Наталья Трауберг ("Голос черепахи"): "Писать о Иерусалиме почти невозможно. Слово здесь и беспомощно, и нецеломудренно. Конечно, не всякое слово; и Писание, и даже великие стихи эту высоту берут, но только они. Единственное, что вполне можно, но не совсем безопасно выразить -ясное, четкое ощущение: он отторгает всякую неправду. Плачешь и рыдаешь совсем в других местах и по другому поводу. Может быть, соберусь с духом и сумею (а кроме того, посмею) написать об этом. Чтобы разогнаться, скажу сейчас о книгах. Книги издаются, их много, три из них мне подарили авторы. . . . Книга – о Чехове, Елены Толстой. Когда ее берешь в руки, невольно вспоминаешь ту ненависть к Чехову, которая возникла в конце 1960-х годов или немного раньше. Именно тогда сгустилась и оформилась особая неофитская злость. Несколько человек двигались примерно так: не могу тут дышать; вот к чему привели все эти «гуманизмы»; значит, ненавидим всякую жалость и слабость. Елена Дмитриевна пишет, что мы найдем в ее книге «не поздний, облагороженный и расчищенный облик Чехова – столпа чахоточной гуманности, а богатырский, беспощадный, агрессивный , свирепо-ироничный и неизменно раздраженный». Книга и называется «Поэтика раздражения». . . . Чего же нам еще? Кому плохо от того, что он, Чехов, жил почти без Бога? Ему, конечно; тут и с Богом еле вытянешь. Помню, отец Станислав говорил: «Неверующие? Это же святые люди, я был бы наркоман». Наркоманом Чехов не был, а полную, черную богооставленность – знал, к краю подошел, и мнимостями не спасался. Зинаида Гиппиус пишет: «Неужели выхода нет, другой жизни нет и не может быть, неужели Чехов -последняя точка всего искусства? Мир приблизился бы тогда не к концу света, а концу без конца, оцепенению. Это была бы полная победа чёрта-косности над миром, над Богом. Но оцепенить мир ему никак не удается. Ему даже не удается справиться окончательно с самим человеком, хотя у него и нет самого действительного против чёрта оружия -Логоса. Но уж слишком много дано Чехову от Бога и Чехов все-таки слагает Божьи молитвы». А мы слагаем? Кажется, не очень. Категоричностью, важностью, мирской бойкостью мы заслужили стишок, который я прочитала случайно, перед отъездом в аэропорт: Есть люди, их кошмарно много, Чьи жизни отданы тому, Чтоб осрамить идею Бога Своим служением Ему. Не знаю, как и в кого верит тот, кто это написал, но он хотя бы знает или чувствует все, что сказано в 23 главе у Матфея. В Иерусалиме эта глава звучит непрестанно – и в такой, кенотической, форме, и голосом Писания. Теперь, кажется, я готова говорить о самом городе. Кроме Библии, никто не сумел передать даже не чувство, а знание, которое возникает сразу, как увидишь этот город: земля тут – святая. Честертон пытался выразить это в своих записях, составивших книжку «Новый Иерусалим». Пишет он так: «…Здесь, в легендарной стране между Европой и Азией, могло случиться все, что угодно. Через эти врата могло войти то, что и создало, и переменило мир. Чем бы еще ни казалась эта полоска земли, разуму, да и чувству она кажется мостом, который перенес через древние бездны бремя и тайну человека. Здесь были цивилизации, древние, как варварство, а то и древнее. Здесь живет верблюд, наш странный друг, доисторический домашний зверь. Никто не знает, был ли он диким, и, глядя на него, нетрудно подумать, что звери вообще были когда-то ручными. Где-то я говорил, что они – просто разбежавшийся зверинец; морская корова бросилась в море; тигр, огромный кот, сбежал в джунгли. Это неверно, так же неверно, как питекантроп и прочие выводы из сомнительных обломков кости и камня. Верно что-то третье, слишком немыслимое, чтобы человек это запомнил. Что бы это ни было, верблюд это видел; но, судя по манере нашего старого слуги, никогда не расскажет». Да, верблюд видел, и ослик видел, и вообще все тамошние звери, даже завезенные кошки. Слова пророка: «Не бойтесь, животные» – вспоминаешь часто. Всюду – афиша зоопарка, на нем прекраснейший тигр (когда