Магнаты и миллионщики

Разумовские

История возвышения и исчезновения рода Разумовских похожа на роман.
Хохла-бандуриста полюбила принцесса. Головокружительный авантюрный переворот одной ротой гвардейцев возводит её на престол. Они тайно венчаются. Бандурист Алексей Розум становится графом и одним из богатейших людей в России, оставшись простым и скромным, но "весьма неспокойным во хмелю".
Придворный посланцы находят его неграмотного брата -пастуха, и везут в Париж получать образование. Вернувшись в Россию, он становится президентом Академии наук, а затем гетманом Украины.

Алексей Разумовский. получил 50 000 душ.



и его брат Кирилл




Женившись на Екатерине Нарышкиной, получил в приданное 44 000 душ. Немало было пожаловано и ему лично.

 

После смерти брата и жены в 1771 г. Кирилл Григорьевич Разумовский стал обладателем в общей сложности 120 000 душ и трёх городов (Батурина, Почеп, Гадяч).

 

Пыляев. Старая Москва:

" Императрица Екатерина II про него говорит: «Он был хорош собою, оригинального ума, очень приятен в обращении и умом несравненно превосходил брата своего, который также был красавец, но был гораздо великодушнее и благотворительнее его. Я не знаю другой семьи, – продолжает Екатерина, – которая, будучи в такой отменной милости при дворе, была бы так всеми любима, как эти два брата».

Кирилл Разумовский был хорошо образован для своего времени, он отлично говорил по-французски и по-немецки. Обучался он в Страсбурге и в Берлине у известного Леонарда Эйлера, бывшего профессором 14 лет при Петербургской академии.

Кирилл Разумовский с молодых лет пустился в вихрь света: он ежедневно находился в обществе государыни, то при дворе, то у брата своего. Имя его, по словам Васильчикова, беспрестанно встречается в камер-фурьерских журналах: то он дежурным, то форшнейдером, то он принимает участие в «Кадрильи великой княгини», состоящей из 34 персон, и т. д...

границы он был назначен президентом Академии Наук. Назначение 22-летнего молодого человека было мотивировано следующим аргументом: «В рассуждении усмотренной в нем особливой способности и приобретенного в науках искусства».

Дела в те времена шли не особенно блистательно; назначенный для поправления их Разумовский тоже их не поправил. В университете и гимназии при Академии учеников совсем почти не было. Для набора лучших учеников в Москву посылали известного В. К. Третьяковского. Такие набранные студенты из семинарий кутили, дрались между собою и грубили начальнику. Но вскоре дела поправились и в числе студентов явились известные Барсов, Румовский и Поповский. Кирилл Разумовский, вследствие именного изустного указа императрицы, предписал, дабы при Академии переводили и печатали книги гражданские различного содержания, в которых «польза и забота соединены были бы с пристойным к светскому житию нравоучением». В год назначения президентом Разумовского состоялась и свадьба его с Нарышкиной. Описание этой пышной свадьбы мы привели уже выше, говоря о роде Нарышкиных. Спустя четыре года граф был назначен гетманом Малороссии, но, как он сам сознавался, последним фактически он никогда не был; последний гетман Малороссии, по словам его, был Иван Мазепа. Но граф-гетман в своем Глухове жил царьком. В универсалах своих употреблял старинную формулу: «Мы», «нашим», «нам», «того ради приказуем», «дан в Глухове» и т. д.

При нем находились телохранители, большая конная команда. Эта команда была одета в зеленые гусарские мундиры и занимала караулы при дворце. Глуховский двор был копией Петербургского двора в миниатюре: во дворце был полный придворный штат – капеллан, капельмейстер, сотник, конюший и проч. При дворе находились казаки-«бобровники», стрельцы и пташники, обязанность которых была ловить на гетмана бобров и стрелять всякую дичину к столу.

В торжественные дни бывали выходы в церковь и молебны с пушечною пальбою. Во дворце давались банкеты с музыкой и бывала далее французская комедия.

Особенно пышен был стол у Разумовского; самые утонченные блюда приготовляли у него французские повара, выписанные им из Парижа. Граф очень любил полакомиться, но не забывал бедных и делился со всяким своим пожитком. Существует множество анекдотов про его лукулловские обеды, где за пышной трапезой сидели званые и незваные, и не только ели за столом, но и уносили кушанья в карманах.

Существует предание, что пристрастием ко всему французскому и введением французского языка во всеобщее употребление Россия обязана Кириллу Григорьевичу Разумовскому и другу его И. Я. Шувалову. В их время весь двор бредил французами и подражал и преклонялся всему, что к нам приходило из Парижа.

По смерти императрицы Елизаветы галломану-гетману пришлось учиться прусской экзерциции. Император Петр III, вступив на престол, стал заставлять всех изнеженных царедворцев Елизаветы ежедневно выделывать перед дворцом новое прусское учение, введенное им в войска. Новому правилу вынужден был подчиняться и Разумовский; чтоб не быть предметом насмешек государя, Разумовский взял к себе молодого офицера и каждый день брал у него уроки военного артикула с эспантоном в руках.

Как гетман ни трудился, а все-таки ему приходилось глотать насмешки и выговоры. Император поклонялся всему прусскому и хвастался пред гетманом тем, что Фридрих произвел его в генерал-майоры прусской службы.

– Вы можете с лихвой отомстить ему, – отвечал Разумовский, – произведите его в русские фельдмаршалы.

Кирилл Разумовский управлял полномочно Малороссией, желал преемственности гетманства и отправил к Екатерине просьбу об этом. Государыня, недовольная гетманом, была возмущена таким прошением и отозвала его в Петербург.

По приезде в столицу Разумовский явился тотчас же во дворец. Прием гетману был сделан самый холодный и глубоко оскорбил его. Один лишь Теплов, его бывший приближенный, долго интриговавшей против него, встретил его с распростертыми объятиями. Граф Г. Орлов, видевший эту встречу, сказал:

«И лобза его же предаде».

Государыня, ревнивая к своей власти, запретила Разумовскому являться ко двору. В городе, как говорит А. Васильчиков76, приписывали эту немилость интригам Г. Орлова и говорили, что гетманом будет назначен последний. Государыня справедливо сильно гневалась на Разумовского.

Ходили невероятные слухи про его жену; говорили, что когда она ехала в Петербург, то брала на станциях по сто лошадей и не платила прогонов. Сопутствовали ей два гренадера и сержант и будто бы били ямщиков до смерти, и так озорничали во все время пути. Разумовский в ноябре 1764 года подал прошение об увольнении его от должности гетмана. Отставку его давно ждали, a вместе с ней возвратились и милости к нему царицы. Он был пожалован в генерал-фельдмаршалы, и ему пожизненно было даровано гетманское содержание и дан город Гадяч с селами и дом в Батурине. Гетман опять стал желанный гость императрицы во дворце и во всех ее путешествиях.

Но вскоре, как говорит предание, ожидала его немилость. По делу известного Мировича, когда судьи, в числе которых был и Разумовский, спросили его, кто подал ему мысль предпринять такое ужасное дело, последний ответил:

«Господин гетман, граф Разумовский!»

Все судьи, а также и Разумовский были крайне изумлены. Оказалось, что Мирович хлопотал об имении, несправедливо от него отнятом, и не раз просил об этом гетмана. Разумовский же отвечал ему, что мертвого с погоста не возят, и добавил:

«Ты, молодой человек, сам прокладывай себе дорогу, старайся подражать другим, старайся схватить фортуну за чуб, и будешь таким же паном, как и другие».

Эти слова гетмана и дали Мировичу преступную мысль на возведение принца Иоанна на престол. Хотя бездоказательно, все-таки имя Разумовского было замешано в деле Мировича, и он счел нужным удалиться на время от двора и отправился за границу.

Вернувшись из-за границы, граф поселился в Петербурге. Живя в столице, граф заседал в Сенате и был членом Совета при дворе в числе семи. Его меткие остроты и колкие речи тогда ходили по городу. «Что у вас нового в Совете?» – спрашивали его. «Все по-старому, – отвечал Разумовский, – один Панин (Николай Иванович) думает, другой (Петр Иванович) кричит, один Чернышев (граф Захар Григорьевич) предлагает, другой (граф Иван Григорьевич) трусит; a прочие хоть и говорят, да того хуже».

По смерти своей жены и брата Разумовский стал часто посещать Москву. Здесь граф уже не жил в своих палатах на Девичьем поле, а поселился на Воздвиженке в великолепном доме, который выстроил он в три года на месте прежде бывших жениных хором по плану графа З. Г. Чернышева; дом этот принадлежал затем графу Шереметеву, в род которого он перешел в 1800 году.

Из описи церквей московских 1789 года видно, что при доме графа Разумовского находилась церковь Знамения Богородицы, и в ней приделы Сергия Чудотворца и Варлаама Хутынского, с главами и звоном. Дом графа был один из великолепных в Москве; он кишел слугами в золотых нарядных ливреях; в нем ежедневно давались праздники, стол графа был накрыт для всех, а сердечное и благородное обхождение графа привлекало и привязывало к нему всех. Под старость он являлся на свои обеды и балы в ночном колпаке и шлафроке с нашитою на нем Андреевскою звездою. В последний проезд Потемкина через Москву (1791), как говорит Васильчиков, он заехал к Разумовскому.

На другой день гетман отдал ему визит. Великолепный князь Тавриды принял его, по обыкновению, не одетый и не умытый, в шлафроке. В разговоре, между прочим, князь попросил у гостя дать в честь его бал. Разумовский согласился и на другой день созвал всю Москву и принял Потемкина, к крайней досаде последнего, в ночном колпаке и шлафроке.

Про жизнь фельдмаршала в то время ходило немало странных толков, и в Москве говорили, что он – самый худой хозяин, «да и разума уже стал не очень пылкого», управляющие обкрадывали его самым немилосердным образом.

Так, в числе странных московских происшествий в 1795 году случился следующий, почти невозможный казус: у Разумовского между четвертою и пятою ревизиями пропало ровно двадцать тысяч душ крестьян. Похищение было сделано так искусно, что найти концов не было возможности: крестьяне пропали не в одном месте, а понемногу в разных местах.

Тогда обвиняли в этой хитрой пропаже главного управителя и одну графиню, к прелестям которой граф был неравнодушен. Под конец своей жизни граф не ездил уже в Москву, а проживал в Батурине; там он заметно стал прихварывать, страдал одышкой и имел раны на ноге. Граф было собрался ехать за границу, сын его Андрей выслал ему для заграничного вояжа карету из Лондона, которая обошлась ему в 18 000 руб.; карета оказалась слишком грузною, и граф не решился в ней путешествовать. За четыре месяца до смерти он ездил в ней осматривать строящуюся церковь – это была его последняя прогулка. Кирилл Разумовский скончался 9 января 1803 года. Почти два года гетман никуда не выходил, большую часть дня дремал в креслах, спрашивал, какова погода, ругал доктора и, в пику ему, обращался за советами к разным знахаркам.

Особенным его расположением пользовалась одна старая баба, которая натирала ему ноги чесноком и коровьим пометом. Она также по утрам хватала его зубами за колени и нашептывала какие-то слова. Старый его приятель, граф И. В. Завадовский, видевши его в это время, вот что писал о нем к графу А. Г. Воронцову:

«Я расстался с ним, как с ночным картежником и с дневным биллиардщиком. Вид его поразил меня до слез.: водят под руки, голова преклонилась долу, иссох как сухарь; дух только не утратил приятной веселости».

Несмотря на удручающие недуги, старик с увлечением предавался своей страсти к постройкам. Так, в селе Яготине он выстроил церковь и перенес из Киева свой дом, выстроенный из дубовых брусьев.

А. Васильчиков говорит: семейное предание гласит, что с графа стали требовать за тот дом какую-то постойную повинность. Разгневанный Разумовский, живо помнивший прежнее свое положение в Малороссии, велел в 24 часа разобрать дом и перенести из Киева в Яготин. Дом этот состоял из главного корпуса и шести павильонов, из которых каждый равнялся большому дому. С каждой стороны дома были еще большие каменные службы. В другом своем имении, Баклаш, он выстроил дом в подражание сельских домов в окрестностях Рима. В Почепе – еще другой великолепный каменный и церковь.

Дом был построен по плану де ла Мота, с огромными залами для балов и концертов и библиотекою в 5 000 томов. Вокруг него, по красивым берегам Судогости был разведен сад в голландском вкусе. Граф жил в Батурине, в огромном деревянном доме. Последний находился на месте, которое теперь называется Городком. Предание говорит: многие постройки в Батурине, как и церковь, ему не пришлось достроить, и после его смерти все это начало разрушаться. Дом свой на Воздвиженке, как мы выше говорили, Кирилл Разумовский продал шурину своего сына Алексея, графу Шереметеву, за 400 000 руб.; дом этот ранее торговал Безбородко, но с него требовали 450 000 руб. без мебели, и дело разошлось.

