Меланхолическая баллада

***


При свете огарка
Сидели в дому
Невесть Кто и рядом –
Невесть Почему.

А ветры гуляли
Осенней порой,
Их дом занося
Переспелой листвой.

Невесть Кто в экстазе
Молитву шептал,
Невесть Почему
Головою качал.

И было им грустно
В убогом дому –
Кто знает зачем,
Кто поймет – почему?

А мыши пищали
Из пыльных углов
И грызли остатки
Хлебов и сыров.

Невесть Кто
Невесть Почему вопрошал:
- Что, как, отчего, почему? –
И вздыхал.

Но был молчаливым
Невесть Почему –
Средь скопища книжек,
В печальном дому.

Порою он вдруг
Отвечал невпопад,
И угол буравил
Задумчивый взгляд.

Ах, взгляд отстранен был
И страшно глубок…
Невесть Кто смолкал
И смотрел на Восток.

Там туч караваны,
Как дервиши, шли,
Из райских селений –
До края Земли.

Порой в этот дом
Музыкант заходил.
Он песню в нездешней
Тоске заводил.

Играл на свирели,
Пастушьей, простой…
А солнце текло
Над его головой.

Незнамо Куда -
Он с рожденья звался,
С ладами свирели
Навек обручась.

И каждый ответ
На вопросы искал.
А дом в полнолунье
Скрипел и стонал.

Казалось, до Истины –
Пара шагов.
Но, множились годы
Осколками снов.

Сквозь гниль половиц
Прорастала трава.
И Истину эту
Узнавши едва,

Три странника вечных -
Незнамо куда -
Ушли, Никому
Не оставив следа.

Но, этот Никто
Прочитал их следы,
От леса опушки,
До кромки воды.

Он всех их следов
Прочитал письмена –
От первых шагов
До последнего дна.

И странный Никто
Улыбался слегка.
И таяли тихо
Вдали облака.

 

Питер Брейгель

 

***

Когда закончатся слова,
Снег трепетно укроет ветви…
Узнай, моя душа жива,
И Бог давно ее приметил.

Когда укроет ветви снег,
Пушистый, тихий, нежный, белый…
Узнай, что смерти больше нет,
Нет смерти – ни души, ни тела.

Когда умолкнут все слова,
Когда окончится познанье,
Укроет снегом дерева,
Накроет душу покаянье.

Когда оплачет ветер нас,
И ляжет снег, врачуя душу…
Быть может, нам Господь подаст
Мгновенье – тишину послушать.

Ловя в ладонь межзвездный снег,
Когда в затылок ветер дышит…
Лицом заройся в теплый мех,
И с облегчением: «Ты – лишний!» -

Вновь из колоды старых карт
Достань знакомую до боли,
Извечный чувствуя азарт,
Иной уже не помня доли.

Когда, как чистый белый снег,
Скользит душа из выси Божьей
На сонную припухлость век
И тает, тает осторожно…

 

***
Был также некоторый нищий, именем Лазарь, который лежал у ворот его в струпьях и желал напитаться крошками, падающими со стола богача, и псы приходя лизали струпья его. (Лк, 16, ст. 20-21)

Нищий Лазарь у ворот собора
Подставляет смуглые ладони
Серебру дождя и ловит шорох
Ветра в подворотнях. Тихий пони,

Прядая ушами, смотрит с грустью.
Черен Лазарь. В бороде лохматой
Луч заката заблудился тусклый,
Словно в чаще леса – бесноватый.

По лицу, изъеденному скорбью,
Льется дождь, мятутся птичьи тени.
Пусто в старой Лазаревой торбе -
Пустотой извечного смиренья.

Бесконечна смена отражений,
Только в черной влаге глаз бездонных
Сорванной листвы круговращенье
На века застыло отрешенно.

Дремлет пони, стряхивая капли
С теплой гривы в ленточках шелковых…
Старый Лазарь надевает шляпу,
Запахнув пальто, во тьму уходит.