идешь с Полянки на Ордынку, получать визу, тоже есть тигр, потолще. Шарль Пеги говорил в таких случаях: «Mais naturellement!»). Земля совершенно святая, поневоле скажешь «тов» про все эти цветы, камни, садики, птиц и рыб, осликов и кошек. Честертон писал, что, если ничего не примысливать, тварный мир похож на игрушки. Тут это видно. То, что прибавил человек, совершенно не мешает. Ничто не берет – ни модерн, сам совершенно детский, ни новые кварталы. Казалось бы, понятно, что белые или хотя бы светлые дома среди зелени – тоже, в сущности, рай, но у нас противоположный оттенок им придают грязь, надписи, впитанный в стены дух 1950-х-1970-х годов, а там этого нет. Лестницы чистые и нарядные, как в барском доме со швейцаром, подростки ничего не портят; почему – можно подумать. У входа в дом моей подруги – розовый куст, прямо с картинки к детской английской книжке XIX века. Садики переносят в питерское детство, когда само это слово было синонимом рая... Словом, все напоминает, что природа – такая же Божья книга, как Библия. Тут они явственно переслаиваются. Может быть, где-нибудь и забудешь, что нынешняя, недавняя, газетная судьба этих мест точно и давно предсказана, но здесь – навряд ли. Время пророков, царей и даже патриархов от нас не отделено. Натан Брутский Видимо, чем больше выходишь из времени, тем это сильней. Могилы Рахили, Самуила, Давида – как будто они только что умерли. И вот, особенно у серой могилы Самуила, где рядом раскопы, начинаешь чувствовать то, что чувствовать не хотелось бы. Чувство (слава Богу, не «знание») -такое: Христос одинок, как в Гефсиманском саду. Виднее всего это именно там – три огороженные оливы, а на улице такое убожество, такая грязь, такие наивные мошенники, словно мы в советском захолустье; да еще у рынка. Тайна иудаизма живет своей непостижимой жизнью, и не нам знать, как встретит Израиль пришедшего во славе Мессию. После седера, о котором писать я еще не могу, у Мертвого моря, рано утром, среди олив и померанцев я читала книгу Додда о Притчах, и там повторялось, что «будет» и «есть» в Евангелии как бы совпали. Глубокую Авраамову веру тех, кто дождался через тысячи лет не главного, но почти немыслимого обетования. Тихих, трудно живущих людей, которые взывают уже к Христу и обретают сравнительный покой, потому что бремя они все-таки взяли. А остальные, посланные к народам и с тайной единобожия, и с вестью о Воскресении? Первую мы просто числим за собой, как будто не служим иным богам, вторую – то и дело превращаем в языческие мистерии. Называя нас детьми и друзьями, Христос все-таки просил о многом, предупреждал о том, как удержаться на воде, строить на камне, жить в Царстве, где правит Бог и побежден князь мира. Впихивать Евангелие в статейку и кощунственно, и бесполезно. Честное слово, закрыв дверь, все мы знаем, что двум господам служить еще никому не удавалось. Есть садик около холма, на срезе которого настоящий череп: глазницы, щелка рта, провал носа. Ходят сюда чистенькие англикане, остальные не верят, что пустая могила с круглым камнем – та самая. Сидишь там перед Пасхой, после Пасхи, и думаешь: неужели до этого дошел Твой кенозис? Г. Непомнящий. Иерусалим мой золотой Тут Ты воскрес, не тут, но Ты принял всё, что дает Тебе наш мир. За храм Гроба Господня убивали людей. Сейчас мы там толкаемся и спешим занять заранее место, пройти по знакомству. Мы вынуждены терпеть там «другие конфессии», но, Господи, как мы их терпим! Поневоле убежишь сюда, в садик, и посмотришь на цветы. Около него, в особой и очень тихой лавочке я купила открытку «Flowers of the Holy Land». Среди прочих (дикая слива, цикламен, адонис, ирис, мак) есть анемон, и вам услужливо скажут, что это -«полевая лилия». Вокруг их много, они всюду растут. Цвет у них – не всегда, иногда – тот самый, о котором мечтают дети, прикидывая, что будет, если свернуть в трубку радугу. Он между красным и фиолетовым, в несуществующем зазоре, его и быть не может, но – пожалуйста – есть.