К продаже этого дома склонил отца старший сын, Алексей Кириллович; дом приходился ему на часть, и для него он казался слишком велик. Шереметев купил его с частью мебели. В нем, по словам А. Васильчикова, парадная гостиная осталась в полном убранстве, из комнат же графа Кирилла Григорьевича вынесена была только подвижная мебель. Люстры, зеркала и даже в церкви утварь, ризы и проч. остались за Шереметевым. "

 

Дворец К.Разумовского на Мойке в СПб


дворец в Батурине


дворец в Почепе



Усадьба в Поливаново (под Москвой)

 

Обустроена графом была и грандиозная подмосковная Петровское -Разумовское с парком в 190 га.
"Граф Кирилл Григорьевич настолько расширил и украсил Разумовское , что оно, по словам современников, походило скорее на город, чем на дачу. Помимо прекрасного каменного дома, соединявшегося с церковью каменной галереей, здесь было построено еще около 50 домов разной величины. Огромные Петровские пруды были выкопаны работниками-малороссами. Граф жил, окруженный блестящим военным штатом: генерал- и флигель-адъютантами, ординарцами, почетными караулами, целой толпой егерей, гайдуков, гусар, скороходов, карликов и всяких других телохранителей. Огромный старинный сад Петровского шел уступами к большому озеру, живописно лежащему в отлогих зеленых берегах; длинные тенистые аллеи из столетних деревьев живо напоминают былое великолепие барского времени."


В конце жизни граф продал Московский и Петербургский дворцы, город Гадяч, потом ещё 10 000 душ.
Плюс 20 000 душ у него были украдены (см. выше). Умер он в 1803 г.

Большая часть имений перешла к старшему сыну Алексею. Всего же Кирилл оставил после себя пять сыновей и четыре дочери, привыкших к образу жизни владетельных особ. Не случайно, что для этого не хватило даже громадного состояния Разумовских.

Пётр р. 1751 ум. 1823 получил
часть Крестовского острова в СПб и усадьбу Гостилицы[1] под СПб

"— сенатор, действительный тайный советник, второй сын гетмана графа Разумовского и его супруги Екатерины Ивановны; родился в Петербурге 15-го января 1751 г. и был записан чуть не со дня рождения в военную службу, но проводил годы своего детства в доме родителей, старавшихся дать детям высшее образование, которое он и получил, под руководством Тауберта, в заведенном для него с братьями пансионе. В 1765 г. граф Петр с братьями был послан отцом в Страсбургский университет, куда и отправился с гувернером Матиньяном. Однако, сам гетман, посетив в 1766 г. Страсбург, остался недоволен, — не столько университетом, сколько городом: ему пришлись не по сердцу присутствие военной молодежи в городе, буйство и кутежи офицеров и других лиц. Он решил приискать сыновьям более скромное место пребывания за границею и отправил их в 1768 году в Англию. Прибыв в Лондон и осмотрев его, молодой граф Петр, вместе с братьями, побывал в Салисбюри, Басе, Бристоле, Оксфорде, Бирмингаме, Шеффильде, приехал в Манчестер, осматривая на пути различные фабрики и заводы, великолепные замки и сады английских лордов, а также Оксфордский университет, а затем возвратился в Петербург (в 1769 году) и поступил на военную службу. Он стал расходовать много денег, делал долги и скоро навлек этим на себя гнев отца, прекратившего всякие с ним сношения за брак его, в семидесятых годах, с вдовою Софьею Степановною Чарторижскою, урожденною Ушаковою. Граф Петр Кириллович был произведен в 1772 г. в полковники, в 1779 г. — в бригадиры, а 24-го ноября 1780 г. — в генерал-майоры. Он числился сперва в Ладожском пехотном полку, с 1780 по 1783 г. — в С.-Петербургской дивизии, а с 1784 по 1788 год — при первой дивизии. Он участвовал в Шведской войне 1789 г. и был пожалован в генерал-поручики с увольнением к статским делам, имея уже польские ордена Станислава и Белого Орла. Граф Р. очень много жил за границею с супругою, то в Италии, то в Швейцарии, то в Голландии и на юге Франции — в Монпелье. Из-за границы приходили от него беспрерывно просьбы о высылке денег, что не способствовало установлению благосклонности в сердце расчетливого графа. "Советую ему возвратиться в Москву, писал гетман к сыну Андрею, перестать вести жизнь цыганскую и поселиться в своем отечестве, между своими соотчичами, имениями и фамилиею".
По вступлении на престол Императора Павла І граф Петр Кириллович был назначен присутствующим в Сенате и вскоре после того пожалован в действительные тайные советники. Вернувшись из-за границы он с женою поселился в Петербурге, в собственном доме на углу Гагаринской пристани. Дом был наполнен ценными предметами роскоши, купленными за границею, особенно во Франции при начале революции. Скоро скончалась его супруга (в 1803 г.), а он сам, продав часть острова Крестовского, постоянно стал жить летом в Гостилицах. В 1814 г., августа 30-го, граф Петр был назначен обер-камергером к Высочайшему двору. Граф имел сановитую наружность, держал себя в обществе горделиво, не был одарен блестящими способностями, но был благодушный человек, никому во всю жизнь не сделавший зла. Он умер почти внезапно 14-го декабря 1823 г. и погребен подле жены своей в Александро-Невской лавре, на старом Лазаревом кладбище."А. А. Васильчиков. Семейство Разумовских, т. II.

[1]
"Ядром усадьбы при Кирилле Григорьевиче стал участок в виде треугольника, образованного рекой, дорогой к плотине и дорогой от парадного двора к горе Колокольне – восточной границе усадьбы. Его центральной осью стала аллея, протянувшаяся от от дороги к плотине до «минихова» пруда и большого грота около него. На плато сосредоточились дворец и «кавалерские» корпуса, Чайный домик и Эрмитаж, оранжереи и теплицы, нижний прибрежный парк с гротами, фонтанами, каскадами, мостиками, дорожками спускался по склону.
Долинный парк к началу 19 века еще не приобрёл законченного вида. В целом, Гостилицкий парк той поры сочетал в себе три приёма паркостроения – французский регулярный, английский пейзажный, итальянский с каскадами.. 4 пруда. Площадь85 га."

После смерти Петра она перешла к его брату Андрею и была немедленно продана.

Андрей р. 1752 ум. 1836. Действительный тайный советник 1 класса, светлейший князь, знаменитый дипломат, любовник двух королев и одной великой княгини. Покровитель Моцарта и Бетховена.

Постоянно нуждаясь в деньгах постепенно распродал все свои имения:
Троицкое-Лыково продал 1804, деревни в Черкизово продал 1809.потом заложил 10 000 душ на Украине.
расходы князя, постоянно живущего в Вене были действительно велики.
Он содержал лучший частный квартет, для которого Бетховеном была специально написана немалая часть произведений. Восстанавливал свой дворец в Вене, сгоревший в 1815 г. вместе с несметным количество произведений искусства. Построил за свой счёт мост через Дунай, чтобы не делать крюк...
За выскомерие и влиятельность его прозвали "эрцгерцог Андреас"

дворец Разумовского в Вене


Лев р. 1757 ум. 1818 получил Петровское-Разумовское



Буторов: "Льва Кирилловича ожидала самая блестящая карьера. Семнадцати лет от роду он ездил с посольством князя Н.В.Репнина в Константинополь. По возвращении поступил на военную службу в лейб-гвардии Семеновский полк - один из самых блестящих в столице. Юный граф имел очень привлекательную внешность, а в Петербурге в те времена было кого привлекать. Разумовский стал первым светским львом. "Лев - первое дело, мот, - и часто мне своим беспутством и неумеренными издержками немалую скуку наводил", - жаловался отец на Льва Кирилловича другому своему сыну - благоразумному Алексею, будущему князю.

Однако, Лев Кириллович был не только ловеласом, но и достаточно храбрым воином, сражался под началом самого Суворова. За турецкую кампанию он был награжден орденом Владимира 2-й степени. Нездоровье не позволило Льву Кирилловичу продолжить военную карьеру. В 1796 году он вышел в отставку, некоторое время путешествовал по Европе, а потом осел в Москве. Льва Кирилловича почитали среди образованнейших людей 18-го столетия. У него была большая библиотека, коллекция картин и скульптуры, но главное - у него в доме был один из первых в Москве зимних садов. Лишь только граф поселился в доме, купленном у Мятлевых, как тут же вся Москва стала ездить к нему в гости на всевозможные веселые маскарады, домашние спектакли и балы".

Вот как рисует облик Разумовского М.И.Пыляев в своей "Старой Москве". "Лев Кириллович был истинный тип благородного барина; наружность его была настоящего аристократа; он смотрел, мыслил, чувствовал и действовал как барин; росту он был высокого, лицо имел приятное, поступью очень строен, в обращении отличался необыкновенною вежливостью, простодушием и рыцарскою честностью. Он был самый любезный говорун и часто отпускал живое, меткое, забавное слово. Он несколько картавил, даже вечный насморк придавал речи его особенно привлекательный диапазон... Разумовского тогда в обществе называли "Le comte Leon". Многие отмечали близкую дружбу его с Николаем Михайловичем Карамзиным".



Половцов:
"

Если отец получает чин фельдмаршала, не выиграв ни одного сражения, – сын ищет участия в боях. Он начинает как адъютант Г. А. Потемкина, удачно командует егерскими частями в армии самого А. В. Суворова и получает одно за другим отличия за бои при Мячине, Сакче, за взятие Измаила и Бендер. Генерал-майор в тридцать с небольшим лет, он уходит в отставку сразу же по вступлении на престол Павла I с его новыми, прусскими порядками. Не испугавшись гнева императора, Лев Кириллович Разумовский уезжает за границу, чтобы в дальнейшем навсегда поселиться подальше от императорского дворца – в Москве. Вся его жизнь замыкается между домом на Тверской зимой и Петровско-Разумовским летом.
По словам П. А. Вяземского, «много оставил он в памяти знавших его; долго жил в допотопной или допожарной Москве, забавлял ее своими праздниками, спектаклями, концертами и балами. Человек высокообразованный, он любил книги, науки, музыку, художество… он был любезный говорун и при серьезном лице часто отпускал живое и забавное слово; несколько картавил, и даже его вечный насморк придавал речи его особенно привлекательный диапазон». Для Л. Н. Толстого он стал прообразом отца Пьера Безухова, и писатель подробно описал его московский дом."

" …Москва негодовала, и Москва мирилась. Негодовала по поводу неслыханных вольностей – брака сына бывшего гетмана с княгиней М. Г. Голицыной при живом муже княгини. К довершению скандала Голицына не только разошлась с мужем к обоюдному удовольствию, но и сохранила с ним самые добрые отношения – он продолжал бывать запросто у новой четы. Мирилась же Москва с изысканными обедами и великолепными балами в московском доме Разумовских на Тверской, где позже разместился Английский клуб, тем более со сказочными праздниками в Петровско-Разумовском. Одно дело осуждать за глаза графиню «отпущенницу», совсем другое – не попасть на ее приемы, собиравшие весь высший свет, начиная с членов царской семьи. Примирился же старик свекор с красавицей невесткой, хотя поначалу и слышать не хотел о ней, а Александр I на балу у Разумовских нарочито громко назвал ее графиней, подчеркивая свою благосклонность к совершившемуся браку. Но все-таки главным оставались деньги, которым, казалось, хозяева не знали счета. Они-то и делали свое дело. "



По упорным слухам он выиграл княгиню у мужа в карты...




Буторов: "Роман Марии Григорьевны и графа Разумовского начался около 1799 года. Развод, в те времена обязательно церковный, женщине высшего да и вообще любого общества, получить было весьма нелегко. К тому же и Голицыны резко возражали против такого попрания их семейной чести. Однако развод состоялся с обоюдного и даже дружелюбного согласия сторон. Более того, князь Голицын имел привычку обедать у своей бывшей жены в доме на Тверской, частенько появлялся с нею и в театре. Мужья меж собою дружили тоже, ну а известно, что добрые отношения всегда вызывают зависть, и поэтому сплетням не было конца. Некоторые великосветские дамы не хотели даже принимать у себя чету Разумовских . Брак официально состоялся в 1802 году.

В 1809 году император Александр I гостил в Москве. На балу у главнокомандующего графа В.П.Кочубея он подошел к прекрасной женщине, назвал ее графиней, а не княгиней и пригласил на танец. После этого уже никто не решился сказать что-нибудь в осуждение.

Как и все москвичи, чета Разумовских должна была бежать из города перед ордами Наполеона в свои тамбовские имения. Пожар в городе был очень сильный, том числе и в центральной его части, но дом Разумовских не пострадал от огня и цивилизованных французов. Мария Григорьевна, между прочим, обожала Париж... Как и ее первый супруг, Мария Григорьевна считала необходимым выразить свою любовь в чем-то материальном. Поэтому она сочетала приятное с полезным, оставляя за игорным столом на водах в Монако, в рулетку порядочную часть доходов от своих крепостных крестьян. Даже будучи дряхлой старухой, Мария Григорьевна ездила для пополнения монакской казны. Однако, всегда умела вовремя остановиться, чем приятно отличалась от своего первого супруга...
Счастливый брак Льва Кирилловича и Марии Григорьевны был, к сожалению, бездетным.."

дворец Л. Разумовского в Москве


"Московский свой дом Мария Григорьевна подарила брату Николаю Григорьевичу Вяземскому. Именно он выступал в качестве доверенного лица сестры при найме дома для Московского Английского клуба. Вероятно, дарственная эта оформлена была не сразу, так как владельцем дворца Вяземский считался с 1834 года .

