Письмена на рысьей шкуре (апокриф)

Каин​

Каин поднял с земли камень — тяжёлый бурый камень, с острым, будто обрезанным краем, холодный, надёжный и уверенный, и со всей силы ударил Авеля в висок.
— Что ты делаешь, Каин? — прошептал голос. — Это смерть, ты открыл дорогу смерти.
— Это не я, — усмехнулся Каин, — это он. Он убил ягнёнка. И когда я увидел кровь и неподвижность, и застывший взгляд, я понял — это смерть, и ещё я сказал себе, что когда-нибудь убью Авеля и посмотрю, как он станет таким же мёртвым и неподвижным.
— Каин, Каин, где брат твой Авель? — вопросил голос.
— Я не знаю, теперь не знаю. Когда он убил ягнёнка, то сказал, что отдал его Богу. Я мог бы сказать так же, но я не знаю. Я даже не знаю, Авель ли то, что лежит у моих ног.
— Ты отдал его кровь земле. Авель — это кровь. Теперь земля восстанет против тебя. Тебе придётся уйти.
— Дважды я видел смерть, — задумчиво сказал Каин, — и теперь я знаю, что и меня когда-нибудь кто-то убьёт, и мы станем равны.
— Нет, — ответил голос, — никто не посмеет убить тебя, ибо в возмездие за твою смерть погибнут семеро. Это закон.
Так на земле появился закон.

 

Из того же сборника.

 

Потоп​

Дождь был тёплый ласковый, прозрачный, тихоструйный. Луга дымились паром, и лужи вскипали под градом капель. Ночью он усилился. Где-то прорвало плотину, и ручей обрушился в долину грозным потоком.
— Гляди, гляди! — кричали дети, показывая на проплывающие дома. Те проплыли, порой заваливаясь на бок, сверкая свежевымытыми стёклами, лоснясь мокрыми кирпичами. Проплывали машины, церкви, полицейские будки.
Где-то играл духовой оркестр.
Деревья стали невероятно зелёными, свежими, как мокрые листья салата.
Рухнула колокольня, и колокола, падая, обрушили свой звон на округу и поплыли, утробно гудя в водоворотах.
Люди разбрасывали мокрую солому с крыш и улыбались.
— Этот дождь послал Бог, — говорили они, — Надо бы сказать Ною.
Тяжёлый мрачный саркофаг ковчега возвышался над городом, как памятник страху. Внутри, в удушливом мраке, дышали звери и пахло навозом. Всё затаилось, и только слышно было, как дождь всё настойчивее и требовательнее барабанит по крышке.
— Я не умею плавать, почему ты не научил меня плавать? — всхлипывал Афет.
Ной молился, втиснувшись поглубже в свежеструганный дощатый сумрак.
Час за часом проваливались в никуда.
Вдруг что-то плюхнуло по стене мягко и тяжело. Заскрипели перекрытия. Саркофаг задрожал, начал валиться куда-то. Дико заверещали обезьяны, забились, заметались в тесных загонах копытные, завыли собаки. И словно бы от этого вопля ужаса ковчег швырнуло в другую сторону, что-то заскрежетало о стены и днище. Животные бесновались. Люди вжались в пол, задыхаясь от сладостного смрада, словно заранее вживаясь в смерть.
Но вот гигантский сундук стронулся с места и грузно и неуклюже повлёкся вслед за течением. И те, кто были в нём, не видели, что в небе зажглась радуга, и люди, звери, птицы, поднимаясь по ней, исчезают в сверкающем туннеле — разрыве в глуби громоздящихся лиловых туч.

Иерихон​

Иерихон, Иерихон, в свете луны ты прозрачен, как хрусталь Альп.
Войди и иди по улицам, заглядывая в стены домов. Улицы кривые, и, переплетаясь, они сливаются в неведомые знаки. Мудрый прочтёт.
О, звезда Ханаана, чьи жители стрекочут, как цикады обратившись к луне. Ты слишком мудр, о город, для этого мира!
Мы вошли тремя воротами, наслав на стражников магический сон, и шли, обходя людские пути, по улицам, мерцающим глубинным огнём, и впитывали мудрость, сочащуюся со стен. И сердца наши переполняла радость, — кружева улиц сплетались в имя Бога. Это его город — достойная жертва, благородное всесожжение. Он слишком совершенен, чтобы оставаться на земле. Он созрел для горнила смерти и воскрешения. Он полон, как чаша священного возлияния. Да не прикоснётся рука наша ни к чему в городе, да будет проклятие на том, кто покусится хоть на малость из богатств его. Полным, полным, как чаша, будет протянут он Господу.
Последняя из улиц гнутым клинком уперлась в крепостную стену, возведённую из безмолвия. Столетняя тишина, настоянная в пещерах умами подвижников, скрепила её камни-скрижали. Последний из домов дал число 13 — знак переизбытка и превращения, знак руки предающей, врат перехода. И, переглянувшись, мы поняли, что стезя привела нас к цели.
И вошли мы в дом блудницы по имени Раав…