Удивительное место в горах провинции Уэска, Испания. О Торресьюдадской Божией Матери ( в т.ч., рассказ художников и архитектора о святыне). http://www.opusdei.ru/ru-ru/video/mir-v-gorakh Торресьюдадская Богоматерь.
Кстати. Тибо Шампанский Песнь о крестовом походе Будь милостив, Господь, к моей судьбе. На недругов Твоих я рати двину. Воззри: подъемлю меч в святой борьбе. Все радости я для Тебя покину, - Твоей призывной внемлю я трубе. Мощь укрепи, Христос, в своем рабе. Надежному тот служит господину, Кто служит верой, правдою Тебе. Я покидаю дам. Но, меч держа, Горжусь, что послужу святому храму, Что вера в Бога сил в душе свежа, Молитвенно летя вслед фимиаму. Дороже вера золота: ни ржа, Ни огнь ее не ест: кто, дорожа Лишь ею, в бой идет, не примет сраму И встретит смерть ликуя, не дрожа. Владычица! Покровом окружа, Дай помощь! В бой иду, Тебе служа. За то, что на земле теряю даму, Небесная поможет госпожа. (Перевод С. Пинуса) Ну и еще немного. Гильом Аквитанский (дедушка Алиеноры Аквитанской). Я весельчак был и не трус, Но, с Богом заключив союз, Хочу тяжелый сбросить груз В преддверье близких перемен. Все оставляю, что любил: Всю гордость рыцарства, весь пыл… Да буду Господу я мил, Все остальное – только тлен. Но вспомните, когда умру, Друзья, на траурном пиру То, как я весел был в миру – Вдали, вблизи, средь этих стен. Скитальца плащ с собой беру Собольей мантии взамен.
Св. Людовик IX Французский Наставления дочери Дорогой и любимой Изабелле, королеве Наваррской, с приветом и любовью отец. Дорогая дочь, поскольку я полагаю, что из-за любви, которую вы ко мне питаете, вы охотнее запомните мои советы, которые среди прочих я задумал вам дать в форме наставлений, начертанных собственноручно. Дорогая дочь, я наказываю вам возлюбить Господа всем своим сердцем и изо всех своих сил; ибо без этого ничто не имеет ценности; никого другого не должно любить столь сильно и с выгодой для себя. Ведь это Отец послал своего Сына на землю и предал Его смерти, чтобы освободить нас от мук ада. Дорогая дочь, возлюбите Господа, и это пойдет вам на пользу. Человек сбивается с пути истинного, ежели любовь свою вкладывает во что-то иное. Дорогая дочь, мы должны любить Господа безмерно. Он заслужил нашу любовь, ибо возлюбил нас первым. Я бы хотел, чтобы вы хорошо думали о муках, которые благословенный Сын Божий претерпел, чтобы спасти нас. Дорогая дочь, возжелайте быть угодной Господу как можно больше; изо всех сил старайтесь избежать вещей, которые, как вы полагаете, могут Ему быть неугодны; особо вы должны постараться не творить смертного греха ни в чем, что бы ни случилось, и скорее позволить себе отрезать или вырвать члены и лишиться жизни под страшной пыткой, чем по своей воле совершить смертный грех. Дорогая дочь, приучитесь часто исповедоваться и избирайте всегда исповедников, ведущих святую жизнь и достаточно образованных, вследствие чего вы будете образованы и наставлены вещам, которых вы должны избегать, и вещам, коим вы должны следовать; и ведите себя так, чтобы ваш исповедник и ваши другие друзья осмелились вас поучать и поправлять. Дорогая дочь, охотно присутствуйте на службе в святой церкви, и когда вы будете в монастыре, поостерегитесь