Ассизские хроники

Тема в разделе "Христианство и иудаизм", создана пользователем La Mecha, 9 май 2014.

  1. TopicStarter Overlay
    La Mecha

    La Mecha Вечевик

    Сообщения:
    10.270
    Симпатии:
    3.396
    Недавно прочитала и не могу не поделиться.


    Роман Брандтштеттер.
    Асизские хроники
    Предисловие

    Повесть «Ассизские хроники» - первая книга выдающегося польского писателя Романа Брандштеттера (1906-1987), которая выходит в России. Это может показаться удивительным, если принять во внимание масштаб его творчества (одних только пьес Брандштеттер написал более двадцати), но если учесть, что большинство созданных им произведений имеет ярко выраженный религиозный характер, то отсутствие должного внимания к ним со стороны переводчиков в «эпоху коммунизма» представляется вполне естественным. Не будем забывать, что и произведения Чеслава Милоша, лауреата Нобелевской премии, эмигрировавшего из Польши, в русском переводе появились тоже совсем недавно.

    Как в творчестве, так и в жизни Романа Брандштеттера отличала духовная независимость - причем не только от какой-либо идеологии, но и от различных литературных течений и групп. Он выбрал индивидуальный путь и предпочитал общение в среде духовенства встречам с коллегами-литераторами. Каждую страницу в своей записной книжке он начинал словами: «Во имя Божие!» И это не были просто слова. Бог действительно занимал первое место в жизни Брандштеттера, хотя путь к вере для него оказался нелегким. Во время Второй мировой войны он потерял почти всех своих близких, а сам был вынужден уехать (через Париж, Вильно, Москву и Баку) в Иерусалим. Там писатель прожил несколько лет, прежде чем у него появилась возможность вернуться обратно в Польшу.

    Незадолго до этого произошло его обращение к Христу. Путь на родину лежал через Рим. Потом - через Ассизи, город, чье название неразрывно связано с именем святого Франциска, который там родился, жил и творил чудеса, а незадолго до своей смерти, полуслепой и измученный незаживающими крестными ранами, сочинил свой знаменитый «Гимн брату Солнцу». В этом городе душа человека остается наедине с небом, и если ей удается услышать его музыку, она чувствует биение сердца Ассизи. Услышав эту музыку хоть однажды, душа уже не может расстаться с надеждой вновь насладиться ее неземным звучанием. «Ассизские хроники» можно назвать духовным паломничеством Брандштеттера в город музыки, которую он был не в силах позабыть...
    Многие книги Брандштеттера были переведены на другие языки, а его пьесы ставились как в Европе, так и за океаном. Трагикомична судьба «Ассизских хроник» после их выхода в свет.

    Официальные польские власти, которые отнюдь не питали к Брандштеттеру христианской любви, изъяли весь тираж книги и отправили его на склад. Впоследствии на стене в кабинете писателя висел вставленный в рамку документ от 23 января 1953 г., уведомлявший гражданина Брандштеттера о том, что по распоряжению Министерства просвещения Польской Народной Республики книга под названием «Ассизские хроники» передана в Центральное хранилище вторсырья. Спустя несколько лет после этого распоряжения книга выдержала несколько переизданий и переводов...


    " АССИЗСКИЕ ХРОНИКИ

    Посвящается Рене, моей верной спутнице во время францисканских путешествий...

    ПУТЬ В АССИЗИ

    Иудейские горы застыли на полпути к небу. Из окон нашей комнаты видно белое каменистое шоссе, сбегающее к средневековому монастырю. На нашем столе лежат письма умерших. Эти люди умерли мученической смертью в никому не ведомый час. Сначала их письма были как белые голуби, потом слова поблекли и стали бесцветными, как пространство и время. И больше в них не осталось ничего, кроме пространства и времени.

    Мы окидываем взглядом облачное небо, и все, что нас окружает, теперь кажется нам чужим и далеким: и эта земля, которая не является нашей землей, и этот дом - пристанище для путника в пустыне мира. Столько смерти вокруг! Усопшие приходят к нам во сне, притворяются живыми и благодаря этому хотя бы несколько минут живут в нашем сне, радостные, довольные, обеспокоенные будничными заботами.

    В нас звучит музыка прошлого, всех умерших дней и лет и всех ушедших из жизни людей. Погруженные в эту стихию смерти, мы глядим по ночам на звезды, и нам кажется, что одна из них - это звезда нашей матери. Мы разговариваем с нею в знойные ночи, наполненные жужжанием москитов и шуршанием убегающих скорпионов.

    И тогда в нас повторяется минувшее. Мы ощущаем его настолько отчетливо, что можем точно описать вид буфета, который стоял в материнской комнате. Мы слышим спокойный голос отца и бой старых часов, отмерявших счастливое время трем поколениям.

    Бывают дни, когда мы не переносим присутствия людей возле нас и тогда идем на далекие прогулки за город, в долину Святого Креста, где есть только горы, напоминающие нам родное Закарпатье, и небо, которое напоминает о смерти самых близких нам людей.

    ***

    Чем ближе день к закату, тем сильнее в нас страх перед необъятной бездной космоса, которую вскоре разверзнет над нами ночь. В ночную пору открывается бездна. Мы тоскуем по утреннему шуму ветвей, потому что в это время дня бесконечность бытия сжимается (во всяком случае, так нам кажется) до размеров зримого мира.

    Мы стоим на крепостных стенах древнего Иерусалима и смотрим на каменный пейзаж, тонущий в лучах заходящего солнца. Пение муэдзина кружится среди кипарисов и бесшумно опускается на голые, плоские крыши домов - так падает кнут на склоненные спины рабов.

    [​IMG]

    Долина под крепостными стенами постепенно наполняется вечерним багрянцем. Кажется, что огромные обломки скал, лежащие у подножия стен, словно измученные жарой тигры, покорно смягчаются от прикосновений последних солнечных лучей.
    Над нами широкая лестница, встревоженная тишиной, второпях убегает вверх, как стадо овец. Только издалека, возможно со склонов Гефсиманского сада, а может быть из глубины долины Иосафата, кричит усталый мул, но и он замолкает, поняв, что своим криком неосмотрительно нарушает молчание уходящего дня.

    Короткие здесь вечера. Ночь быстро приходит на смену усталому дню. Солнце поспешно скрывается за горами, до последнего мгновения окрашивая пейзаж в цвет светло-красной меди. Все, что следует потом, - это уже ночь. Может быть, именно поэтому покой на границе дня и ночи - лишь иллюзорный.

    Золотые дома, словно сборище нищих, прильнув друг к другу, стоят без движения; скалы молчат, и мул уже давно улегся на соломенной подстилке; но все же мир не дремлет, пребывая в большой тревоге, как будто не доверяет закату солнца и надвигающейся ночи.

    Эта земля никогда не отдыхает. Она находится в постоянном ожидании, все время бодрствуя и воспринимая все, что вокруг нее происходит: небо, которое, подобно лестнице Иакова, соединяет город со звездами; дневные события и сны ночи; дуновения ветра, шумящего среди кактусов; людей, которые тяжело дышат во сне за муслиновыми шторами.

    Душная иерусалимская ночь. Дует знойный ветер пустыни, похожий на власяницу, наброшенную на нагое тело.

    ***

    Над горами Иудеи поднимается луна. Лунный свет длинными полосами ложится на огромные кактусы, своими очертаниями напоминающие фантастических животных с десятками косматых лап. Со стороны Старого города, вместе с запахом подгоревших олив и острым ароматом пряностей, доносится горловое пение муэдзина. Бедуин в темной одежде и белом бурнусе, покачивая бедрами и едва сгибая ноги, танцующей походкой проходит мимо нас, как библейское видение...

    Нас волнует проблема внутреннего поступка. В каждом человеке таится море скрытых грехов и искушений, которые, скованные цепями, покоятся на дне души, как каторжники на дне корабля. Что же делать с тем адом, который в нас заключен? Как освободиться от бремени молчаливых искушений, нарушающих ясность нашей внутренней жизни и вносящих сумятицу в душу?

    Мы одиноки. Все люди, которые были гостями нашей жизни, ушли. Глубина и восприимчивость наших чувств ограниченна. Некоторые люди с трудом умещаются в них и тогда уходят, чтобы никогда к нам не вернуться. В этом нет ни их, ни нашей вины. Самое важное в этом нелегком расставании людей - вероятно, только следы пережитого, которые остаются в нас. Этим следам мы с горечью даем имя человека, запечатлевшего их.

    Луна, еще минуту назад золотая и безмятежная, теперь в лисьей шапке, как в рыжей короне, беспокойно плывет по небу, в котором слышится отголосок бури, приближающейся со стороны иудейской пустыни.

    ***

    Узкая улочка в Старом городе. Полуденный зной мучителен. Мы сидим в арабской кофейне и пьем черный кофе. Неподалеку отсюда тянется вверх Виа Долороза. Мы разглядываем каменные стены вокруг, разноцветное белье, развевающееся на знойном ветру, зеленые жалюзи соседнего дома. Какой-то араб со слезящимися глазами идет по улице, выплевывая белые семечки дыни. Охрипший граммофон, который давно уже наигрывал какую-то восточную мелодию, внезапно замолчал. С улицы повеяло пустотой.

    [​IMG]

    Надо быть осторожным в оценках человеческой жизни, полной падений и отчаянных метаний. Суд над жизнью человека - дело необычайно трудное, потому что вместе с самим человеком следует судить и его мир, дом, где он живет, деревья, в тени которых он привык отдыхать, камни, по которым он ступает. А прежде всего надо бросить на чашу весов тяжесть его молчания, сопровождавшего слова, поступки и шаги.

    В те минуты, когда мы сидели в арабской кофейне, все вокруг нас было отображением нашей пустоты: и дома, погруженные в зной, и небо цвета полинявших театральных декораций, и араб, монотонным движением руки отгоняющий от пирожных назойливых мух. Медленно проплывавшее время измеряло глубину этой пустоты.

    [​IMG]

    Неизвестно, что определяло движение этого времени: ход часов на церковных башнях, шаги человека, проходившего мимо нас, или, может быть, тень кедра, падавшая на наши ладони. Наша жизнь складывается из несчетного числа смертей.

    Достаточно вслушаться в только что произнесенное слово, проводить взглядом уходящего человека, вспомнить огонь прошедшей любви, чтобы ощутить постоянное приближение смерти. Так неужели каждое рукопожатие, каждый влюбленный взор, каждый радостный миг и каждый вздох - это всего лишь ступени непрерывного умирания, знаки гераклитовых метаморфоз. Неужели в нас действительно нет ничего, кроме постоянного ожидания того, что не придет никогда?

    [​IMG]

    Мы бродим по Старому городу. Виа Долороза ведет нас извилистым путем, затейливым, как арабские буквы, и мы останавливаемся на площади, ведущей в храм Гроба Господня. Площадь запружена людьми. В вышине, словно тяжелые уставшие птицы, колышутся колокола. Люди проталкиваются ко входу в базилику.

    Мы проходим мимо и через ворота Святого Стефана идем вдоль старых крепостных стен в сторону долины Иосафата. Вдали, в золотых лучах солнца, сияют древние кладбища на горе Сион и гробницы пророков; немного ниже, как умирающий лев с поднятой к небу пастью, золотится гроб Авессалома. Глинобитные дома в Силоаме напоминают своими очертаниями погребальные урны.

    [​IMG]

    ***

    Однажды мы нашли среди старых бумаг репродукцию распятия, находящегося в церкви Святого Дамиана в Ассизи, работы скульптора Иннокентия да Палермо.

    Мы не могли оторвать взгляда от лика Христа, чье скорбное выражение, точно переданное рукой итальянского мастера, произвело на нас глубокое впечатление. Мы откладываем репродукцию и возвращаемся к прерванной работе, а когда через некоторое время вновь смотрим на распятие, не можем понять, откуда у нас появилась мысль о духовной связи, существующей между нашей судьбой и шедевром итальянского монаха.

    Откуда взялось это убеждение? Почему так тревожно бьются наши сердца? Почему этот крест показался нам посланием давних времен, долго путешествующим по миру в поисках исчезнувшего адресата?

    Может быть, эта скульптура была для нас олицетворением красоты, которая - как мы предчувствовали - где-то должна была существовать?

    Мы смотрим на нее, как на страницы, написанные рукой самого дорогого нам человека, которого мы давно не видели, а возможно, даже забыли среди бурных событий последних лет. Во всяком случае, тогда нам было ясно, что содержание этого удивительного письма из далекой эпохи является для нас доброй вестью, знаменующей решение тех проблем, с которыми мы прежде безрезультатно боролись. В этой скульптуре в простой и мудрой форме были представлены все страдания мира и намечены пути, ведущие к главным целям, которых мы еще не знаем, хотя и уверены в их существовании. Ночь воцаряется в человеческом сердце для того, чтобы стали видны его звезды.

    Тогда была декабрьская ветреная ночь, одна из тех, которые человек помнит до конца своих дней. За окнами на ветру беспокойно шумели кипарисы.

    ***

    В шалаше Иакова происходила тяжелая схватка. Человек все более ожесточенно сопротивлялся Богу, Который на каждый его протест отвечал дождем камней и наказывал ночами, полными страха и ужаса.

    Разразилась декабрьская гроза. Сквозь дождевую завесу проглядывали туманные очертания иудейских гор. Вода быстрыми ручьями струилась в долину, шумела среди камней, гневная и неумолимая. Оливковые рощи, окружающие близлежащую крепость крестоносцев, на которую мы каждый день смотрим из нашего окна, словно золотые кадила, источали дымку тумана.

    Понемногу мы начинаем понимать, что для человека, которого преследует Бог, весь мир становится тесной сетью. Никогда не известно, в какой момент наступит пора перемен, но когда она наступает, все, что происходит вокруг тебя, бедный человек, безошибочно толкает в невод галилейского Рыбака. И тогда даже тень дерева, падающая на твой разгоряченный лоб, даже сонный шелест ветвей могут стать причиной твоего спасения.

    Ночь была долгой. До рассвета продолжалась борьба с ангелом. Она была неравной, как и всегда в тех случаях, когда Бог дает нам последний шанс спастись от бездны. И что же можем мы, слабые люди, втянутые в историю этой ночи, как в колесо Иксиона, противопоставить натиску ангела, который неизвестно зачем вступил с нами в таинственную борьбу?

    Чаша горечи и испытаний должна быть выпита до дна. То же самое относится и к чаше одиночества. Те, кому суждено обрести новые жизненные ценности, должны утратить все прежние ценности, и если этой прежней ценностью был кто-то из близких, он должен отпасть, как увядший лист. И даже если этот увядший лист - или камень - был во главе угла, то и в этом случае он должен подвергнуться уничтожению. От скольких чувств приходится отказываться, чтобы остаться верным себе!

    Утро, которое наступило после той ночи, впервые за многие годы было особенно приветливым. У него был вкус собственноручно сорванного спелого плода. Под прояснившимся небом дрожала ветка, стряхивая тяжелые капли дождя, которые остались после ночного ливня. Земля в саду размякла, как тесто, и на ней были отчетливо видны следы шакалов, которые ночью осторожно подходили к дому, но, не найдя пропитания, вернулись в долину.

    Дым угасающей печи, как туман, растворялся в воздухе. Был хороший, ясный день цвета овечьей шерсти. Люди, которых видишь в такие минуты, - это как бы тени волшебного фонаря, а действительность - лишь притчи Господа, следы ступней на озере, одинокие мытари, одержимые из страны Гадаринской и умершие смоковницы.

    [​IMG]

    ***
     
  2. TopicStarter Overlay
    La Mecha

    La Mecha Вечевик

    Сообщения:
    10.270
    Симпатии:
    3.396
    "Мы стоим у окна и смотрим в долину, раскинувшуюся у подножия дома. Впервые мы видим ее такой, какой она была в действительности. Здесь, в глубине этой долины, давным-давно несколько лесорубов срубили дерево для Креста, на котором был распят Бог.
    Из густого леса, который некогда находился в долине, они выбрали лишь одно дерево, которое познало тяжесть Бога.

    Остальные деревья не удостоились этой милости, они остались в долине, вросшие широкими корнями в плодородную почву, полные нескрываемой зависти оттого, что рука Провидения обошла их в этой святой мистерии Спасения, что лишь одно из них было допущено к чуду Голгофы, к последней и единственной радости нести на своем стволе тяжесть Тела Господня.
    Начинается молитва деревьев. Шумом горячего ветра жалуются небу на свою земную судьбу живые наследницы тех несчастных деревьев, родные сестры дерева, ныне цветущего на небесах.

    [​IMG]

    ***

    До тех пор, пока мы не узнали о жизни и творчестве святого Франциска, в окружающем нас обществе мы видели лишь людей, отделенных друг от друга непреодолимым барьером эгоистических чувств. Все, что нас окружало, существовало исключительно для себя.
    Люди, замкнутые в своей жизни, как в раковине улитки, не выходили за узкие пределы собственных переживаний и забот.
    То же самое происходило с природой. Рощи жили ради самих себя, озера - ради себя, небеса - ради себя, травы шумели только для себя и реки текли лишь для себя. У людей, деревьев и облаков были свои собственные мысли, которые они не открывали друг другу и которыми не обменивались между собой.

    После прочтения «Гимна брату Солнцу» мы осознали сущность дерева, бросающего тень на зеленую траву, мудрость неба, дарующего воде отражение своей синевы, поняли чувства жаворонка, цветом своих крыльев напоминающего свежевспаханную землю.
    Но прежде всего мы поняли благородную заповедь святого Франциска, который велел нам искать границу нашей человечности в наших ближних. Таким образом святой Франциск научил нас смотреть на мир как на мудрое построение, в котором путеводной нитью является гармоничное сосуществование всех со всеми. Расширились границы нашего мира, потому что мы стали понимать собственную незначительность.

    И тогда мы увидели прежде не виденные сады и оливковые рощи, а над ними город, в котором царит тишина, прозрачная и легкая, как крылья бабочки. Пейзаж надо застать врасплох - тогда можно увидеть очарование его свежести и понять его подлинную суть.

    И вот мы видим во сне добрых и простых людей, говорящих молчанием и ласковым прикосновением руки. Мы видим огонь, который является нашим братом, смерть, которая стала нашей сестрой, звезды, которые не страдают, и ночи, нежные, словно агнцы. Мы видим воду, на которую не следует наступать, и грозы, которые, подобно библейским ангелам, измученным дальней дорогой, стучатся в двери нашего дома с просьбой о пристанище.

    От страниц «Цветочков святого Франциска» исходят росистые утренние запахи. То, что еще минуту назад было отдаленным мифом, погребенным под громадой сизифового камня, теперь становится реальностью, оливковой рощей, дающей тень, цветущим лугом и высокой травой.
    Тесный пейзаж, который мы видим из окон нашей комнаты, лопается, как обруч, и прежде чем осознать чудо рождающихся на наших глазах видов, мы узнаем в них себя с той же ясностью, что и в зеркале, когда с него срывают покров.

    Самые прекрасные виды - это виды человеческого сердца. В каждом сердце, независимо от того, чье оно - нищего или богача, труса или героя, преступника или ангела, - за пределами пустыни тянутся цветущие луга и плодородные земли.

    В каждом человеке за стеной тумана и умерших снов живет предчувствие этих земель.

    Закрылись пути ночи. На нашем столе лежал «Гимн брату Солнцу» святого Франциска, этот сладкий хлеб серафимов, который насыщает самых голодных и жаждущих.

    ***

    [​IMG]
    Чимабуэ

    Святой Франциск явил красоту природы восхищенным глазам средневекового человека. Впервые за многие века пейзаж стал говорить людям красками и запахом цветов и деревьев, шумом потоков и тишиной ночи.
    Мертвый канон природы был разрушен. Жизнь цветов и пение птиц ворвались в человеческое сознание.
    Природа перестала быть фоном и орнаментом, а стала частью наших представлений о красоте и добре, символом гармонии и согласия, формой благого содержания, данного нам Богом.

    Растоптанный цветок стал достоин милосердия, огонь - любви, а звезды - восхваления..."
     
  3. TopicStarter Overlay
    La Mecha

    La Mecha Вечевик

    Сообщения:
    10.270
    Симпатии:
    3.396
    [​IMG]
    Ворота Иерусалима

    "Поезд бежит среди пожелтевших полей, сожженных солнцем и ветрами, по глубокой долине к низине Шарона. На одном из крутых поворотов мы увидели стены удаляющегося Иерусалима, минареты, возвышающиеся среди молчаливых кипарисов, и сады Гефсимании, залитые золотом солнечных лучей.
    Когда мы теперь стали размышлять о смысле происходивших в нашей жизни событий, нам открылось, что они образуют мудрую и логичную картину.
    Каждый прошедший день и каждый ушедший человек исполнил в ней свою трудную роль. В этой картине не было никаких пустот. Все, что в ней происходило, имело свою мудрую цель, свое время и безошибочный результат, все это было таким последовательным, словно создавалось рукой художника, искусно располагающего на холсте свет, тени и краски.
    Поезд бежит через пустынные дюны. Наступила ночь. С моря потянуло соленым ветерком. Во мраке ночи под золотыми созвездиями остались пейзажи Святой Земли, единственные пейзажи, которым скорбный вид придала смерть Бога.

    [​IMG]

    ***

    Горячий воздух колеблется, как занавесь на ветру. Пинии похожи на поднятые руки, поддерживающие небосвод. Мимо проплывают старые акведуки, которые, как огромные пепельные ящеры, стоят на страже римской Кампаньи. Из-за покатых пригорков появляется город с несколько размытыми, как на старой гравюре, очертаниями.

    [​IMG]
    Владислав Петрушко

    Человек, впервые приезжающий в Рим, должен привыкнуть к гегемонии прошлого, которая царит здесь повсюду. Когда мы смотрим на лазурное небо над римским форумом, оно кажется нам еще одним фризом капитолийского храма; покупая фрукты у неаполитанского лоточника, мы с удивлением находим в его лице сходство с помпейской скульптурой, которой только что восхищались в Национальном музее, а крестьянка из римской Кампании с ребенком на руках, в иератическом движении застывшая на повозке, напоминает изображение Божией Матери на апсиде собора Святого Марка в Венеции.

    Бездонен колодец прошлого. Следы наших шагов на Виа Сакра путаются со следами римского прохожего, который шел этим же путем две тысячи лет назад, а запах моря на Капри оказывается тем же самым, который вдыхал умирающий Тиберий. Впрочем, мы быстро привыкаем к этому. И когда солнце заходит над Пинчио, нам кажется очевидным, что люди, кружащиеся среди пиний, и пинии, озаренные закатными лучами, созданы из воздушной ткани истории. Лютня москитов, неподвижно висящая в воздухе, звенит миллионами металлических звуков.

