ночи и прячут его В тишине. Тебе не знакома пустота, Которая меня терзает и прижимает к небу. Ты ничего не знаешь о пепле и о сомнении, Что судьба скрывает в книгах, И где я учусь находить тебя. Сегодня у меня Нет света, который бы ты Наполнила собой. Нет у меня другой судьбы: Во мраке охранять твое сияющее тело. Гойо Домингес
Рубен Дарио Amo, amas. Алекс Алемани (Валенсия) Перевод Инны Тыняновой Любить всегда, любить всем существом, любить любовью, небом и землею, ночною тенью, солнечным теплом, любить всей мыслью, всей душою. Когда же станет дальше бесполезным тяжелый путь но жизни крутизне — любить зажженную любовью бездну, сгореть самим в горящем в нас огне! Осенние стихи Перевод М. Квятковской Даже дума моя о тебе, словно запах цветка, драгоценна; Взор твой, темный от нежности, нехотя сводит с ума; Под твоими босыми ногами еще не растаяла пена, И улыбкой твоей улыбается радость сама. В том и прелесть летучей любви, что ее обаяние кратко, Равный срок назначает и счастью она, и тоске. Час назад я чертил на снегу чье-то милое имя украдкой, Лишь минуту назад о любви я писал на песке. В тополиной аллее беснуются листья в последнем веселье, Там влюбленные пары проходят, грустны и легки. В чаше осени ясной на дне оседает туманное зелье, В это зелье, весна, опадут твоих роз лепестки. Эдуардо Наранхо МАРИО ДЕ АНДРАДЕ Перевод П. Грушко Негритянке 1 Не знаю, какой древний дух распорядился мной и тобой… Луна побелила манго там, где слились тишина и прибой. Ты — словно тень из свиты подростка-царицы. И взгляд мой от слез серебрится. Ты из звезд, любимая, из осколков звезды! В манговой роще твое молчанье отяжеляет плоды. 2 Ты так нежна. Твои нежные губы бродят по моему лицу, запечатывают мой взгляд. Закат… Нежная темень течет от тебя, растворяясь во мне. Так — во сне… Я думал — грубы твои губы, а ты учишь меня в темноте чистоте.
Порфирио Барба Хакоб Сердце О, цветущее сердце мое, погоди! Красный маяк, зажженный в моей груди, пурпурный сгусток, темная роза страсти, ты, мое сердце, станешь когда-нибудь старым. Твой ритм волны, дуновения ветра в апрельских садах, твой аромат весны, детский порыв, печали любви будут развеяны в прах времени мягкой рукой — не вечно тебе колотиться, и бросят тебя в тюремный покой, опустелый ларец, мертвая птица. Песни твоей трепетанье, жадное пламя, что плоть мою яростно жжет, гнева и слез накипанье — все, растаяв, уйдет. Ты, цветущее сердце мое, погоди, — красный маяк, зажженный в моей груди, пурпурный сгусток, темная роза страсти… О, мое сердце!.. О, мое сердце!..