ротозейничать и говорить пустые слова. Произносите молитвы спокойно, вслух или в уме, и особенно в момент, когда Тело Господа нашего Иисуса Христа представляют к мессе, и даже немного раньше; будьте более спокойны и внимательны к молитве. Дорогая дочь, охотно слушайте, что рассказывают о Господе нашем в молитвах и частных разговорах; однако же избегайте частных разговоров, кроме как с людьми, известными добротой и святостью. Охотно прощайте. Дорогая дочь, если вы взволнованны, или больны, или с вами случилось что-то, с чем вы не в силах справиться сами, страдайте и возблагодарите Господа Бога и узрите в этом Его волю; ибо вы должны верить, что заслужили сие, а может, и еще большее, ибо мало любили Его и плохо служили и пошли против Его воли. Если вы процветаете телесным здравием или чем-либо другим, возблагодарите за это Господа нашего смиренно и будьте благодарны Ему; и поберегитесь становиться хуже из гордыни или другого порока; ибо это великий грех - злоупотреблять дарами Господа нашего. Если у вас тяжело на сердце или еще что-то, признайтесь вашему исповеднику или другому лицу, кое вы считаете верным и скромным; вам станет легче, и это то, что вы можете сделать. Дорогая дочь, будьте милосердны ко всем людям, которые к вам обратятся, кто страдал бы душевно или телесно, и помогайте им охотно или ободрением, или милостыней, следуя тому, что приличествует. Дорогая дочь, любите всех добрых людей, будь то священник или мирянин, посредством которых вы сможете чествовать Бога и служить Ему. Любите и помогайте бедным, и особенно тем, кто из любви к Господу нашему пребывает в бедности. Дорогая дочь, постарайтесь, чтобы женщины и прочие служанки, общающиеся с вами более тесно и тайно, были доброй жизни и святости. И по возможности, избегайте всех людей с дурной славой. Дорогая дочь, смиренно покоряйтесь своему мужу и вашим отцу и матери, согласно Божьим заповедям. Делайте это охотно из любви, которую вы к ним питаете, и еще более из любви к Господу, наказавшего каждому совершать то, что ему приличествует. Кроме Бога, вы не должны подчиняться никому. Дорогая дочь, потрудитесь быть столь совершенной, чтобы те, кто услышит о вас или вас увидит, могли брать с вас добрый пример. Было бы хорошо, чтобы вы отказались от множества платьев или украшений, которые приличествуют вашему рангу; но будет еще лучше, если вы станете творить милостыню и не потратите много времени на украшения. И поберегитесь излишеств; всегда лучше меньше, чем больше. Дорогая дочь, лелейте в себе желание, которое никогда не должно вас покидать, - желание угодить как можно больше Господу, и если кто-то никогда не возблагодарит вас за сделанное или ответит злом, воздержитесь, тем не менее, сделать что-то неугодное Господу, а совершайте богоугодные дела, из любви к Творцу. Дорогая дочь, выслушивайте тщательно речи добрых людей, сопровождавших меня. И если Богу будет угодно, чтобы я умер раньше вас, я прошу вас заказывать мессы, молитвы и творить прочие добрые дела за упокой моей души. Я прошу вас никому не показывать сие написанное без моего разрешения, кроме как вашему брату. Пускай Господь наш сохранит вас доброй во всем настолько, насколько я желаю, и еще сверх моего желания. Аминь.