    [​IMG]

    С террасы, повисшей над Пьяцца-дель-Пополо, видна панорама Рима, окутанного легким туманом, поначалу лиловым, а с заходом солнца - все более серым. И нас уже не удивляют ни лица проходящих мимо женщин с чертами этрусских статуй, ни официанты, суетящиеся в парковом кафе, с лицами мраморных мифологических героев, мудрецов и поэтов, чьи статуи белеют в аллеях Пинчио.

    Союз времени с человеком становится настолько тесным, что мы с трудом находим самих себя во мраке ночи, которая полна отголосков прошедших событий.

    ***

    У итальянского пейзажа музыкальный характер, однако музыкальность выражается не только в звуках, сопровождающих каждодневную жизнь этой земли, но также и в совершенных, мудрых очертаниях холмов и долин, в перспективе кипарисовых аллей, в меланхолии античных фонтанов, напоминающих цветом и запахом произведения Дебюсси. Эта музыка длится непрерывно, она продолжает звучать в ангельских хорах утра и в григорианской мелодии вечера. Она продолжается даже тогда, когда мрак теплой ночи стирает очертания пейзажа, потому что молчание тоже может быть разновидностью музыки.

    ***

    Вот они, таинственные книги пейзажей, оправленные в бесценную лазурь горизонтов. Кто же прочитает эти многотомные книги красоты, написанные деревьями, реками, холмами, эти золотые страницы с оттенком старого пергамента, иллюстрированные лунным светом, багрянцем рябин и полетом ласточек? Итальянские пейзажи действуют успокаивающе на человека, но беспокойство всех горизонтов столь же тревожно, как и барьеры, отделяющие человека от человека, поскольку мысли пейзажа не выходят за пределы его горизонта.

    ***

    Аппиева дорога давным-давно была дорогой смерти. Здесь в кипарисовой аллее возвышались внушительные гробницы римских патрициев. Сегодня нам трудно себе представить, как этот радостный пейзаж римской Кампании мог быть стянут, словно траурной лентой, поясом каменных гробниц.

    Бедные римские патриции! От их бессмертия на Виа Аппиа, запечатленного в гробовом камне, остались только руины. Гробницы превратились в пыль, гибкий плющ обвил потрескавшиеся колонны, упавшие капители поросли травой, дожди истребили красоту фризов, предназначавшихся для того, чтобы символизировать вечность чьей-либо жизни. Пейзаж поглотил все, что ему много веков назад навязала воля человека, все, в чем человек усматривал свою победу над душой лугов, небес и гор.

    [​IMG]

    Эта земля противится смерти. Ее вечность - в разноцветных крыльях бабочек, кружащихся над тростниковыми перголами, в басистом гуле шмелей и в скрипичном жужжании пчел в темных амфорах кипарисов, до краев наполненных небом, в ящерицах, вылетающих из-под ног, как зеленые молнии. Такова вечность этой земли.

    Перед глазами у нас все еще стоит огромная гробница Цецилии Метеллы, выделяющаяся своим пепельным цветом среди зелени коренастых олив, а на губах чувствуется терпкий вкус вина, которое мы пили на террасе в тенистой беседке, обращенной своим выходом к горам Альбано.

    Конечно, все это - мелкие детали; возможно даже настолько мелкие, что о них нечего и писать. И наверное, мы действительно никогда бы не писали об этой незначительной минуте нашего союза с римской Кампанией, если бы не устойчивое ощущение того, что именно там, в дрожащей тени перголы с видом на виноградник, горы Альбано и Виа Аппиа, осталась частица нашей души.

    [​IMG]
    Гробница Цецилии Метеллы

    Поначалу нам казалось - впрочем, это было легкомысленное заблуждение, - что мы являемся логическим центром этого пейзажа, однако потом, побыв некоторое время в волнах теплого ветра и в шуме виноградных зарослей, мы поняли, что представляем собой лишь декоративную деталь, цветное пятно на фоне зелени и неба.

    Сущность пейзажа - это его композиция, и потому, глядя на этот пейзаж, мы сознаем, что не мы его создаем, а он нас. Это впечатление настолько сильно, что мы можем определить границы собственного естества, заключенного в волшебном очаровании этой земли, как определяют взглядом границы леса, очертания кипарисов или изгибы реки.

    О, как же трудно нам сегодня точно выразить, каким образом произошло это удивительное обручение с римской Кампанией! Возможно, небо было слишком горячим, и потому глаза застилала пелена, а может быть, в терпком вкусе вина присутствовал запах земли или нежное прикосновение виноградной лозы, касающейся наших пальцев, было слишком легким и дразнящим. Мы знаем, что даже самый подробный анализ не поможет ответить на этот вопрос, потому что никогда нельзя будет объяснить, как человек вживается в пейзаж, обогащая его всей музыкой своего естества.

    В один прекрасный день вновь оказавшись в тени перголы, своим наклоном устремленной к горам Альбано и гробнице Цецилии Метеллы, мы без труда ощутим себя в этом вечном пейзаже. Он так верно сохранит нас, что мы будем чуть ли не указывать пальцем на те места римской Кампании, где мы невыразимым образом существуем в своем прежнем облике, который был у нас в то время, когда мы впервые услышали музыку этой земли - ведь музыка может быть также и разновидностью молчания.

    [​IMG]

    ***

    И вот, наконец, наступил тот день, который стал одним из прекраснейших дней в нашей жизни.

    Машина едет по светлому шоссе, плавно поднимаясь вверх среди умбрийских холмов. Мы проезжаем мимо уставшего мула, который тащит телегу с высокими колесами и терпеливо позвякивает красной упряжью. Позади остаются белые дома с зелеными ставнями и маленькие забегаловки, где после тяжелого трудового дня отдыхают крестьяне, склонившись над пузатыми фьясками с вином.

    Издали доносится звон колоколов, который своим чистым тоном углубляет тишину сгущающихся сумерек. Мы оставляем позади серые замки, возвышающиеся на зеленых холмах, крохотные средневековые городки, дворцы и колодцы. Архитектура вошла в умбрийский пейзаж с безупречной осторожностью и стала его органичным дополнением. Если убрать из умбрийского пейзажа замки и дворцы, городки и виллы, в нем образуется болезненная рана, которую не залечит даже присутствие человека.

    [​IMG]
    Фото Elio Ciol

    Пригорки Умбрии струятся волнистой линией, плавной, как линии Джотто или Чимабуэ, они спокойны даже там, где внезапно превращаются в крутые скалы Карчери. Эти пригорки никогда не бунтуют против неба, не пронзают облака своими острыми вершинами. Они подобны молитве, доверчиво возносимой к небу, произносимой спокойным голосом, иногда переходящей в молитвенный зов, но никогда - в крик протеста или заклинание.

    И если какой-либо художник не умеет восхищаться природой самой по себе, поскольку любит только свое представление о ней, то этот умбрийский пейзаж, несомненно, разучит его так воспринимать окружающее, потому что своей красотой, благородством красок и неповторимостью линий превосходит все, что способна вообразить самая богатая фантазия художника. Не человек создает этот пейзаж. Сам пейзаж диктует человеку свое состояние, заставляя его настраивать душу на лад этих тихих холмов и лесов, виноградников и оливковых рощ. Умбрийский пейзаж освобождает человека от бремени его естества.

    Машина движется по ровному асфальтовому шоссе. По обеим сторонам дороги снова и снова возникают оливковые рощи, колеблемые легким ветром, и кипарисовые аллеи, которые представляют собой единственный мощный аккорд в этих пейзажах тишины, протянувшихся куда-то далеко-далеко, до самого лазурного горизонта, закрытого цепью волнистых холмов.

    [​IMG]
    Элио Чоль

    Из-за горного склона появляется серый городок, сверху накрытый сводом небес, а в долине окутанный легким туманом. Весь мир уменьшается до размеров крохотной птички, клюющей зернышки у ног Беднячка.

    Машина взбирается в гору. Позади остается Бастия, церковь Санта-Мария-дельи-Анджели - внутри нее находится Порциункола, место земной кончины Беднячка. И вдруг перед нашими восхищенными глазами вырастает базилика Святого Франциска, врата небес, воплощенный в камне аккорд григорианского хорала.

    Уже вечерело, когда мы вошли в базилику. Хор монахов пел молитву, а солнце медленно клонилось к закату. Базилика была полна серафического духа. Ее полумрак (здесь нельзя не сказать, что францисканский полумрак не создан из земной тьмы, а соткан из небесного света), просветленный мелодией молитв, покоился, словно на ангельских крыльях, на двух разноцветных лучах, падавших из витражей в боковых нефах. Когда над холмами Умбрии сгустились сумерки, витражи в базилике постепенно погасли. Их горячие цвета, насыщенные за день солнечным светом, теперь погрузились в спокойный ангельский сон. Живое небо вступило в базилику.
     
  4. TopicStarter Overlay
    La Mecha

    La Mecha Вечевик

    Сообщения:
    10.270
    Симпатии:
    3.396
    [​IMG]
    Элио Чоль. В безмолвии снега (Ассизи).

    МИСТЕРИЯ АССИЗИ

    Ассизи находится в провинции Умбрия, расположенной к северо-востоку от Рима. Умбрия находится... интересующихся отсылаю к Бедекеру. Нам же ясно, что Ассизи, маленький городок, прилепившийся к склону умбрийского холма, находится на границе земли и неба. Утром, когда серо-золотой туман опускается на стоящую в долине церковь Санта-Мария-дельи-Анджели, отчетливо видно, как Ассизи постепенно отрывается отрывается от земли и, наполняясь звоном колоколов, соединяется с непорочной голубизной неба. Единственным напоминанием об исчезнувшей внизу земле остается изумрудная вершина купола церкви Ангельской Божией Матери, плывущая, словно голубь, над серафической пеленой тумана.

    Так ежедневно на рассвете происходит самая прекрасная мистерия дня - вознесение Ассизи. В это торжественное время жители города необычайно сосредоточенны. Тихие, молчаливые, они словно на цыпочках идут по улицам - даже если направляются в эту раннюю пору на работу в мастерские и магазины.

    [​IMG]
    Элио Чоль

    Во второй половине дня этот самый «евангельский» в мире город вновь опускается на землю. Рассеявшийся туман открывает зеленую долину, плавно подступающую к умбрийским горам, и тогда Ассизи сияет во всем величии своей красоты, становясь библейской лестницей, по которой устремляется вниз мелодичный каскад света. Зазубренные капители колонн Санта-Мария-делла-Минерва, романская готика церкви Сан-Франческо, строгий фасад кафедрального собора Сан-Руфино, лесистые склоны гор, темные виноградники и умиротворенные руины Ля-Рокка, бывшего некогда гнездом беспощадного Фридриха Барбароссы, - все это ступени небесной лестницы. Жители Ассизи, уставшие от далекого небесного путешествия, садятся на скамейках перед домами, неизменно тихие и молчаливые, словно они до сих пор хранят в себе последние звуки песни отца Якопоне да Тоди, серафического певца славы святого Франциска.

    О тишине, царящей в Ассизи, можно было бы написать целый трактат. Тишина - суть Ассизи и его духовная архитектура. Она запечатлена в романском камне, она выражена в облике церквей и людей, она наполняет духом покоя и мудрости все улицы, площади и дома. Трудно сказать, царила ли эта тишина в Ассизи еще до прихода святого Франциска, или же это он ее сотворил, запечатлел в молитве по образу своей души. Ассизи, несомненно, самое тихое место в мире, а его обитатели - самые тихие люди на этой земле. За несколько недель своего пребывания в Ассизи мы ни разу не слышали громкого разговора на улице, в доме или кафе. Местные жители кажутся одним из аккордов молчания, а его венец - звон колоколов, созывающих на молитву «Ангел Господень».
    Ассизские колокола не нарушают тишины, они - ее часть.

    ***

    На закате умбрийского солнца мы идем в церковь Святого Дамиана. Кипарисы по обеим сторонам дороги, спускающейся в долину, как и колокола, взывают в молчанию. Монах в облачении цвета бурой земли показывает нам место в саду святой Клары, где слепнущий Беднячок, измученный тяжким недугом, написал свой «Гимн брату Солнцу». Солнце заходит за горизонт. Вместе с солнцем исчезают башни церкви Святой Клары, собора Сан-Руфино, золотой амфитеатр домов.

    И внезапно, глядя на этот пейзаж, наполненный сонной музыкой птиц и цветов, мы понимаем, что человеческая жизнь была бы просто набором мертвых дел, если бы ее не одушевляло радостное сознание францисканской смерти. Страдание и смерть здесь не являются скорбными.

    Даже в тех шедеврах итальянского искусства, где боль выражена с необычайной экспрессией, мягкая тишина и вечный покой излучают невыразимую гармонию, как будто «Гимн брату Солнцу» святого Франциска лишил страдание и смерть жестокости и смятения. Этой просветленностью смертных страданий мы восхищаемся, глядя на «Пьету» неизвестного художника, на старую терракоту VIII века в соборе Сан-Руфино, на «Распятие» Джотто, на знаменитый византийский образ Христа, через который Господь обратился к святому Франциску, на вдохновенное творение Иннокентия да Палермо, представляющее Христа на Кресте, в терновом венце.

    [​IMG]
    Византийский образ Христа

    Смерть и страдание, которые заключены в образе Бога, вырезанном из дерева мастерским резцом набожного скульптора, представляют собой нечто большее, чем искупление грехов этого мира. На алтаре, в сумраке средневековой церкви, они звучат, как доминантный аккорд завершенного произведения.

    Физическая смерть здесь - это радостное преображение, сестра человека, цветок и песня. Спокойна и безмятежна смерть в Ассизи.

    Горизонт пылает благородным золотом фресок Лоренцетти. Подобно серафиму Ассизи взмывает над землей, некоторое время несмело кружится, как бы испытывая в полете крылья, но уже через мгновение неизбежно уплывет в умиротворенную тьму.

    [​IMG]

    Небо звонит в колокола. Из глубины церкви Святого Дамиана григорианские хоры нежным пением помогают Ассизи оторваться от земли. Мгла наполнена ароматом ладана. У людей, посещающих часовню Святого Дамиана, печальный и задумчивый вид: они знают, что за берегами Умбрии тянется преступный и злой мир.

    ***

    Во всем мире кладбища - каменные, недвижимые, в зловещем упокоении вслушивающиеся в вечность. Во всем мире кладбища находятся в состоянии ожидания. Ожидают старые иерусалимские кладбища, расположенные высоко над городом и патетически опирающиеся на гору Сион. Ожидают гордые памятники на Пер-Лашез, окутанные осенним туманом. Ожидают бедные сельские кресты и могильные холмики, затерявшиеся среди бескидской травы. В этом ожидании - их характер, мудрость и суть. Эти кладбища мертвы. Их удел - смерть.

    Ассизское кладбище, расположенное на самом краю горы, похоже на зеленую ладью, устремленную в направлении долины. Когда мы смотрим вниз с вершины Сассо Россо, стройные кипарисы, качающиеся над кладбищем, кажутся мачтами, приводящими в движение эту ладью умерших. Ассизское кладбище не ожидает. Оно - жизнь, уплывающая в другую жизнь. Через минуту ладья отчалит от холма, поплывет в пучину зелени и погрузится до самых вершин кипарисов в глубину долины. Мы чувствуем, что, когда и они исчезнут, свершится последний акт этого смертного плавания.

    На могиле священников, служивших в соборе Святого Руфина, видны две надписи, как радуга Завета, соединяющие поссорившиеся миры: стих на древнееврейском языке из книги пророка Иезекииля и стих на латыни из Евангелия от Иоанна. Ассизское кладбище, существующее во имя братства, уплывает в вечность. «Смерть - это врата жизни», - сказал святой Франциск.

    ***

    Потом наступает ночь. Этим местам неведома ночная тревога. Ночи здесь тихи и полны ангелов. Эти ночи знакомят человека со звездами и учат его молиться молчанием. Достаточно встать в полночь на площади Весковадо, где много лет назад произошло удивительное францисканское чудо, поднять глаза к звездам, и тогда вся наша молитва выразится в одном только взгляде. Люди, забывшие о молитве, должны совершать паломничество в Ассизи. Молитва сама снизойдет на них.

    Таких ночей, как в Ассизи, нет нигде на целом свете. Лишенные трагизма тьмы, они спокойно проходят по городку, как стадо черных овец. Под покровом ночи здесь не происходит никаких драм. Никто ни в кого не целится. Никто не замышляет ничего злого. Ночь, как радужная дуга Завета, соединяет человека с человеком. Поэтому люди, которые хоть раз искренне молились в Ассизи, уже никогда в своей жизни не смогут кого-то притеснять и умышленно причинять кому-либо страдания.

    [​IMG]
     
  5. TopicStarter Overlay
    La Mecha

    La Mecha Вечевик

    Сообщения:
    10.270
    Симпатии:
    3.396
    " ***
    Помню, как после возвращения в Польшу, блуждая по городу моей первой молодости - по краковским улицам и бульварам, - я был поражен тем, что все вокруг казалось мне чужим. Я остановился возле дверей хорошо знакомого мне дома и постучался. Мне никто не открыл. Вероятно, все были на работе.

    В первый момент меня охватило чувство такого горького одиночества, что, заглянув в квадратное окно с видом на неизменный в течение многих лет грязный двор, я хотел криком вызвать души обитателей этого дома, умерших в лагерях смерти, на песке современного Колизея. Хорошо, что эти двери остались закрытыми.

    Однако и по сей день у меня сохранилась иллюзия того, что за этой обшарпанной стеной, как за стеной лучшего мира, за стеной вечности, живут прежние люди в несокрушимом счастье и милосердном покое.

    Когда несколько дней спустя я оказался в Варшаве перед самым дорогим для меня домом, от которого остались только ворота и развалины камина - последние окровавленные останки моего жилища, я вздохнул с облегчением. Руины более сострадательны, чем нетронутые дома. Они стирают следы жизни наших близких, уплывают в вечность вместе с усопшими.

    [​IMG]

    У каждого дома есть своя жизнь и своя душа. История домов не менее интересна, чем история государственных мужей или полководцев, о которых часто пишут толстые монографии. Бывают дома-долгожители, а бывают такие, которые умирают в молодом возрасте. В Польше дома умирают преждевременной смертью, героической и мученической. История польских домов ждет своего Плутарха, который расскажет о жизни камней и о мужестве их духа.

    Другое дело - Ассизи. Ассизи не находится на европейском поле битвы, на польской низменности.
    В Ассизи дома долговечные, достопочтенные в своей патриархальной старости, беспечные и умиротворенные, неподвластные времени и грозам.

    Мы проходим площадь Весковадо и идем по романтическому переулку. Остановив случайного прохожего, мы спрашиваем:

    - Где здесь дом Бернарда да Квинтавалле?

    - Вон там, за углом, - звучит в ответ.

    Прохожий указывает нам одноэтажный дом, сверкающий на солнце благородной патиной.

    - Мы хотели бы его посетить, - говорим мы, надеясь, что прохожий укажет нам хранителя этого музейного памятника.

    - Нет ничего проще, - слышим мы в ответ, - ведь я живу в доме Бернарда да Квинтавалле.

    В этих самых стенах появляются на свет поколения за поколениями, здесь живут и умирают. В тех же самых домах, которые видели святого Франциска, сегодня живут трудолюбивые люди. На пороги, стоптанные ногами прадеда и деда, вступают отец и сын. Дом перенял психологию своих хозяев, стиль их жизни, образ мыслей, впитал в себя дух поколений и семей, он уподобился им: он печалится их печалями и радуется их радостью. Глядя на эти стены, мы познаем дух поколений, которые здесь жили. Для нас, исколесивших за эту войну полмира, для нас, измученных тяжелым странствием, ассизские дома заключают в себе волшебство райского видения, а мраморная табличка с надписью, что в этом доме родился и умер после восьмидесяти лет трудовой жизни Антонио Кристофани, заслуженный историк Ассизи, становится явлением евангельского блаженства, тенью Царства Божия на земле.

    Прекрасны ассизские дома, построенные из обтесанных камней. Высокие и стройные, они излучают свет спокойного пепельного оттенка. Соединенные романскими арками, переброшенными через узкие улочки, дома близко прилегают друг к другу, словно их сплотили века. Часто кажется, что они не созданы человеческими руками, а рождены временем. Органично возникшие из времени, украшенные венцами внутренних галерей, пересеченные затейливыми коридорами, невозмутимо стоят они, окаменевшие лирические канцоны, воплотившиеся в мраморе баллады. Нас охватывает волнение, когда мы смотрим на серые фасады ассизских домов, на застывшие в камне песни, высеченные резцом каменотеса. Эти дома - дома нашего духа.

    [​IMG]

    В Ассизи нет бездомных людей. Даже те, чьи дома уже давно превратились в развалины под ударами немилосердной истории, здесь находят крышу над головой. Их охватывают радостное сознание безопасности и ощущение домашнего очага, сотворенного из францисканской лазури. Впервые после многих лет странствия по морям и материкам, на площади Минервы, среди чужих людей и никогда прежде не виденных стен, мы внезапно чувствуем себя уже не одинокими. Те, кто в каждодневных схватках с судьбой утратили мелодию своей жизни, здесь вновь ее обретают, поскольку даже камни в Ассизи имеют свою правду. Мы возвращаемся к себе по серым, как власяница Беднячка, тропинкам. Нам ясно, что сын торговца сукном Франциск Бернардоне, которого некогда городская чернь побила камнями, из своей бездомности построил наш дом.

    Когда мы смотрим издали на простой, но удивительно красивый фасад собора Сан-Руфино, на белые стены церкви Святого Франциска, когда мы окидываем взором галереи и своды Санта-Мария-дельи-Анджели или, полные восторга, блуждаем среди каменных стен Карчери, мы замечаем, что голубое небо, высоко простершееся над Ассизи, всегда образует единую гармоничную композицию с архитектурой города. Небо - это часть архитектуры Ассизи. Вечернее небо, нависшее над старыми домами, простыми, как монашеская ряса, наполняет романские арки мудрым и спокойным содержанием. Арки становятся как бы руками, завладевшими бесконечной глубиной лазури, и благодаря этому они дают нам возможность приблизиться к незримой божественности, сокрытой в частице небес. Таким образом синева становится ощутимой и близкой. Архитектура Ассизи - это часть неба.