Леон де Грейфф Рондо Когда любовь ушла… Когда любовь ушла, забудем про любовь, и только привкус грусти с собою унесем. И лишь глаза опустим над тем, что было — пламя, а стало вдруг — зола… Когда любовь ушла… Когда любовь ушла… Забудем про любовь, в только привкус грусти с собою унесем в нирвану бытия, где ты — уже не ты и я уже — не я… Забудем про любовь, и лишь глаза опустим над тем, что было — пламя, а стало вдруг — зола… И тихо улыбнувшись полузабытой страсти, полузабытой страсти, полусмешной напасти, почувствуем, как снова она нас обожгла. Хуан Ромеро ЭДУАРДО КАРРАНСА Перевод И. Чижеговой Ветер колосьев Пшеничные поля, поля, поля, и небо с чуть заметной правкой туч, и вечер выткал на своем платке голубку. Колосья, как река, вокруг тебя, и ты среди колосьев, словно колос, как самый стройный колос, что дала земля. Соломенная шляпа, синий пояс и платье, словно ранняя весна: взлетает, весь в цветах и птицах, легкий волан… И, как весенний сказочный букет, ты держишь радость, землю, солнце, ветер, и над тобою голубиный вечер… Такой ты снишься мне. Твоих улыбок нежных голубятни, в колосьях ветер, в небе — тучи стаей… И ветер, ветер в золотистых прядях, — как ты прекрасна! Танцуешь ты, кружась среди колосьев под свой напев, танцуешь без конца, пока луна не пронесет над полем свет своего лица… Сонет Тересе Тереса, в чьих глазах небес начало, как запаха начало у цветка: меня ты своенравьем ручейка и нежностью вражды околдовала. Лозой, и колосом, и розой алой клонилась ты — легка, гибка, тонка, и тело твое было как река любви, что в море вечности впадала. Тереса, для тебя встает заря, и по ночам, вся звездами горя, волшебных снов спускается завеса… Тобой одной живу в разлуке я, к тебе влюбленная строка моя, и сердце бьется для тебя, Тереса.
Рехино Эладио Боти Аромат твоей угасшей любви Опять заря. И снова шум ветвей. Стихи, роса и терпкий запах рани. Забытое волнение, навей, навей душе обман воспоминаний. И горечи мне принеси чуть-чуть, чтоб скуку пресноватую приправить. Но ты молчишь. Ты не наполнишь грудь былой тревогой. Что с собой лукавить! И я молюсь, молюсь о той заре, о том объятье — там, на пустыре, о той дрожавшей на ветру косынке, о мятой мальве, о дыханье трав, о кратком счастье, что, со мной устав, ушло навеки — вон по той тропинке. В. Мануэль Гарсия. Хитана Альфонсо Рейес Угроза Мака цветок багряный, любовь твоя горше обмана. Так жарки твои румяна, сурьма твоя так густа, и резок твой запах пряный, и солнца просят уста! Мака цветок багряный. Я помню, была одна — во всем на тебя похожа: и чаща ресниц черна, и лживо алеет кожа… Мака цветок багряный. Я помню, была одна… (Боюсь я тебя касаться, боюсь я дождаться дня, когда лепестки, дразня, в женский лик обратятся.) Игнасио Сулоага. Лола
Сесар Вальехо Поэт своей любимой Перевод Юнны Мориц На кривых перекладинах губ в темноте Ты распята была, как Исус на кресте, Боль твоя означала — Исус на кресте Безутешно заплакал в крови, в наготе. Это — странная ночь, не такая, как те… Смерть трубила в берцовую кость в темноте, Посреди сентября, в дождевой чистоте Искупленье и грех обнялись на кресте. Мы умрем, только рядышком, рядом совсем, И высокая горечь исчезнет со всем, И усопшие рты припадут к пустоте. И не будет упрека в тебе, неживой, Мертвый, я не обижу тебя, как живой, Будем братом, сестрой при едином кресте. АМАНДА БЕРЕНГЕР Перевод А. Косс Удар Удар пришелся точно — прямо в душу, внезапный и слепящий, словно солнце, недвижное, кровавое, немое, — и негде скрыться, некуда уйти от яростного света. Я б хотела уснуть, оставить вещи, позабыть багаж и развернуть, как простыню, дорогу без конца. Но я держусь. Я научусь смотреть не щурясь в пламя. Попробуй-ка сорви цветок-огонь. Наверное, ресницы