 

Храм Святителя Николая Чудотворца в Кленниках

В метрике 1886-1887 г.г. отмечено:
«По сохранившемуся устному преданию,
на том месте, где теперь находится церковь,
в старину была кленовая роща…»

Кот на окошке,
С геранью слитой.
Ветер играет
Зябкой листвой.

Кошки резвятся,
Листву ворошат…
Дворик пустынный.
Калиточка в сад.

Замерший воздух
Чист, как вода,
Падает лист,
Золотой, как звезда.

Красная церковь.
Никола Святой
В роще кленовой,
В одежде простой.

- Где ж эта роща?..
Из глуби небес
Слышен листвы
Растревоженной плеск.

Звоном малиновым
Колокола
Вторят:
- С Николой на небо ушла.

 

За осенью – зима…

Черный чай, холодное окно,
Кот, поющий песни потаенно…
Вечер гасит золотые клены -
В комнате становится темно.

Тихое мурлыканье кота,
Грудки белоснежной воздыханье,
Ветки одинокое касанье
Влажною изнанкою листа.

В январе – дымно-зеленый чай,
Кот другой, в пушистой шубе серой…
Облаков серебряные перья
Открывают небо невзначай.

Спой мне, Кот, пусть будет песнь нежна,
Бархатную лапку протяни мне,
Посмотри, как низко к соснам никнет
Светлая холодная луна.

Зябкие снежинки на стекле,
След во тьме, расплесканный метелью.
Снег дымится, звезды догорели,
Дотлевают углями в золе.


В. Зороастров. Друг мой

 

***
Куда ведешь меня, тоска по небу?..
В зеленый сквер, где черная собака -
Бездомная - глядит мне прямо в сердце?..

Куда ведешь меня, тоска по небу?
В зеленый сумрак сквера, где собака,
Забыта кем-то, смотрит прямо в сердце?

Куда, куда ведешь, тоска по небу?
Я окорок достану из пакета,
Чтобы дать собаке, что глядит мне в сердце…

Она вон там, под липой, вечно юной,
Сидит и смотрит, долго смотрит в сердце.
А я, я – прочь, не дам ей ни кусочка.

Вдруг побежит она за мной, и будут
Считать меня ее хозяйкой люди?..
А я хозяйка вовсе не собачья…

Вдруг побежит за мной – а я быстрее,
Прочь от нее, от боли, от проказы,
От всей чумы собачьей, чтоб болело

Не у меня, не у меня – у Кошки,
Не у меня – у Жабы у зеленой,
И у Собаки, что сидит под липой.

Куда ведешь меня, тоска по небу?..

***
Куда, куда бежишь, моя тропинка?
Туда, где домик малый, деревянный,
Там на крылечке – Кошка и Собака.

Куда спешишь, неторная дорожка?
Туда, где липы плачут на закате
Медовым запахом на всю округу.

Куда летишь, в росистых травах стежка?..
Туда, где Жаба певчая у речки,
Где старый сад и домик деревянный…

Куда, куда бежишь, моя тропинка?..

 

Спасибо, Лист.

 

***

У моей безымянности было имя,
И у неизвестности – весть благая,
Красною розой в глиняной чашке
В лицо предосенним жаром дышала.

Закатилась луна в полынные чащи,
Холодок под ложечкой выжег ветер.
И привычный мир обернулся бездной,
Когда пела осанну Всевышнему плоть.

***

Смуглолицый маленький будда
На людей в метро
Глядит с любопытством.
В полосатой фуфаечке,
В синих штанишках,
Самолетик в руке.

- Учитель, здравствуй!

***

Зовите меня, зовите,
Ангелы синие с неба,
С крыльями, как у павлинов,
С лицами, как облака.

Зовите меня, зовите,
Чистейшие херувимы,
Белые, снега белее,
В сияющем оперенье.

Зовите меня, зовите,
Ангелы дивного Света,
С крыльями махаонов,
С ликами, словно хрусталь.

Ангелы, жаром рдеющие,
Огненные, блистающие,
С мечами, с книгами,
С флейтами,
С органами и тимпанами.