Половцев: "Заставившая Москву так долго говорить о себе, хозяйка Петровско-Разумовского прожила около ста лет, но ее связь с имением прервалась со смертью в 1818 году Льва Кирилловича Разумовского . В том же году она принимает в подмосковной последних именитых гостей – короля прусского и принцев Прусского и Мекленбургского. Предполагавшийся визит Александра I не состоялся. Овдовевшая графиня расстается с огромным полтавским имением и с Петровско-Разумовским, которое продает московскому губернатору Ю. В. Долгорукову. Ее последующая жизнь связана с Петербургом. С М. Г. Разумовской встречается А. С. Пушкин. Вместе с графиней он присутствовал за несколько дней до дуэли на вечере у великой княгини Елены Павловны. На балу у Разумовской 26 января 1837 года состоялось объяснение Пушкина с секундантом Дантеса Д’Аршиаком.
Кстати, графиня до конца своих дней любила модные и, главное, очень яркие наряды. Она сама признавалась, что ездила за границу, поскольку там яркие цвета «носили пожилые дамы». Анекдотом стала ее попытка перевезти через границу триста платьев, а затем поездка восьмидесяти четырех лет от роду в Париж за туалетами для коронационных торжеств Александра II. И все это при несомненной расчетливости и умении очень аккуратно вести свои финансовые дела."

Полтавские имения это Карловка (ок. 7400 душ) коорая была продана графиней в 1849 г. (сохранила только имения в Можайском уезде).

 

Григорий. владелец Черкизова.
большую часть времени жил за границей. В 1816 окончательно покинул Россию и перешёл в протестантизм. именя его отшли братьям.


Большая биографическая энциклопедия: "— шестой сын гетмана Разумовского, родился 10-го ноября 1759 года и с раннего детства поражал окружающих странным своим нравом. Крайне нервный, сосредоточенный, упрямый и всех чуждавшийся, он был притом болезненным и слабым ребенком. С юных лет он выказывал охоту к учению и воспитывался вместе с своими братьями, тем же порядком. По окончании учения он вместе с братом Львом путешествовал также за границею. По возвращении в отечество отец вытребовал его в Малороссию, где уже совсем овладела стариком гетманом графиня С. О. Апраксина, с которою у молодого графа Григория скоро вышли неприятности; отец, и ранее любивший этого сына менее других, теперь совсем от него отвернулся; молодой человек почти все время пребывал у сестры своей Н. К. Загряжской и, по ее отзывам в 1778 году, жил скромно, проявляя наклонность к занятиям. Он был некрасив лицом, неуклюж и мал ростом. Когда в следующем, 1779 году барон Строганов был отправлен в Стокгольм с поздравлением к королю Густаву III с рождением сына, молодой Григорий Разумовский упросил отца отпустить его с бароном и предпринял долгое путешествие по Лапландии, направляясь в Стокгольм. Затем он снова поехал за границу, был в Лейдене, слушал философию и естественную историю y известного Алламана и под его руководством изучал минералогию и геологию. Он до того увлекся этими предметами, что забыл и петербургское общество, и свою семью. Отец его был им недоволен, вероятно по причине долгов, им сделанных, и приказал ему ехать к старому гувернеру Мариниану в Швейцарию и находиться под его руководством. Это продолжалось, впрочем, недолго: сумрачный мизантропизм молодого графа приводил Мариниана в отчаяние, и он уже в 1783 г. уехал из Швейцарии в Саксонию, не находя возможным жить с обидчивым питомцем, который поссорился и со знаменитым де Соссюром. Граф Андрей Разумовский уговаривал Мариниана не покидать брата и вместе с тем старался примирить последнего с отцом и писал старику восторженно об ученых занятиях его сына. Старый гетман склонился на это, назначил сыну по 5000 руб. и писал: "пусть он из себя делает ученого чеювека, а я в этом ему препятствий делать не буду. Оставляю для него дороги: военную, штатскую и придворную, яко ему не свойственные; пусть он течет путем и дорогою, которую сам избрал. Авось сие ему послужит, а может и доведет его со временем к приятной и спокойной жизни, чего ему от сердца желаю". После этого Григорий Кириллович основался в Лозанне, купил себе дом и учредил Общество любителей физических наук. Он сам еще ранее написал минералогическое путешествие из Брюсселя в Лозанну, а также брошюру по геологии Швейцарии. Оба сочинения быстро разошлись и были напечатаны вторым изданием под заглавием "Oeuvres de M. le comte Grégoire de Razoumowsky. Lausanne, chez Maures Cadet. 1784. 2 vol. Это сочинение было даже переведено на немецкий язык в Дрездене Гоппе, с примечаниями, в 1788 году. Позднее Разумовский написал другое исследование под заглавием: "Histoire naturelle de Jorat et de ses environs et celle des trois lacs de Neufchatel, Morat et Brienne, précédée d'un essai sur le climat, les productions, le commerce, les animaux de la partie du pays de Vaud ou de la Suisse Romanne, qui entre dans le plan de cet ouvrage, par le comte de Razoumowsky (Lausanne, chez Jean Maures. 1789. 2 vol). Кроме того, он напечатал статью о малороссийских конских заводах (Von der Ukrainischen Stutereien, — в книге Цейхера "Lebrbegriff von den Krankheiten der Pferde und deren Heilung von I. C. Zeihers. Berlin. 8°).

Граф состоял уже членом нескольких ученых обществ и желал быть избранным в учрежденную в 1783 г. Российскую Академию. Старик гетман писал об этом желании сына княгине Е. Р. Дашковой. Пока шла эта переписка, граф Григорий Кириллович вел в Лозанне тихую, уединенную жизнь, занимаясь сочинением и изданием минералогических исследований. В Лозанне появились тогда же во множестве эмигранты из Франции, и в числе их находилось эльзасское семейство Мальсен (Malsen, barons de Tilborch), голландского происхождения. Семья состояла из матери и дочери, за которою стал ухаживать граф Григорий Кириллович и, как говорили, даже сватался. Это дошло до Петербурга, и гетман решил вызвать своего сына в Россию в конце ноября 1788 года. Григорию Кирилловичу приходилось вернуться в отечество, где с детства он считался в военной службе и был в 1783 г. произведен уже в капитаны; граф был влюблен в девицу Мальсен и надеялся получить от отца согласие на брак с нею. Пред отъездом в Россию он издал еще новое сочинение: "Essai d'un système de transition de la nature dans le règne minéral. Lausanne"; оно было переведено на немецкий язык два раза. Прибыв в Петербург, Григорий Кириллович был произведен в 1789 г. (сентября 17-го) в бригадиры, а затем, по приказанию отца, подал в отставку, причем был уволен бригадиром же, для определения к статским делам. Вскоре после этого, 7-го января 1790 г., он был единогласно избран, по предложению кн. Дашковой, почетным членом Российской Академии, ибо приобрел себе почетную известность своею естественною историею Жора и несколькими замечательными исследованиями. Избрание это наделало много шума в Петербурге, но Разумовский весьма недолго пользовался этим почетным титулом: у него вышли недоразумения с кн. Дашковою из-за уплаты за посланные ему издания Академии. Вспыльчивый Разумовский вернул не только издания, но и диплом свой на звание почетного члена, написав не вполне вежливое письмо княгине и секретарю Академии Эйлеру, вследствие чего и состоялся, 18-го февраля 1790 г., протокол Академии о предании забвению необдуманного поступка, могущего повредить только тому, кто совершил его, и кто, без сомненья, будет более сожалеть о своем дипломе, чем почтенное собрание о подобном сочлене.

В это время пререканий с Академиею Григорий Разумовский только и думал, как бы вернуться в свою любимую Швейцарию. "Я думаю, что не Швейцария его с ума сводит, а какая-нибудь швейцарка", писал старик гетман сыну своему Андрею и указывал ему, каким путем отговаривать брата от вступления в неравный брак: "Удержать его в отечестве и трудно, кажется, и не нужно... если он женится, чего не уповаю, то сие будет с его жестоким нравом гроб всем его помышлениям, все ему омерзеет, все бросит и сам явится к своим. Действительно, граф Григорий возвратился в Швейцарию и скоро (в 1790 году) писал отцу, что намерен купить имение в тысяч сто или двести франков и затем вступить в брак с девицею Мальсен и указал при этом на пример старшего брата, только что женившегося на графине Тун, с разрешения отца. Старик гетман еще более разгневался на сына и не давал ему согласия на брак с Мальсен, тем не менее умная и образованная Генриетта Мальсен сочеталась браком с графом Григор. Кир. в Париже, куда они оба нарочно ездили. Счастье их было непродолжительно: граф Григорий в 1793 г. разошелся с женою, покинул окончательно Швейцарию и явился уже в июне месяце в Петербург с намерением водвориться совсем в России. Однако он скучал в Петербурге. "Тяжелую голову педанта променял на легкую петиметра и со всеми элеганциями ведет скуку в Петербурге", писал гетман о своем сыне. Однако, граф Григор. Кир. до 1799 года пробыл в России; прежнюю страсть его к жене заменила слепая к ней ненависть; с семьею своею он прервал всякое сношение, так что неизвестно, где он провел первые годы девятнадцатого столетия. Только в 1804 г., после смерти отца уже, гр. Григорий Кир. писал брату Андрею, что купил себе дачу в Бадене, близ Вены, а в Триесте строит великолепный дворец. В Бадене он познакомился с немкою, баронессою Терезиею Елизаветою Шенк де Кастель и, несмотря на то, что был на 30 лет старее своей супруги, в 1806 г. женился на ней в Триесте; бракосочетание было совершено православным греческим иеромонахом Викентием; поэтому сам граф считал этот второй брак единственно законным. Когда началось дело о двоеженстве его, Генриетта Мальсен поспешила в Петербург отстаивать свои права и доказывать незаконность второго брака графа Григория Разумовского. Заручившись письмами к графу Иосифу де Местру, она скоро с ним сблизилась, а затем, при его содействии, и с тою частью высшего петербургского общества, которая явно склонялась к католичеству. Кроме того, своим умом и тактом она успела пленить и остальную часть петербургского общества и даже Наталью Кирилловну Загряжскую, так что когда граф Григорий Кир. прибыл в Петербург в 1815 году, то нашел все Петербургское общество восстановленным против себя. Дело о двоеженстве графа тянулось. В Святейшем Синоде решено было рассмотрение вопроса о законности брака, совершенного только по чину римской церкви, передать на рассмотрение римско-католического митрополита Сестренцевича Богуша. По его решению первый брак графа признан был вполне правильным, совершенным по всем каноническим правилам римско-католической церкви. На этом основании Святейший Синод признал второй брак графа Разумовского незаконным, и второй его супруге запрещено носить титул и фамилию Разумовских, а на самого графа наложена церковная эпитимья. Это решение повергло в отчаяние достойную баронессу Шенк де Кастель. Надеясь слепо на покровительство Государя, она обратилась к нему с просьбою о пересмотре ее дела, и Император Александр І приказал 26-го марта 1876 года Трощинскому, министру юстиции, вновь рассмотреть дело. Генриетта Мальсен, уверенная в успешном исходе процесса, уехала из Петербурга, получив от графа Григория Разумовского денежные обязательства, которые обеспечивали ее существование. Сам граф Григорий Кирил. в это время продолжал заниматься минералогиею. Он был избран в члены комиссии, назначенной Императорским петербургским минералогическим обществом для разработки разных вопросов по народному образованию, и издал в 1816 г. новое сочинение "Coup d'oeuil géognostique sur le Nord de l'Europe en général et en Russie en particulier", St.-Petersbourg. Он жил в Петербурге в Коломне, в небольшом доме Готовцевой, а летом переезжал на p. Карповку, писал письма брату своему Льву и высказывал опасения за исход своего дела. По рассмотрении состоявшегося уже решения Трощинским оно осталось в своей силе. Тогда Разумовский обратился прямо к Государю с просьбою о заступничестве, о дозволении ему ехать за границу и о даровании его супруге заграничного паспорта, как графине Разумовской. На это именем Государя было отвечено, что Его Величество не почел возможным входить в продолжение этого дела, так как оно было решено митрополитами православным и католическим и утверждено Синодом, что решение Синода должно быть приведено в исполнение, что на отъезд графа за границу затруднений не имеется, но что баронессу Шенк де Кастель в паспорте должно прописать только под этим именем, так как она на имя графа Разумовского прав не имест. Несчастная вторая жена умерла от отчаяния в начале сентября 1818 года; сам же граф Григорий опасно занемог и едва не лишился рассудка. Впрочем, он поправился, переехал на новую квартиру (около Казанского собора), а потому исполнение синодского указа было возложено на протоиерея собора Петра Мысловского. Но граф Григ. Кир. дал отзыв, что дело подлежит пересмотру, почему митрополит Михаил Десницкий входил в сношение с князем А. Н. Голицыным и сообщил, что если в заграничном городе, где Разумовский намерен поселиться, есть православный священник, под началом которого граф согласен будет пройти эпитимью, то со своей стороны он выдаче паспорта не противится. Разумовский намеревался поселиться в Вене и на даче своей в Бадене, духовником себе избрал состоящего при венском посольстве священника, но обязывался исполнять только то, что ему по делу его Высочайше повелено будет.