я спалила и радость и спалила все в себе до самого нутра. Ну что же, дайте мне золу никчемно прожитого лета, его венок, сухой и облетевший, дар телу, обреченному любви. Габриэла Мистраль Экстаз Перевод Инны Лиснянской А теперь, Христос, закрой мне глаза, Губы заледени, — Потому что сказаны все слова И лишними стали все дни. Друг от друга не отрывали мы глаз, — Он смотрел на меня, а я на него, — Словно в смерть вонзались зрачки, — Как огонь агонии, длился экстаз, Озаряя последнею бледностью нас. А за этим мгновением нет ничего! О как судорожно говорил он со мной! А в смятенных словах моих, полных тоски, Был восторг, и истома, и страх, — О судьбе говорила моей и его, О любви роковой, — О замесе крови на сладких слезах. После этого знаю я — нет ничего! Не осталось росинки такой на цветке, Чтоб слезой По моей не скатилась щеке. На губах — немота, И в ушах — глухота, И в глазах — слепота, — так бесцветна земля! Смысла жизни ни в чем не увижу я, Ни в багровых цветах, Ни в безмолвных снегах! Потому и прошу я тебя, Христос, — Я и в голод к тебе за хлебом не шла, — А теперь пожалей, Закрой мне глаза, Иней на губы мне положи. От ветра плоть мою защити, — Ведь его слова пронеслись по ней, От дневного света освободи, — Днем я вижу его ясней! Так прими же меня, я иду, Переполненная, как земля в половодье! Стыд Перевод Инны Лиснянской О как твой взгляд меня преображает! — Лицо сияет, как в росе травинки. Меня тростник высокий не узнает, Когда к реке спущусь я по тропинке. Стыжусь себя: остры мои колени, Надломлен голос, рот сведен тоскою. Пришел ты — и себя я на мгновенье Почувствовала жалкой и нагою. Не встретил бы и камня ты сегодня Бесцветнее, чем женщина вот эта, Которую заметил ты и поднял, Увидев взгляд ее, лишенный света. Нет, я о счастье — никому ни слова, Нет, не поймут идущие по лугу, Чтó так разгладило мой лоб суровый И чтó за дрожь пронизывает руку. Трава росу ночную пьет стыдливо. Целуй! Смотри, — не отрываясь, нежно! А я наутро буду так красива, Что удивлю собой тростник прибрежный. Ноктюрн Перевод Инны Лиснянской Ах, отец наш небесный, мне больно! Почему ты забыл обо мне? Вспомнил ты о плоде и расплавил Мякоть алую в летнем огне. Погляди: я изранена жизнью И для смерти созрела вполне. Ты в багровую бросил давильню Виноградную черную гроздь, Листья с тополя сдул и развеял В хрупком воздухе позднюю грусть, Но в давильне раскрытой для смерти Все не хочешь расплющить мне грудь! На пути моем были фиалки, Ветра хмель я пила, а теперь Опустила я желтые веки, — Не нужны ни январь, ни апрель. И замкнула уста, — я устала Гибнуть, жалкие строфы граня. Ты ударил осеннюю тучу, И не хочешь взглянуть на меня! Тот и продал меня за бесценок, Кто к щеке в поцелуе приник, — И лицо мое в поте кровавом На стихе отпечаталось вмиг, Как на плате святой Вероники, Отпечатался ясно твой лик. Необъятною стала усталость, Поселилась в глазах у меня Вся усталость зари предыдущей И усталость грядущего дня, И небес оловянных усталость, И небес, просиненных до дна. Еле-еле сандальи и косы Расплетаю, мечтая о сне, И тобой вразумленная, отче, Я рыдаю в ночной тишине: Почему же меня ты оставил, Почему ты забыл обо мне! В. Мануэль Гарсия. Цыганка тропиков
Габриэла Мистраль Безмолвная любовь Ненавидеть бы тебя, подобно зверю, чтобы ненависть в лицо швырнуть при встрече! Но люблю я и любовь свою не вверю ненадежной человечьей темной речи. Ты хотел бы, чтоб признанье стало стоном, чтобы пламени и бездны клокотанье, а оно своим теченьем потаенным выжгло русло -- и ни сердца, ни гортани. Я -- молчание соленого лимана, а кажусь фонтанной струйкой безголосой. Немота моя страшна и окаянна, но всесильней безъязыкой и курносой! Перевод Н.Ванханен Диего Ривера