Серафимы, господства, престолы,
Зовите, зовите меня.
Раскрывайте свои крылышки –
Шоколадницы и лимонницы,
Бражники, глазки павлиньи,
Перламутровки и голубянки,
Бархатницы, наконец.

Зовите меня прямо в небо,
Глубокое, некуда глубже.
К чистоте и свободе,
К ясности и прозрению,
К мудрости Вечного Света,
К Истине наивысшей,
К полноте совершенств.
Прочь от дольнего мира -
Зовите, зовите меня…

- А я вот возьму и не пойду.


Беноццо Гоццоли

 

***

Каждый человек подобен буддийскому барабанчику, внутри которого в упругий свиток скручена таинственная мантра жизни.
Тонкими линиями, изощренной вязью на свитке написаны события, которые должны произойти.
Барабанчик крутится, и в недрах его вращается свиток бытия.
Свиток разворачивается, скручивается снова.
На мгновение письмена, начертанные на нем, становятся видны, но в следующий миг можно увидеть только поток тесно сопряженных знаков, откуда глаз выхватывает отдельные буквы, строчки, обрывки странных фраз.
Этот свиток хранит мельчайшие подробности. На нем записаны первая любовь и первые надежды, разочарования и страхи, слезы и нечаянные улыбки случайным прохожим, удивительные события и добрые приметы, все люди, которых нам суждено встретить. Наши страсти и немощи, наша память и наше забвение.
Все открытия, которые мы совершим.
Ничем не примечательная пыльная дорога, по которой ходишь каждый день, и которую вдруг открываешь заново, потому что каждый шаг по ней наполнен обещанием счастья.
Улыбка дочери, которой исполнился месяц от роду.
Старый кот с глазами мудрого человека.
Солнечный свет в липовой аллее старинного парка.
Мамино девичье платье, которое надеваешь летом на прогулку.
Золотые канарейки и лицо спящей бабушки.
Боль в горле и резкий запах ментолового масла. Мороженое, медленно расползающееся в блюдечке с красным петухом.
Книжка в виде кошки со страницами, подклеенными дедушкой.
Горький чай и абрикосовое варенье с маслянистой косточкой, сваренное отцом.
Морозный вечер за окном и тепло батареи, на которую кладешь ноги в теплых шерстяных носках.
Вдруг распрямившиеся волосы умершего отца и снег, медленно и неотвратимо укрывающий их.
Свеча на балконе в осенней темноте и голос, проникновенно рассказывающий о свете в ночной террасе, исчерченном мотыльками.
Небо, мерцающее маячными огнями великого множества галактик.
Легкий туман Млечного Пути, ускользающий за околицу, за дальнее поле, за ореховую рощу…
Ровное дыхание океана и соленые искры на коже.
Утренние поцелуи, от которых весь день горят губы.
Тишайшее утро в заспанных окнах деревенского дома, пропитанного запахами хмелевых дрожжей, палых августовских яблок и старой мебели.
Странные сны, реальнее яви. Сны, запомнившиеся на всю жизнь.
Прочитанное в книге: «Неужели я так любил все это?..»
Романс, спетый для мамы и танец, в котором однажды выплачешь душу.
Твой танец, только твой…

Барабанчик крутится, разворачивается свиток, выплывают на свет письмена.

 

Отрадно.

 

Мы жили тогда в другом городе. Наша квартира находилась на последнем этаже многоэтажного дома, выше – только голуби в чердачных оконцах, да небо.
Рассвет приходил с голубиным воркованием.
Сумерки спускались с неба, а там, в высоте, по-прежнему было светло – то ли от последних отблесков заходящего солнца, то ли от первых робких звезд.
Однажды рассвет пришел с пением канарейки, выпорхнувшей по неосторожности из клетки неизвестных соседей. Канарейка, а, точнее, кенар, прожил с нами почти пять лет, и все это время мы жили в серебряном звучании его свиста, его трелей.