Из Виктора Качалина * * * Когда восстал Господь, Апостолы спали, А может, горевали Без вина и елея - Или были вне тела, не так уж и важно: Не зная, что Любимый – Ждет всех в Галилее. Апостолы пошли До пределов света, Не веря ни Магдалине, ни Еве – До тех краев, где солнце Убивает своим шумом, А Любимый Ждал их всех в Галилее. Наконец Иоанн, Как старец-младенец, Сказал: «Дорогие! Надо быть хитрее И надо быть проще, А не плести из шерсти город! Айда наверх и вглубь! Он ждет нас всех в Галилее». И вот они вернулись В сады и долины, К любимому морю – Его нет вернее - Ведя за собой Изумленные толпы, Но не было Господа в Галилее. Внутри каждой розы И любого камня, Внутри хребтов, Облитых вином заката, Внутри медовых сот И в раскаленной чаше – Встречайте Господа из Галилеи. 2011 * * * Кипарис молчал о пальме, пальма тем же отвечала, и ободранность платанов уводила от начала, где из радужки сиянье – не круги из треуголов, а слепящее зиянье, первоцвет в степях монголов. Отслоилась шкура солнца в чаше Иерусалима, и молитва в два оконца неподвижна и незрима. 19.11.14 * * * Поверив крестоносцам, мы изумруд искали в Кесарии, крошили птицам груди Галилеи, дарили хлеб за рыбу; мы заострили мир до невозможности дышать, лизали прах со стен шершавой чаши Иерусалима; мы думали - всё дело в древе, рае, херувиме, а дело в нас с тобой. То солнце воскресенья, как пребывало в Кане, в Эммаусе, так и бежит неудержимо, и рыбак всё так же бьётся на стенах Акко. 20.11.14 * * * Ночью ягоды и листва подо льдом, виноград - как шальная бабочка в тысячу крыл, рай и ад белую стряхивают пыльцу на ладонь, в дни любви лёд обнимает даль, и не тронь с четырёх сторон город, и белее льна лабиринт, сад, врисованный в стены сна, не сгорит. ноябрь 2017 * * * - Столько огня – и ни капли дыма? Ты ли в уме своем, соглядатай? К скважине сердца приник незримо, первая – я? Или стану пятой? Ночь. Я легла, и лампада сгасла, звезды – во мне, если ты нескрытен. Чист, пуст, и светел, и полон масла, сколько же ты фитилей похитил? Так – Суламита. Но гость – как ветер, землетрясенье, огонь и голос. Он ускользает в самом ответе, в спелых губах оставляя колос 26.11.14 Лист пролетает мимо сердца, Царапает бумагу. Семь золотых светильников На краю поля. Не верь осенней гоньбе, Саранча уже в полном сборе. Но ей не сжечь Ни сапфиров неба, ни лес, Отраженный в твоей чашке.
Еще. * * * Есть Битва деревьев, а мне захотелось сложить псалом деревьев и трав. Хвалите Бога, деревья и травы. В небе земля собирается вами. Январские сосны, звучащие гимном, и остролист, уязвляюший нежно. Чаши крокусов, сон-трава с глазом ястреба, белокрыльник, словно трубы апокалипсиса, индийские далии, лилий молнии. Перистоогненные маки Духа Святого, ирисы-серафимы, незабудки, забывшие обо всём, кроме будущего. Дубы и клёны - старцы-младенцы в одном лице, рябины, хранящие радость-печаль. Ноябрьский шиповник, в каплях алой и черной как Самсон, косматый, и за Иерусалимом – буковый лес посреди поля. Пойте Господа, деревья и травы, станьте арфой в руках Давида. ноябрь 2011
* * * Вносят тебя в меня, а меня – в тебя ангелы-хранители бытия Вверх несут и вдаль факелы, оргАны, острие копья ангелы-спасители из огня Дышат нам в лицо из алмазной волны ангелы – огранщики тишины (В. Качалин) Художник Ramunas Naumavicius