Дочь его от брака с Шенк де Кастель, Елизавету, взяла на воспитание супруга графа Льва Григорьевича, Мария Григорьевна. С двумя же сыновьями граф Григорий Кир. уехал вВену, покинув навсегда родину. Он перешел с детьми в протестанство, принял австрийское подданство и жил то в Вене, то в Бадене, то в имении своем Рудолец в Моравии. Дети его были признаны в России дворянами и Разумовскими, но не графами, в Австрии же и Германии они постоянно титуловались графами. Один из них, старший, Максимилиан был женат на графиие Мариспани и умер бездетным во время похода Радецкого в Италию в 1849 г.; второй, любимец отца, Лев, был адъютантом при герцоге Саксен-Кобургском и умер в Ницце в 1868 г.; он был женат на девице Левенштейн и имел несколько человек детей. Надо заметить, что Григорий Кир. хотя в письмах и выражал нежные попечения о детях, но собственно никогда не переставал быть эгоистом и был готов овладеть всем, принадлежащим его детям, по словам графини Марии Григорьевны, чтобы только приобрести себе какую-либо минералогическую коллекцию. Живя в Австрии, он продолжал заниматься наукою и оставил после себя много неизданных сочинений. Он открыл в Силезии новый минерал, известный до сих пор ученому миру под названием "Razoumowskin". Граф был членом королевских академий: Стокгольмской, Туринской и Мюнхенской и членом минералогических обществ: Петербургского и Йенского, Императорского Московского общества естествоиспытателей, Цюрихского физического общества, Базельского физико-медицинского и Туринского агрономического. Он скончался 3-го июня н. ст. 1837 года в имении своем Рудолец. Его первая супруга Генриетта Мальсен, замечательная по уму и сердцу женщина, узнав о его болезни, приехала в Вену, желая с ним видеться, но больной ее не принял и вообразил, что она явилась с целью обобрать его детей. Она основалась в Париже, окружила себя самыми примечательными и лучшими людьми и вела деятельную и дружескую переписку с петербурскими и туринскими друзьями. Ее салон в Париже был известен всему Парижу; его посещали: Гизо, Ремюза, Кузен, Вильям, Августин Тьерри, Ройе-Коллар, Брольи, Дежерандо и т. д. Она была в дружбе с Каподистриею и как бы сестрою для Тургеневых (Николая, Александра и Сергея); на руках ее и умер Сергей Тургенев. Она также дружна была с В. А. Жуковским. Все родство Разумовских, посещавшее Париж, бывало у графини Генриетты. В конце 1827 г. графиня очень захворала. Николай Тургенев, Гизо и девица Диллон не отходили от нее. 14-го декабря 1827 г. она скончалась и была погребена в Париже рядом с Сергеем Тургеневым.

А. А. Васильчиков. Семейство Разумовских, т. II; Архив князя Разумовского, также графа А. С. Уварова; Сухомлинов, История Российской Академии, т. І; Сочинения Карамзина изд. Смирдина, ч. II, стр. 307; Masson, Mémoires secrets sur la Russie. Paris. Firmin Düot. 210; Архив Святейшего Синода, — дело графа Разумовского; Русский Архив 1875 г., т. III, стр. 314, 320 и след.; Письма A. И. Тургенева к H. И. Тургеневу.

П. М. Майков."

 

Алексей (1748-1822) - старший сын гетмана.

получил главную часть наследства- города Батурин и Почеп, и 57 000 душ. Ещё 16 000 душ он взял в приданное за женой - Варварой Шереметевой ( в дальнейшем правда супруги из-за сильного несходства характера жили раздельно)

Пыляев : " Продав старинные палаты отца, сын Разумовского, Алексей Кириллович, стал себе строить богатые деревянные палаты из дубовых брусьев, считая каменные нездоровыми, на месте пожалованного императрицею Елизаветою дяде его, графу Алексею Григорьевичу, «Горохового двора», в тогдашней шестнадцатой части города, нынешней Басманной.

Дом этот занимал целый квартал, один сад этого большого дома имел в окружности более 3 1/2 верст и занимал 43 десятины земли; теперь часть его принадлежит училищу семинарии, а в доме помещается малолетнее отделение Воспитательного дома; на всем пространстве его были устроены боскеты, цветники, всевозможные прихотливые аллеи из искусственно подстриженных деревьев; широкие дорожки в нем начинались от дома, высоко насыпанные и утрамбованные, и мало-помалу все делались уже и уже и, наконец, превращались в тропинку, которая приводила к природному озеру, или на лужайку, усеянную дикими цветами, или к холмику, покрытому непроницаемым кустарником, или вела к крутому берегу реки Яузы.
Берега этой реки не были обделаны, без всяких сходов или лестниц, овраги в саду тоже оставались дикими оврагами, и только в трудных местах кое-где были проложены мостики и сделаны тропинки. Другой берег тоже входил в состав сада и представлял такой же дикий вид с вековыми деревьями, растущими кущами.
Граф Разумовский устроил такой сад, чтобы среди шумной Белокаменной иметь такое место, которое прелестью неискусственной природы заставляло бы его забывать, что он находится в городе. В саду было четыре пруда, в которых много водилось хорошей рыбы....
Дом графа был деревянный, двухэтажный на каменном фундаменте, выстроен был полуовалом и украшен всем, что только может придумать зодчество, соединяя пышность с простотою. На этот дом, как граф признавался, он истратил более миллиона рублей.





Внутреннее его убранство отличалось пышностью, красотой и большим вкусом. Залы блистали бронзою и зеркалами, многие комнаты были обиты богатейшими гобеленами.
Картины лучших мастеров, как старых, так и новых, вместе с весьма интересными портретами, между прочими Нарышкинскими, украшали стены. Подоконники в гостиных сделаны из ляпис-лазури. Сервизы столовые и чайные были севрские и саксонские; особенно был замечателен один столовый, заказанный императрицей Екатериной в Дрездене, обвитый Георгиевскими лентами.
Дом со всем убранством, по словам иностранцев, стоил около четырех миллионов рублей. Как говорит де Местр, каталог библиотеки одних изданий XV века составлял довольно большой толстый том. Известны два каталога библиотеки этой, составленные профессором Геймом.
На земле Разумовского стояла около дома церковь Вознесения, что на Гороховом поле, считавшаяся в то время домовою. В этой церкви снаружи под карнизом были изображены св. Апостолы; храм внутри украшен был богато. Построен он был в 1793 году Разумовским. Церковь эта, по преданиям, была только возобновлена, создана же еще во времена Михаила Феодоровича. В день Вознесения здесь бывало народное гулянье, более же богатая публика в этот день гуляла в Дворцовом саду.
Граф А. К. Разумовский, как говорят его современники, был «гордыни непомерной». Высокомерие его породило в Москве слух, будто он считал себя царской крови. Этого слуха, впрочем, и сам граф не отвергал, а вдобавок рассказывал какую-то невероятную нелепицу. Гордый со всеми, граф был суров и в кругу своего семейства. Разумовский был масоном и принадлежал к ложе Capitulum Petropolitanum; занимаясь масонством и ботаникой, он жил очень уединенно в Москве, прячась от общества в своем глухом саду, или, как говорит Вигель, «среди царской роскоши со своими растениями».
Граф был женат на графине Варваре Петровне Шереметевой; он служил при дворе сперва камер-юнкером, потом камергером, затем в 1778 году вышел в отставку, жил в Москве и занимался отделкою дома в выделенном ему отцом селе Горенках. В 1784 году он разошелся с женою; простая, бесхарактерная и кое-как воспитанная, графиня Варвара Петровна давно уже надоела вспыльчивому вольтерьянцу-мужу своею набожностью, суеверием и совершенною беспомощностью.
После рождения младшего сына своего, Кирилла, графиня должна была покинуть детей и выехать из дома Разумовского. Графиня очень боялась мужа и с разбитым сердцем оставила нежно любимых детей.
По словам А. Васильчикова, графиня купила себе в Москве, на углу Маросейки и Лубянской площади, место и выстроила там дом по образцу флигеля, существовавшего при доме ее свекра. После изгнания жены граф удалился от света и стал редко видеться не только со знакомыми, но даже с самыми близкими родственниками.

В 1807 году Разумовский был назначен попечителем Московского университета и его округа. По получении места одной из главных забот его было переведение университета в более пространное и удобное помещение....

В 1809 году Александр I посетил Москву и подробно осмотрел университет. Посещение императором университета и выгодное впечатление, произведенное на государя Разумовским, обратило на него высочайшее внимание. Гордый, угрюмый, желчный и раздражительный у себя в кабинете, Разумовский при случае умел блеснуть в обществе. Его несомненные познания, утонченная светскость показались императору достаточными для того, чтобы сделать его достойным преемником старого Завадовского. Вигель говорит:

«Может быть, Линней и был бы хорошим министром просвещения, но между ученым и только что любителем науки – великая разница».

Воспитанный за границей и начиненный французской литературой, он считал себя русским Монморанси. Он никакой памяти по себе не оставил в Министерстве. Заслугой на министерском поприще Разумовского было основание Царскосельского лицея, на экзамене которого впервые раздались публично стихи Пушкина. Существует известие, что после этого экзамена у Разумовского был торжественный обед, на который был приглашен и отец поэта. Обращаясь к отцу Пушкина, Разумовский сказал ему:

– Я бы желал, однако ж, образовать сына вашего в прозе.

– Оставьте его поэтом! – пророчески и с необыкновенным жаром возразил Державин77.

При Разумовском надзор за типографиями, книгопродавцами, журналами, книгами и газетами был крайне строг, и ему между тогдашних невинных литературных произведений стали представляться мысли, никогда не приходившие на ум писателям. Строгости эти дошли до того, что он вместе с министром полиции, Вязмитиновым, нашел неприличными суждения журналов о театрах и актерах, так как первые – Императорские, а вторые находятся на царской службе, и, безусловно, запретил критические статьи об игре актеров и рецензии о самих пьесах…

В 1816 году Разумовский вышел в отставку и переехал в Москву....
В 1818 году весь двор посетил графа в роскошных его хоромах на Гороховом поле и осматривал его ботанические сокровища. В Отечественную войну, в бытность французов в Москве, его дом нисколько не пострадал; в нем жил Мюрат, и строгий караул охранял все диковинки этого барского жилья.
Граф тяготился своими пышными палатами, требующими большого ремонта, и он два раза просил императора купить его в казну. Цену он за него назначал 850 000 руб, из которых только 50 000 руб. желал получить наличными деньгами, остальные же 800 000 руб. просил засчитать за долги, состоящие за ним в разных казенных местах. Хотя дом лично был известен императору, но покупка его в казну тогда не состоялась. Граф в марте 1822 года внезапно и серьезно заболел в своем имении Почепе и 5 апреля скончался; старый вольтерьянец перед смертью покаялся и прильнул устами к поданному ему дочерью Распятию.
Характер графа в последние годы был невыносимым. Все его боялись, весь дом дрожал при вспышках его гнева. С крестьянами своими он был суров; каждую его прихоть приходилось исполнять немедленно и во что бы то ни стало. Так, весною граф из Почепа вдруг всем домом поднялся в Баклан, чтобы там слушать соловьев. Это было во время разлития рек, и несколько тысяч крестьян строили дамбы и насыпи для его проезда. С детьми своими граф не ладил; "


На 200 десятин раскинался парк в подмосковном имении графа Горенки.
Пыляев: " Граф был большой любитель растений, и лучшие тогдашние европейские садовники были им выписаны для этого сада и для его имения, села Горенки, в оранжереях которого были собраны редчайшие ботанические коллекции. Известные ботаники Таушер, Лондес, Гельм изъездили Сибирь, Урал и Кавказ для пополнения этих богатейших собраний. Садовник графа, известный Шпренгель, развел Петербургский ботанический сад.
В оранжереях графа было более 500 огромных померанцев; оранжереи эти тянулись на версту, а сад был расположен на двух верстах. В теплицах графа были выращены до тех пор неизвестные растения из породы вискустов, названные в честь графа Rasoumoskia, и другой новый вид – Personaterhi, названный Rasoumovia. "

дворец в Горенках


фотогалерея на нашем форуме
http://forum.arimoya.info/threads/Шум-ветра-шелк-листвы-Усадьба-Горенки.1871/

Ещё один громадный парк был заложен в подмосковном Поречье .


Расходы графа явно превышали его громадные доходы.
Сразу после кончины (а частью ещё до неё) значительную часть имений пришлось распродать. По дешёвке были проданы и Горенки. Батурин был взят в казну за долги.

 

Наследники Алексея Кирилловича.

А.К. Разумовский имел двух сыновей, двух дочерей от жены и 10 незаконорожденых детей от сожительницы Марии Соболевской. Они получили фамилию Перовские, и. естественно, был не плохо обеспечены. Позднее троим из них был пожалован графский титул: одному министру и двум генерал-губернаторам. Один был известен как писатель Антоний Погорельский. (террористка Перовская тоже из этого рода).

Из двоих законных сыновей графа один Кирилл был душевнобольной и умер под опекой (содержался в монастыре).
Второй - Пётр - последний граф Разумовский (признанный в России), был убеждённый мот и авантюрист.

версия его похождений (может слегка белетризованная) в статье "Рок рода Разумовских":

"В 1786 году императрица Екатерина произвела Алексея Разумовского в тайные советники и назначила сенатором. В Санкт-Петербург граф переехал вместе с сыновьями, но их жизнью он совершенно не интересовался. За что и поплатился.

Первым преподнес ему сюрприз Петр. Мальчик, воспитанный как француз, бегло говоривший на нескольких иностранных языках, охотно изучавший физику и математику, историю и философию, в 12 лет неожиданно сбежал из дома. Отыскали его в семье разносчика, где он "трудом добывал себе скудное пропитание". Петра примерно наказали, отмыли и водворили в классы. Но спустя короткое время он снова сбежал. На этот раз его нашли в хибарке бедного работяги. Было еще несколько побегов, но все они заканчивались одним и тем же - отловом беглеца и возвращением его в роскошный отцовский дворец.

В 1789 году, по достижении четырнадцати лет, Петр исчез на два года. Алексею Кирилловичу доносили о том, что сына видели на ярмарках в разных городах. Одно время он кочевал с цыганским табором, занимаясь конокрадством, затем связался с шайкой воров.