Густой солнечный луч проникал летом сквозь старые бамбуковые жалюзи.
Спала бабушка, звенел кенар.
Когда бабушки не стало, кенар умолк навсегда. Не спел больше ни одной песни. Узамбарские фиалки, которые бабушка так любила, лиловые и розовые, белые махровые – окруженные нежной бабушкиной заботой – за несколько дней увяли в своих горшках.
В доме было пусто, из него ушла душа Бабушки.
Бабушка ушла в холодный декабрьский день.

Бабушка ушла в своем любимом синем шерстяном платье, украшенном бантом в белый горошек. В синем платье, в котором всегда выглядела молодой.
Бабушка была красивой, и почти никогда не носила платков.
Я помню два ее головных платка, надевавшихся несколько раз - тонкий осенний, с размытым узором не то абрикосов, не то золотисто-рыжих роз, и зимний – пуховый, толстый, неповоротливый…
Бабушка уходила все дальше в своем синем платье, и снег сыпался, сыпался ей на волосы, на плечи и руки, укутывая, уводя, заметая ее следы … Заливая новорожденной белизной смутное чувство скорбной вины и непоправимой утраты.

Когда на Московской улице снова наступит весна, зазвенят капели, и побегут первые ручьи, я вернусь домой – к золотым канарейкам, к ранним звездам над крышей, к моим старым дневникам. К моей Бабушке.

 

***

Азиатская оторопь солнца.
Взвеси запахов тленных вплывают
В сквозные отверстья,
И впечатаны листья в янтарные смолы
Последнего зноя,
В лазурные тверди.

Белизна штукатурки шершавой
Золотеет теплом и движеньем теней,
И легчайшею медью
Покрывает туннели аллей
Тополиный, каштановый,
Липовый – ветер.

Изразцовая мутная зелень,
Или жгучее злато по синей эмали.
Спелых яблок паденье
В пыльный бархат земли, Истикляли
Света. Неба –
Земле поклоненье.

Склонение солнца
К стволам.

***

Не Москва это. - Азия. Глянь, Душанбе, Бухара,
Дышат сладостью дынной под сенью высокого клена.
Каракумской пустыни сухие и злые ветра
До поры отдыхают в мукарнах редеющей кроны.

Не Москва это, нет. – Пестрым хлопком узбекских заплат,
Истончаясь до дыр, тополиные желтые листья
Опереньем упавших сердец на дорогах лежат,
Здесь рябины роняют рубины, осины – мониста.

Не Москва это. – Многоязыкий и праздный базар,
По тафте виноградной листвы - розы - шелком лоскутным.
Чай разносит торговец, за сливой белеет мазар.
Веет ладаном трав, мелом, медом, коричною скруткой.

И в полдневной тиши миражами пустыни бредут,
Удаляясь, могильщики яблок, сгребая в арыки
Россыпь палых плодов – отрешенно свершая свой труд –
Тахиржан и Айгуль, и Музраф, и Самира с Садыком.



Картина отсюда http://family.ru/exhibitions/Kalandar_1342682462.html

 

********************************
Рай - он уже здесь. Это истина.
То есть - в буквальном смысле.
И вовсе он не с ангелами, и ничего невероятного там нет.
Рай-это...
Когда ты - дома, тебе никуда не нужно идти, срываться с постели в пять часов утра, вздрагивая от тихого звяканья будильника, изгоняя последние остатки предутреннего пророческого сна (когда так обидно, что ты не успела его досмотреть до конца!), вставая с невыспавшимся страдающим лицом, спешно готовить завтрак, стрессово нестись на электричку, лететь в поисках хлеба насущного куда-то к черту на рога...

Рай - это когда ты встаешь в десять -одиннадцать часов утра.
Рай - это когда за окном медленно падает легкий, искристый снег...
Рай - это когда кот ложится рядом и поет-поет -поет свои песни, и ты держишь его лапку в своей руке, и он не соскакивает спешно с кровати, чувствуя, что тебе нужно куда-то срочно идти...
Рай - это когда ты весь день ходишь неумытая и непричесаная (!), в махровом халате, периодически закручиваясь в теплое пуховое одеяло ( до самых бровей!). И в таком виде ты бродишь из комнаты в комнату, совершенно бесцельно, совершенно счастливо.
Рай - это когда завтрак готовишь с теплым ванильным чувством покоя и внутренней тишины.
О, Боже!
Не надо мне Рая, дайте мне мой дом, незамысловатый week-end, глубокую утреннюю тишину, не нарушаемую ни одним возгласом с улицы.