    ***

    На одном из углов площади Минервы находится маленький ресторанчик. Мы ходим туда каждый вечер на яичный коктейль или на бокал «Фраскати». В течение пятидесяти лет, каждый день ровно в семь часов вечера, в этот маленький ресторанчик приходит сутулый и седой художник, профессор Таддеи, хранитель памятников в Ассизи. Он садится на узкую кушетку, выпивает бокал вина, выкуривает сигарету и после короткого разговора с владельцем трактира возвращается домой. Своим появлением профессор Таддеи неизменно открывает в трактире каждодневные дружеские вечеринки. Приходят несколько рабочих, землемер-демократ, горячий поклонник Сенкевича, сапожник-фашист, верящий в воскресение Муссолини, несколько людей из соседних домов, какие-то женщины с Виа делла Катена - и начинается обряд тишины. Две женщины шепотом разговаривают о святом Франциске и его чудесах. Они говорят о нем так увлеченно, как будто Беднячок живет сегодня в долине, в розовых садах своей любимой Порциунколы.

    Упоминая о чудесных деяниях Божественного Певца, женщины говорят в настоящем времени, поскольку для обитателей Ассизи полностью стерлась граница между прошлым и настоящим.

    [​IMG]

    История прошлых веков для этих людей - современное событие, как, например, отставка кабинета министров Гаспери. Это присутствие прошлого здесь настолько сильно и впечатляюще, что, гуляя по Ассизи, мы чуть ли не удивляемся тому, что не можем найти суконную лавку Петра Бернардоне или, посетив Порциунколу, не застаем Беднячка в его маленькой келье.

    Рабочие играют в карты. Землемер спорит с сапожником. Политическая дискуссия в Ассизи не имеет ничего общего с партийным фанатизмом, даже когда она проходит между демократом и фашистом. Люди, склонившиеся над одним столом в полумраке помещения, где пахнет вином и табачным дымом, соединенные между собой полосой света, льющегося из маленькой лампочки, близки и родственны друг другу. Тени играют на их лицах. Все люди просты и спокойны, и кажется, будто они только что сошли с картин эпохи Треченто, чтобы повторить перед нашими изумленными глазами сцены, написанные итальянскими мастерами. В полумраке трактира с мастерским лаконизмом прочерчены необычайно тонкие и простые линии, напоминающие технику Джотто на фресках верхней церкви Святого Франциска.

    [​IMG]

    Даже трудно сказать, где больше художественной правды: в живой композиции красок и светотени, спонтанно возникшей под сводом ассизского трактира, или же в гениальных творениях Джотто, на которых изображены люди с лицами ангелов. Однако нет никакого сомнения в том, что, когда профессор Таддеи, смиренно склонив голову, медленно идет по улицам Ассизи, в его облике, в этом выразительном наклоне головы и созерцательности есть что-то от святого Франциска, проповедующего птицам, который изображен на фреске Джотто. Люди в Ассизи обладают даром повторения в каждодневной жизни художественной фантазии. Фантазия стала правдой. Так возникает подлинная красота.

    [​IMG]

    ***

    В Ассизи римские памятники пережили своеобразную трагедию. В незапамятные времена вследствие какого-то исторического катаклизма ассизский форум был засыпан развалинами рухнувших домов. Потом территория, прилегающая к засыпанному форуму, поднялась более чем на десять футов; со временем средневековые люди построили вокруг дома, и наконец, чьи-то трудолюбивые руки вымостили площадь каменными плитами, и таким образом над древним римским Форумом возникла площадь Комунале с красивейшим, похожим на камею фонтаном. Над прежним Ассизи, помнящим еще времена этрусков, прошло много веков.

    И вот однажды (не так важно, когда именно) жители Ассизи, пытаясь выкопать в центре города колодец, натолкнулись на засыпанные руины римского Форума: скамьи патрициев, лестницы, розетки некогда великолепных колонн, высеченный в мраморе символ этрусской плодовитости. Так до сего дня весь этот римский мир, накрытый гробовой плитой площади Комунале, стыдливо покоится под землей, словно боясь в присутствии францисканской святости явить языческую красоту своих мертвых камней. Над землей возвышается лишь последний оплот римского язычества: фасад древнего храма Минервы. Это строение поднимается среди убогих средневековых домов и возносится над соседними крышами патетической симфонией шести горделивых коринфских колонн, съеденных тысячелетиями. Языческая внутренняя часть храма была перестроена после победы христианства над имперским Римом - подобно многим другим храмам на Апеннинском полуострове, - и в результате возникла церковь Пресвятой Богородицы. И лишь фасад сохранил свой первоначальный вид.

    Когда мы сегодня смотрим на Санта-Мария-делла-Минерва, создается впечатление, что в римскую форму, в оставшуюся нетронутой языческую наружность вступил христианский дух. Внутренняя часть языческого святилища, словно мертвая человеческая глина, наполнилась содержанием и благодатью Духа. И тогда мы понимаем, что, если бы не эта благодать, античный храм был бы сегодня лишь еще одним прекрасным островком римского подземелья, мирно покоящегося под площадью Комунале. Все римское в Ассизи материально и мертво. А все францисканское - духовно и живо.

    Мы сидим в трактире на площади Комунале. Сто пятьдесят лет назад на этом же самом месте у подножия храма Минервы стоял один немец и с восхищением вглядывался в шероховатую поверхность стройных колонн.
    Все языческое было для него близким и любимым, а все францисканское - чужим и ненавистным. Он даже не посетил базилику Святого Франциска. Только этот мертвый фасад языческого святилища вызвал у него глубокий и искренний восторг.

    Небо - как изумруд. Просперо да Ассизи, молодой скульптор, посвистывая, идет по улице. Вчера он показывал нам свои скульптуры. Все они посвящены францисканской теме. Итальянка с оливковой кожей черпает воду из фонтана. Сегодня ночью я буду читать «Фауста».

    ***

    С террасы гостиницы «Субазио» мы видим очертания молочного цвета дороги, ведущей в Рим. По этому пути святой Франциск совершал паломничество в Вечный Город. Рим равнодушно взирал на блаженного чужака. Святой Отец в пророческом сне видел его, поддерживающего падающие стены Латерана.

    Люди боятся снов, особенно таких, в которых Бог является в облике нищего в лохмотьях. Впрочем, Рим тех времен, даже если бы и имел добрую волю, не смог бы сразу же осознать миссию Беднячка, поскольку в Риме Бог явил Себя не так, как в Ассизи.

    [​IMG]

    Бог пришел в Рим через Иерусалим. Во всей красоте Своего грозного величия, в огне исторической трагедии Он пришел разрушать языческие памятники императорам, сравнивать с землей мрамор римского Форума, обращать в прах каменных юпитеров. В Риме разыгралась драма истории. В Риме текла кровь.

    В Мамертинуме, в сырой келье, где когда-то задушили Югурту, римский центурион заковал в кандалы двух евреев, прибывших из далекой иудейской пустыни. За стенами города палач, исполнитель приговоров римского суда, отрубил голову святому Павлу. А святого Петра распяли на кресте. Рим Цезарей защищался от распятого Бога. Распятый Бог любви и прощения завоевывал римскую империю под грохот разваливающихся стен Палатина.

    [​IMG]

    Иначе происходило в Ассизи. Бог не завоевывал Ассизи. На площади Весковадо, в пещерах Карчери, в саду Порциунколы - на этих памятных местах францисканской радости Бог повторился, как многократно повторялся до и после этого в самый неожиданный час в различных местах земли, освящая ее Своим чудесным присутствием. В Ассизи второй раз в истории мира Евангелие воплотилось в чистейшей форме своего духа. Поэтому долины, холмы и оливковые рощи Умбрии похожи на открытые страницы Евангелия, раскрашенные солнцем, зеленью и небом. Поля, шум ручьев, величие пиний, сумрак лесов можно читать, как вдохновенный стих евангелиста. В Ассизи не разыгрывалась драма истории. В Ассизи человек не защищался от прихода Бога, а послушно, как милость, принял Его явление.

    Так осталось и по сей день. Рим построен из дорогого мрамора и красивых камней. Ассизи соткан из евангельского песнопения. Рим - это власть. Ассизи - это руки, в молитвенном жесте вознесенные к небу. Рим - это великолепие. Ассизи - вдохновение. В Риме человек смиренно склоняется к земле. «Пьета» Микеланджело в базилике Святого Петра настолько прекрасна, что приходится закрывать глаза, чтобы спокойно молиться. В Ассизи человек устремляет взор к небу и, желая произнести молитву, широко открывает глаза и смотрит на облака, которые, как херувимы, кружатся над его головой. В Риме человек чувствует себя частью исторической драмы, а в Ассизи само присутствие человека уже отрада. Кто хотя бы раз был в Ассизи, желает создавать мир по образу Ассизи.

    [​IMG]
     
  6. TopicStarter Overlay
    La Mecha

    La Mecha Вечевик

    Сообщения:
    10.270
    Симпатии:
    3.396
    ...
    " СЛЕДЫ СВЯТОГО ФРАНЦИСКА

    Недостаточно побывать в Ассизи лишь один раз. Чтобы понять этот удивительный город, сюда надо приезжать часто. С каждым новым посещением открываются все более удивительные тайны, и чем больше вокруг нас появляется этих тайн, тем отчетливее мы ощущаем возле себя присутствие Беднячка и тем объемнее перед нами вырисовывается его духовный облик. Где бы святой Франциск ни оставлял свои следы, повсюду происходили таинственные и святые события.

    Все, что есть угрожающего и демонического в природе, от его взгляда и прикосновения становилось умиротворенным и спокойным. Поэтому для того, чтобы в полной мере понять силу влияния святого Франциска на Ассизи, нужно внимательно наблюдать жизнь этого города в разную пору года и дня, ведь Музыкант Божий оставил след своего присутствия не только в душе человека и на страницах «Цветочков», но и в небесах и облаках, в свете и тьме, в холоде и зное.

    [​IMG]
    Карл Блехен. Вид Ассизи
    (http://www.wga.hu/html_m/b/blechen/13assisi.html)

    Этот цветущий умбрийский пейзаж, на который мы смотрим сейчас, на закате солнца, с вершины Рокка, полон оливковых рощ, буйной зелени, виноградников и украшен архитектурой стройных кипарисов, романских построек и арок. Он обладает собственной внутренней жизнью. Душу этого пейзажа создал святой Франциск, лишив леса тревоги мрака, ручьи - дикости, а вихри - опасности.

    Как-то раз над Ассизи разразилась гроза. Фиолетовые молнии пронзали тьму, озаряя в глубине пейзажа очертания гор Субазио. Гремел гром. Ряд высоких арок монастыря Святого Франциска, возвышающихся над зеленой долиной, напоминал огромный орган, играющий божественную ораторию. Земля, спокойная и смиренная, лежала во мраке и раз за разом, как главная тема в симфонии, возвращалась к нам в блеске молний.
    Но, что удивительно, эта гроза была иной, нежели все грозы, бушующие над землей. Лишенная драматических аккордов и ужаса разбушевавшейся стихии, она звучала мелодией горячей молитвы.

    [​IMG]

    Как у волка из Губбио, прирученного и обласканного рукой святого Франциска, в ней было что-то от смирения обратившегося грешника. Некогда, много лет назад, ее хищный нрав искупил Беднячок своим ночным бдением, слезами и победной схваткой с сатаной. Поэтому сегодня в тени ассизской грозы спится спокойно и легко - ведь даже в этой стихии присутствует безмятежность ангелов.

    Похожую историю одухотворения много веков назад пережили красные розы, росшие в саду Порциунколы. Колючие и прекрасные, они цвели у входа в бедную келью святого. Однажды вечером Франциск в смертной борьбе с сатаной бросился, обнаженный, сквозь колючие кусты, которые, обрызганные кровью святого, внезапно потеряли шипы. Ветки разгладились под тяжестью его тела, в них вошел дух смирения. И по сей день у входа в келью святого Франциска в Порциунколе цветут прирученные розы без терниев, а поодаль, всего лишь в нескольких шагах от этого места «розовой Голгофы», кусты роз, не познавших кровавую милость, по-прежнему рождают хищные острые шипы.

    Сатана покинул все тела, грозы и растения, на которых лежит печать духа святого Франциска. Возможно, вы скажете, что это легенда. Но ведь легенда - это другая действительность.


    [​IMG]
    З. Серебрякова. Ассизи

    ***

    Великий биограф святого Франциска, восьмидесятилетний Иоганнес Йоргенсен, вернулся в Ассизи, на родину своей души. Это возвращение имеет свой глубокий и мудрый смысл. Седой старик сидит на террасе гостиницы «Субазио» на фоне ассизских кипарисов и заходящего солнца, горящего на горизонте, как жертвенный костер. Утопая в кресле, он рассказывает нам о своих испытаниях в Швеции, где жил во время войны. Он написал там монографию о святой Бригитте. А несколько месяцев назад вернулся насовсем в Ассизи. Сейчас он ничего не пишет. Отдыхает в своем доме, расположенном на Виа делле Розе.

    Когда Йоргенсен на минуту замолк, мне показалось, что его лицо я уже где-то видел. Моя память начинает лихорадочно работать. Она ведет меня по закоулкам отдаленных воспоминаний, возвращает в Ассизи, направляет на улицы, площади и поля и вновь возвращает в город, в подземелья церквей. Я чувствую, что глаза Йоргенсена смотрят на меня из глубин древних времен, с какой-то фрески, тонущей в цветном полумраке витражей. И тогда я осознаю: то же самое лицо, те же щеки и губы, такое же очертание бороды и удивительно обаятельный наклон головы я видел на фреске средневекового мастера на стене нижней церкви Святого Франциска.

    И это не иллюзия.

    Рена, которая, как и я, сидит напротив Йоргенсена и пристально всматривается в черты его лица, наклоняется ко мне и шепотом говорит:

    - Знаешь, что он действительно похож на святого Франциска?

    Если чувство, испытываемое в глубине души, формирует черты человеческого облика по образу своего благородства, если идеал, в течение многих лет хранимый в душе, оставляет след на человеческом лице, то, вероятно, классическим примером воздействия тайных флюидов может служить этот датчанин, чье лицо стало удивительно похожим на образ Беднячка с фрески Чимабуэ. Это сходство на фоне раскинувшейся в долине густой сети виноградников и виднеющейся вдали церкви Святого Дамиана становится отчетливым и безусловным. Неужели черты лица Йоргенсена благодаря длительному общению с духом «Цветочков» сформировались по подобию облика умбрийского святого?

    [​IMG]
    Фреска капеллы Марии Магдалины базилики Сан-Франческо

    Солнце зашло за колокольню церкви Святого Франциска. Небо пылает, как многоцветный витраж. Лицо Йоргенсена, подобно древней фреске, постепенно теряется в сгущающемся сумраке. Каждый человек несет в себе идеал пейзажа, в котором он желает жить и творить. Хорошо жить в бессмертном окружении францисканских людей, камней, лесов и колоколов, повторяющих жестом, голосом и молчанием отдаленное время трубадура почтенной Госпожи Бедности.

    ***

    Святой Франциск, прикованный к постели тяжелой болезнью, велел перенести себя из Ассизи в Порциунколу и, остановившись на полпути перед больницей прокаженных (сегодня это Каза Гуальди), воздел руки к небу и благословил город прекраснейшими словами, которыми прежде еще не благословляли ни один в мире город:

    «Да благословит тебя Бог, о святой город. Благодаря тебе много душ будет спасено, и много слуг Божиих будут в тебе жить, и многие из твоих сынов будут избраны для жизни вечной».
    Святой Франциск, вдохновленный чистейшей любовью, на границе земного существования вошел в камни и стены родного города и наполнил их своим духом. Этот небесный союз, соединяющий человека с городом, сохраняется неизменным и по сей день. Это верный союз каменных стен с мыслью святого, а земли - с его сердцем.

    Однако здесь следует напомнить о том, что Беднячок никогда не собирался с помощью чудес доказывать подлинность своего евангельского свидетельства и своей апостольской миссии. Его ученик, брат Эгидий, пошел так далеко, что молил Бога о том, чтобы ему чтобы ему не было позволено совершать чудеса. Впрочем, святой Франциск знал, что настоящая радость основана не на том, что мертвый вернется к жизни или хромой исцелится, а только на бесконечной любви, которая велит человеку приносить себя в жертву. Поэтому чудеса играют незначительную роль в жизни Беднячка, который прежде всего влиял на человеческие души своей святостью.

    Доподлинно известно (и несомненно, это будет записано в ассизских хрониках), что баварец полковник Мюллер, практикующий католик, военный комендант Ассизи, во время немецкой оккупации оберегал благословенный город, не давал солдатне грабить дома и притеснять местных жителей. Украденное имущество он возвращал законным владельцам. Когда немцы покидали Ассизи под напором приближающихся войск союзников, саперы подложили часовую бомбу под Конвитто Национале.

    Эту бомбу полковник Мюллер собственноручно обезвредил и отдал приказ, запрещавший отступающим немецким войскам поджигать и громить ассизские дома. Этот горячий поклонник святого Франциска утверждал, что если переживет войну, то вернется в Ассизи и поселится там навсегда. Говорят, что немецкие офицеры из мести за спасение города от разрушения застрелили полковника по дороге во Флоренцию.

    Иоганнес Йоргенсен в разговоре со мной высказался против этой версии о насильственной смерти Мюллера, зато полностью подтвердил сведения о поведении немецкого полковника, которому Ассизи, несомненно, обязан своим спасением. Как это могло произойти?
    Как будто много лет назад святой Франциск приручил волка из Губбио в маленьком баварском городке, сделав душу немца неуязвимой для яда Антихриста и очистив ее от ненависти и зла для того, чтобы впоследствии она в облике полковника вермахта стала орудием высшей воли.

    Английские летчики, которые прибыли в Ассизи, единодушно утверждали, что они троекратно вылетали с Мальты с приказом бомбить францисканский городок и три раза над городом Фолиньо, расположенным по соседству с Ассизи, получали по рации приказ оставить в неприкосновенности столицу святого Франциска и возвращаться на базу. В последний раз бомбить Ассизи полетели пять мощных отрядов, и вновь от Фолиньо все самолеты были возвращены обратно. Ни одна бомба не упала на Ассизи.

    Благословение святого Франциска, произнесенное на пороге больницы для прокаженных, снизошло на верный город. Со скалистой вершины Сассо Россо мы отчетливо видим то место на белом шоссе, где Беднячок остановился на пути в Порциунколу, чтобы бросить последний взгляд на окаменевший от боли городок. Вечер. Заходит солнце. Золотая пыль сыпется на виноградники, оливы и горы. Церковь Санта-Мария-дельи-Анджели постепенно теряется в зеленом пейзаже. Теперь ее трудно разглядеть в кольце густых садов. Даже ее серый купол становится похож на умбрийские холмы. Одухотворенная колоколами, на вершине мистического восторга она сбрасывает с себя тяжелую плоть барочной архитектуры и, вслушиваясь в хор виноградников, садов и заходящего солнца, переживает мистерию преображения - чудо воплощения в природе. Такова истина святого Франциска. А всякая истина - это чудо.

    [​IMG]
    Караваджо

    ***

    Если художник является священником, а его творчество - священством, то святой Франциск своей жизнью полностью исполнил предназначение художника. Кто такие слуги Божии, если не волшебники, задача которых - возвышать людские сердца и созидать в них духовную радость?

    Яркая полоса солнечного света ложится на фрески Джотто, на многоцветные францисканские ясли, написанные на стене рукой художника, который в совершенстве почувствовал внутренний драматизм Божьего «волшебника». Мы находимся в «театре» святого Франциска, созданном художником, который первым открыл миру дух францисканских красок и линий, необычайно содержательных и простых, чистых и прозрачных.

    В течение шестисот лет красками и линями Джотто человечество смотрит на личность святого Франциска, на его жизнь и миссию, потому что Джотто, как никто другой из живших до и после него, понял творческий смысл францисканской жизни, то глубокое предназначение, которое велит Божиим «волшебникам» группами странствовать по умбрийским городам и весям, по морям и землям, возвышая людские сердца и пробуждая в них духовную радость.

    Действительно, уже в первых речах, диалогах и поступках святого Франциска присутствовал драматизм, который и в наше время очень свойственен итальянскому народу. Он был поэтом, автором «Гимна брату Солнцу» и возвышенных славословий, восторженно воспевающих красоту Госпожи Бедности. Он был вдохновенным певцом, любил музыку трубадуров. Простыми, незатейливыми словами он мог увлечь толпы людей. Его мягкий, теплый, мелодичный голос пробуждал горячий энтузиазм в сердцах слушателей.

    В зеленом лесу, в Греччо, во время праздника Рождества Христова этот серафический художник устроил первый в истории рождественский вертеп. Вспомним также, что францисканцами были многие святые проповедники, а амвон, этот забытый до некоторого времени важный атрибут богослужения, благодаря Меньшим Братьям обрел в церкви первостепенное значение.

    Жизнь святого Франциска - это подражание Христу, постепенное проникновение в Бога, трудная и тяжелая борьба за право на Истину. Деяние святого Франциска - это мистерия Страстей Господних, пережитая человеком, который в конце концов, после долгих лет чудесного уподобления своей жизни жизни Господней, удостоился милости Креста. Joculator Dei так долго подражал жизни Бога, что Бог наконец обратился к нему знамением и смыслом Своего учения: кровавым словом Своих ран.

    Шестьсот лет спустя Адам Мицкевич в одном из писем предсказывал: «Придет время, когда только святой будет способен стать поэтом».

    [​IMG]
    Н. Рерих

    Мы, жалкая пыль этой земли, считаем величайшей милостью то, что нам позволено в своем паломничестве ходить по тропинкам святого Франциска, дотрагиваться до стен, которых касался он, бродить по пещерам, где он ходил, слушать пение птиц в тех местах, где слушал его он. Каждый, кто посещает Ассизи и его окрестности, жаждет вдохнуть в себя душу умбрийских деревьев и цветов, камней и виноградников и ощутить в себе их святые стигматы.

    Человек, который этого достигает, заключает вечный союз с ассизской землей и с этого момента - где бы он ни оказался в этом огромном мире - повсюду слышит голос Ассизи, призывающий его обратно звоном колоколов, манящий бескрайними полями, полумраком церквей и чудесной серафической мелодией. И вот однажды, когда зов Ассизи будет особенно громко звучать в нашем сердце, мы вернемся в святую столицу повторенного Евангелия, так как знаем, что в Ассизи найдем себя такими, какими мечтаем быть в наших снах: лучшими и смиреннейшими. В Ассизи нельзя заблудиться: все тропинки, дороги, лестницы и ворота безошибочно ведут к «Гимну брату Солнцу».
     