Алексей Кириллович решительно вычеркнул сына из своей жизни.Но у деда Кирилла Григорьевича болела душа о непутевом внуке. К тому же он считал, что быль молодцу не в укор.

Используя свои связи, дед отыскал внука, и после крупного разговора тот приступил к службе в Измайловском полку. Год Петр тянул военную лямку в Петербурге, а потом сорвался: закутил, стал швырять деньгами, играть в карты. Страсть к игре перешла к нему по наследству от деда, которого называли "ночным картежником и дневным бильярдистом".

Остановить Петра было некому. Отец с ним не общался, а Кирилл Григорьевич, проживавший в Москве, о загулах внука ничего не знал. Задолжав крупную сумму, Петр не стал обращаться за помощью к деду. Предпочел бежать за границу.

В Вене под чужой фамилией он устроился конюхом... к своему родному дядьке - Александру Кирилловичу Разумовскому, российскому посланнику в Австрии. Но долго у родственника он не задержался. Принялся бродяжничать по Европе. Время от времени он принимался за работу - ухаживал за лошадьми, выращивал пшеницу и овощи, а в Париже устроился сторожем в "веселый" (читай - публичный) дом.
В 1795 году Петр, которому надоело скитаться по Европе, вернулся в Россию. Постаревший дед, все еще надеясь, что Петруша образумится, обратился к императрице с просьбой назначить внука к нему в штат генерал-майором. Та издала нужный рескрипт. Но Петр в Москве, где проживал Кирилл Григорьевич, так и не появился.

Поселился он в Бессарабии, где стал предводителем шайки ловких мошенников. Разъезжая по южным ярмаркам, они продавали фальшивые виды на жительство и поддельные ассигнации, проворачивали различные аферы, да так удачно, что в течение пяти лет они действовали совершенно безнаказанно. В 1799 году граф-аферист не веривший ни в Бога, ни в черта, неожиданно подался в религию: связался со старообрядцами, проживавшими на севере. И стал самым ярым поборником самосожжения, проповедуя идею очищения через огонь. Был ли он готов сам сгореть заживо - осталось неизвестным. Власти, обеспокоенные деятельностью самосожженцев, послали в раскольничий скит воинскую команду, которая всех повязала.

Невзирая на заслуги деда, Петра Разумовского сослали на покаяние в Соловецкий монастырь, служивший тюрьмой для еретиков, раскольников, вольнодумцев и разного рода государственных преступников. Здесь Петру довелось испытать и холод и голод. Только в 1806 году - "по принесении полного раскаяния" - Петр Алексеевич вышел на свободу. А чтобы в дальнейшем он дурью не мучился, император отправил его к герцогу Ришелье в Одессу чиновником по особым поручениям. Получив наследство, оставленное ему дедом (тот скончался в 1803 году), Разумовский отбыл на юг.

Но вернусь к Петру Разумовскому. Герцог Ришелье приветливо встретил опального камергера. Ему наверняка было известно бурное прошлое Разумовского. Чтобы оно не помешало Петру Кирилловичу начать новую жизнь, было объявлено, что тот вернулся в Россию "после долгого заграничного путешествия с целью поступить на государственную службу".

Какое-то время Разумовский помогал герцогу в закладке Дюковского парка, выписывая деревья из-за границы, из Тульчина и из знаменитого Софийского сада в Умани, но более для него работы не нашлось.

Тогда, купив на Молдаванке, в районе Водяной балки (оврага), огромный участок земли, Разумовский принялся его благоустраивать. По обе стороны балки возвел дворцы, похожие на итальянские виллы, а склоны балки превратил в прекрасный парк с перепутанными аллеями, беседками и павильонами. Под дворцами были устроены глубокие подземелья, а из них - несколько подземных ходов. По одному из них можно было пройти из одного дворца в другой; остальные вели в лабиринты заброшенных одесских каменоломен.

Украсив свои дворцы картинами и скульптурами, собрав огромную библиотеку, граф зажил в имении в окружении многочисленной челяди и любовниц, которые его нещадно обворовывали. Общался он только с герцогом Ришелье. А когда тот в 1814 году уехал во Францию, Разумовский и вовсе прекратил выходить за пределы своей усадьбы. Со временем он сократил общение с челядью и дамами сердца. В одном из дворцов он приказал сделать две стеклянные стены, за которыми устроили огромные вольеры для экзотических птиц. Временами, не желая никого видеть, Петр Кириллович отправлялся жить в подземелья. Здесь находилась его любимая комната, убранная с "азиатской" роскошью, куда слугам и любовницам под страхом смерти вход был запрещен. В определенном месте граф оставлял записки для слуг, которые доставляли сюда все потребное. Так он прожил 21 год. 18 июля 1835 года граф Петр Кириллович Разумовский скончался, выпустив перед смертью на свободу своих любимых птиц.

Одесситы, пришедшие проститься с покойным, отмечали, что гроб был покрыт "непроницаемой кисеей". Питерская и московская знать какое-то время судачила по поводу этой смерти. Одни уверяли, что в графские подземелья пробрались разбойники, которые ограбили и убили графа, изуродовав его лицо. Другие были уверены, что непутевый Разумовский в очередной раз выкинул коленце: выдав чье-то тело за свое, сам бежал в Турцию со всеми богатствами, оставив заимодавцев с носом. Дамы постарше, вспоминая родителей графа, его дедов и бабок, не могли поверить, что наследник богатейших состояний империи помер, как последний никому не нужный бродяга..."

Таисия Белоусова РОК РОДА РАЗУМОВСКИХ.

Жил граф постепенно распродавая имения (в 1828 был продан и московский дворец), но тем не менее оставил огромные долги, на уплату которых , видимо и пошла остальная часть имущества.


Алексей Кириллович , видимо, предвидел такой итог, и поэтому немалую часть стояния оставил и дочерям.

старшая Варвара - княгиня Репнина-Волконская получила город Почеп и 17 000 душ (её муж имел только 1680 душ)

Она дожила до 1864 г. и по семейной традиции ещё при жизни распродала большую часть имений (включая Почеп)

Из Вики:

"В 1802 в Батуринском дворце графа Кирилла Григорьевича Разумовского была сыграна свадьба Варвары Алексеевны с князем Волконским. Молодые сначала жили в Москве, затем переселились в Санкт-Петербург, где княгиня Варвара Алексеевна сблизилась с императрицей Елизаветой Алексеевной и великой княгиней Марией Павловной.

После начала войны с Францией в 1805 году князь Репнин отправился в армию, а страстно любившая мужа княгиня последовала за ним, оставив детей на попечении тётки — княгини Александры Николаевны Волконской. В ходе битвы под Аустерлицем, командуя эскадроном, князь Репнин произвёл знаменитую атаку, описанную в романе «Война и мир», после которой от эскадрона осталось всего 18 человек, а сам князь, контуженый и раненый в грудь, попал в плен.

Варвара Алексеевна проникла во французский лагерь и ухаживала за раненым супругом и несколькими другими русскими, сопровождая его до самого освобождения из плена. Известие о том, что за раненым русским офицером ухаживает его жена, дошло до Наполеона, он встретился с князем Репниным, и позднее именно его уполномочил передать Александру I предложение о мирных переговорах.

После возвращения в Санкт-Петербург чета отправилась в Испанию, куда была направлен послом Николай Григорьевич, однако начавшаяся там война вынудила их остановиться в Парижt. А вскоре после возвращению в Россию началась Отечественная война 1812 года. И вновь Варвара Алексеевна была рядом с мужем. В 1813 году князь командовал арьергардом армии Витгеншейна, а княгиня ухаживала за русскими ранеными. После назначения супруга генерал-губернатором Саксонии, она оказывала помощь нуждающимся в Дрездене, о чём ещё долго помнило местное население.

В 1814 году вместе с мужем она присутствовала на Венском конгрессе, где участвовала в различных праздненствах, так она участвовала в русской кадрили, устроенной великой княжной Екатериной Павловной на балу, данном императору Александру I российским представителем на конгрессе Алексеем Кирилловичем Разумовском. Позднее Изабе нарисовал портрет княгини в русском платье, в котором она танцевала.

В 1815 году Репнин-Волконская возвратилась в Санкт-Петербург, где занялась обустройством Патриотического Института и Дома Трудолюбия (позднее Елизаветинский институт), создававшегося под руководством императрицы Елизаветы Павловны для оказания помощи осиротевшим после войны семьям.

После назначения мужа генерал-губернатором Малороссии они перехали в Полтаву. Варвара Алексеевна учредила больницы, приюты, но основное внимание уделяла созданию Полтавского института благородных девиц, на который потратила значительные средства, изрядно растратив своё состояние. Во время голода на Украине она заботилась о голодающих, не считаясь с расходами.

В 1834 году её муж был назначен членом Государственного Совета, супруги вновь перехали в Санкт-Петербург. Вскоре на князя подан был императору донос. Дело шло о пропаже значительной суммы денег, назначенных на Полтавский институт, именно на то заведение, на которое Репнины положили значительную часть своего состояния. Началось следствие. Оскорбленный князь вышел в отставку и уехал со всем семейством за границу. Там они пробыли более четырёх лет, преимущественно в Риме и Швейцарии.

По возвращении в 1842 году в Россию чета поселилась в Яготине, где князь Николай Григорьевич и скончался. В конце 1840-х годов Варвара Алексеевна переехала в Одессу, а в 1856 году в Москву. В возрасте восьмидесяти лет она была слаба, немощна, но тверда духом и рассудком. Дела её были в крайне плачевном виде, от некогда значительного состояния оставались только незначительные суммы, но она продолжала оказывать помощь бедным.

Жила в своём доме на Садовой, где и скончалась 9 октября 1864 году в возрасте 93 лет. Её тело было перевезено на Украину и похоронено рядом с мужем в храме Троицкого Густынного монастыря.".

младшая Екатерина принесла своему мужу - графу Уварову 11 000 душ (включая резиденцию в Поречье - ставшую крупным научным и культурным центром)



Стеклянный бельведер был возведён над музейным залом
Сохранились там и ботанические традиции Разумовских : была выстроена гигантская оранжерея. Тюрмером в конце 19 в. посажен по последнему слову науки лес в 3000 га.

Учёные традиции продолжали и наследники.

 

Век золотой Екатерины...

Действительно количество богатых людей в России в это время резко возрастает. Правительство с охотой распределяло богатства среди вельмож, полагая (не без основания), что это лучший способ украсить страну : постройками, праздниками, благотворительными и учебными заведениями , придать блеск двору.

Вот как выглядели при Екатерине ранее сложившиеся состояния:

граф Шереметев 140-160 000 душ, доход 632 000 рублей
гр. К.Г. Разумовский до 120 000 душ, 3 города
А.С. Строганов 46 000 душ, 4 завода
Н.Н. Демидов 23 000 душ, 8 заводов, доход 596 000 рублей
супруги Барятинские до 35 000 душ
Д.Л. Нарышкин 25 000 душ
братья Воронцовы 25 000 душ

Накопили это время значительные богатства и некоторые другие старинные семейства

 

Например, графы Мусины -Пушкины , начавшие стремительно богатеть при Петре и сосланные при Анне, вновь вошли в число очень богатых родов. Валентин Платонович (1735-1804), генерал-фельдмаршал оставил после себя 20 000 душ . Его сын Василий (1775-1836) женился на последней наследнице Брюсов , получил в приданное ещё 14 000 душ и стал именоваться Мусиным-Пушкиным-Брюсом.
Пыляев: " всеми имениями графини управлял муж ее, и, как видно из записки, поданной им императору Александру в 1801 году, поправляя имение жены, он пробовал закладывать свои, чтоб поддерживать дома, заводы и фабрики, принадлежавшие ей. На поддержку всего этого он издержал более полумиллиона, продав свой дом за 370 000 рублей и более 2000 своих крестьян.
Граф был богат и сам; он имел более 20 тысяч душ крестьян и за женой взял еще 14 тысяч. Он жил очень расточительно. Болотов говорит, «что он был во всех щегольствах и во всем луксусе первый во всей Москве»."


Но супруги детей не имели и вскоре разошлись.

В.В. Мусин-Пушкин. обер-шенк, великий мастер ложи Астрея , страстный театрал и покровитель искусств.

Своё состояние он завещал своей многолетней сожительнице актрисе Семёновой - матери трёх его дочерей (одна из которых стала княгиней Гагариной).
Естественно , завещание было оспорено и имущество разделено.
9200 душ получила племянница графа Наталья Павловна Щербатова (в замуж. графиня Зубова).
Графиня же Брюс завещала своё состояние собственным незаконным сыновьям от итальянского графа Гритти.

 

Видимо, весьма значительно было состояние князей Куракиных, размеры которого мне так и не удалось установить.
В 1755 г.кн. Борис Куракин наследник весьма знатного рода владел 9230 душами.
Благососточние его наследников очевидно существенно возросло, примером чего может служить грандиозная усадьба кн. А.Б. Куракина



Надеждино :

"Дворец возводился в течение 8 лет, и после окончания строительства о нем заговорили в губернии. Он представлял собой грандиозное трех этажное строение, выполненное в духе классицизма и насчитывавшее до 80 комнат, окруженное каменной оградой и двумя полукруглыми флигелями. К торцам флигелей были пристроены прямоугольные корпуса, образовывая две «подковы», которые составляли парадный двор с воротами-въездами с восточной и западной стороны. Главный въезд располагался на восточной границе, и от ворот к дворцу вела широкая аллея.