Рай - это когда ты мирно прихлебываешь горячий кофе, сидя за столом, укрытым скатертью светло-шоколадного оттенка.
Когда сыплешь в кормушку семечки, а кот присаживается рядышком на подоконнике в ожидании синиц...
А еще хорошо заболеть. Но не сильно, конечно. А так, как в детстве, в самом глубоком, когда мама закутывала шею колючим пуховым шарфом и поила чаем с медом, а еще - давала шипучку-мукалтин - от кашля...
Чтобы температура была не сильно высокая, а так - средняя, и чтобы валяться весь день в постели и читать все подряд. Житие Святой Клары Ассизской, учебник по Римскому праву, Европейскую хартию местного самоуправления, Шарля Монтескье. Перебирать бусины розария и тихонько бормотать "Радуйся, Мария!", периодически впадая в дрему от монотонности молитвы.
Или, например, выйти на пенсию, сидеть в кресле-качалке и читать Канта.
Только бы дожить в здравом уме и твердой памяти до этой пенсии, и без болезней!

Рай - это Рай. Рай - это когда ты отчетливо понимаешь, что тебе не надо ничего делать против собственной природы.
Ну, просто НИ-ЧЕ- ГО.
Когда я ( даст Бог) окажусь в лучшем мире, он ничем не будет отличаться от этого - разве только в нем не будет ничего, кроме моего дома, моей семьи, котов, всякой живности и Тишины. Ну, еще будут Сад, Свет и Снег.
И - НИКАКИХ РАБОТЫ, ТРАНСПОРТА, ТОЛПЫ, ДЕНЕГ, ПОЛИТИКИ.

Рай - он здесь.

 

Ну, значит, тебе это незнакомо.

Да и к тому же мне выплатили тогда еще неплохое пособие по сокращению.

Как бы ты ни бегал, в твою жизнь непременно вмешается одно из перечисленных зол.

 

***

Не поезд – белая стрела,
Куда летишь, куда?..
Туда, где ночь белым-бела,
Не ходят поезда.

Вагон качается, плывет,
Как будто теплоход,
И всех нас музыка несет,
И где-то кто-то ждет…

Не поезд – белая стрела,
Несущийся сквозь ночь,
Капель дождя по льду стекла -
Сеть ловчая точь-в-точь.

И лиц не счесть, не счесть судеб –
На палубе, в купе…
Открыты двери, выход, свет –
К Тебе, к Тебе, к Тебе.

***

Люди сходят с картин старых мастеров,
Люди входят в вагон метро,
Листают газеты, читают книги,
Пальцы скользят по экранам айпадов…

Я видела эти лица тысячи раз…
Это лица с картин старых мастеров.
Эта – Мадонна с книгой, этот – старик Рембрандта.
Эта – Вермеера, взвешивала жемчуг,
Году этак в 1665-м…
Никто из них не знает об этом,
Я – помню.

Моя память стала бестрепетно ясной,
Моя память стала заводью тихой,
Поэтому я смотрю в эти лица,
Как в зеркала -
Не могу наглядеться.

Что там в газетах – не все ль равно?..
Что лента новостная настрекочет, как сорока…
Я смотрю на лица людей.
Это люди с картин старых мастеров -
Они излучают свет, они живые,
Они прекрасны.

 

***

Первому встреченному мной американцу, отцу Энтони Коркорану посвящается​

Вы идете навстречу.
Вы просты словно воздух,
Земля или вода.
Черная куртка, белый пластрон,
Улыбка во всем,
Даже в рукопожатье
Крестьянском.