    Последнее редактирование: 20 май 2014
  7. TopicStarter Overlay
    La Mecha

    La Mecha Вечевик

    Сообщения:
    10.270
    Симпатии:
    3.396
    "
    Сейчас - октава праздника Тела и Крови Христовой.
    Над базиликой Святого Франциска вихрем летят крики ласточек.

    Крылатая буря глубокого колокольного звона первой отрывается от земли. По ее сигналу золотые аккорды звонницы потоками устремляются в долину. В них впадают короткие, отрывистые звуки церковных колокольчиков с запахом цветущей липы. Из глубины долины льются певучие, лилейные мелодии церкви Ангельской Божией Матери. Сан-Руфино звучит величественной силой своих медных сердец. Вибрирующие, нервные звуки кружатся над землей, словно отряхивая с себя остатки земной пыли, а потом чистым переливом летят в небеса, высокие, могучие, одухотворенные.

    Эти голоса колоколов - сердце Ассизи. Тот, кто хотя бы раз в жизни слышал эти звуки, не забудет их никогда и будет всегда хранить в себе до конца своих дней, до смертного часа. Смерть - это в то же время радостное возвращение, потому что она - сестра святого Франциска.

    КАМЕННАЯ ГРОБНИЦА

    До сих пор всегда говорили о двух церквях Святого Франциска, расположенных одна над другой, соединяющихся, как ночь и день, как тьма и свет. Но в действительности базилика Святого Франциска создана из трех ярусов, и следует лишь удивляться, что этого до сих пор не заметили архитекторы, поэты и мыслители. Этого третьего церковного яруса не заметил даже Юлиан Клячко, который очень точно определил дух нижней церкви, наполненный полумраком и суровым созерцанием, а также дух верхней церкви, полный радости и света.

    А ведь верхняя и нижняя церкви символизируют паломничество францисканского духа, через сосредоточенное созерцание и радостный свет устремленного к высшей церкви, созданной из лазури и облаков, звезд и Млечного пути. Этот духовный союз трех возносящихся друг над другом базилик настолько органичен и являет такое совершенное единство, что попросту невозможно понять смысла этой удивительной архитектуры, если не обращать внимания на ее верхнюю часть, архитектурную доминанту, которой является лазурный свод ассизского неба. Она служит композиционным завершением расположенных друг над другом базилик, как заключительный терцет в сонете. Руководящая идея двух базилик Святого Франциска - это третья базилика, базилика святого неба.

    ***

    Понемногу, шаг за шагом, мы продвигаемся по темному коридору к крипте, в которой покоятся мощи святого Франциска. Гробница в ореоле нескольких светильников - это молчаливая молитва, в полумраке церкви превратившаяся в камень. Наша прошлая жизнь в этот момент кажется нам неизведанной землей, которую мы открываем и познаем лишь теперь, у подножия этой гробницы.

    Здесь все пути, хотя они и похожи на извилистые и неразборчивые арабески, безошибочно ведут к воротам города. Вся наша жизнь - это игольное ушко. Достаточно сбросить с себя бремя гордыни, чтобы без труда переступить порог серафической столицы.

    В один из дней - как правило, это происходит, когда человек уже ощущает себя неотъемлемой частицей Ассизи - начинается период сосредоточенной медитации.
    Когда мы идем по улице, то за каким-нибудь неожиданным поворотом крутой амфитеатр домов обрывается - и перед нашими глазами открывается великолепная панорама. Мы находим в ней, как в любимом стихотворении, наши самые высокие чувства и самые прекрасные мысли. Нам кажется, что мы - соавторы близкого и дорогого нам творения, хотя никоим образом не участвовали в его создании. Красота этого пейзажа настолько близка нам, что мы даже склонны поверить, будто он возник в нас много лет назад и теперь явился лишь логичным следствием наших фантазий или совершенной проекцией наших внутренних идеалов.

    Мы начинаем паломничество в наше прошлое. Дорога пролегает среди развалин и руин, пригорков сомнительной высоты и бездонных расщелин. Вокруг тянутся поля сражений - поля наших поражений. Поначалу нам трудно сориентироваться в запутанной сети наших прошлых дорог, как в линиях собственной руки. Однако этот хаос - мнимый. Внезапно нас поражает сознание того, как ужасна логика жизненных устремлений, падений и взлетов, глупости и мудрости. Сколько людей, измученных испытаниями, казалось бы, бесцельного странствования, в течение долгих лет своей жизни блуждают лишь для того, чтобы найти путь к цели в долине тишины и осознанных устремлений, в молчании Ассизи.

    [​IMG]
    Ботичелли

    Из полутьмы нашего детства выглядывает ласточкин облик святого Франциска. Знали мы о нем немного. В его серебристом пении в то время сосредотачивалась вся история жизни и творений таинственного святого, который был для нас скорее образом, сотканным из цвета и звука, нежели человеком из крови и плоти. С течением времени образ святого все больше отдалялся, а потому в те времена не приобрел для нас духовной выразительности, хотя томик «Цветочков» и принадлежал к числу любимых книг.

    Святой Франциск был ярким символом неуловимой поэзии, безусловно, волнующей, но немного лишней среди бурных событий нашей первой молодости.
    И лишь во время войны, в пору мучительного одиночества, когда все привычные ценности превратились в руины, а у людей было отнято право даже на спокойную смерть, в одну из летних ночей святой Франциск явился нам в маленьком доме, расположенном у края долины Святого Креста.

    Небо тогда кровоточило иерусалимскими звездами, кактусы были похожи на зеленых ежей, свернувшихся возле дороги, в душной атмосфере суховея тяжко вздыхали кипарисы, росшие у стены византийского монастыря, светившегося, как слоновая кость. Луна постепенно бледнела.

    А в Польше жгли людей в крематориях. В Треблинке погибали наши родители, сестры и братья.

    В тот момент нам было ясно, что мы, толпа, собравшаяся у ворот дворца Пилата, громким криком требуем отпустить на свободу Варавву, потому что боимся присутствия среди нас свободного и живого Христа - ведь нам легче смотреть на распятого Бога, чем терпеть среди нас Его живое и не дающее покоя человеческое естество.

    Когда в человеческом сердце созревают одиночество и скорбь и все вокруг представляется непреодолимой грудой развалин, внезапно перед изумленными глазами, которые никогда не видели Ассизи, открывается спокойная умбрийская долина, сосредоточенная и тихая. Из глубины сердца, как со дна моря, поднимаются новые островки суши, возмущенные воды прокладывают новые русла, а на небе возникают чудесные созвездия. Мир рождается заново.
    Таково видение Ассизи.

    ***
    По-разному воспринимается собственное ничтожество. Помню, как в Александрии, в первые дни обратного пути в Польшу, я блуждал в июльскую жару по городу в поисках древних памятников, желая беспокойной мыслью зацепиться за какой-нибудь зримый смысл истории. Но, к своему неудовольствию, я убедился, что в современной Александрии, в богатом и многолюдном городе, не осталось и следа от дворцов Клеопатры и от знаменитой Александрийской библиотеки. Vanitas vanitatum et omnia vanitas.

    Время поглотило руины, стерло их с лица земли, истребило. Время мы измеряем высотой громоздящихся развалин. Мы, поколение, вышедшее из бездны двух войн, слишком хорошо об этом знаем.

    А тогда единственным историческим напоминанием (но насколько близким нашему сердцу!) был закат солнца над Александрийской бухтой. В тот момент это открытие было для нас подлинным откровением - как если бы мы в глубоких пластах земли докопались до Атлантиды. «Гимн на закате солнца», написанный у моря в Александрии поэтом, измученным стигматами скитаний, с зеркальной точностью повторял горечь странствий всех одиссеев.

    «Через сто лет после меня где-то новые люди будут смотреть, умирать».

    Мы смотрим.

    Вероятно, мы уже никогда не будем более рельефно ощущать собственное ничтожество, нежели в тот александрийский вечер, когда, глядя на заходящее солнце, мы чувствовали, что постепенно умираем.

    ***

    В ясное, теплое утро мы стоим на палубе греческого судна «Хуан». Европа приветствует нас серыми очертаниями калабрийских гор60. Мы безвольно смотрим на тень Европы, падающую на спокойные морские волны, и с трудом пытаемся расшифровать, словно стершуюся надпись на обелиске, прошедшие события нашей жизни, которая, хоть и перестала быть нашей жизнью, но все еще доставляет нам много беспокойства.

    Несколько недель спустя в Риме мы получили ответ на мучивший нас вопрос.

    Караваджо, корсар и бандит, которого Бог наказал тяжелой жизнью и благословил гениальным видением человеческих душ и сути вещей, оставил после себя несколько десятков картин.
    В его «Видении святого Павла», находящемся в настоящее время на Вилле Боргезе в Риме, драма откровения Христова разыгрывается под сомкнутыми веками еврея из Тарса. На картине мы нигде не видим Христа. Только распростертые руки Павла выдают, что Сын плотника вошел в его душу. На застывшем от изумления лице Павла, лежащего на дороге, ведущей в Дамаск, изображена тишина радостной смерти. Каждая такая дорога, пролегающая поперек нашей жизни, немилосердно велит человеку пережить его собственную жизнь.

    В церкви Сан-Луиджи-деи-Франчези в Риме находится «Призвание святого Матфея» Караваджо. Ангел в облике чужестранца из далеких краев, простой человек в скромном одеянии, стоит во тьме комнаты и пальцем указывает на Матфея, сидящего за столом в компании нескольких мытарей. Матфей, еще минуту назад занятый разговором со своими товарищами, теперь уже знает, что означает этот внешне спокойный жест чужестранца.

    [​IMG]
    Караваджо. Призвание апостола Матфея

    Наверное, он был бы рад, если бы благодать божественной миссии выпала кому-нибудь другому, а пути Господни прошли бы мимо его дома, поскольку человек до последнего момента изо всех сил противится давлению воли Божией.

    Действительно, ведь теперь ему придется оставить прежний уклад жизни, свое имущество, кучу золота, насыпанную на столе, этих людей, прибывших сюда для обсуждения коммерческих планов, и немедленно отправиться в мир, попав в кабалу к Богу. Человек боится миссии, возлагаемой на него Богом. Страшен вид Господа, живым языком говорящего человеку, поэтому Матфей с напускным удивлением приставил палец к груди и спрашивает чужестранца:

    «Я? А может, мой сосед обрел благодать миссии избранных?»
    И по сей день звучит этот трагический вопрос на картине в церкви Сан-Луиджи-деи-Франчези в Риме, беспомощный протест человеческой души, тщетно жаждущей сбросить с себя бремя божественной миссии.

    ***

    Мы спускаемся на землю в Неаполе. Впервые после многих лет мы снова чувствуем под ногами землю европейского ада. Ненависть здесь стала ежедневным хлебом человека, его домом и ложем, воздухом и страстью. Исполнились слова из Апокалипсиса. Антихрист воссел на престоле в храме Господнем и провозгласил себя Богом. Сатана нашел убежище в пустыне нашей истории.

    Сомнение стало религией.
    На полях битвы и скорби шакалы раскапывают гробы в поисках захороненных сокровищ. Смятение охватило мир. Человек, обезумевший от безверия, бессознательно мечется, как крыса в мышеловке. Людская трагедия достигла своего апогея. Осужденные осуждают осужденных. Злые люди побеждают зло. Ненавидящие протестуют против ненависти.

    В соборе в Орвьето находится картина Синьорелли «Страшный Суд». Итальянский художник в чудесном видении предугадал апокалиптическое будущее мира. У его персонажей современные лица. Летучие мыши, напоминающие самолеты, бомбардируют города.

    Бесы, одетые в мундиры, поджигают дома и убивают людей. На широкой площади проходит многолюдное собрание. Антихрист лжет, произнося слова Христа, принимая Его облик и изображая Его страдания и воскресение.
    Наступает торжество жестокости. Униженные и оскорбленные сами жаждут унижать и оскорблять, потому что таким путем они якобы смогут на мгновение обрести потерянное человеческое достоинство.

    [​IMG]
    Синьорелли

    В церкви Сан-Стефано-Ротондо в Риме есть несколько десятков фресок, изображающих мучения первых христиан. Ничего с тех пор не изменилось в душе человека. Все люди, умершие мученической смертью, - христиане. А все люди, издевающиеся над человеком, - язычники. Грех - это мир, в котором человек молится самому себе.
     
  8. TopicStarter Overlay
    La Mecha

    La Mecha Вечевик

    Сообщения:
    10.270
    Симпатии:
    3.396
    [​IMG]
    Евгений Корнильцев (здесь http://gallery.sufism.ru/displayimage.php?album=topn&cat=-46&pos=2 )

    ...

    " Мы ищем магазин и дом богатого купца Петра Бернардоне, у которого Бог забрал сына, оставив взамен только горечь и деньги.

    Мы выходим с площади Коммунале и узкой улочкой направляемся к площади, на которой возвышается Новая Церковь, воздвигнутая на месте, где стоял дом Петра Бернардоне, и построенная из его же камней. В XVII веке этот дом приобрел король Филипп III, потом велел его разрушить, а на том месте соорудить маленькую церковку. Сегодня она является собственностью испанского государства. «Immunitas et ius patronatus Regis Hispaniarum», - гласит надпись на каменной табличке, вделанной в фасад церкви. От прежнего дома осталось немного: комнатушка, в которой был заточен блудный сын после своего возвращения из Сан-Дамиано, вход в лавку старого Бернардоне... На месте, где спал святой Франциск, возвышается алтарь. Улочка, которая вела в лавку, сегодня с обеих сторон перекрыта и составляет часть монастырского двора.

    Несколько дней назад мы посетили эти жалкие остатки купеческого благосостояния Петра Бернардоне и теперь, стоя у гробницы его сына, мысленно возвращаемся к этой единственной в своем роде трагедии. Мы знаем, как она развивалась, знаем, как сурово вел себя Петр, часто не выбирая средств для борьбы, знаем его непоколебимый характер, предрасположенный даже к вспышкам жестокости. И хотя мы с трудом прощаем мстительному купцу его поведение на площади Весковадо, когда он призвал Франциска к ответу за стыд и унижение, которые сын уготовал ему своим решением, мы все же стараемся отнестись со снисхождением к несчастному отцу, ничего не понимавшему в той великой мистерии, невольным участником которой он стал. Бессознательно совершенный грех не является грехом. Бог не открыл Своей воли Петру Бернардоне. Если бы Господь обратился к нему голосом ангела, а купец не поверил бы Его словам, вероятнее всего, он, как и Захария, онемел бы до дня исполнения воли Господней. В этом случае Петр, несомненно, был бы объектом всеобщего уважения и почитания. Но Бог не обратился к нему.

    [​IMG]

    Никто не знает, почему отец святого Франциска не был удостоен того, чтобы услышать глас Господень. Вспыльчивость его характера и сословные пристрастия ничего здесь не значат, так как мы знаем случаи, когда Господь являлся даже закоренелым грешникам, спасал их от морального падения и выводил к вершинам нравственности, когда Он смягчал сердца мытарей, возвеличенным нищим посылал чудесные видения, а униженных богачей проводил сквозь игольное ушко. Поэтому Петр заслуживает сочувствия - ведь почти ежедневно задевая о проходящего мимо него Господа, он не заметил в своем доме Его присутствия.
    Шли годы. Блудный сын не возвращался домой.
    Старый Бернардоне, конечно же, ждал возвращения Франциска, в своих мыслях лелея сон о той прекрасной минуте, когда ради встречи с сыном он зарежет тучного вола, устроит богатый пир и велит во время него подыгрывать ассизским музыкантам.
    Между тем годы шли. Мир стал домом святого Франциска, о старом отце забыли.
    А он, слыша о победах своего блудного сына, наверняка переживал жесточайшую трагедию, о которой, увы, мы ничего не знаем и уже никогда знать не будем. Такова трагедия человека, которого Бог не одарил милостью видеть явления вечного мира.

    И вот теперь, когда мы стоим во мраке францисканской крипты, нас внезапно озаряет мысль, которая полностью изменяет наше суждение относительно роли Петра Бернардоне в формировании решения святого Франциска. Да, мы, безусловно, совершили бы горькую ошибку, поступили бы несправедливо по отношению к Петру, считая, что он не исполнил своей божественной миссии, находясь возле сына, что его поступок был только проявлением оскорбленного отцовского самолюбия и неудовлетворенных амбиций. В доме Петра Бернардоне «появилось на свет солнце», как писал Данте. Это рождение принесло с собой под крышу ассизской суконной лавки зародыш тревоги, который впоследствии превратился в открытую и непримиримую борьбу между солнечным светом, представленным в облике Франциска, и тьмой, воплотившейся в гневном Петре. Господь сотворил ночь из богатого купца и велел ему немилосердно навязывать сыну свою волю, подавлять его энтузиазм и гасить его свет. «Бог всегда преследует тех, кого любит», - сказал впоследствии святой Франциск. В этом столкновении, которое стало одним из этапов борьбы святого Франциска за право на свободу, формировалась его воля и складывался его несгибаемый характер.

    С помощью ночи Петра Господь испытывал свет святого Франциска. А потому да будет благословенна тьма ассизского купца, потому что в ее пучине формировались сила и воля францисканского солнца, и да будет благословен слепой гнев Петра, потому что лишь под потоком его гневных и оскорбительных слов в полной мере открывается красота непреклонных решений его сына. Насколько проще было бы поступать святому Франциску, если бы он нашел у отца поддержку в начале своей деятельности. Однако ничто не должно быть легким во францисканской жизни. Господь освятил ее тяготами. Хорошо, что Бог не открыл глаза Петру Бернардоне.

    И хотя наш благородный брат-солнце сегодня взирает на кровавую бойню человечества, а наши сестры-звезды каждую ночь всходят над измученной землей, местом обитания ненавидящих друг друга людей; и хотя наша плотская сестра-смерть, вместо того чтобы, подобно музыке флейты, выводить завороженные души из усопшего тела, сегодня стала преступным орудием в руках людей, мы пытаемся сохранить в себе последние остатки достоинства, веру в мудрость человека, который наперекор ненависти и аду сегодняшнего дня скажет: «О, дай мне, Господи, плоды моих трудов, а ближним моим - плоды моей радости».
    Такими были размышления возле простой каменной гробницы святого Франциска, который, словно глубокая мысль в поэме, покоится в нижней базилике, на самом ее дне.

    EREMO DEI CARCERI

    В Eremo dei Carceri родилось единственное в своем роде одиночество.

    Одиночество святого Франциска было заселено всем человечеством. В этом францисканском космосе совершались дела наших дней и ночей, наших духовных и физических трудов, наших домов, звезд, цветов и сомнений. В человеческом одиночестве святого Франциска каждый из нас может найти самого себя, поскольку никто из нас не был безразличен Беднячку. Святой Франциск ничего в жизни не достигал без борьбы. Как и каждый из нас, он подвергался искушениям сатаны, но лишь как немногие избранные, мог обуздать в себе тьму.

    Часто между человеком и небом бушует море дьявольских искушений и сомнений. Если бы этого моря не было, Бог стал бы легкой добычей нашей тоски. Бог, Которого можно достичь без труда, - это миф. В этом случае мы были бы всего лишь мифом мифа.

    Одиночество всегда приближало Беднячка к человеку и создавало глубокий союз между ним и человечеством. Поэтому он иногда скрывался в пустынную обитель, в Карчери, чтобы быть ближе к сердцам людей, лучше их понимать и теснее с ними соединяться. Одиночество было для святого Франциска не бегством от мира, а средством гармоничного сосуществования человека с человеком, связью, искусно соединяющей отдельного человека с обществом, разговором с самим собой о строгих нравственных правилах и о роли человека среди других людей.
    Человек, который боится одиночества, боится самого себя. Святой Франциск не был трусом.

    Мы знаем, что провансальские песни воплотились в форме ассизских домов, что идея любви стала камнем гробницы святого Франциска, что фонтан на площади Минервы - это застывшая в мраморе тишина, а храм Святого Франциска - музыка, которая, устремляясь к небу, застыла в архитектуре белых камней. Это воплощение настолько совершенно, что даже человек, не предупрежденный о нем, в облике ассизских домов быстро распознает напевность провансальской канцоны, в очертаниях фонтана на площади Минервы - глубину тишины, а в архитектуре базилики Святого Франциска - силу музыкального аккорда.

    Таким образом, и Карчери - не просто средневековая обитель, дом одиноких размышлений святого Франциска. Мы идем в Карчери крутой тропинкой, которая пролегает над краем пропасти, густо поросшей деревьями и наполненной вечерним звуком овечьих колокольчиков. Бездна под нашими ногами, устремляющаяся к пустынной обители, скрывает в себе тайну чудесного преображения, которое мы в первый момент скорее чувствуем, чем понимаем. Однако позднее, блуждая между маленькими пещерами-кельями, высеченными в скале, и из лабиринта коридоров, расположенных в тишине бора, выходя к краю зеленой пропасти, мы уже понимаем мудрую связь, соединяющую обитель человека-францисканца с каменной бездной, лежащей у его ног.

    На земле бывают различные бездны, их столько же, сколько и людей. Некоторые из нас, сводя на нет благословенное влияние испытаний, сознательно спускаются вниз, потому что лишь на самом дне бездны находят самих себя и плоды, которых жаждут.

    Но та бездна, которую мы теперь видим у наших ног, - это не пропасть, ведущая вниз. Это возвышенный гимн, доверчиво струящийся к небу, все более мощный, полнозвучный и величественный. И у вершины горы он, наконец, разражается одиноким плачем, полным надежды и веры, - в каменном Карчери, в храме небесных размышлений. Карчери - это окаменевший псалом «De profundis», крик страдания, увенчанный утешением, глубокое отчаяние человеческой бездны, переходящее в тишину освобождения.

    Солнце постепенно заходит и ложится лиловой полосой на пелену тумана, окутавшего далекий Ассизи.

    Когда-то в Риме, посещая ватиканскую Пинакотеку, я остановился перед живописной композицией Караваджо, изображающей святого Петра во дворе иерусалимского синедриона в трагический момент отречения от Христа. Вся фигура Петра погружена во тьму. Апостол желает слиться с этой тенью, раствориться в ней, стать невидимым, сбросить с себя, словно колючую власяницу, пристальный взгляд женщины, подозрительно смотрящей на него. Петр пока еще владеет собой, он неподвижен и молчалив, в темноте можно различить спокойные черты его лица, которое постепенно застывает, превращаясь в маску. И лишь на лбу у него нервно и тревожно дрожит яркая полоса, единственное светлое пятно, выдающее его в этот момент, поскольку оно явно противоречит словам апостола. Эта яркая полоса лишь кажется отблеском костра, горящего во дворе; в действительности она - открытая рана, сквозь которую сочится кровь внутреннего света. Через минуту исполнится пророчество Бога, и Петр, покинув двор, горько заплачет.