О внутреннем убранстве дворца можно судить лишь по воспоминаниям и немногим фотографиям. В Надеждино было множество кабинетов, спальных комнат и просторных гостиных с белой мебелью и зеркалами, обставленных изделиями из бронзы, французского фарфора, богемского стекла и мрамора. А также музыкальный зал и столовая с хорами (у Куракина были свои певцы, два оркестра, театральная и балетная труппы и сонм живописцев, набранных из талантливых крепостных). В штате числились и приглашенные художники, музыканты, литераторы. ​

Особенно славилось Надеждино своей художественной галереей, в которой было богатое собрание гобеленов, гравюр, скульптур, ваз, картин русских и западных мастеров, портретов исторических лиц и других произведений искусства.(ок. 200 полотен -О.) Украшением дома являлась уникальная библиотека. ​

​

Выполненный в духе классицизма дворец являлся одним из ярчайших памятников отечественого зодчества​

​

Дворец был хорошо виден с самых отдаленных равнин. К реке вели крутые спуски-серпантины, а с северной стороны от дворца простирался огромный английский парк. (в 100 га -О.) ​

​

​

Князь Куракин не зря слыл в округе известным чудаком. Всем аллеям, дорожкам, беседкам и павильонам он дал загадочные названия. В его парке были аллеи «Истинного разумения» и «Воспоминания прошедших утех», беседка «Катюши» и павильон «Вместилище чувствий вечных».​

Будучи очень богатым и тщеславным человеком, Куракин не смирился со своим изгнанием и заточением в провинции и превратил свой дворец в место увеселения местной аристократии. Помещики и знатные горожане из Саратовской и Пензенской губерний подолгу жили в Надеждино (многочисленных гостей обслуживали около 300 слуг), и рассказы об их развлечениях и забавах – пышных балах, карнавалах, театрализованных представлениях, прогулках, катаниях на лодках и санях – надолго пережили самого «бриллиантового князя». " (по Смольянинову)

"Еще в историческом своднике XVIII века жизнь и быт Куракина в первые годы возникновения усадьбы описаны более, чем подробно. В имении было более трехсот дворовых, не считая нескольких десятков нанятых иностранцев, в основном французов, служивших у князя секретарями, библиотекарями, лекарями, поварами, музыкантами, садовниками и так далее. До тридцати казаков, одетых в красные кафтаны, сопровождали князя всюду в поездках. Их иногда сменяли огромные лейб-гренадеры, а на козлах и на запятках восседали гайдуки – выездные лакеи.
Был в Надеждино заслуженный, награжденный орденами и крестами майор, в обязанность которого входило держать трость князя, когда он молился в своей домовой церкви, и предшествовать ему в парадных выходах к гостям в роли церемониймейстера.
Иногда гости выходили через южный портал замка, проходя сквозь стройные колонны с пышными капителями по гранитной лестнице, сразу от которой свои воды медленно катила река Сердоба.


Здесь у красивой пристани для гостей всегда стояли лодки или челноки, покрытые дорогими персидскими и турецкими коврами. Величественный и торжественный вид дворца поражал даже столичных гостей.
Автором такого пышного проекта, поражающего своим художественным совершенством и оригинальностью композиции, является знаменитый русский архитектор Алоизия Руски.


Дворец был окаймлен прекрасным фруктовым садом и английским парком, прочищенным на восьмидесяти десятинах старого леса.
От дворца, пройдя широкий двор сквозь северные ворота, по прямой широкой аллее можно было попасть в огромный парк, в котором не видно голубого неба – всё зелень и тень.


Сначала аллея приводила к небольшой круглой лужайке, где стоял затейливый деревянный домик, построенный наподобие малого Трианона, знаменитой виллы французской королевы Марии Антуанетты. Сюда любил приходить князь и в тиши окружающего леса предаваться грёзам или вспоминать минувшее. Иногда на поляне устраивались пышные празднества Тогда задумчивый парк оглушался звуками оркестра, шумом, весельем и голосами множества веселившихся гостей.


От летнего домика, окружённого цветниками, во все стороны широким веером расходись семь тенистых просек, разрезавших парк подобно лучам солнца.



Просеки были достаточно широкими. Они тянулись будто тоннели, проложенные в массе зелени, открывая в дали разнообразные картины: различные статуи, фасад дома, красивый сельский вид, голубую даль неба, поля. Что и говорить: князь был истинным любителем природы!
Расположение парка и разбивка просек повторяли в миниатюре виденные князем великолепные парки во владениях коронованных особ, которым он подражал даже в мелочах. В парке Куракина каждая просека, каждая аллея имели свое название. Это была дань духу времени. Аллея царевича Павла, Нелидовская (в честь фаворитки Павла), Марии-Антуанетты, в конце которой стоял памятник ей же, аллея «приятного наслаждения», «скорого достижения», «весёлой мысли», «спокойствия душевного», «милой тени» и так далее. Соответствующие названия были обозначены на жестяной дощечке, прибитой в начале на точёном столбике.
По всему парку – небольшие беседки, на аллеях – бюсты, статуи и фонтаны. Для пиров и банкетов был построен павильон, названный «Вместилище чувствий вечных». Также при парке был зверинец, где содержались животные местных пород."

 

Юсуповы

Князья Юсуповы - выходцы из ордынской аристократии (рода Мангыт), приняли крещение только в 17 веке.
Разумное хозяйствование привело к постоянному росту богатств этого семейства.
В 1755 г. кн. Борис Юсупов владел 4891 душой и "черкес 632 двора" (черкесы это украинцы, на которых крепостное право ещё на распространялось)
В конце 18 в. его сын Николай Борисовач имел уже 20 000 душ


Его финансовые возможности увеличивало и состояние жены - Татья Васильевны Потёмкиной (ок. 15 000 душ), хотя наследником этих имений стали её дети от первого брака.

Пыляев: " Николай Борисович, как мы уже выше сказали, был один из самых известных вельмож, когда-либо живших в Москве. При нем его подмосковное имение, село Архангельское, обогатилось всевозможными художественными вещами.

Им был разбит там большой сад с фонтанами и огромными оранжереями, вмещавшими более двух тысяч померанцевых деревьев.

Одно из таких дерев было им куплено у Разумовского за 3 000 рублей; подобного ему не было в России, и только два таких, находившихся в Версальской оранжерее, были ему под пару. По преданию, этому дереву было уже тогда 400 лет.

Село Архангельское, Уполозы тоже, расположено на высоком берегу реки Москвы. Архангельское было родовой вотчиной князя Дмитрия Михайловича Голицына, одного из образованных людей Петровского времени.

При императрице Анне Иоанновне князь был сослан в Шлиссельбург, где и умер. Во время опалы князь жил в этом имении; здесь у него, по словам И. Е. Забелина, была собрана изящная библиотека и музей, которые своим богатством уступали в то время только библиотеке и музею графа Брюса. Большая часть рукописей из Архангельского перешла потом в собрание графа Толстого и затем принадлежала Императорской Публичной библиотеке; но лучшие были расхищены при описи имения – ими попользовался, как говорит Татищев, даже герцог курляндский Бирон.

Во времена Голицыных Архангельское напоминало старинное деревенское житье бояр по незатейливости и простоте. Двор князя состоял из трех небольших светлиц, собственно восьмиаршинных изб, соединенных сенями. Внутреннее убранство их было просто. В передних углах – иконы, у стены – лавки, печки из желтых изразцов; в одной светлице было два окна, в другой четыре, в третьей пять; в окнах стекла были еще по-старинному в свинцовых переплетах или рамах; столы дубовые, четыре кожаных стула, еловая кровать с периною и подушкою, в пестрядинных и выбойчатых наволоках и т. п.

При светлицах была баня, а на дворе, огороженном решетчатым забором, разные службы – поварня, погреб, ледники, амбары и пр. Невдалеке от дома стояла каменная церковь во имя Архангела Михаила, основанная отцом князя, боярином Михаилом Андреевичем Голицыным. Но что не соответствовало незатейливому простому боярскому быту тогда здесь – это две оранжереи, весьма необыкновенные по тому времени; здесь зимовали заморские деревья: лаврус, нукс малабарика, миртус, купресус и другие.

Против оранжерей был расположен сад длиною 61 саж, шириною 52 саж, в нем были посажены: самбукус, каштаны, шелковицы, серенгии (2 шт.), грецких орехов 14, божие деревья, маленькая лилия и т. п.; на грядах росли: гвоздика, катезер, лихнис халцедоника, касатики (iris) синие и желтые, калуфер, исоп и пр.

Против хором был заведен сад в длину на 190 саж, в ширину на 150 саж, с прешпективными дорогами, по которым были посажены клены и липы штамбовые. Последний из Голицыных, который владел Архангельским, был Николай Александрович, женатый на М. А. Олсуфьевой. Эта Голицына и продала Архангельское за 100 000 рублей князю Юсупову.

По покупке имения князь вырубил много лесу и принялся за капитальную стройку усадьбы. Дом был выведен в прекрасном итальянском вкусе, соединен колоннадами, с двумя павильонами, в которых, как и в семнадцати комнатах дома было расположено 236 картин, состоявших из оригиналов: Веласкеза, Рафаэля Менгса, Перуджини, Давида, Риччи, Гвидо Рени, Тиеполо и других. Особенное внимание из этих картин заслуживала картина Дойяна – «Триумф Метелла»; из мраморов Архангельского замечательна группа Кановы «Амур и Психея» и резца Козловского прекрасная статуя «Купидон», к несчастию, поврежденная при перевозке в 1812 году. Картинную галерею Юсупов собирал тридцать лет.

Но лучшая красота Архангельского – это домашний театр, построенный по рисунку знаменитого Гонзаго, для 400 зрителей; двенадцать перемен декораций этого театра были писаны кистью того же Гонзаго. У Юсупова был еще другой театр в Москве, на Большой Никитской улице, который прежде принадлежал Позднякову и на котором давались французские представления во время пребывания французов в Москве в 1812 году.

Библиотека Юсупова состояла более чем из 30 000 томов, в числе которых были редчайшие эльзевиры и Библия, отпечатанная в 1462 году. В саду был еще дом, называемый «Каприз». Рассказывали по поводу постройки этого дома, что, когда еще Архангельское принадлежало Голицыным, муж и жена поссорились, княгиня не захотела жить в одном доме с мужем и велела выстроить для себя особый дом, который и назвала «Капризом». Особенность этого дома была та, что он стоял на небольшой возвышенности, но для входа в него нет крылец со ступенями, а только отлогая дорожка, идущая покатостью к самому порогу дверей.

Князь Юсупов очень любил старые бронзы, мраморы и всякие дорогие вещи; он в свое время собирал их такое количество, что другого такого богатого собрания редких античных вещей трудно было найти в России: по его милости разбогатели в Москве менялы и старьевщики Шухов, Лухманов и Волков. Князь Николай Борисович, по своему времени, получил блестящее образование – он в царствование Екатерины был посланником в Турине. В университете этого города князь получил свое образование и был товарищем Альфиери.

Император Павел при своем короновании пожаловал ему звезду Андрея Первозванного. При Александре I он был долго министром уделов, при императоре Николае – начальником Кремлевской экспедиции, и под его ведением перестраивался Малый Николаевский кремлевский дворец.

Он имел все российские ордена, портрет государя, алмазный шифр, и когда уже нечем было его более наградить, то ему была пожалована одна жемчужная эполета.

Князь Юсупов был очень богат, любил роскошь, умел блеснуть, когда нужно, и будучи очень даже щедр, был иногда и очень расчетлив; графиня Разумовская в одном письме к мужу описывает праздник в Архангельском у Юсупова, данный императору Александру I и королю Прусскому Фридриху-Вильгельму III.

«Вечер был превосходный, но праздник – самый плачевный. Все рассказывать было бы слишком долго, но вот тебе одна подробность, по которой можешь судить об остальном. Вообрази, после закуски поехали кататься по ужасным дорогам и сырым некрасивым местам. После получасовой прогулки подъезжаем к театру. Все ожидают сюрприза, и точно – сюрприз был полный, переменили три раза декорации, и весь спектакль готов. Все закусили себе губы, начиная с государя. В продолжение всего вечера была страшная неурядица. Августейшие гости не знали решительно, что им было делать и куда деваться. Хорошее понятие будет иметь король Прусский о московских вельможах. Скаредность во всем была невообразимая».

Все Юсуповы не отличались расточительностью и старались более собирать богатства. Так, выдавая невест из своего рода, Юсуповы не давали много в приданое.

По завещанию, например, княгини Анны Никитичны, умершей в 1735 году, дочери ее к выдаче назначено было в год только 300 руб., из хозяйственных статей: 100 ведер вина, 9 быков и 60 баранов. При выдаче замуж княжны Евдокии Борисовны за герцога курляндского Петра Бирона дано было в приданое только 15 000 руб. с обязательством со стороны отца невесты снабдить будущую герцогиню алмазным убором и другими снарядами с означением цены каждой вещи. Княжна-невеста была ослепительной красоты и прожила в замужестве за Бироном недолго.

После смерти ее Бирон прислал на память Юсупову ее парадную постель и всю мебель из ее спальни; обивка мебели была голубая атласная с серебром.

Интересен также свадебный договор князя Дмитрия Борисовича Юсупова с окольничим Актинфовым, который обязался в случае, если не выдаст за князя свою дочь к назначенному сроку, уплатить ему 4 000 руб. неустойки – сумма весьма значительная для половины XVII столетия.

Село Архангельское не раз было удостоено приездом высочайших особ; императрица Мария Феодоровна гостила по нескольку дней, и в саду есть памятники из мрамора с надписями, когда и кто из высочайших особ там бывал. Очень понятно, что, принимая царственных особ, Юсупов давал и праздники великолепные.