А где-то далёко-далёко,
За Атлантикой -
Дом, родня, штат Техас.
Здесь – распутица, сырость,
Чужая страна -
Непонятная.

Вы идете навстречу,
Шагаете широко,
Говорите по-русски.
Вы надежны настолько,
Что нельзя и представить,
Что можете так же, как мы,
Метаться, искать, пытаясь спастись -
От себя, от судьбы, от Бога,
С глухою печалью
Есть хлеб свой насущный.

Ни тени сомненья,
Дорога ясна.
И над головой Вашей-
Полдень в силе и славе.

Однажды позвал Он,
Когда вы мальчишкой
Бежали полями
Желтеющей кукурузы.

И с тех самых пор
Господним солдатом
Идете по миру:
Луч солнца
На пыльных доспехах
Лежит – у самого сердца,

А сердце у Бога давно.

 

***

В мире, где мы ведем
Непрерывную войну всего со всем,
С начала истории.
Сжигаем друг друга на кострах
И в крематориях,
Душим в газовых камерах,
Гноим в концлагерях,
Убиваем в сражениях.

В этом мире
Собака бросается на помощь
Своим собратьям,
Беспомощно мечущимся посреди реки
В лодке, оторвавшейся
От причала.
Храбро бросается в воду,
Плывет, тянет лодку.
Спасает.

В этом мире
Слоны достают хоботами
Детеныша из воды.
И пестрая кошка
Отпускает в воду
Выпрыгнувшую
Золотую рыбку.

Медведь в зоопарке -
Седеющий, старый,
Под взглядами толп человечьих
Спасает тонущую ворону.

Даже мертвый котенок
Достоин милосердия -
И кошка хоронит его,
Сгребая землю
Белейшими лапами.

А наши мертвые? Где они?
Во времена войн, мятежей и резни?
Брошенные, оставленные
Под солнцем палящим,
Под снегом, дождем,
На ветру -
Окрест - на всех континентах.

... Так скажи же, Господи,
Кто - воистину - наследует Землю?

 

... Что было, что будет, чем сердце успокоится?

А успокоится оно вот этими осенними сизыми травами, этой тонкой полоской первого инея, стремительно тающей в лучах восходящего солнца.
Этим дождем оно успокоится - тихим-тихим, сладким и горьким, дымным холодным осенним дождем.
Туманом предутренним - белым и легким, дыханием близкого леса.

Что было, что будет, в чем сердце упокоится?..
Как же так вышло? Как получилось, что тебя занесло в эту глушь - золотую, лесную, грибную, травную???

Что сидишь сейчас у огня, смотришь, как пламя лижет осиновые поленья...Вдыхаешь тихо-тихо, словно боясь растерять хоть малую каплю сердечной тишины, запах чуть сыроватой древесины, запах дома...
Что выходишь в холодную осеннюю полночь и, запрокинув голову, долго -долго глядишь на живое мерцание бесчисленных созвездий, повисших над домом, над поселком, над лесом, над туманными сырыми полями, над болотами и сонными торфяными речками - Полей да Воймегой.

И что нужно еще тебе?..
Только вот так стоять, смотреть и слушать, воспринимая чутким ухом еле уловимые шорохи осеннего леса, падение листьев в росистую траву.
Вот это место, вот эта земля.
Земля, щедрая на травы, на грибы и ягоды, земля, которую невозможно приручить, как там, там, далеко, ах, как далеко...Глинистая, подзолистая, лесная.
Мшистая, чавкающая под сапогом, черной водой заполняющая твои следы, готовая вмиг обернуться болотом.
Земля, заросшая осокой, таволгой, укрытая бронзоволистьем ивняка.
А там, там... далеко-далеко... земля готова щедро отдать тебе самое святое - сладостные гроздья винограда и золото хлеба.
Земля, пропитанная солнечным светом, возделываемая, сколько помнит себя человечество...

Что ты делаешь здесь?..

- Что я делаю здесь, что я делаю?
Мимолетная прошлого тень.
Помню ветку - душистую , белую,
Что в лицо мне склонила сирень.