    Только гранитная скала может так глубоко расколоться и образовать такие глубокие расселины. Этот трагический раскол души апостола Петра - первая в мире бездна, сквозь которую виден не ад падших ангелов, а небо и звезды возносящегося ввысь человека.

    Другая такая бездна - это ущелье у подножия пещеры Карчери. Тем, кто никогда прежде не бывал в Карчери, может показаться, что это место заражает нас бездействием, парализует своим молчанием и отдаляет от действительности. Ничего подобного. Будничные проблемы со скалы Карчери видны необычайно отчетливо, а обдуманные здесь истины лишены избыточных фантазий. В одинокой природе Карчери, в ущельях и холмах записаны события духовной революции, которую здесь пережили первые францисканцы, совершавшие паломничество от земли рабства к небу свободы. Это книга происходивших в душе яростных сражений за свободу человека.

    Первым выступлением святого Франциска на исторической арене была борьба за свободу Ассизи, последним - завещание о свободе человека. Эти два события, как золотые застежки, скрепляют жизнь святого в логичную и последовательную композицию. Спор с отцом был победной борьбой за право на свободу, а более поздние заботы святого Франциска о разрешении жить согласно Евангелию были лишь еще одной стороной той горячей любви, которую святой из Ассизи питал к свободе.

    Своей жизнью Франциск воплотил понятие о совершенной свободе. Свобода - это нравственность. По-настоящему свободен только тот, кто закован в кандалы этики. Это самые тяжелые оковы из всех, какие только может носить человек. Если же человек их сбрасывает, он становится рабом. «Для себя я желаю лишь одной милости от Господа: чтобы я никогда не получал милости от человека», - сказал святой. Эти слова - не проявление духовного анархизма или антиобщественных наклонностей. Но у Беднячка было чувство порядка, что он и доказал, вписывая свое движение в рамки церковной организации...

    Средством, направленным на создание этой организованной свободы, была бедность. Она давала святому полную независимость действий в мире, построенном на угнетении и несправедливости. «Бедность - это освобождение от материи и средство, чтобы черпать из источника собственной души, - сказал святой Франциск, - это возвращение мира к самому себе. Это свобода». Знаменательно, что Беднячок лишь однажды был обуреваем гневом.
    Это произошло в тот момент, когда, вернувшись из Палестины в Болонью, он нашел своих братьев в благоустроенном монастыре, предающихся безделью и ублажению своей плоти. Святой Франциск понимал, что, если правило бедности не будет соблюдаться, дух стяжания проникнет во францисканские ордена и францисканцам будет грозить опасность рабства и неправедной жизни.

    [​IMG]

    Каждое праведное дело пусть будет нашей отчизной. А любое зло - чужбиной. Ассизский Простачок жаждал привить идею праведности и свободы в том числе и богатым и зажиточным людям, поскольку верил, что «в людях, в которых сегодня мы видим дьявола, когда-нибудь сможем найти апостолов Господа».

    В представлении святого Франциска, верившего в радостное развитие истории, караваны верблюдов, навьюченных золотом свободы, шли в будничный зной сквозь игольное ушко.

    ***

    Своеобразным испытанием является также путь из пещеры отшельника в долину. Встреча с людьми в долине наводит нас на мысль о трагедии земли и падении человека.

    Монах, который показывал нам Карчери, молодой, с оливковой кожей, был отражением неба и бесшумного шелеста деревьев. Когда он шел перед нами, казалось, что это двигается тень тишины, та самая, которая в пору заката ложится на пергаментные страницы «Цветочков».

    Хотя человек, встреченный нами в долине, приветствует нас во имя Божие и по-доброму смотрит на нас, он отвлекает наши мысли от совершенной гармонии духовной жизни, заключенной в облике Карчери, и направляет их к человеческому обществу, которое произвело на свет апокалиптического зверя ненависти и злодейства.

    Я вспоминаю момент, когда иракский летчик, летевший со мной из Тегерана в Багдад, приземляясь для кратковременного отдыха в Кер-Ман-Шахе, указал пальцем на обожженные солнцем окрестности и произнес: «Здесь Каин убил Авеля». Окружающая местность была пустынной и дикой. Несколько кактусов - вот и вся природа этой адской котловины.

    На всех фронтах лилась кровь. Тогда казалось, что пути мира сходятся в этой пустыне видений и плача Иеремии, которые неизбежно должны воплотиться в истину руин. Если бы нас тогда спросили, в ком (либо в чем) мы видим спасение мира, наверное, мы бы ничего не ответили и предпочли бы сохранить при себе наше суждение, нежели искренне признаться, что перестали верить в смысл мира, жизни и работы. Под нами была каинова пустыня, за нами - порванная в клочья жизнь, перед нами - африканский корпус Роммеля.

    То, что пропало из наших личных духовных ценностей в огне падающих стен Варшавы, не стоило даже воспоминаний. Даже нечего было хоронить и не на чем было прочитать молитву. На дорогах воюющего мира Господь отмечал осуждением тех, кто из каменных дождей, разразившихся над Содомом, строил себе великолепные дворцы, и тех, кто жаждал вернуться на берег своей вчерашней жизни. Стены Содома сгорели дотла. Даже праведники заплатили смертью за вину грешников. Никто не уберег свою вчерашнюю жизнь от бури разбушевавшихся стихий. Бог срывал маски с человеческих лиц и душ.

    В сиянии скрещенных молний человек был вынужден обнажить свою подлинную суть: незначительность и никчемную ложь. Все были изобличены. Самые лучшие среди нас внимательно вслушивались в темноту пустынных ночей: не донесется ли до них глас свыше. Но только чей?..

    Со стороны Ассизи дул свежий ветер. Отара овец, подгоняемая лаем собаки и палкой пастуха, медленно спускалась со скалистого откоса. Пустынная келья исчезла за крутым поворотом дороги. Внизу в долине появились очертания поселений. Дым от каминов, как жертва всесожжения, возносился к небу.

    Мир не может погибнуть.

    Базилика Святого Франциска воздвигнута на земле страдания и греха, ведь она стоит на месте казни, где приводились в исполнение смертные приговоры преступникам. Там также хоронили самоубийц. Святой Франциск выразил желание, чтобы его тело было погребено именно на «адском холме» - Collis Inferni, - среди самых низких и недостойных людей этого мира.

    [​IMG]
    Джованни Беллини

    На старой гравюре XIII века, изображающей общий вид Ассизи, я видел это место казни, скалистое, пустынное, бесплодное, как каинова пустыня, расположенная среди персидских гор. С той поры топография города на протяжении веков не претерпела значительных изменений, но отсутствие базилики на пожелтевшей гравюре ощущается необычайно болезненно. В этом месте зияет ужасная пустота, словно Ассизи недостает чего-то самого существенного, того, что, возникнув, станет подлинным смыслом существования города. Эта «лысая гора» ожидала своего предназначения - Basilica Patriarchalis, как и гора Голгофа в течение долгих веков ожидала креста, поставленного на фоне разбушевавшегося неба.

    Дорога плавно спускается к городским воротам. Неподалеку играют дети. Мы уже видим кипарисы церкви Сан-Дамиано. Старушка несет на спине вязанку хвороста. В придорожном трактире крестьяне потягивают красное вино, а хозяин стоит, опершись о дверь, и вглядывается в заходящее солнце. Мы снова среди людей.
     
  9. TopicStarter Overlay
    La Mecha

    La Mecha Вечевик

    Сообщения:
    10.270
    Симпатии:
    3.396
    ...
    " Святой Франциск, этот мужественный открыватель новых миров в людской душе, явил перед изумленными глазами средневекового человека неизведанные области духовных переживаний и взлетов. Он показал, какое огромное богатство чувств заключено в человеке, сколько в нем возвышенных способностей, сколько вершин вдохновения, сколько радостного света и прекрасных форм внутренней жизни. Давайте послушаем разговор, который на холоде и ветру вел святой Франциск с братом Львом возле закрытых ворот церкви Ангельской Божией Матери, и тогда мы поймем - мы, люди с кладбища духовности, - в чем заключаются истинная ценность и достоинство человека.

    «Брат Лев, - говорил святой Франциск, - дай Бог, чтобы Меньшие Братья повсюду на земле были примером добродетели и благочестия. Но запиши себе и помни, что не это - совершенная радость.
    Брат Лев, если Меньшие Братья будут возвращать зрение слепым, исцелять калек, изгонять бесов, возвращать слух глухим, здоровье - хромым и даже если они будут воскрешать умерших четыре дня назад, запиши, что и это еще не совершенная радость.
    Брат Лев, если Меньшие Братья будут понимать все языки, постигнут все науки и прочтут все сочинения, если они смогут пророчествовать и открывать не только будущее, но и тайны человеческой души и совести, запиши, что и это еще не совершенная радость.
    Брат Лев, овечка Божия, если Меньшие Братья будут понимать ангельскую речь, знать движение звезд и язык трав, если они смогут находить сокровища земли, если им будут явлены силы птиц, рыб, животных, людей, деревьев, скал, корней и вод, запиши, что и это еще не совершенная радость.
    Брат Лев, если Меньшие Братья будут так хорошо проповедовать, что всех неверных смогут обратить в веру Христову, запиши, что и это еще не совершенная радость».

    «Отче, - прошептал брат Лев, - ради Бога, скажи мне, в чем же заключена совершенная радость?»

    На это святой Франциск ответил: «Представь себе, что, промокшие, озябшие, грязные, полумертвые от голода, мы постучимся в ворота церкви Ангельской Божией Матери и привратник сердито окликнет нас: «Кто вы такие?» - а на наш ответ, что мы - два монаха, скажет:

    «Лжете, вы проходимцы, которые обманывают людей и крадут милостыню у бедных! Убирайтесь!» - и не примет нас, а оставит до вечера за воротами, нас, стучащих зубами под дождем и снегом, окоченевших и голодных; и если мы, униженные и отверженные, все это терпеливо перенесем, не ропща на этого привратника, если в смирении и милосердии мы подумаем, что он знает нас, но Бог повелел ему так сказать, тогда запиши, брат Лев, что именно в этом - совершенная радость, ибо высшая милость и дар, посылаемый Духом Святым, - это благодать победы над самим собой и умения перенести тяготы, бесчестие и оскорбления ради любви к Христу».

    Таково представление о человеческой душе, рожденное Беднячком, который обогатил мир новым, неведомым прежде типом человека, способного верно подражать жизни Бога.

    [​IMG]
    Дж. Чимабуэ.

    ***

    «Иди сюда, брат волк, - говорил святой Франциск волку в горах Губбио. - Приказываю тебе во имя Христа, чтобы ни мне, ни кому-либо другому ты ничего плохого не делал. Брат волк, ты причиняешь много бед в этой округе и совершаешь большие преступления. Ты не только убиваешь и пожираешь животных, но даже смеешь убивать людей, созданных по образу Божию. За это ты заслуживаешь виселицы - как самый жестокий убийца. И потому все травят тебя, вся округа воюет с тобой. Но я хочу, брат волк, заключить мир между тобой и окружающими, чтобы ты больше не причинял им вреда. Они простят тебе все, и ни люди, ни собаки больше не будут тебя преследовать».

    Мистерия встречи святого Франциска и дикого волка в горах Губбио сегодня для людей благочестивых может быть боевым кличем. Это событие, о котором рассказано в книге «Цветочки святого Франциска», историки не считают чудом. Возможно, оно является сказочной интерпретацией обращения одного из разбойников (в то время Умбрию заполонили банды разбойников), который заслужил в окрестностях Губбио дурную репутацию кровожадного волка. Впрочем, этическое содержание этой встречи имеет вечное значение, независимо от того, являлась она чудесным событием или же абсолютно естественным. Мы, люди, на которых легла тень от крематориев, скорее воспримем как чудо обращение человека, нежели волка.

    Можно ли ненавидеть злых людей? Перед лицом безумствующих кесарей и их богов, как молох, поглощающих человеческие жертвы, ненависть к грешникам становится руководящей идеей для многих людей, а может быть и для целого поколения, неспособного примириться с беспределом всеобщего зверства. Нам кажется, что ненависть к злому человеку должна быть больше и сильнее самого зла, для того чтобы оно было побеждено и уничтожено. Нас тревожит мысль, что мы все еще мало ненавидим, что сила нашей ненависти к люциферам ничтожна по сравнению с огромными размерами зла, порожденного Антихристом. В такие минуты мы готовы молить Бога об огне ненависти, как о высочайшей милости. Как ужасен час, когда достоинство человека измеряется ненавистью!

    Война закончилась. Могилы стали историей. Мы занялись испытанием совести и воссозданием человека. Наш путь ведет через Ассизи к Губбио, где произошло такое прекрасное чудо возрождения волчьей души, ставшее сегодня, наряду со многими евангельскими примерами, классическим образцом для наших начинаний.

    Мир - это лес, полный волков. Те, кто вошел в этот лес, чтобы искоренять ненависть с помощью ненависти, возвращаются из леса, зараженные проклятием зла. Злого человека нельзя ненавидеть. Его надо лечить, как прокаженного.

    [​IMG]
    Чимабуэ

    В дремучем лесу Европы, среди людоедов, только внешне цивилизованных, должны выполнять свою миссию люди доброй воли, вооруженные святыми заповедями Декалога и словом Евангелия, должны обуздать звериную природу человека и ограничить ее железными правилами евангельской этики. Эта миссия так же трудна, как и та, которую много веков назад осуществляли францисканские миссионеры в Марокко и Абиссинии; она так же светла, как и смерть Якопоне да Сармано и Фердинанда да Абисола и так же достойна, как и мученичество блаженного Фомы да Толентино в Малой Азии или Петра Баптиста в Нагасаки.

    Эта миссия тем труднее, что варвары, живущие в европейских джунглях, слишком часто свои беззакония и преступления прикрывают извращенно истолкованными словами Евангелия и надевают на себя маску Иисуса Христа. Типичный признак эпохи Антихриста.

    Воины слова Господнего сегодня стоят у порога новой, грандиозной миссионерской работы. Мир ждет миссионеров Святого Духа, ждет Простачка, который вдохновит человека благодатью преодоления самого себя и духом подлинного смирения. Мы видим в своих снах - как много лет назад видел Папа Иннокентий III - незначительную фигуру человека, с невероятным усилием поддерживающего рушащиеся стены нашей цивилизации.

    Когда этот человек придет к нам, мы сразу же узнаем его по доброму взгляду, по рубищу, в которое он будет одет, и по простым словам, обращенным к людям, птицам и цветам. Безразлично, откуда он придет и из какого народа будет происходить.

    Главное, чтобы он, сбросив с себя богатую одежду и отказавшись от всего имущества, только в одном плаще и сандалиях пошел среди нынешних каинов объяснять всем людям, что ненависть является преступлением против Бога и человека, а это преступление - гибелью для всего человечества. Пусть он идет в кабинеты министров, в вооруженные отряды людей злой воли, в нефтеносные районы, истекающие человеческой кровью, на торжища душ и тел, в районы еврейских погромов, в дома линчеванных негров, в тюрьмы, в небоскребы, шахты, на фабрики атомных бомб. Пусть он говорит убийцам и их жертвам, угнетателям и угнетаемым и пусть на руках со стигматами, повторяющими раны Бога, принесет наконец всему миру право на свободу и спокойную смерть.

    Мы жаждем, чтобы люди были подобны ласточкам, которым проповедовал святой Франциск, чтобы человеческие руки и слова никому не приносили страданий, чтобы человек сочувствовал угасающему огню, не топтал ногами разлитой воды, чтобы он полюбил камни, деревья и колосья, а пойманным горлицам и рыбам возвращал свободу.

    Мы хотим, чтобы садовник оставил в нашем саду кусочек невозделанной земли, где могли бы спокойно расти братья-сорняки. А если весь наш сад - это бесплодная целина, то мы жаждем, чтобы в нем вырос хотя бы один цветок, который своим ароматом, как в видении святого Франциска, воскрешал бы умершую любовь и погибшее братство.

    Когда святой Франциск диктовал письма, он никогда не позволял зачеркивать слова. Даже словам он не хотел причинять страдания и смерть.

    Отложим перо. Уже глубокая ночь. Сегодня на римском Форуме косили траву. Свершилось все, что должно было свершиться. Одиночество - это одна из форм францисканской свободы. Печаль противна человеческой природе. Каждый искренний союз человека с человеком, цветком и животным - это устремление к радости.

    Постепенно гаснут звезды. У святой Клары, небесной возлюбленной святого Франциска, черты Беатриче, воспетой Данте. На нашем столе лежат «Цветочки святого Франциска». Откроем эту книгу и начнем читать ее снова. Она - тоже частица той «любви, что движет солнце и светила».

    [​IMG]
    Боттичелли
     
  10. TopicStarter Overlay
    La Mecha

    La Mecha Вечевик

    Сообщения:
    10.270
    Симпатии:
    3.396
    ПЕСНЬ СВЯТОЙ СКАЛЫ

    До наших времен сохранилось единственное подлинное изображение святого Франциска, написанное при его жизни. Оно находится в монастыре Сакро-Спеко в Субиако, где Святой Франциск останавливался в 1217 году по пути в Рим. Необычайно осторожный в своих суждениях Иоганнес Йоргенсен утверждает, что фреска в Сакро-Спеко - это «самое древнее изображение святого Франциска и только оно имеет право называться его портретом». О подлинности второго портрета, находящегося в Сан-Франческо-а-Рипа в Риме, датский ученый высказывается с некоторыми оговорками.

    [​IMG]
    Ряса Святого Франциска, бывшая на нем в час кончины.

    Итак, мы едем в Сакро-Спеко, в монастырь Святой Пещеры, славящийся красотой своего местоположения и живописными сокровищами, чтобы увидеть эту знаменитую фреску, написанную, вероятнее всего, учеником римского художника Консобуса, создателя образа Божией Матери в нижней церкви Субиако.

    Дорогу, по которой мы едем - Виа Сублакенсис, - много веков назад построил император Нерон. Изначально она вела к императорской вилле, где и обрывалась.
    Однако после победы христианства она начала подниматься к скалистым склонам и недоступным вершинам, так как по ней шли пустынники, которые, оставив в стороне дворец императора, направлялись дальше, в безлюдные горы, в пустынные пещеры и гроты.
    Сегодня руины императорской виллы служат лишь грозным напоминанием для нашей человеческой ничтожности, которая сознает живой смысл существования, лишь когда в смиренном молчании вступает на порог пещер, где происходило благодатное общение с распятым Богом. «Кто следует за Мной, не пребывает во тьме», - такими словами Фома Кемпийский начинает свою книгу «О подражании Христу».

    Глядя на потрескавшиеся стены виллы Нерона, нависшей над зеленой долиной, на последних очевидцев его зловещих деяний, мы понимаем, что человек становится деспотом тогда, когда начинает следовать только своей воле.

    Был уже полдень, когда высоко над нами замаячил бенедиктинский монастырь. Туманные очертания гор на далеком горизонте постепенно приобретали гранатовую окраску и наконец, перейдя в насыщенную зелень, полукругом густых лесов подступали к стенам монастыря. Сакро-Спеко, прильнув к скале, сиял на солнце, словно замок Грааля.
    На середине горы мы выходим из машины и взбираемся по каменной тропинке, выдолбленной в скале. Внизу, на краю оврага, мы видим величественный монастырь Святой Схоластики, где много лет назад была устроена первая типография в Италии. Вдали золотится местечко Субиако, как бы прилепленное к конусу горы.

    Мы входим внутрь монастырского двора. У ворот (самого монастыря мы в этот момент не видим, поскольку он исчез за крутым поворотом дороги) нас встречают огромные дубы с толстыми шершавыми корнями, похожими на допотопных ящеров.

    Местоположение монастыря во многих отношениях напоминает пустынь Карчери под Ассизи, которая также была бенедиктинской обителью до тех пор, пока в ней не поселился святой Франциск. Монастырь находится на широких террасах, покрытых огородами, на крутой известняковой скале, которая служит ему одновременно и фундаментом, и стеной. Некоторые архитектурные фрагменты этой постройки так тесно соединяются со скалой, что в первый момент трудно отличить, где заканчивается стена, воздвигнутая рукой человека, и начинается природная скала. Монастырь вырос из скалы и вместе с нею вздымается ввысь, он позаимствовал ее окраску, форму, благородство и величие. Святая Пещера произошла из природы и является ее частью - как те леса, которыми поросли окрестные горы, и как река Аньо, несущая неподалеку свои быстрые волны.

    [​IMG]
    Симоне Мартини. Св. Франциск и Св. Клара.

    Удивительна мелодичность бенедиктинской обители. Когда мы входим внутрь церкви, у нас создается впечатление, что мы вступили в средоточие звука, оказались среди его кружащихся и вибрирующих частиц. Отдельные ярусы церкви, связанные между собой каменными лестницами, звучат, как музыка сфер, многоцветным потоком изливающаяся с небес на землю, из небесных источников в темноту нашей долины печали. Когда с верхних ярусов церкви, полных солнечного света, мы спускаемся вниз, во мрак гротов и пещер, нас внезапно поражает волшебный водопад мелодии.

    Играют тени и лучи света, играют стены, покрытые сиенскими и умбрийскими фресками, поют лики Богородицы, написанные в XIII веке, протяжной мелодией флейты наполнена «Пещера Пастухов», напряженным сосредоточением звенит тишина «Пьеты», дождевой капелью звучит «Чудо дождя», где изображена сцена, разыгравшаяся между святым Бенедиктом и святой Схоластикой на Монте-Кассино. Когда из глубины монастыря звонят колокола или доносится монашеское пение, нам кажется, что это просто звонит и поет во славу Божию живая скала, что это благочестиво поют огромные каменные глыбы, что пение струится не из людских сердец и бронзовых колоколов, а из сердца скалы. Песнопение монахов Святой Пещеры в Субиако - это пение скалы.

    У входа в церковь стены квадратного нефа покрыты фресками, на которых сиенские мастера изобразили сцены из жизни Христа. Чем примитивнее эти фрески, чем более беспомощным, на первый взгляд, кажется их рисунок, тем сильнее они воздействуют на зрителя, который с непритворным восторгом смотрит на это чудесное воплощение страдания и радости. Явный анахронизм, повторяющийся в этих фресках, служит еще одним сильным средством самовыражения художника. За сценой бичевания Христа двумя разбойниками в облике чертей наблюдает с балкона Понтий Пилат, с восточным тюрбаном на голове и в азиатских цветных одеждах. Как трогательна наивность художника, нарядившего римского прокуратора в одежды сарацинского воина! Однако это не могло быть иначе в эпоху, наступившую сразу после крестовых походов, когда в наивных представлениях средневекового простолюдина образ султана, во власти которого находился Гроб Господень, смешивался с образом Понтия Пилата. Анахронизм часто приближает к нам исторические фигуры. В одежде анахронизма они становятся для нас более близкими и современными. Мы видим в них живых людей, которых встречаем каждый день.