Последний из таких праздников дан был Юсуповым императору Николаю после его коронования. Здесь были почти все иностранные послы, и все удивлялись роскоши этого барского имения. Праздник вышел самый роскошный и великолепный.

В этот день в Архангельском был обед, спектакль и бал с иллюминацией всего сада и фейерверком.

Князь Николай Борисович был другом Вольтера и живал у него в Фернейском замке; в молодости своей он много путешествовал и был принят у всех тогдашних властителей Европы. Юсупов видел в полном блеске двор Людовика XVI и его жены Марии-Антуанетты; Юсупов не раз был в Берлине у старого короля Фридриха Великого, представлялся в Вене императору Иосифу II и у английского и испанского королей; Юсупов, по словам его современников, был самый приветливый и милый человек, без всякой напыщенности или гордости; с дамами он был изысканно вежлив. Благово рассказывает, что когда в знакомом доме ему, бывало, приходилось встретиться на лестнице с какою-нибудь дамой – знает ли он ее или нет – всегда низко поклонится и посторонится, чтобы дать ей пройти. Когда у себя летом в Архангельском он гулял в саду, туда тогда допускались все желающие гулять, и он при встрече непременно раскланяется с дамами, а ежели встретит хотя по имени ему известных, подойдет и скажет приветливое слово.

Пушкин Юсупова воспел в прелестной своей оде «К вельможе». Князь Николай Борисович управлял театрами с 1791 по 1799 год, и, как и его отец, положивший начало русскому драматическому театру в Петербурге, он на этом поприще сделал тоже для искусства много; у князя была в Петербурге собственная итальянская опера-буфф, доставлявшая удовольствие всему двору.

По словам биографа Николая Борисовича, он любил театр, ученых, художников и даже в старости приносил дань удивления прекрасному полу! Нельзя сказать, чтобы и в молодых летах Юсупов бегал от прекрасного пола; по рассказам знавших его, он был большой «ферлакур», как тогда называли волокит; в деревенском его доме была одна комната, где находилось собрание трехсот портретов всех красавиц, благорасположением которых он пользовался.

В спальне его висела картина с мифологическим сюжетом, на которой он был представлен Аполлоном, а Венерой была изображена особа, которая более известна была в то время под именем Минервы. Император Павел знал про эту картину и, при восшествии своем на престол приказал Юсупову убрать ее.

Князь Юсупов под старость вздумал было пуститься в дела и завел у себя зеркальный завод; в то время все зеркала были больше привозные и стояли в большой цене. Это предприятие князю не удалось, и он потерпел большие убытки.

Последние годы своей жизни князь Юсупов безвыездно проживал в Москве и пользовался большим уважением и любовью за свою чисто аристократическую обходительность со всеми. Одно только немного вредило князю, это – пристрастие к женскому полу.

Князь Н. Б. Юсупов был женат на родной племяннице князя Потемкина, Татьяне Васильевне Энгельгардт, бывшей ранее замужем за своим дальним родственником Потемкиным. Жена Юсупову принесла колоссальное богатство.

Супруги Юсуповы не знали счету ни своих миллионов, ни своих имений. Когда у князя спрашивали: «Что, князь, имеете вы имение в такой-то губернии и уезде?», он отвечал: «Не знаю, надо справиться в памятной книжке».

Ему приносили памятную книжку, в которой по губерниям и уездам были записаны все его имения; он справлялся, и почти всегда оказывалось, что у него там было имение.

Князь Юсупов в старости был очень моложав и любил трунить над своими сверстниками-стариками. Так, раз, когда он пенял графу Аркадию Маркову по поводу старости его, тот на это ответил ему, что он одних с ним лет.

– Помилуй, – продолжал князь, – ты был уже на службе, а я находился еще в школе.

– Да чем же я виноват, – возразил Марков, – что родители твои так поздно начали тебя грамоте учить.

Князь Юсупов был дружен с известным графом Сен-Жерменом и просил у него дать ему рецепт долгоденствия. Граф всей тайны ему не открыл, но сказал, что одно из важных средств есть воздержание от пития не только хмельного, но и всякого.

Князь Юсупов, несмотря на свою галантность с женщинами, в бытность свою директором театра умел быть, когда надо, строгим с подчиненными ему актрисами. Однажды какая-то певица итальянской оперы по капризу сказалась больной; Юсупов приказал под видом участия к ней не выпускать ее из дому и к ней никого не впускать, кроме врача. Этот деликатный арест так напугал капризную артистку, что мнимую болезнь у нее как рукой сняло.

Князь Юсупов, как мы говорили, был женат на вдове Потемкиной. В жизни этой богачки, как упоминает Карнович, представлялось одно замечательное обстоятельство: приехавшая при Екатерине Великой в Петербург сильно чудившая герцогиня Кингстон, графиня Уорт, так полюбила молодую еще в то время Татьяну Васильевну Энгельгардт, что хотела взять ее с собою в Англию и передать ей все свое несметное состояние. Герцогиня приехала в Петербург на собственной великолепной яхте, имевшей сад и убранной картинами и статуями; при ней, кроме многочисленной прислуги, находился оркестр музыки. Татьяна Васильевна не согласилась на предложение герцогини и, овдовев, вышла в 1795 году за Юсупова. Супруги впоследствии не очень поладили и жили не вместе, хотя не были в ссоре. Князь умер ранее жены, последняя умерла после него, спустя лет десять. У них был один сын. Замечательно, что в этой линии Юсуповых, как и в младшей линии графов Шереметевых, постоянно в живых оставался один только наследник. Теперь, кажется, это изменилось – у Шереметевых есть несколько, а у Юсуповых – ни одного.

Татьяна Васильевна Юсупова тоже не отличалась расточительностью и жила очень скромно; она сама управляла всеми своими имениями. И из какой-то бережливости княгиня редко меняла свои туалеты. Она долго носила одно и то же платье, почти до совершенного износа. Однажды, уже под старость, пришла ей в голову следующая мысль:

«Да если мне держаться того порядка, то женской прислуге моей немного пожитков останется по смерти моей».

И с самого этого часа произошел неожиданный и крутой переворот в ее туалетных привычках. Она часто заказывала и надевала новые платья из дорогих материй. Все домашние и знакомые дивились этой перемене, поздравляли ее с щегольством ее и с тем, что она как будто помолодела. Она, так сказать, наряжалась к смерти и хотела в пользу своей прислуги пополнить и обогатить свое духовное завещание. У нее была только одна дорого стоившая страсть – это собирать драгоценные камни. Княгиня купила знаменитый бриллиант «Полярная звезда» за 300 000 рублей, а также диадему бывшей королевы Неаполитанской Каролины, жены Мюрата, и еще знаменитую жемчужину в Москве у грека Зосимы за 200 000 рублей, под названием «Пелегрина», или «Странница», некогда принадлежавшую королю Испанскому Филиппу II. Затем Юсупова много тратила денег на свое собрание античных резных камней (cameo и intaglio)."


Пушкин А. С. - «К вельможе»

От северных оков освобождая мир,
Лишь только на поля, струясь, дохнет зефир,
Лишь только первая позеленеет липа,
К тебе, приветливый потомок Аристиппа,
К тебе явлюся я; увижу сей дворец,
Где циркуль зодчего, палитра и резец
Ученой прихоти твоей повиновались
И вдохновенные в волшебстве состязались.

Ты понял жизни цель: счастливый человек,
Для жизни ты живешь. Свой долгий ясный век
Еще ты смолоду умно разнообразил,
Искал возможного, умеренно проказил;
Чредою шли к тебе забавы и чины.
Посланник молодой увенчанной жены,
Явился ты в Ферней — и циник поседелый,
Умов и моды вождь пронырливый и смелый,
Свое владычество на Севере любя,
Могильным голосом приветствовал тебя.
С тобой веселости он расточал избыток,
Ты лесть его вкусил, земных богов напиток.
С Фернеем распростясь, увидел ты Версаль.
Пророческих очей не простирая вдаль,
Там ликовало все. Армида молодая,
К веселью, роскоши знак первый подавая,
Не ведая, чему судьбой обречена,
Резвилась, ветреным двором окружена.
Ты помнишь Трианон и шумные забавы?
Но ты не изнемог от сладкой их отравы;
Ученье делалось на время твой кумир:
Уединялся ты. За твой суровый пир
То чтитель промысла, то скептик, то безбожник,
Садился Дидерот на шаткий свой треножник,
Бросал парик, глаза в восторге закрывал
И проповедывал. И скромно ты внимал
За чашей медленной афею иль деисту,
Как любопытный скиф афинскому софисту.

Но Лондон звал твое внимание. Твой взор
Прилежно разобрал сей двойственный собор:
Здесь натиск пламенный, а там отпор суровый,
Пружины смелые гражданственности новой.

Скучая, может быть, над Темзою скупой,
Ты думал дале плыть. Услужливый, живой,
Подобный своему чудесному герою,
Веселый Бомарше блеснул перед тобою.
Он угадал тебя: в пленительных словах
Он стал рассказывать о ножках, о глазах,
О неге той страны, где небо вечно ясно,
Где жизнь ленивая проходит сладострастно,
Как пылкий отрока восторгов полный сон,
Где жены вечером выходят на балкон,
Глядят и, не страшась ревнивого испанца,
С улыбкой слушают и манят иностранца.
И ты, встревоженный, в Севиллу полетел.
Благословенный край, пленительный предел!
Там лавры зыблются, там апельсины зреют...
О, расскажи ж ты мне, как жены там умеют
С любовью набожность умильно сочетать,
Из-под мантильи знак условный подавать;
Скажи, как падает письмо из-за решетки,
Как златом усыплен надзор угрюмой тетки;
Скажи, как в двадцать лет любовник под окном
Трепещет и кипит, окутанный плащом.

Все изменилося. Ты видел вихорь бури,
Падение всего, союз ума и фурий,
Свободой грозною воздвигнутый закон,
Под гильотиною Версаль и Трианон
И мрачным ужасом смененные забавы.
Преобразился мир при громах новой славы.
Давно Ферней умолк. Приятель твой Вольтер,
Превратности судеб разительный пример,
Не успокоившись и в гробовом жилище,
Доныне странствует с кладбища на кладбище.
Барон д'Ольбах, Морле, Гальяни, Дидерот,
Энциклопедии скептической причет,
И колкий Бомарше, и твой безносый Касти,
Все, все уже прошли. Их мненья, толки, страсти
Забыты для других. Смотри: вокруг тебя
Все новое кипит, былое истребя.
Свидетелями быв вчерашнего паденья,
Едва опомнились младые поколенья.
Жестоких опытов сбирая поздний плод,
Они торопятся с расходом свесть приход.
Им некогда шутить, обедать у Темиры
Иль спорить о стихах. Звук новой, чудной лиры,
Звук лиры Байрона развлечь едва их мог.

Один все тот же ты. Ступив за твой порог,
Я вдруг переношусь во дни Екатерины.
Книгохранилище, кумиры, и картины,
И стройные сады свидетельствуют мне,
Что благосклонствуешь ты музам в тишине,
Что ими в праздности ты дышишь благородной.
Я слушаю тебя: твой разговор свободный
Исполнен юности. Влиянье красоты
Ты живо чувствуешь. С восторгом ценишь ты
И блеск Алябьевой и прелесть Гончаровой.
Беспечно окружась Корреджием, Кановой,
Ты, не участвуя в волнениях мирских,
Порой насмешливо в окно глядишь на них
И видишь оборот во всем кругообразный.

Так, вихорь дел забыв для муз и неги праздной,
В тени порфирных бань и мраморных палат,
Вельможи римские встречали свой закат.
И к ним издалека то воин, то оратор,
То консул молодой, то сумрачный диктатор
Являлись день-другой роскошно отдохнуть,
Вздохнуть о пристани и вновь пуститься в путь.

 

Т.В. Юсупова (Потёмкина)


Пыляев: "Единственный сын Татьяны Васильевны, Борис Николаевич, известен как человек весьма деятельный и заботливый в выполнении своих обязанностей.


По рассказам его современников, он умирал на службе и за хозяйственными делами своих обширных имений, и за день до своей смерти занимался делами службы. По словам его биографа, «счастье открывало ему блестящее поприще».

Он был крестником императора Павла и еще в детстве получил Мальтийский орден, а от отца к нему перешло потомственное командорство Ордена св. Иоанна Иерусалимского. По выдержании экзамена при Комитете испытаний в С.-Петербургском Педагогическом институте, он поспешил вступить в гражданскую службу.

Как уже мы сказали, трудолюбивая деятельность была отличительною чертою его характера. Князь, владея в семнадцати губерниях имениями, каждый год обозревал обширные свои имения. Даже такие страшные вещи, как, например, холера, не удерживали его от хозяйственных забот; и в то время, когда последняя свирепствовала в Малороссии, он не побоялся приехать в свое село Ракитное, где в особенности губительно действовала эта эпидемия; не опасаясь заразы, князь всюду ходил по селу.

В домашней жизни князь чуждался роскоши; все утро его было посвящено служебным и хозяйственным делам.

Но в час обеда он всегда был рад встретить у себя своих приятелей и знакомых: он не делал разбора и различия по чинам, и, однажды приглашенные им, получали к нему доступ навсегда.

В разговоре князь был шутлив и остроумен и умел ловко подметить странности своих знакомых. Вечером князь всегда был в театре, любовь к которому унаследовал от отца, долгое время управлявшего театрами; князь, впрочем, любил только бывать в русских спектаклях.