Темной влагой ночной напоенная,
Ароматом сирени дыша,
Слушать музыку новорожденную
Потянулась сирени душа...

Моя подруга писала, читала мне, плакала.
.....................................................................................................................................

Что привело тебя сюда, в это место, к этой доле, в эту юдоль?
Тебя - мимолетную тень прошлого - "нас сотни лет, нас сто тысячелетий разъединяют, Бог мостов не строит..."
Тебя - юную жрицу, критянку, гречанку? - умершую в юности?
Тебя - старого римлянина, жителя погибающей Империи, с душой мальчишки, с памятью о чуде братства, пережитого в детстве?
Тебя - монаха, в который раз убегающего из монастыря, чтобы напиться допьяна в первом попавшемся трактире, и каждый раз возвращающегося?
Пришедшего в обитель со звездой за пазухой, просиявшей сквозь дырявую крышу хлева - лампадой, вознесенной над кучей соломы, облитой ослиной мочой...
Тебя, одинокого безвестного воина, в ветхой одежде, потрепанной всеми ветрами Антиохии, Сирии, Палестины?
Тебя, пылкую бургундскую красавицу, погибшую в самом расцвете молодой чувственности?
Тебя, голландский юноша, больше всего на свете любивший море и корабли, что привело тебя сюда - под это серое тихое небо, к скорбным осинам и березам, в глухие еловые закоулки, скрывающие то ли крепкие белые грибы, то ли несметные сокровища палой листвы?
Помнишь ли ты мерное качание судов в тихих водах корабельной верфи, ночи в порту и - сквозь дрему на поскрипывающей рыбацкой лодке - все те же вечные звезды, свисающие гроздьями со снастей, обильно осыпающие свернутые суровые холстины парусов?..
А ты, австрийский, прусский ли? дворянин, чьего имени я не знаю, словно стойкий оловянный солдатик вышедший в мир из зеркально - золотой шкатулки родного дома-поместья, окруженного старинной дубовой рощей с россыпью белых маргариток в траве?..
Ты, смешная девчонка из горной испанской деревушки, водившая дружбу с дезертиром "победоносной" наполеоновской армии?
Ты, застреленная андалузская цыганка?
Ты, честолюбивая француженка, странными путями приведенная, привезенная в Россию, чтобы встретить свою единственную любовь, которой не суждено было сбыться?..

Почему в тихий вечерний час, когда потрескивают дрова в камине, я вспоминаю вас?..
Когда к окну подползает белый туман, ложится в траву, ласкает ее холодными струями...
А на веранде закипает чайник... и там холодно, как на улице, и вода из крана течет ледяная, и умываешься на ночь, и лицо долго горит - от холода.
И за стенами дома - огромный мир. Лес да болота, пустынные поля до горизонта, перемежающиеся глухими заливными лугами, реки, плутающие в зарослях, облака, оставляющие клочья сизой сырой ваты на верхушках деревьев.
И та самая затерянность, и тишина - нету глубже, лишь иногда - звон редких дождевых капель по стеклу.
Я попала сюда - я пропала.
Я затерялась, забылась, стала неотличимой от осеннего воздуха, влажного ветра, горстями разносящего по свету листву, туч, склоненных к земле.

Что было, что будет, в чем сердце упокоится?..

 

Зимняя сказка.
(по мотивам прогулок)

В снегирином кусту еще прячется солнце,
В снегирином кусту, да за озером синим.
В снегирином кусту всех ветров веретенца
Тянут снежную пряжу из кудели полыни.

Снегирям нипочем развлечения ветра,
Этот труд ветровой – быть бы семечек горстке,
Потому и хрустальная песенка пета
Для звезды молодой, что не больше наперстка.

От студеных закатов и зимних кочевий
Снегириная грудка навек покраснела.
Оттого и ветра во все стороны веют,
Снегирями осыпав земные пределы.

Из кустов снегириных - огней полыханье,
Треском веерным стая пространство отверзла,
А звезда молодая коснулась дыханьем
Синей глади озерной и тихо исчезла.