    [​IMG]
    Пьетро Лоренцетти (нижняя церковь базилики Сан Франческо)

    Лицо Пилата на фреске сиенского художника полно равнодушного любопытства. В нем нет ни злости, ни доброты, ни ненависти, ни сочувствия. В мире существует не только добро и зло. В нем есть также и безразличие. А безразличие - это могила души.

    ***

    Существует связь между человеком и пейзажем. Тот же самый человек кажется нам другим на фоне близкой ему природы, гармонирующей с состоянием его души, и совсем по-иному он выглядит на фоне чуждого ему пейзажа. Между душой человека и родственной ему душой пейзажа существует тесная связь. Душа человека при этом раскрывается, как цветок под лучами солнца, открывает свою плодоносную сущность и являет себя во всей полноте. Природа - как родина, как дом и мать.

    [​IMG]
    Мастер Святого Франциска

    Иное происходит, если мы находимся среди чужих нам полей, лесов и рек, тревожащих нас своей формой и раздражающих своим содержанием. Тогда мы замыкаемся в самих себе, черты нашего лица становятся невыразительными, движения - искусственными, а все наше существо облекается в каменную маску. В такие моменты оценка нашего характера, сделанная окружающими нас людьми, может быть лишь половинчатой и даже ошибочной и несправедливой, поскольку человек среди чужого ему пейзажа всегда переживает драму изгнания. В такие минуты мы не знаем, является ли тот, на кого мы смотрим, действительно самим собой.

    Природа в Субиако, ее спокойная красота и внутреннее содержание были близки святому Франциску. Величие гор в Субиако, как мы уже говорили, напоминает возвышенный пейзаж в Карчери. Царящая здесь тишина - это сестра ассизской тишины. Поэтому святой Франциск, оказавшись в Сакро-Спеко, на фоне близкой ему природы, мог представлять для художника совершенную и привлекательную модель, во всей полноте отражающую свою внутреннюю красоту. Святой Франциск был самим собой на фоне ассизской природы Субиако, он был там таким же настоящим, как и на фоне умбрийского пейзажа, и лишь от мастерства художника зависела передача глубины чувств, которыми звучала душа Беднячка. Мы не хотим этим сказать, что святой Франциск, оказавшись в пустыне перед лицом султана сарацинов или на фоне библейского пейзажа Палестины, в меньшей степени был бы самим собой.

    Однако, без сомнения, душа святого Франциска полнее открывалась среди ассизских кипарисов и олив, чем в египетской пустыне, его духовность была ближе умиротворению Умбрии, чем раскаленным добела песчаным холмам, а его сущность можно быстрее и легче понять на фоне полей, постепенно тускнеющих в лучах заходящего умбрийского солнца, чем в зловещей ночи, опускающейся на берега Нила. На чужбине человек всегда наполовину сокрыт.

    Поэтому у художника, которому святой Франциск позировал в Субиако, были прекрасные условия для работы. Он без труда мог уловить цвет и аромат францисканской души и передать их среди полей Субиако в наиболее выразительных линиях, которыми мы сегодня восхищаемся, глядя на фрески в маленькой часовне Святого Григория.

    Каждый человек своей жизнью заслуживает двух собственных портретов. Один из них изображает его таким, каким он действительно является, а на другом портрете он представлен таким, каким его хотят видеть люди. Эти два портрета одинаково важны, и ошибочно поступает тот, кто пренебрегает легендой, сотворенной веками, и перечеркивает ее в ущерб реальности, ибо часто случается так, что художник, пишущий портрет, желает найти в нем самого себя. Это психическое явление очень характерно, особенно для художника, вызывающего из прошлого религиозных персонажей, свет которых он долго в себе хранил, прежде чем отважился придать им художественную форму. Одно из проявлений человеческой любви - это состояние, когда человек находит себя в возлюбленном идеале.

    Истина о человеке всегда находится между реальностью и легендой. Она никогда не предстает во всей полноте только в легенде или только в реальности.

    [​IMG]
    Беноццо Гоццоли

    Францисканские композиции таких мастеров, как Джованни Чимабуэ, Маргаритоне, Симоне Мартини, Пьетро Лоренцетти, Беато Анджелико, Рафаэль Санти, Корреджио, представляющие святого в славе стигматов, со взглядом, затуманенным мистическим волнением, являются вдохновенными прозрениями художников, которые в минуты экстатического взлета в святом Франциске скорее видели освобожденную божественную натуру, нежели сокрытую человеческую. И мы им это не ставим в упрек: как можно кого-то винить за то, что он видит святого Франциска таким божественным, каким он и был в действительности.

    [​IMG]
    Беноццо Гоццоли

    Поэтому все эти образы и даже более поздние композиции Мурильо и Ван-Дейка до краев наполнены различными небесами, но меньше всего в них умбрийского неба, распростершегося над умбрийской землей. По большей части это попытки запечатлеть образ святого Франциска в минуты его уединенного общения с Богом, обретения стигматов, явлений Святого Духа, а значит, в моменты его самых таинственных переживаний. Интересно, что, кроме Джотто и его позднего последователя Беноццо Гоццоли, ни один художник не обращался в своем творчестве к таким реалистическим сценам, как, например, спор Франциска с отцом на площади Весковадо или же проповедь птицам. Однако Джотто - это единственный в своем роде художник. Его мистицизм реалистичен.

    На фреске в часовне Святого Григория святой Франциск изображен без ореола и стигматов, это тот святой, которого мы знаем по умбрийским полям, по разговорам с волком в Губбио и с ласточками, по сценам у ворот церкви Ангельской Божией Матери. С фресок на нас смотрят наивные, совершенно детские глаза поэта. Гостеприимный жест правой руки, приглашающий странников в келью, может также выражать беспокойство. Весь его облик, по своей утонченности сравнимый с цветком, излучает интерес к Богу, людям и окружающему миру, распространяет флюиды спокойной радости, завороженное внимание к голосам птиц, звезд и неба, мудрое упование на доброту человеческих сердец. Такого святого Франциска встречали умбрийские крестьяне на деревенских дорогах, с таким святым разговаривали прокаженные из Каза Гуальди, именно такой святой целовал их руки и восстанавливал стены церкви Святого Дамиана.

    [​IMG]

    Святой Франциск на фреске неизвестного художника в монастыре Субиако - легкий для понимания и близкий человеческому сердцу. Но, что самое важное, он действует утешительно даже на самых закоренелых грешников, поскольку силой сверхчеловеческого облика говорит нам, что чудо подражания Богу может произойти в сердце каждого человека, на границе веры и любви. Во взгляде святого Франциска на фреске в Субиако нет строгости судьи, который, вынося приговоры за совершенные добро и зло, с презрением смотрит на осужденных. В этом взгляде - лишь спокойное ожидание того, когда добро откроется в сердце человека. Блаженны люди, которые рождаются дважды. Святой Франциск родился дважды: первый раз - в богатом доме Петра Бернардоне, второй раз - в тот момент, когда поцеловал руку прокаженного нищего на дороге, ведущей в Ассизи.

    ***

    На стене у входа в маленькую часовню Святого Григория сияет голубизной образ святого Франциска с льняными волосами и детским взглядом. Он пребывает с нами даже тогда, когда возносится молитвой к небу. Истинная молитва не может быть бегством. Мы знаем, что существуем во францисканской молитве, что пребываем в каждом слове Беднячка, что в его жизни не было ни минуты, когда бы он использовал молитву как способ бегства от страждущих, нуждающихся в его опеке и поддержке. В этом универсализме чувств заключается могущество францисканской молитвы. Она охватывает всех людей, не различая религий и рас, примиряет человека с человеком, людей - с Богом и, словно мать, милостиво склоняется над грешником. Во францисканской молитве звезды и луна, вода и огонь, жизнь и смерть соединены нерушимой общностью чувств и семейных уз. Во францисканской молитве они создают братское сообщество.

    ***

    Ближе к вечеру мы покидаем монастырь Святой Пещеры. Мы стоим на лестнице, с которой простирается вид на горы и долины, а из глубины двора к небу возносятся бенедиктинские песнопения. Весь монастырь, а вместе с ним и скала, вросшая в святые стены, охвачен пением, словно огнем. И вновь мы слышим, застыв в немом восхищении, псаломное пение монахов, пение живой скалы.

    [​IMG]
    [​IMG]
     
  11. TopicStarter Overlay
    La Mecha

    La Mecha Вечевик

    Сообщения:
    10.270
    Симпатии:
    3.396
    КАПРИ И АССИЗИ

    В один из сентябрьских дней, после нашего длительного пребывания в Ассизи, мы поехали на несколько недель на Капри. Там, на коралловом побережье, нам полностью открылась ценность францисканских переживаний и истин, увиденных нами на умбрийских холмах, а представление об Ассизи как о мировоззрении, примененном к каждодневным явлениям нашей жизни, стало объемным и ясным.

    Поэтому эта глава о Капри в «Ассизских хрониках» - не отступление от темы. Наоборот, она органично связана с нашими ассизскими размышлениями, поскольку благодаря пребыванию на Капри нам удалось сопоставить красоту ассизских колоколов с шелестом лиловых цветов бугенвиллии, строгость францисканской архитектуры с девической стройностью перголы. Однако наше путешествие было небезопасным.

    Поначалу мы предполагали, что без труда изучим этот остров, что он легко откроет свои особенности и после нескольких дней нашего пребывания там перестанет быть для нас тайной. Но оказалось, что наши надежды были напрасны. Этот остров умеет быть опасным и угрожающим, потому что на нем есть тревожные и таинственные тропы, ведущие в совершенно противоположном направлении, нежели улицы и лестницы в Ассизи. Поэтому следует соблюдать величайшую осторожность в оценке красоты дорог на Капри, так как все они ведут на дикие урочища или в пещеры. Капри - остров соблазнов.

    [​IMG]
    Г. Семирадский. Оргия времен Тиберия на острове Капри.

    В Гротта делле Фельчи, в «пещере сирен», своим выходом обращенной к морю, во время раскопок нашли косметические принадлежности, искусно вырезанные из человеческих костей.

    В эту пещеру со складчатыми стенами, напоминающими черты Люцифера, заходили для веселых утех моряки, возвращавшиеся из далекого плавания.

    В Гротта Митромания на каменном алтаре, сохранившемся и по сей день, приносили в жертву людей. В этой пещере были найдены груды человеческих костей - останки жертв кровавого культа Митры. Все это происходило на фоне прекрасной природы, изумрудного моря и улыбающихся пиний.

    Не стоит также забывать, что пребыванию человека на Капри постоянно сопутствовало восхищение чудесами этого острова. Эта живая скала, окруженная морем, прозрачным, как воздух, стала символом абсолютной красоты, мало того, красоты самодостаточной, чем-то, что служит мерой эстетических ценностей человека.

    Зачастую люди любят восторгаться дикой красотой, потому что находят в ней оправдание собственного греха, тьмы и ужаса своей души.
    Однако тех, кто выражает свой восторг перед красотой Капри, как правило, упрекают в снобизме.

    По правде говоря, мы замечали проявления снобизма скорее в хвалебных речах об Ассизи, чем о «голубом острове». Это вовсе не учтивый жест с нашей стороны по отношению к Капри, а объективная оценка францисканской столицы, чья божественная красота слишком глубока, чтобы пробуждать всеобщее восхищение. Бог ищет только тех, кто ищет Его. Красота Ассизи выше человека, и потому человек с трудом привыкает к тишине умбрийских холмов.

    Была жаркая сентябрьская ночь, когда мы добрались до порта. Остров тонул в густом полумраке. Свет уличного фонаря зеленой полосой ложился на волну, которая, устав от дневного зноя, приглушенно шумела. На миниатюрной площади Пьяцетта, от которой во все стороны острова сетью расходятся узкие улочки, множество женщин и мужчин расположились за столиками трактиров и кафе.

    Мы медленно спускаемся на фуникулере на Марина Гранде. Звезды, красные, как кораллы, падают в море, которое в этот момент невидимо и неощутимо, хотя из глубины ночи доносится его размеренный, сонный шелест. Однако мы не знаем, что это за шелест - темноты или воды.

    ***

    Две различные жизни освятили своим присутствием Ассизи и Капри. Характер и судьбу Ассизи определил святой Франциск, а Капри - император Тиберий.
    И один, и другой стремились в одиночестве найти смысл своей жизни.
    Поэтому Беднячок свое скромное одиночество нашел в тесных пещерах Карчери, а император для своего могучего одиночества воздвиг мраморный дворец Вилла Йовис над скалистым утесом, вонзающимся, как топор, в изумрудную глубь моря.

    Святой Франциск поместил свое одиночество в скалистую пещеру, а «божественный» властитель Римской империи не мог свое одиночество уместить среди мозаик, памятников и стен, покрытых помпейским пурпуром. Карчери и Вилла Йовис находятся на краю крутых обрывов. Божественная бездна Карчери устремляется к небу, а серебряная бездна у подножия Вилла Йовис дышит адской смертью.

    В окрестностях Ассизи - множество бедных следов святого Франциска, тщательно и заботливо сохраняемых благочестивыми душами и руками, которые знают о богатой бедности этих следов. В окрестностях Капри - множество богатых и роскошных следов Тиберия. Увы, этот горделивый дворец Палаццо-а-Маре, эти великолепнейшие императорские бассейны были разграблены в XVIII веке во время нашествия неаполитанского короля Фердинанда IV.

    Карчери и Вилла Йовис, две замечательные постройки, служат выражением таких противоположных и далеких друг другу идей! Две постройки - два типа одиночества.
    Две архитектуры - два мира. Две солнечные земли - два характера. Два неба: одно - над Ассизи, звучащее евангельским звоном колоколов, францисканским славословием и песнопением Якопоне да Тоди, а другое - над Капри, сладострастно поглаживаемое раскрытой ладонью римской пинии, серебряным ритмом капризного Катулла и мелодичностью неаполитанской песни.

    [​IMG]
    Г. Семирадский

    Мы сидим на террасе садов Августа. Небо исчерчено легкими облаками. Вечереет. Море насыщается розовым цветом и спокойно, без гнева ударяется о скалистый берег. Так оно билось в течение тысячи лет и так же будет биться в час нашей смерти. Обходительный официант гостиницы «Метрополь» подает мне вино «Patrizi». Когда я открываю книгу, он спрашивает меня, много ли я работаю. Я киваю головой и отвечаю: Si. Я смотрю на серые руины Вилла Йовис, и вскоре перед глазами встают бараки Треблинки и Освенцима.


    ***

    Красота античного пейзажа необычайно тревожна. В то время как евангельский пейзаж Ассизи дает человеку полноту впечатлений и вместе с тем утешает его смятенную душу, античная красота Капри, хотя и завораживает своей совершенной формой, но все же приводит душу в состояние постоянной неудовлетворенности и внутреннего напряжения.

    Улочки Ассизи, чудо Карчери, созерцательность Сан-Франческо освобождают человека от мук поиска, в то время как Гротта Адзурра, Гротта Верде, белые стены домов, увитых глицинией и виноградом, заключают в себе какую-то дразнящую женственность, а хищное величие Арко Натурале буквально приковывает человека к земле.

    Человек в Ассизи смотрит на человека через Бога.

    На Капри он смотрит на Бога через человека.

    [​IMG]
    Доре

    Поэтому, спускаясь однажды с Монте-Соляро крутой дорогой, построенной еще финикийскими моряками, мы внезапно почувствовали страх перед смертью. Нас охватила печаль при одной мысли о том, что наступит момент, когда нам придется сбросить с себя плоть и освободиться от собственной формы. Этот страх перед смертью проистекает из красоты земли Капри, из горизонта и синих вод, из дикого величия скал и даже из звезд, которые здесь полны греха. Не случайно Гюстав Доре, создавая замечательные иллюстрации к дантовскому «Аду», нашел для своих рисунков прототип адского пейзажа в диких скалах на Капри, громоздящихся над древнеримским заливом, словно рать окаменевших чертей.

    [​IMG]
    Доре.

    Когда мы с некоторого расстояния смотрим на Ассизи - например от Каза Гуальди, - то сразу же замечаем, что его стены - серого цвета. В архитектуре природы и города нет ничего фантастического. Архитектурно красота Ассизи заключается в естественном цвете его стен, в спокойных очертаниях домов, далеких от какого-либо пафоса и великолепия, в подлинной и добротной реальности, действующей посредством своего внутреннего содержания. Всякая подлинная истина обыкновенна.

    Насколько же по-иному действует Капри. У этого острова характер сирен. Искушение - это его лейтмотив. За несколько недель до нашего приезда на остров пара вертеровских влюбленных, устремив свой взор на волшебную скалу Полифема, совершила самоубийство. Слишком много побегов хмеля на Капри. Человеческая жизнь, словно хмель, обвивает этот остров. Тихий ветер ночью зачаровывает, как сирена.

    Человеческое тело, погруженное в изумрудную воду в Гротта Адзурра, становится нематериальным. Эта вода притягивает своей прозрачностью русалки.

    [​IMG]
    Михаил Нестеров
     
  12. TopicStarter Overlay
    La Mecha

    La Mecha Вечевик

    Сообщения:
    10.270
    Симпатии:
    3.396
    ***

    Красота Капри - многоцветная, его белые дома, густо покрытые лиловыми цветами бугенвиллии, как золото, сверкают на солнце. Его пещеры, полные фантастических сталактитов, переносят человека в мир иллюзий и сказочных сезамов. В одной из пещер известняк, высеченный ударами волн, напоминает группу спящих рыцарей. В другой пещере вода светится, как таинственный изумруд. Все здесь радужное и многоцветное, все сверкает и переливается, серебрится и золотится, пенится и голубеет.

    [​IMG]
    Лоренцо Лотто

    Но если мы подойдем поближе и дотронемся рукой до белых стен домов, они окажутся непрочной бедной известкой, сталактиты - бесцветным камнем, а вода, зачерпнутая в Гротта Адзурра, перестанет быть изумрудным небом и повторит цвет нашей ладони. Всякая ложь многоцветна.

    Серый Ассизи - это реальность.

    Белый Капри - это только иллюзия.

    Причем, без сомнения, красивая иллюзия.
    Таким же мы представляем себе небо, потому что обладаем слишком слабой интуицией и слишком приземлены, чтобы представить себе его подлинную красоту. Это удалось сделать одному только Данте.

    А мы, слабые люди, часто создаем наши небеса по образу собственной незначительности. И если мы впоследствии видим их возле себя в жалком облике красоты Капри, нам кажется, что так должно выглядеть неземное царство. Человек желает находить звезды на земле, касаться их ладонью и запросто купаться в их свете. Таким образом он якобы приближается к Богу.

    И когда мы идем следами древних людей по горной дороге на Монте-Соляро или стоим на краю Пропасти Самоубийц, нам открывается смысл ада. В тот момент мы забываем, что всякая плотская красота должна обрести искупление в красоте внутренней. Даже у камней есть свои сны.

    [​IMG]
    Беклин

    Так с незапамятных времен, во все периоды существования Капри, и продолжается на острове этот праздник формы. Красотой Капри восхищались финикийцы и греки, возможно, ею восторгался Одиссей; римляне воспевали ее словами Тацита, ее восхваляли сарацины; изумлялись ей сэр Хадсон Лоу, английский защитник Монте-Соляро, и наполеоновские солдаты, отважно высаживавшиеся на крутых скалах Анакапри.

    Когда минула эпоха Тиберия, время роскоши и мраморных тел, казалось, что вместе с падением Римской империи, после кровавого культа Митры и сирен, Капри станет наполняться духом христианства. Но тут внезапно на Марина Гранде нахлынула новая волна изысканной формы - то ли из близкой Африки, то ли из мавританской Испании - под видом восточной архитектуры. Восток прокрался на Капри и волнистой линией приплюснутых куполов и сегодня растянулся, как одалиска на золотом солнце. Даже Чертоза, аскетичный древний монастырь XIII века, не устоял против искушающего очарования восточной архитектуры.

    Под вечер крутые скалы Капри и Анакапри являются во всем своем зловещем величии. Скалистый склон Сальто Тиберио, круто ниспадающий в море, или скала Одинокого Креста на Анакапри, чей ужас усиливается безбрежным морем вокруг, переносят нас в далекие доисторические времена, в эпоху трагических космических катастроф, когда по воле Бога, среди грохота раскалывающихся скал и вздымающихся вод, родилась наша земля. Милостивая рука воздвигла на мысе острова, на валунах Вилла Йовис, памятник Санта-Мария-дель-Соккорсо, обращенный в сторону материка, к сереющим во мгле холмам Сорренто. Матерь Божия сложила руки и молится за души тех, кого сотни лет назад именно в этом месте по приговору римского императора - открывателя Гротта Адзурра, поклонника Капри и безлюдных садов - сбросили с гигантской скалы в пучину моря, бушующего у ее подножья.

    [​IMG]
     
  13. TopicStarter Overlay
    La Mecha

    La Mecha Вечевик

    Сообщения:
    10.270
    Симпатии:
    3.396
    ...
    Но вернемся в Ассизи, под опеку того, чье «сердце горит серафическим огнем», как сказал Данте. Вернемся из пейзажей ада, рождающего самые сладкие фрукты Италии, в пейзаж рая, пейзаж бедных и простых людей, в ласточью серость Ассизи...

    Мы вернемся - завтра, или через год, или под конец нашей жизни. И мы ясно представляем себе ту минуту, когда приблизимся к зеленым оливковым рощам, окружающим ассизские холмы. Как и когда-то, мы пройдем мимо Санта-Мария-дельи-Анджели, мимо Каза Гуальди, а потом, поднимаясь по крутым извилистым тропинкам, окажемся на городских улочках.
    Встретит ли нас в «Субазио» румяный, всегда улыбающийся синьор Росси?
    Встретим ли мы ближе к вечеру в кафетерии на Виа делла Катена профессора Таддеи, в сосредоточении склонившегося над стаканом красного вина?
    Будет ли нас водить по каменному Карчери тот же монах с кожей оливкового цвета и темными, восторженно светящимися глазами?
    Будет ли царить та же тишина в крипте святого Франциска, когда мы преклоним колени у его гробницы, взволнованные минутой радостного возвращения?

    [​IMG]
    Гирландайо. Святой Франциск получает стигматы.