Князь превосходно играл на скрипке и имел редкое собрание итальянских скрипок. Борис Николаевич не любил своего Архангельского и никогда не живал в нем подолгу; одно время он начал многое оттуда вывозить в свой петербургский дом, но император Николай Павлович, помнивший его Архангельское, велел сказать князю, чтобы он Архангельского своего не опустошал.

Князь никогда не давал празднеств в этом имении и, приезжая в Москву, обыкновенно останавливался в своем древнем боярском доме, подаренном, как мы выше говорили, его прадеду императором Петром II.

Дом этот в Земляном городе, в Большом Харитоньевском переулке представлял редкий памятник зодчества конца XVII века; прежде он принадлежал Алексею Волкову. Каменные двухэтажные палаты Юсуповых с пристройками к восточной стороне стояли на пространном дворе; к западной их стороне примыкало одноэтажное каменное здание, позади каменная кладовая, далее шел сад, который до 1812 года был гораздо обширнее, и в нем был пруд. По словам А. А. Мартынова, первая палата о двух ярусах, с крутою железною крышею на четыре ската, или епанчой, отличается толщиною стен, сложенных из 18-фунтовых кирпичей с железными связями. Прочность и безопасность были одним из первых условий здания. Наверху входная дверь сохранила отчасти свой прежний стиль: она с ломаною перемычкою в виде полуосьмиугольника и с сандриком вверху, в тимпане образ св. благоверных князей Бориса и Глеба. Это напоминает заветный благочестивый обычай русских молиться пред входом в дом и при выходе из него. Здесь были боярская гостиная, столовая и спальня; к западной стороне – покой со сводом, об одном окошке на север, по-видимому, служил моленною. В нижнем этаже, под сводами – то же разделение; под ним – подвалы, где хранились бочки с выписными фряжскими заморскими винами и с русскими ставленными и сыпучими медами, ягодными квасами и проч. Пристроенная на восток двухэтажная палата, которая прежде составляла один покой, теперь разделена на несколько комнат.






Князь Борис Николаевич был женат два раза: первая его жена была княгиня Н. П. Щербатова (умерла 17 октября 1820 года); вторая – Зинаида Ивановна Нарышкина, родилась в 1810 году; во втором браке за иностранцем, графом де Шево. От первого брака сын князь Николай Борисович, родился 12 октября 1817 года. Князь считался последним в роде: сыновей у него не было – были только дочери."

В результате подобного образа жизни Борис Николаевич увеличил семейное достояние до 30 800 душ (накануне отмены крепостного права). Но зато потерял жену.


Б.Н. Юсупов-младший. единственный наследник.умер в 1891 г.

дворец Юсуповых на Мойке, куплен в 1830 г.

 

Дворец Юсуповых в Ракитном (Украина) 1840 г.

 

Зинаида Ивановна Юсупова (жена Бориса Николаевича)

Морозов: "З.И. Нарышкина принадлежала к старинному русскому роду из-под Смоленска. Выйдя замуж за действительного статского советника, гофмейстера и предводителя Санкт-Петербургского дворянства князя Бориса Николаевича Юсупова, она не только стала княгиней, но и вошла в историю как самая удачливая представительница семьи, над которой тяготел многовековой рок. Когда сыновья ногайского хана Юсуфа, ведшего свою родословную от племянника Магомета — пророка Али, приняли православие и стали Юсуповыми, татарская колдунья наложила на них страшное проклятие, которое должно было привести к вымиранию рода. Впрочем, анафема особо не отразилась ни на благосостоянии Юсуповых, которые до революции 1917 года оставались самой богатой в России семьей после Романовых, ни на судьбе Зинаиды Ивановны.

Современники называли ослепительно красивую, образованную и склонную к изящным искусствам княгиню Юсупову «украшением салонов» и «звездой первой величины». Она входила в пушкинское окружение, а ее поклонниками были российский император Николай I и французский Наполеон III. Кроме того, после смерти мужа в 1849 году пленительная Зинаида оказалась владелицей несметного состояния, в том числе дворцов в Москве и Архангельском, в Санкт-Петербурге и Кореизе. Узнав о языческом проклятии, вольнолюбивая княгиня не пожелала мириться с судьбой, а возмутившись против рока, как говорится, ни в чем себе не отказывала. Ее экстравагантный образ жизни стал притчей во языцех при императорском дворе, а особую известность среди ее многочисленных авантюр получила фатальная страсть к узнику Шлиссельбургской крепости юному революционеру-народнику. Использовав свои немалые возможности, влиятельная Нарышкина добилась, чтобы любимого отпускали из застенка к ней по ночам. Говорят, уже после революции в ее доме на Литейном проспекте при обыске был найден гроб с забальзамированным телом...

В 1855 году Зинаида переехала во Францию, где заняла роскошный особняк в Парке принцев, неподалеку от Булонского леса, и пугала беспечных французов двумя огромными протасьевскими борзыми. Она, конечно же, была вхожа в высшее парижское общество, и на одном из приемов ей представили блестящего офицера имперской гвардии Шарля Шово (1828—1889). Человек незнатного рода, Шарль тем не менее был принят при дворе, так как сумел завоевать доверие Наполеона III, назначившего его секретарем Имперской палаты. В свою очередь, покоренная изысканными манерами прелестного француза Зинаида, несмотря на изрядную разницу в возрасте (ей — 57, ему — 32!), приняла решение выйти за него замуж. Но чтобы заключить брак с вдовой князя, Шарлю нужно было тоже иметь дворянский титул. И Зинаида купила предмету своей страсти сразу два — графа Шово и маркиза де Серр.

Имперский двор России, не одобрявший ни отъезда княгини, ни ее нового брака, потребовал, чтобы новоиспеченный дворянин имел и серьезную государственную должность. В то время в департаменте Финистер стало вакантным место генерального советника кантона Конкарно. В 1860 году Шарль сумел получить эту должность, предварительно заверив местного префекта в намерении поселиться в департаменте. После того как все формальности наконец были улажены, в сентябре 1860 года Зинаида и Шарль подписали брачный контракт. Церемония бракосочетания прошла в России, в часовне санкт-петербургского дворца Юсуповых на Мойке в присутствии французского посла. А в 1862 году новобрачные приобрели в Бретани, на берегу Атлантического океана, небольшой замок, окруженный густыми тенистыми алеями. Документальные свидетельства о нем сохранились с XV века.

На древнем бретонском Кериоле значит «дом солнца», и предполагается, что башня замка, которую было видно далеко из океана, служила маяком для местных моряков. Княгиня, привыкшая к комфорту и роскоши, энергично взялась за обустройство своего нового жилища, напоминавшего скорее суровую средневековую крепость. Коренным образом перестроить замок было поручено главному архитектору региона Жозефу Биго, который внимательно прислушивался к пожеланиям русской дамы, почитая ее изысканный вкус.

И все же обновленный замок производит странно-мрачное, фантасмагорическое впечатление, отражая, по-видимому, умонастроения хозяйки в то время. С архитектурной точки зрения новое строение являло собой гибрид нескольких стилей — неоготического, французского реннесанса и местного бретонского. На крыше — страшные химеры и... славянская ведьма на помеле. Фасад украшен символами Бретани — горностаями, королевскими лилиями и... оккультными пятиконечными звездами. Среди украшений — барельеф медведя, который смотрит на восток, напоминая об истоках Нарышкиной, дворянские короны Шово и Серра, и девиз «Всегда и вопреки всему».

Площадь замка была значительно увеличена, в подвалах установлены калориферы, которые создавали для русской княгини невиданный по тем временам комфорт и уют. Новомодная система отопления считалась небывалой роскошью, однако эффективность ее оставалась слабой. Раскаленные котлы лишь слегка смягчали атлантическую сырость в помещениях, способствуя все же сохранению коллекций, которые Зинаида перевезла в Бретань из Парижа. И сегодня в Кериоле можно увидеть сохранившиеся здесь произведения искусства — картины, скульптуры, гобелены. В отдельной комнате — русские кокошники, расписные подносы и неизменные матрешки. На почетном месте — живописные портреты надменно-капризной Зинаиды и фальшиво-чопорного Шарля.

Общая стоимость оплаченных Нарышкиной работ по обустройству поместья достигла полутора миллионов франков. В 1889 году граф Луи-Шарль-Оноре Шово, маркиз де Серр, чьи политические убеждения не отличались особой стойкостью (бонапартист, республиканец, монархист), скончался. Поскольку брак оказался бездетным, он завещал Кериоле... своей сестре, забыв предупредить об этом супругу! В результате Зинаида, вложившая в реконструкцию немалую долю состояния, должна была выкупить собственное имение у свояченицы еще за полтора миллиона франков.
А между тем княгине Нарышкиной, достигшей преклонного возраста, переезды из Парижа в Конкарно давались все труднее, и она решила преподнести поместье вместе с коллекциями в дар департаменту Финистер. Но с условием: использовать Кериоле «для эстетического воспитания и прогулок жителей», сохранив его в том же виде. 28 октября 1894 года Зинаида скончалась в своем парижском особняке. Ей было 90 лет. Прах, согласно предсмертному пожеланию, был отправлен в Россию и похоронен в фамильном склепе, а дар Франции обрел юридическую силу.

Посетив Кериоле, члены Наблюдательного комитета составили протокол, в котором указывалось: «При виде столь чудесного разнообразия художественных богатств, примечательных поисков стиля, настойчивого и замечательного стремления к красоте мы лучше поняли, что мадам Шово-Нарышкина хотела уберечь свое детище от превратностей судьбы, и мы выражаем нашу признательность княгине, предназначившей Франции и Бретани столь пышный дар».

 

Борис Николаевич -младший был известен как страстный собиратель драгоценностей. Впрочем основы его собрания были заложены раньше.
Кое-что из юсуповских драгоценностей:



серьги Марии-Антуанетты

легендарная жемчужина Пелегрина

 

Татьяна Александровна Юсупова. Жена Николая Борисовича младшего

 

Зинаида Николаевна Юсупова (1861-1939), единственная наследница богатств рода, поражала воображение современников. Мало того , что она была сказочна богата, она ещё была умна, красива и добра. Почти сказочная принцесса ).







Супрегом её стал граф Ф.Ф. Сумароков-Эльстон. получивший по жене (последней представительнице рода) титул князя Юсупова.





Который оказался распорядительным хозяином. В отличие от многих знатных родов, Юсуповы не только не обеднели после отмены крепостного права, но, напротив, выгодно вложив деньги в акции, превратились чуть ли не в богатейшую из аристократических семей России.

 

Е.Е. Юдин: " В 1900 г. стоимость их имений, дач и домов составляла 21,7 млн руб., в том числе стоимость петербургских домов – 3,5 млн руб., московского дома – 427,9 тыс. руб., антрацитового рудника – 970 тыс. руб., сахарного завода – 1,6 млн руб., картонной и бумажной фабрик – 986 тыс. руб. В 1900 г. Юсуповым принадлежало 23 имения; крупнейшие из них оценивались: Ракитное – 4 млн руб., Милятинское – 2,3 млн руб., Климовское – 1,3 млн руб., Архангельское – 1,1 млн руб. К 1914 г. Юсуповы имели на 3,2 млн руб. ценных бумаг, хранившихся в Государственном дворянском, Московском купеческом, Азовско-Донском, Петербургском международном, Петербургском торгово-промышленном и Русском для внешней торговли банках[2].

При таких ресурсах семье Юсуповых разорение не грозило. Даже при расточительном образе жизни молодого князя Феликса, сына княгини Зинаиды Николаевны, и при том, что годовые траты, как правило, превышали годовой доход, а долги к 1914 г. превышали 5 млн руб. Хотя за период 1900–1915 гг. площадь земельных владений Юсуповых сократилась с 246,4 до 184,4 тыс. дес., стоимость капиталов значительно возросла. По данным на 1 января 1915 г. недвижимая и движимая собственность только в имениях, т. е. без учета городских владений и денежных капиталов, оценивалась в 22, 4 млн руб. Общие доходы Юсуповых в 1914 г. достигали огромной цифры в 730,1 тыс. руб. Чистая прибыль составила: в 1910 г. – 865,6 тыс. руб., в 1911 г. – 797,3 тыс. руб., в 1912 г. – 560,7 тыс. руб., в 1913 г. – 229,9 тыс. руб. и в 1914 г. – 378,3 тыс. руб. Их личные расходы росли опережающими темпами: в 1910 г. – 347,4 тыс. руб., в 1911 г. – 440,6 тыс. руб., в 1912 г. – 516,3 тыс. руб., в 1913 г. – 530,7 тыс. руб. и в 1914 г. – 1 166 тыс. руб. Последняя огромная сумма была вызвана экстраординарными расходами Юсуповых по случаю женитьбы молодого князя Феликса на княжне И.А. Романовой. Только перестройка покоев в петербургском дворце Юсуповых на Мойке потребовала более 200 тыс. руб. Огромных сумм требовало и повседневное содержание резиденций князей Юсуповых – подмосковной усадьбы Архангельское, дворцов в Москве и С.-Петербурге, дома в Царском Селе, роскошных крымских имений Коккоз и Кореиз: в 1914 г. на это были потрачены 325,1 тыс. руб.[3]"

 

Кокозы


Дворец в Кореизе

 

Однажды в разговоре с Юсуповой Серов заметил: «Если бы все богатые люди, княгиня, были похожи на вас, то не осталось бы места несправедливости». На что Зинаида Николаевна ответила: «Несправедливости не искоренить, и тем более деньгами, Валентин Александрович».