Еврей как проницательный посторонний В связи с предыдущим (фильм-эссе Бернстайна о Малере как еврее) встает интересный вопрос об еврее как идеальном "постороннем". Вечная проблема автора, повествователя - чьими глазами "видеть" происходящее. Для обостренного, обновленного видения нужен особый лирический герой. Либо это человек в стрессе (и оттого воспринимающий все как бы заново), человек в стадии перелома (Подросток ФМДостоевского), новичок в классе, в коллективе, провинциал в столице, приезжий в провинции и т.д. Но лучше всего для этого издавна подходил иностранец (Монтескьё "Персидские письма", Вольтер. Задиг или Судьба) или человек с "чистым видением" (Вольтер. "Простодушный", «Кандид") а в наше время - инопланетянин. Так или иначе какое-то остранение (по Шкловскому) необходимо. Хотя бы такое как условно наивное и детское свежее видение прозы Толстого. Видимо, поэтому чистокровный ирландец Джеймс Джойс выбирает в качестве героя своей однодневной эпопеи «Улисс» еврея Блюма. Еврей, будучи органической частью социума и жизни страны рассеяния, все же остается хоть чуточку, но отстраненным. Что позволяет проявиться особой, "писательской" зоркости. Так, Жванецкий своим еврейским умом и взглядом весьма проницательно видит советскую и российскую жизнь. Так "Гоголь" (рассказчик в "Старосветских помещиках"), будучи заезжим гостем, может глубже и содержательней рассказать о жизни Афанасия Ивановича и Пульхерии Ивановны, чем они могли бы сделать это сами. Это еще одна причина обилия в русской и мировой литературе авторов еврейского происхождения. Идеальный пример такого проницательного постороннего - ММЖванецкий. Свой и чуточку не свой; наш и чуточку не наш Неразрывно связанный с Россией и со всем русским, и в то же время уверенный, что другие его ощущают прежде всего как еврея. === Bernstein Эссе о Густаве Малере Интересно решает Бернстайн сложный вопрос о самом существовании еврейской музыки и дает свое определение ее сути. Интересные размышления дирижера о еврействе в музыке и в музыке Малера в частности. Предваряемые шуткой: еврейский трактат о слоне назывался бы так "Слон и евреи". Содержательно говорит Бернстайн о неизбывном чувстве вины быть евреем, стыде быть евреем и стыде этого стыда. Малер не видел в себе ничего еврейского, бежал от всего еврейского, но для всех оставался прежде всего - евреем.