    Всего этого мы не знаем. Зато мы знаем наверняка, что люди, идущие по дороге, и кипарисы, растущие по обеим ее сторонам, и звезды, горящие над нашими головами, и этот камень, неосторожно задетый ногой, всегда будут подлинным воплощением того славословия творению, в котором святой Франциск примирил человека с Богом, Вселенной и другими людьми:

    О добрый Господи, великий, всемогущий,
    Хвала Тебе, благодаренье, слава!
    Один достоин славы Ты и чести,
    А из людей достойных нет, кто смел бы

    Произнести Твое святое имя.
    Хвала Тебе, Господь, в Твоих твореньях.
    Ты создал брата-солнце, что сверкает
    Могучим блеском с неба, день дает нам

    И образ Твой напоминает видом.
    Хвала Тебе, Ты создал месяц, звезды;
    Как ясно с неба льют они сиянье!
    Хвала Тебе за ветер, воздух, небо,

    За облака, за всякую погоду,
    Которую даешь Ты в помощь твари.
    Хвала за кроткую сестрицу нашу воду,
    Веселую, прозрачную, как слезы.

    Хвала Тебе за то, что брат-огонь
    Твоим веленьем освещает ночи,
    Такой красивый, яркий и могучий.
    Хвала Тебе за землю, нашу мать,

    Которая нас на себе покоит,
    Заботится о нас, плоды приносит,
    И травы разные, и пестрые цветочки.
    Хвала Тебе за тех, чье сердце склонно

    Прощать людей, любви Христовой ради,
    Кто утешает нас в болезнях, в горе, -
    Блаженны те - они почиют в мире,
    И ангелы украсят их венцами.

    Хвалите же, благодарите Бога,
    Служите Господу со страхом и смиреньем.
    За смерть телесную хвалю Тебя, Господь,
    Сестру могучую, которой не избегнет

    Никто живущий. Горе тем, кого застанет
    Она в грехах, но как блаженен будет,
    Кто свято дни своей проводит жизни!
    Сестра их смерть не причинит им боли.


    [​IMG]
    Джотто
     
  14. TopicStarter Overlay
    La Mecha

    La Mecha Вечевик

    Сообщения:
    10.270
    Симпатии:
    3.396
    Переводы С. Смолиной
    ***
    БОЛЬШОЙ ЭТЮД
    Часы со штутгартских башен
    Пробили ночной час.

    Сегодня до него дошла весть
    О падении Варшавы.

    Ему было явлено видение пылающей столицы,
    Убитых родителей и сестер.

    Неужели теперь ему некуда вернуться?

    Он был один.

    Из темных пещер
    Тянутся корни безумия,
    Проклятые Эринии.

    Он вознес руки к небу
    И в ночь гнева и ада
    Обвинял Бога.

    Раздалось жестокое богохульство.

    Захохотали Эринии.

    Часы со штутгартских башен
    Пробили ночной час.

    Неужели смерть была
    Наисчастливейшим мигом,
    А рождение - наигорчайшим?
    И для чего он пришел в этот мир?

    В ту ночь размышлял он, как Иов,
    Хотя книгу Иова
    Никогда не читал.

    А потом припомнил,
    Что срок его загранпаспорта
    Истек в прошлом месяце.

    А разве человек без паспорта
    Может быть человеком?

    В углах гостиничного номера
    Хохотали Эринии.

    Он был один.

    Часы со штутгартских башен
    Снова пробили ночной час.

    Он сел за фортепиано
    И стал горевать на его клавишах,
    Которые медленно разгорались
    в обезумевшей стихии,
    Пока не хлынули пожаром
    На весь город,
    На Польшу,
    На мир,
    Лава звуков,
    Аккордов,
    Аккордов,
    Аккордов,
    Крик падших ангелов,
    Вылетающих из адских врат!

    Страшный Суд!

    А он был один...


    О Шопене


    ЭТЮДЫ
    Он сочинял упражненья,
    Только лишь упражненья
    Для техники.

    Для беглости пальцев.

    Но маленькие этюды
    Вопреки своему назначенью
    Стали небесными розами.

    Он вложил в них звучащую силу,
    Ангельскую,
    Мечтательную,
    Безудержную,
    Воздушную
    И демоническую,
    Словно лунный пейзаж.

    Наклонись к этой розе,
    И услышишь небесный плач,
    Услышишь небесную песнь,
    Услышишь небесную грусть.

    Взгляни,
    Небесная роза в зените.

    А он сочинял упражненья
    Для беглости пальцев,
    Очень трудные,
    Словно жизнь.



    Из сборника «Случаи из моей жизни»

    Цирк

    Самыми трагическими в истории человечества становятся те эпохи, в которые злые борются со злыми за добро, глупые с глупыми за мудрость, а рабы с рабами – за свободу. При этом непонятно, на чьей стороне нужно быть. Мне кажется, что в таких случаях лучше выбрать роль зрителя, сидящего в цирке и наблюдающего за тем, как клоуны бьют друг друга по лицу. Конечно, это позиция стороннего наблюдателя, но что может сделать беспомощный человек, увидев, какой ад его окружает!

    Дом смерти

    Сегодня в первой половине дня мы с Иреной были в Колизее. Гуляя среди руин, я думал о десяти тысячах пленных евреев, которых двадцать столетий назад привезли из покоренной Палестины в Рим. Они по приказу Цезаря и построили этот дом смерти. А потом я подумал о тысячах первых христиан, брошенных на съедение львам и умерших на этой арене. Теперь эти два события уже стали скучной главой в школьном учебнике. Через сотни лет и трагедия миллионов людей, погибших в газовых камерах и концентрационных лагерях, тоже станет частью какой-нибудь скучной главы в книге.

    Книга перемен

    Я купил «Исторический атлас мира». Затаив дыхание я разглядывал карты, отображающие судьбы империй и государств, их переменчивые границы и очертания, их возникновение из отдельных частей, их расцвет и исчезновение, порою столь стремительное, что уже на следующей карте от них не оставалось и следа. Я закрыл атлас с чувством ужаса, вызванного бесчисленными несчастьями, злодеяниями и притеснениями, из которых сложилась эта странная книга перемен, носящая беспечное название «Исторический атлас мира».
    Сараево

    Во время посещения военно-исторического музея в Вене я задержался в зале, где находились вещи, связанные с трагической гибелью наследника австрийского престола эрцгерцога Франца-Фердинанда: его окровавленный мундир и автомобиль, в котором он находился в момент покушения.
    – Как вы думаете, – спросил я стоявшего неподалеку служителя музея, – как сложилась бы судьба Европы, если бы Франц-Фердинанд не погиб в Сараеве?
    – Произошло бы то же самое, – грустно ответил мне старый служитель, – с той только разницей, что в этом зале были бы выставлены другие экспонаты. А кроме этого ничего бы не изменилось. Мы точно так же встретились бы в этом зале, вы задали бы мне тот же вопрос, а я дал бы тот же ответ.

    Развалины около пруда

    Рядом с прудом, поросшим осокой, высятся руины, по форме напоминающие не то триумфальную арку, не то храм, не то часть театральной сцены. Не знаю, что это было за сооружение и каким было его предназначение до того, как оно превратилось в развалины. Не знаю его названия и не представляю, какому божеству оно могло быть посвящено. Я мог бы все это узнать из путеводителя, но предпочитаю не делать этого, поскольку красота этих руин – в их трагической безымянности и ненужности.

    Надежда

    Иногда люди теряют надежду. Если ты веришь, то выстоишь и переживешь это жестокое, безнадежное время. Вера не даст тебе погибнуть. Истинная вера сильнее самой сильной надежды.

    Разговор соседей

    Старик, сидя вечером на пороге дома, попыхивает трубкой и рассказывает соседу о своей жизни. Он говорит о том, что настоящее счастье – это итог страданий. Сосед кивает головой, но не знает, что отвечать, потому что никогда не был счастлив.

    Несовпадение

    В одной компании, рассуждая о человеческих характерах, пытались выяснить причины, по которым один и тот же человек в одних условиях ведет себя как герой, а в других – как трус. Кто-то вспомнил о Теофиле, который во время войны совершил много героических поступков, а потом, в мирных условиях, когда также требовались смелость и сила духа, вел себя как лакей.
    В разговор вступил Богумил и сказал:
    – Исторический опыт учит нас тому, что легче геройски бороться за высокие идеалы народа и человечества, чем сказать «нет» директору предприятия, на котором ты работаешь.



    Из тетралогии «Иисус из Назарета»

    …На склоне дня они вышли из Храма. В то же самое время один пожилой фарисей, возвращаясь домой после прогулки в долине Кедрона, заметил издалека незнакомых мужчин и женщин, идущих в направлении Верхнего Города. Проходя мимо них, он услышал, как они возбужденно обсуждают какое-то чудесное событие, свидетелями которого им довелось стать. Фарисей остановился и спросил:
    – О чем так живо беседуют мои братья?
    – О Мессии, – ответил один из них.
    – Молитесь о том, чтобы Он пришел, – произнес старик.
    – Он уже пришел! – воскликнул юноша с девичьим лицом.
    – Пришел? – Голос старика дрогнул.
    – Иешуа из Назарета – это Мессия! Неужели ты ничего о Нем не слышал, достойный господин? – прозвучало в ответ.
    Старик недоверчиво пожал плечами и, опираясь на палку, медленно пошел вниз, к своему дому, белевшему на склоне холма среди темных кипарисов – деревьев, которые возлюбил Господь. Да, фарисей слышал о Мужчине из Назарета. Он слышал о Его мудрости и доброте, о проповедях и чудесах, о Его мученической смерти и воскресении. Он не усматривал никакой вины в осужденном. Он считал бесчестным поступком предание сына Израилева в руки языческих палачей. Но чтобы Иешуа Бен Иосиф был Мессией? Иешуа Бен Иосиф – Сын Божий? Иешуа Бен Иосиф воскрес?!
    Старик вздохнул и остановился. Сел на придорожный камень. Задумался.
    А был он праотцем того, кто написал эту повесть об Иисусе из Назарета.

    31 декабря 1972 года
    (Пер. И. Баранова)


     
  15. TopicStarter Overlay
    La Mecha

    La Mecha Вечевик

    Сообщения:
    10.270
    Симпатии:
    3.396
    Цитаты:

    "Вера в Бога должна быть материалом,
    В котором человек самовыражается,
    Как художник в красках, как поэт в слове,
    Как композитор в сочетании звуков.

    Любая рутина и любой штамп —
    Это гибель для веры и совести.

    Как безнадежна жизнь человека,
    Которому никогда нельзя потерпеть поражение...

    Эта готическая трапезная в монастыре — метафора времени.

    Люди привыкли судить по внешнему виду, потому что внешность облегчает оценки.
    Для тех, кто любит судить поверхностно, тем более, что человеческая натура,
    Отравленная ядом греха, охотно находит в виновности ближнего собственное очищение.

    Это — хорошая реклама для вашего Бога,
    А в некотором смысле — и для меня,
    Ведь приятно быть орудием в руках Провидения.

    Я бы присвоил тебе титул
    Блаженного доктора за гениальный талант,
    С помощью которого даже ненависти
    Ты придаешь очертания любви.

    Конечно, у моего отца замечательные, зеленые, раскосые глаза и седоватая шевелюра…
    Кроме того, он чертовски интеллигентен... А еще он лодырь и пьяница, который губит свой талант.
    Чахотка — не привилегия какого-то социального класса.
    А старик каждый год делал детей, потому что это было единственной радостью в его паршивой жизни.
    Моя чахотка, дорогая пани Ирена, — это единственный капитал, который мои родители оставили мне в наследство.

    Настоящая жизнь начинается лишь тогда, когда человек сбрасывает этот стальной корсет, который называется характером, когда освобождается от его давления, и приспосабливается к обстоятельствам, и так и живет, и так и существует, полностью подчиненный тому, что происходит вокруг! Сильный характер — это проклятье человека, он делает невозможной нормальную жизнь, затрудняет ее, обедняет!

    Здоровье... Гигиена... Физическая сила... Чаянье народа! А культуру делали туберкулезники, сифилитики, типы с раздвоением личности, с пороком сердца, с нарушенным обменом веществ.

    Он ничего не может вам дать, да и вам уже нечем ради него пожертвовать. Бывают моменты, когда человек, желающий начать новую жизнь, должен признать несостоятельность своих прежних целей и надежд."

    [​IMG]

    ***
    Мир – это воз с сеном,
    как на картине Иеронима Босха,
    правда, святой Антоний?

    Потеряли смысл жизни,
    Веру,
    Надежду,
    Меру вещей
    И самих себя.

    Как нам себя найти,
    подскажи нам, святой Антоний?
    Как?
    Где?

    Ищем себя в золоте,
    В драгоценных каменьях,
    В сберегательных книжках,
    На биржах, похожих на богадельни,
    В несгораемых сейфах,
    В сундуках с прошлогодним хламом,
    И в забитых снедью кладовках,
    В погребах своих вожделений,
    В наркотиках,
    В пьянках,
    В посягательствах на людей,
    В издевательствах над людьми,
    В государственной службе,
    В шлепанье бесполезных печатей,
    В упоении властью,

    А воз с сеном все едет и едет...
    Каждый рвется с него утащить
    Пук соломы.
    Самый большой...
    Или хотя бы соломинку...

    Святой Антоний,
    Святой искатель иголки в стогу сена,
    Помоги нам найти нашу совесть,
    Которую потеряли, даже и не заметив.

    А воз с сеном все едет и едет,
    Едет и едет,
    Как на картине Иеронима Босха...
     
    Марк Ляндо нравится это.
  16. TopicStarter Overlay
    La Mecha

    La Mecha Вечевик

    Сообщения:
    10.270
    Симпатии:
    3.396
    Признание Симона Киринеянина

    Господи,
    Не по собственной воле я нес Твой крест.

    Приказали.

    Возвращался я с поля домой
    После тяжелой работы,
    Был очень уставшим.

    Проходя у подножья Голгофы,
    Встретил отряд солдат
    И Тебя,
    Падающего под бременем креста.

    Я мимо пройти хотел -
    Подобных сцен не люблю, -
    Но центурион схватил меня за плечо
    И крикнул:
    "Неси этот крест!"

    Что было делать?

    Пришлось.
    Приказали.

    А после...

    А после, когда Ты воскрес,
    Я понял, какую милость
    Незаслуженно получил,
    Неся Твой крест.

    И что ж?

    Заслуга моя какова?
    Пыль, уносимая ветром.

    А мои слова?
    Пустыня бесплодная.

    Разве возможно, чтобы милость
    Незаслуженно снизошла
    На пыль, уносимую ветром,
    И на пустыню бесплодную?

    Так вопрошает грешник,
    Который хотел пройти мимо Тебя.



    Помню...

    Я родился за два года
    До смерти Выспяньского.

    Еще жила Ожешкова,
    Еще жил Прус,
    Еще жил Сенкевич,
    Еще помню прекрасно,
    Как переводил на другую сторону улицы
    Слепого Тетмайера.

    Еще помню керосиновые лампы,
    И газовые лампы,
    И первые телефоны,
    И первый автомобиль,
    И первые лампочки,
    И первый кинематограф,
    И катастрофу "Титаника",
    И конки.

    Каштаны цвели не так , как теперь,
    По-другому пахли березы.
    Люблю то время,
    В начале которого...

    В начале которого...
    Это было мое сакральное
    "В начале",
    Мое библейское
    "В начале",
    Которое минуло
    И никогда уже не вернулось к жизни.

    Хотел бы ли я в то время вернуться?
    Может, да... Может, нет...

    А, впрочем...
    В утраченный рай
    Нельзя возвращаться,
    Особенно если ты не уверен,
    Что он был действительно раем.

    А я в этом совсем не уверен.

    [​IMG]
    Майкл Орловски

    Притча о гостеприимном хозяине.

    И пришел к одному человеку ангел.
    И был он изможден и бескрыл,
    А стопы его были черны от пыли.
    И человек тот омыл ноги его,
    Но как подобает гостеприимному хозяину,
    Не спрашивал небесного гостя,
    Отчего у него нет крыльев.
     
  17. TopicStarter Overlay
    La Mecha

    La Mecha Вечевик

    Сообщения:
    10.270
    Симпатии:
    3.396
    Ева Ференц : «Однажды за городом Клара увидела оборванца, согнувшегося под тяжестью перекинутого через плечо узла с выступающими острыми углами.
    - Франциск Бернардоне, это ты? – тихо произнесла она.
    «Где же его изящный наряд? Как случилось, что он выглядит, как нищий?» - один за другим возникали вопросы. А он подошел ближе, сбросил на землю свой тяжелый узел. Что-то загромыхало, и к ногам Франциска высыпалось несколько камней.
    - Я собираю камни. Ремонтирую Порциункулу (часовня в честь Пресвятой Богородицы Ангельской), сказал он, смущенно улыбаясь.
    - Да, этот бедный храм разрушается, – ответила она тихо и добавила: - Он нуждается в помощи.
    - Ну да! Храм нуждается в помощи! Откуда ты это знаешь? – спросил он, напряженно вглядываясь в ее лицо.
    - Я молюсь, потому что чувствую, что Бог ожидает этого от меня. Моя молитва нужна ему так же, как эти камни, которые ты носишь.
    - Ты воистину созидаешь, - произнес он.
    - От чего ты так изменился? – спросила Клара.
    - Мир, в котором я жил, не настоящий, а я хочу жить, - ответил он …
    Произошедшая перемена с Франциском показала, что он знает куда идти, чтобы утолить жажду, что он изменился именно для того, чтобы получить ту единственную дорогу, на которой бы можно было найти смысл своего существования, и Клара поняла, что она родилась именно для того, чтобы идти по этой дороге».


    17.jpg

    Ева Ференц:
    " В келье царил полумрак. Больная Клара лежала на ложе у стены. Она была слаба, но спокойна. На ее лице блуждала улыбка. Она чувствовала большую слабость, тяжесть, которой налились руки и ноги, и которая шумела в висках и темными пятнами стояла в глазах.
    На лбу проступал пот и тонкой струйкой стекал на мешок, подложенный под голову.
    Этот пот раздражал Клару. Она стирала его руками, но он тотчас же появлялся вновь, горячий и мучительный.
    На табурете в углу лежала льняная салфетка. Клара посмотрела на нее.
    - Агнесса! - слабым шепотом позвала она сестру, чтобы попросить подать салфетку. Но никто не отозвался.
    - Агнесса! - громче повторила Клара.
    Ответом ей снова была тишина, не нарушаемая никакими звуками в стенах дома. Клара вздохнула и перевела взгляд на небо за окном. Оно было темным. Клара снова вздохнула и на время забыла о своих страданиях. Душа ее улетела в пространство, в это оловянное небо, скрывающее рай, где нет страдания. Но в ту же минуту сильное жжение в уголках покрасневших глаз вернуло ее на землю.
    - Бенвенута, Бальвина... Придите кто-нибудь сюда, - снова прошептала она.
    - Сестры, дорогие, где вы?.. Сестры мои...
    Она вдруг умолкла на полуслове, услышав тихое мурлыканье.

    В приоткрытые двери вошла большая рыжая полосатая кошка, которая давно уже жила в монастыре.
    Кошка подошла к постели, потерлась о высунувшиеся из-под простыни виноградные ветки, положила передние лапы на постель и замурлыкала еще громче.
    - Видишь, киска, здесь никого нет, кто бы мог подать мне салфетку, - сказала Клара, глядя в красивые золотисто-зеленые , словно в них отражался райский луг, кошачьи глаза.

    Говоря о салфетке, она перевела взгляд на этот кусок полотна на табуретке.
    Кошка тоже посмотрела туда, мяукнула и медленно, с достоинством, подошла к табурету.
    Она ухватила салфетку за кончик и стянула ее на пол.
    Стоя с куском полотна в зубах, она смотрела на лежащую женщину, словно ожидая приказаний.

    В эту минуту кошка, животное, столь далекое человеку в понимании мира, казалось, все понимала.
    Клара задрожала. Зеленые кошачьи глаза были похожи на человеческие, и ей на мгновение показалось, что перед ней равное ей существо.

    - Разве в раю все создания Божьи не были братьями и сестрами? - подумала она и, не отрывая взгляда от умных кошачьих глаз, сказала:
    - Кисонька, ты не умеешь ее нести. Зачем ты тащишь ее по земле?
    Кошка как будто поняла эти слова.
    Она взяла салфетку по-другому, выше подняла голову и, не касаясь полотном пола, подошла к ложу Клары.
    - Спасибо, сестра, - шепнула Клара и вытерла пот со лба.

    Когда она почувствовала облегчение и осмотрелась, кошки уже не было в комнате.
    Она вышла беззвучно. Кларе показалось, что в комнате стало светлее, как будто появился золотисто-зеленый отблеск райских лугов..."

    Здесь http://crimeacatholic.info

    Клара Ассизская (Клара Оффредуччо, 16 июля 1194 – 11 августа 1253) была не просто последовательницей Франциска Ассизского и основательницей ордена клариссинок.
    [​IMG]

    Она происходила из очень древнего рода (интересно, что и тогда считалось древним родом - восемь с половиной столетий назад), но линия предков прослеживается до Карла Великого и раньше. Семья была богатой и благочестивой, однако дочку вознамерились выдать замуж в «положенные» 12 лет.
    Несколько лет Клара успешно уговаривала родителей погодить с замужеством.
    А в 1212 году, уже будучи знакомой с Франциском через своих двоюродных братьев, девушка решила бежать из дома.

    Клара Ассизская умерла в возрасте 59 лет, что, учитывая ее слабое здоровье, может быть, и не так мало. Но длительное время перед смертью она не могла подняться с постели, фактически была прикована к своему монастырскому ложу. Она не могла участвовать в службах, не ходила к мессе, но у нее были видения: месса «приходила» к ней.
    Видела она богослужения на стене своей кельи.

    Здесь http://www.shield-of-culture.org/viewtopic.php?t=119
    "11 августа 1253 г. в день св. Руфина, покровителя Ассизи, Клара умирает.
    В последние мгновения перед смертью окружающие слышали, как она прошептала: «Иди смело, потому что у тебя надежная охрана. Иди смело, потому что Тот, Кто тебя создал и освятил, покровительствует тебе всегда, как мать защищает своего сына; Он любит тебя нежной любовью».

    Ее спросили, к кому обращает она эти слова?
    И она ответила: «Я говорю со своей благословенной душой».
    И добавила: «Будь благословенен Ты, о Господи, что создал меня!»
     
    Последнее редактирование: 20 дек 2015
  18. Марк Ляндо

    Марк Ляндо Вечевик

    Сообщения:
    663
    Симпатии:
    130
    Юлечка! Спасибо грандиозное за ПИСАТЕЛЯ, Иерусалим,Рим, Кампанью и ФРАНЦИСКА...ДИАЛОГ его -ЧУДО! Тотчас возникли ассоциации с суфием РУМИ и представь- с Арсением ТАРКОВСКИМ: " Вот и лето прошло - только этого мало... и т.д :) :) :) :) :) :) :) :) :) :)
     
    La Mecha нравится это.
  19. TopicStarter Overlay
    La Mecha

    La Mecha Вечевик

    Сообщения:
    10.270
    Симпатии:
    3.396
    Да, Марк Александрович, я сама этого автора люблю очень.
    А Клара-то, в такое время темное жил человек, и как сказано - "Будь благословенен ты, о Господи, что создал меня!" Ради такой благодарности творцу, чтобы сказать на смертном одре такие слова, воистину стоит жить.
    Иногда я думаю, когда настанет время ухода, сможем мы вот так сказать?..
    О чем будем думать, что скажем, уходя?
     
  20. TopicStarter Overlay
    La Mecha

    La Mecha Вечевик

    Сообщения:
    10.270
    Симпатии:
    3.396
    Паола Волкова.

    " Мост над бездной".

    " Он шел босым в одном лишь рубище по лесу. Падал хлопьями снег. А он шел неведомо куда, оставив отчий дом, и пел. Он пел о Боге, о любви, о страстной и бесплотной всеобщей любви к людям, Богу, земле, птицам, травам.

    Хвала Тебе за землю, нашу мать,
    Которая нас на себе покоит,
    Заботится о нас, плоды приносит
    И травы разные и пестрые цветочки…
    «Цветочки Франциска Ассизского» (Перевод А. Ельчанинова)

    Он ничего не боялся, не имел расчета, сердце его было преисполнено Богом и поэзией. Его звали Джованни Бернардоне, и был он единственным сыном богатого торговца сукном и другими тканями в городе Ассизи в Умбрии.

    Джованни Бернардоне – юноша впечатлительный, утонченный – плоть от плоти окружающей его мягкой поэтичности родной Умбрии.

    ...Когда наутро еще более грязный и вонючий нищий снова предстал перед Папой, вопрос об учреждении «Ордена странствующих нищих братьев» был решен и скреплен папской буллой, а Устав будущего ордена уже был написан. Франциск не сомневался в своей победе.

    Пылинка Бога, бездомный нищий аскет, питавшийся объедками, называл себя «вестником Великого Господа», а еще «ликующим в Господе» и «потешником Господа». «Потешник Господа» выступил на сцене Италии как рупор Господень, и его слушали все, и все слушались. Потому что он действительно был избран «ликующим в Господе», сам знал это и умел внушить всем людям без разбора их социального значения: от разбойника до папы, от прокаженного до богача. Вот она, демократия пред очами Господа, и вот он – Франциск – его посланник. Его современники в кельях-кабинетах, лабораториях, а он – на открытой сцене, на подмостках мира.

    Франциск ходил в окрестностях Ассизи около 1207 года и просил «Христа ради» не хлеб, но камни. Франциск никогда не просил подаяния хлебом и деньгами. Из камней же он восстановил разрушенную часовню Святой Девы под названием Порциункула и жил возле нее в ветхом шалаше. «Не берите с собой ни золота, ни серебра, ни меди в пояса свои, ни сумы на дорогу, ни двух одежд, ни обуви, ни посоха». (Мф. 10:9-10) Он бросил посох и опоясал себя веревкой. «Потешник Господа» обрел свой классический отныне облик. На вопрос «Что угодно Господу: молитва или проповедь?» он дал ответ: стал проповедником.

    Это парадокс. И наг, и скромен, и тих. А все бряцает литаврами, горит медью, шумит молвой.
    Ни одно из мест, где ступала нога нищего проповедника, где он присел, вырыл колодец, поставил отметину своего пребывания, не потеряно. Можно предложить маршрут – «Путями святого Франциска». Он никогда не был в забвении. Его ясной таинственной тени вот уже более 800 лет.

    У святого Франциска была своя прекрасная дама.
    Любовь небесная – святая Клара! Родом Клара была также из Ассизи. Ей было семнадцать лет, когда Франциск, скажем так, похитил Клару из богатого отчего дома.

    Совершенно классический вариант любой новеллы «галантных времен». Вспомним современника Джованни Бернардоне (святого Франциска) француза Пьера Абеляра, теолога и ученого, соблазнившего свою ученицу, прекрасную Элоизу. Какое тяжкое наказание понесли оба за свой грех! Оба окончили жизнь в монастыре, скажем, не совсем добровольно. Абеляр же был наказан лишением мужских достоинств, то есть оскоплен. Человек, по велению которого Абеляр был оскоплен, – Бернард Клервоский. Заклятые враги под конец жизни стали даже друзьями. Евнух социально не опасен. Вот они, «страсти-мордасти» XII века.

    Не то – святой Франциск. Вряд ли у кого-либо из святых была такая «прекрасная дама»:


    Безумья и огня венец
    Над ней горел.
    И пламень муки,
    И ясновидящие руки,
    И глаз невидящих свинец,
    Лицо готической сивиллы,
    И строгость щек, и тяжесть век,
    Шагов ее неровный бег –
    Все было полно вещей силы.
    (М. Волошин)

    Клара по силе духа, последовательности, вере была ровней святому Франциску. Прекрасные дамы земных владык…
    Ута, завернувшаяся в длинный плащ, ждущая рыцаря Экхарта. Придуманные и реальные дамы рыцарской культуры. Донны и Музы поэзии и живописи грядущих эпох рождены воображением и гением творцов.

    Клара была реальностью. Она – соратник новой миссии проповедника.

    Сбежавшая из дома Клара стала духовной ученицей и спутницей Франциска. В ночь побега их тени можно было разглядеть на фоне костра на холме близ Ассизи. Они преломили хлеб и говорили о Боге.
    И никогда никаких сомнений в высокой миссии, насмешек, сплетен, кривотолков.
    Затем к Кларе присоединилась ее младшая сестра.
    Любовь небесная всегда сильнее любви земной. Клара не замечала житейских невзгод.
    Как и Франциск, она любила лишения, нищету, целомудрие, голод точно так же, как иные любят наряды, достаток и блуд. Благодаря святому Франциску Клара создала свой женский монашеский орден.

    Это орден кларисс (или клариссинок), он живет и здравствует доныне. Его устав, составленный святой Кларой (иногда кларисс называют вторым орденом святого Франциска), имел много нововведений. Клариссы сосредоточились на обучении пению, рукоделию, домашним премудростям. Жизнь кларисс, уставно строгая, была разнообразна и милосердна. Сестры милосердия берут начало в монастырях францисканок.

    Однажды святой Франциск, мыслящий глобально, решил остановить Крестовые походы и обратить мусульман в христианство. Недолго думая, он кинулся в Сирию, прибыл в штаб Крестового похода к осажденной крепости Дамьетте и быстро нашел ставку неверных.
    Он говорил с султаном и вполне искренно полагал, что убедил султана и его двор принять христианство и крещение. Чудом было его возвращение живым.
    Безумный этот поступок был вполне в духе «лютни Господа». Он не думал об опасности или провале.

    Франциск был свободным человеком, и эту свободу и демократию он предложил своему времени.
    Ты ничем не связан, кроме обета перед Господом, ты равно готов помочь всем и всех понять.
    Вот почему ни в одном из своих подвигов Франциск не сомневался. Любовь и взаимное понимание предлагал он своему времени. Для Франциска все были братьями, и он создал орден «братцев-францисканцев».
    Братец, сестрица – его любимые обиходные слова. Всегда весел и вежлив, любезен со всеми без исключения. Без исключения братьев и сестриц малых: зайцев, птиц, лесного населения.

    «Друг мой заяц», «друг мой осел». Он просил прощения у кошки. Однажды, собираясь проповедовать в лесу, где пели птицы, он вежливо обратился к ним: «Сестрицы мои птички, если вы сказали, что хотели, дайте сказать и мне». И все птицы смолкли, чему мы безусловно верим. Бог одинаков в любви к своим творениям.

    gubbio-umbria.jpg
    Губбио

    Веку Крестовых походов, всеобщей войны против всех, жестокости и предательства святой Франциск с наивностью ребенка, силой воли воина и целеустремленностью политика противостоял всемерной и всемирной добротой, нежной улыбкой, словом «братцы». И мир прислушивался к его слову. Он имел сторонников.
    Власти посмеивались наивности его утопий, но поддерживали это противодействие разрушению.

    Мир для него, как для поэта и святого, был ярок, чист и целен.

    Однажды некий дворянин по имени Орландо де Кьюзи с землями в Тоскане подарил святому Франциску гору. То была гора Алверно в Апеннинах. Правила ордена запрещали принимать деньги, но о горах ничего не говорилось. Святой Франциск принял гору. Он уходил на гору, чтобы молиться и поститься, и никого не брал с собой. И там, при странных обстоятельствах, ему было явление серафима.

    Гора, равно как и пещера, – отметины судьбы избранников. Пещера – утроба земли, место нового рождения. Гора – вертикаль, ось мира, близость неба, восхождение. Пещера (ясли) – место рождения Иисуса. Свет горы Фаворской – место Преображения. Франциск как бы повторяет – не копирует, но воспроизводит житие Спасителя. Он тень и лютня Владыки. Правильность пути праведнического. Он восходит к горе и становится «посредине мира». Посредине мира на земле, посреди людей, животных, птиц, деревьев. И на вершине Алверно, которая сама посредине, в центре мира. Именно там получил он знак неоспоримого сопричастия Учителю. Одинокий Франциск там был пронзен и забылся в экстазе, а когда очнулся, увидел следы гвоздей на своих ладонях. Это были стигматы распятого Господа. «И он мне грудь рассек мечом, и сердце трепетное вынул», – это написал Пушкин о явившемся ему в «пустыне мрачной» серафиме. Явление серафима поэту – окончательное определение, последнее уточнение формы поэта-пророка.

    Всю жизнь одолевая свой Путь, под конец жизни он воскликнул: «Никогда, никогда не предавайте этих мест! Куда бы вы ни шли, где бы ни бродили, всегда возвращайтесь домой».


    Бернард Клервоский, равно как и святой Доминик, был в миру политиком с дальновидными решениями. Святой Франциск заключил в объятия весь тварный мир, призывая «милость к падшим». Его девизом был призыв к любви, уважению, любезности, братству. И пока он шел по земле, ему казалось, что все так и было. Лев Толстой, принц Гаутама, Ганди, Франциск, доктор Швейцер пребывали в этом мире, придавая земной оси нужный градус наклона.

    Однако после смерти святого Франциска, похороненного на родине в Ассизи, орден пережил разные времена и смуты и утратил чистоту, которую нес маленький человек в рубище, подпоясанном веревкой.

    И не слетались сестры-птички, и не приходили братец-волк и братец-заяц.
    Память о дивном гении и чудаке обросла житиями и легендами, его деяния были много раз описаны, и в мире навсегда остался его образ и след его борозды.

    После смерти святого Франциска многое изменилось. Братья спорили о том, в каком направлении двигаться. Впрочем, это обычное дело: после смерти лидера паства остается без поводыря. Орден нищенствующий, а монастыри богатые. В данном случае для нас интересны некоторые последователи Франциска, а не весь орден.

    Несомненно выдающейся личностью был Бонавентура (о котором мы уже упоминали), канонизированный Сикстом IV в 1482 году (в миру Джованни Фиданца).
    Тонкий теолог, алхимик Бонавентура был «генералиссимусом» ордена францисканцев и следовал такой строгой аскезе, что говорили, будто он умер от истощения, будучи уже не только главой ордена, но и кардиналом Григория Х.

    Святой Бонавентура глубоко понимал тезис о межъязыковом братстве, о понимании и духовном слышании друг друга людей разноязыких. Изучая главные языки, он стал лингвистом и переводчиком. Переводы знакомят, роднят народы, приобщая их к духовным ценностям чужой культуры.
    Среди прочего Бонавентура перевел арабский текст о загробном странствии пророка Мухаммеда в сопровождении архангела Джабраила по аду. Данте Алигьери был хорошо знаком с этим популярным текстом в переводе Бонавентуры. Так что переводческая деятельность – францисканство чистой воды. Бонавентура, будучи аскетом и теологом, тем не менее увлеченно занимался опытами получения философского камня. Камня он не добыл, но получил лечебные порошки, то есть был врачом-фармацевтом и лечил людей.


    [​IMG]

    Святой Бонавентура Картина работы Витторио Кривелли
    Францисканские ученые, последовательные в своем искании путей единения, отличались от принципиально антиинтеллектуального, интуитивного своего лидера. Но, вникая в суть учения, были людьми «мира в мире».

    Францисканский монах-аскет падре Оливери (тосканец) в XVII веке пришел в Тибет. И с тех самых времен и доныне установлен «великий путь» тибетских монахов в Италию, где они популярны, имеют широкую поощрительную деятельность, о чем можно написать отдельное исследование.

    И уже в наши дни, в 1933 году, глава францисканского археологического института во Флоренции брат Антонио Фармуцци возглавил поиски в Иордании библейской горы, с вершины которой вознесся пророк Моисей. Археологи нашли гору Небо, создали там музей, доказали историчность места. А когда работа была закончена, подарили весь свой труд государству Иордания и уехали домой. Чтобы не было помех в работе, они предварительно купили на собранные деньги никому не известный участок земли с горой, а когда закончили весь цикл работ – отдали гору Небо и ушли. Мы уже говорили, что гора – всегда средина мира. Вершина – некая точка, а вокруг панорама, и ты – в центре, а точнее – посредине мира. Когда ты на вершине горы Небо, нет сомнений в том, что именно из этой точки пророк Моисей ушел к тому, кто его послал на землю. Гуманистическое францисканство – самая актуальная сегодня позиция. Это бескорыстная помощь миру, и понимание, и осознание себя через других, и ответственность «посредине мира».

    Я человек, я посредине мира,
    За мною мириады инфузорий,
    Передо мною мириады звезд.
    Я между ними лег во весь свой рост –
    Два берега связующее море,
    Два космоса соединивший мост.
    (Арсений Тарковский)."
     
    Последнее редактирование: 22 июл 2016
    Ондатр нравится это.
  21. TopicStarter Overlay
    La Mecha

    La Mecha Вечевик

    Сообщения:
    10.270
    Симпатии:
    3.396
    Сегодня день Святого Франциска.​

    Altissimu, onnipotente bon Signore,
    Tue so' le laude, la gloria e l'honore et onne benedictione.
    Ad Te solo, Altissimo, se konfano,
    et nullu homo ène dignu te mentovare.

    Laudato sie, mi' Signore cum tucte le Tue creature,
    spetialmente messor lo frate Sole,
    lo qual è iorno, et allumini noi per lui.

    Et ellu è bellu e radiante cum grande splendore:
    de Te, Altissimo, porta significatione.

    Laudato si', mi Signore, per sora Luna e le stelle:
    in celu l'ài formate clarite et pretiose et belle.

    Laudato si', mi' Signore, per frate Vento
    et per aere et nubilo et sereno et onne tempo,
    per lo quale, a le Tue creature dài sustentamento.

    Laudato si', mi Signore, per sor'Acqua.
    la quale è multo utile et humile et pretiosa et casta.

    Laudato si', mi Signore, per frate Focu,
    per lo quale ennallumini la nocte:
    ed ello è bello et iocundo et robustoso et forte.

    Laudato si', mi Signore, per sora nostra matre Terra,
    la quale ne sustenta et governa,
    et produce diversi fructi con coloriti fior et herba.

    Laudato si', mi Signore, per quelli che perdonano per lo Tuo amore
    et sostengono infrmitate et tribulatione.
    Beati quelli ke 'l sosterranno in pace,
    ka da Te, Altissimo, sirano incoronati.

    Laudato si', mi Signore, per sora nostra Morte corporale,
    da la quale nullu homo vivente pò skappare:
    guai a quelli ke morrano ne le peccata mortali;
    beati quelli ke trovarà ne le Tue sanctissime voluntati,
    ka la morte secunda no 'l farrà male.

    Laudate et benedicete mi Signore et rengratiate
    e serviateli cum grande humilitate.

    _____________________________

    * "Песнь" написана на умбрийском диалекте староитальянского. Однако известен латинский перевод, возможно, современный оригиналу, если не принадлежащий самому автору. В моем переводе я опирался в первую очередь на умбрийский текст, однако с оглядкой на латинский в нескольких местах. Кстати, встречающееся зачастую утверждение, что "Песнь брату Солнцу" самый ранний поэтический текст на итальянском языке, не соответствует действительности. Известно некоторое количество поэтических творений на староитальянском, созданных в XII в., т.е. определенно ранее "Песни". Но, так или иначе, этот гимн был сочинен бесспорно на заре итальянской поэзии. (П.Д. Сахаров)

    Франциск.jpg

    Песнь о брате Солнце, или Хвалы творений

    Всевышний, Всемогущий благой Владыка
    Тебе – хвалы, и слава, и честь, и всякое благодаренье.
    Тебе одному, о Всевышний, они подобают,
    и ни один человек именовать Тебя не достоин.

    Прославлен будь, мой Господи, со всем Твоим твореньем,
    особенно с господином братом Солнцем,
    который являет день и которым Ты нас озаряешь.
    И сам он красив и, лучась великим сияньем,
    собой знаменует Тебя, о Всевышний.

    Прославлен будь, мой Господи, за сестру Луну и за звезды,
    которые в небесах сотворил Ты: ясны, драгоценны они и прекрасны.

    Прославлен будь, мой Господи, за брата Ветра,
    за воздух, и тучи, и вéдрие, и любую погоду,
    через которую пищу даешь Ты Твоим созданьям.

    Прославлен будь, мой Господи, за сестру нашу Воду,
    которая столь полезна, смиренна, чиста и драгоценна.

    Прославлен будь, мой Господи, за Огня, нашего брата,
    которым ты ночь озаряешь,
    и сам он – красивый, веселый, могучий и сильный.

    Прославлен будь, мой Господи, за сестру нашу матерь Землю,
    что нас поддерживает и правит
    и разные произращает плоды, и цветов многоцветье, и трáвы.

    Прославлен будь, мой Господи, за тех, кто любви Твоей ради прощает
    и переносит немощи и страданья:
    блаженны переносящие мирно невзгоды,
    ибо Тобою, Всевышний, увенчаны будут.

    Прославлен будь, мой Господи, за сестру нашу Смерть плотскýю,
    которой никто из живых избежать не способен.
    Горе тем, кто во смертных грехах умирает;
    блаженны, кого найдет она в пресвятой Твоей воле,
    ибо не станет для них погибелью смерть вторая.

    Славьте моего Господа и благословите,
    благодарите Его и служите Ему с великим смиреньем.

    © Перевод со староитальянского Петра Сахарова

    _________________

    "Я взял его имя как путеводитель и вдохновение в минуту моего избрания Епископом Рима. Уверен, что Франциск – самый выдающийся пример заботы о слабом и образец интегральной экологии, переживаемой радостно и искренне.
    Он – святой покровитель всех тех, кто ведет исследования и работает в сфере экологии, его любят и многие нехристиане.
    Он проявлял особое внимание к творению Божию и к самым бедным и отверженным.
    Он любил и был любим за свою радостную, щедрую самоотдачу, за вселенское сердце.
    Он был мистиком и странником, жившим просто, в чудесной гармонии с Богом, с другими, с природой и с самим собой.
    В нем можно увидеть, до какой степени неразделимы забота о природе, справедливость к бедным, служение в обществе и внутренний покой.

    Его свидетельство демонстрирует нам и то, что интегральная экология требует открытости к категориям, превосходящим терминологию точных наук или биологии и связывающим нас с сутью человеческого. Как бывает, когда мы влюбляемся, так и Франциск, всякий раз глядя на солнце, луну, самых маленьких животных, начинал петь, привлекая к своей хвале все прочие создания.

    Он вступал в общение со всем творением, проповедовал даже цветам и «призывал их восхвалять и любить Бога, словно то существа, одаренные разумом».

    Его реакция была намного больше, чем интеллектуальное восхищение или экономический расчет, потому что для него любое создание было сестрой, соединенной с ним узами любви.
    Поэтому он ощущал себя призванным заботиться обо всём сущем. Его ученик святой Бонавентура рассказывал, что Франциск, «считая, что у всего общее происхождение, чувствовал себя преисполненным еще бОльшим благоговением и называл творения, сколь бы они ни были малы, братом или сестрой». Эту убежденность нельзя недооценивать, считая иррациональным романтизмом, поскольку она влияет на выбор, определяющий наше поведение.
    Если мы приближаемся к природе и окружающей среде без подобной открытости к изумлению и чуду, если мы больше не говорим на языке братства и красоты в наших отношениях с миром, то наши поступки окажутся поступками господина, потребителя или простого эксплуататора природных ресурсов, неспособного ограничивать свои сиюминутные интересы.

    Напротив, если мы ощутим себя тесно связанными со всем, что есть в мире, то из этого самопроизвольно родятся умеренность и забота. Бедность и суровость святого Франциска не были лишь внешним аскетизмом, но были чем-то намного более радикальным: отказом сделать из реальности всего лишь объект для использования и господства.

    С другой стороны, святой Франциск, верный Священному Писанию, предлагает нам видеть в природе великолепную книгу, в которой Бог беседует с нами и передает нам нечто от Своей красоты и Своей благости: «Ибо от величия красоты созданий сравнительно познается Виновник бытия их» (Прем 13, 5), и «вечная сила Его и Божество от создания мира созерцаемы и постигаемы через совершенные Им деяния» (Рим 1, 20*). Поэтому он просил, чтобы в монастыре всегда оставляли часть огорода не возделанной, для того чтобы те, кто будет любоваться произрастающими там дикими травами, могли возносить мысли к Богу, Творцу такой красоты. Мир – это нечто большее, чем проблема, требующая разрешения; это радостная тайна, которую мы созерцаем с веселием и хвалой."

    © Папа Римский Франциск, Энциклика "Laudato si’", 10-12.

    _________________

    Поздравляю с праздником святого Франциска всех, кто прямо или косвенно носит его имя!
    Поздравляю также всех, кто посвятил себя заботе о самых бедных и отверженных, а также заботе о животных и об окружающей среде, с днем их святого покровителя!
    Домашние приюты "Коты Святого Франциска", вам особое поздравление с "престольным праздником"!

    _________________

    © Фреска "Проповедь Франциска птицам" из главной базилики в Ассизи, предположительно работы Джотто.

    Публикация Петра Дмитриевича Сахарова в ФБ.
     
    list нравится это.

Поделиться этой страницей