Статус темы:
Закрыта.
  1. TopicStarter Overlay
    La Mecha

    La Mecha Вечевик

    Сообщения:
    10.270
    Симпатии:
    3.397
    ***
    Покинуть лес! .. Не думай и пытаться,
    Желай или нет - ты должен здесь остаться.
    Могуществом я высшая из фей,
    Весна всегда царит в стране моей.
    Тебя люблю я. Следуй же за мной!
    К тебе приставлю эльфов легкий рой,
    Чтоб жемчуг доставать тебе со дна,
    Баюкать средь цветов во время сна.
    Я изменю твой грубый смертный прах:
    Как эльф, витать ты будешь в облаках.
    Скорей ко мне, Горчичное Зерно,
    Горошек, Паутинка, Мотылек!...
    (У. Шекспир, "Сон в летнюю ночь")

    Всякий раз, когда я вижу ирландские танцы, меня не покидает странное чувство, что танцы эти оставлены людям представителями иного, более веселого и мудрого племени. Так же оставлены, словно брошены впопыхах, витиеватые кельтские орнаменты, сплетенные линии и ветви странных растений, которые растут не здесь, не в нашем мире, но там - в волшебной Стране, далекой-далекой, но такой желанной сердцу.
    И в этих причудливых фигурах, которые виртуозно "выплетают" ноги танцоров, тоже чувствуется дух иного народа, иной Земли, более древней, чем наша.
    Все сказания, все легенды, все уцелевшие осколки мифов Ирландии повествуют об одном - о волшебном шорохе ветра в листьях орешника, о лунном серебре, разливающемся по болотам, о тихих туманных сумерках, которые предваряют появление иных существ - прекрасных и светлых. И эти существа будут смотреть на тебя насмешливо и ласково, как на заблудившегося ребенка, а, может, позовут за собой, и ты пойдешь, влекомый неведомой силой, сквозь густые заросли дрока и вереска, сквозь зыбучие заболоченные луговины, сквозь уснувшие сельские кладбища - туда, за ними, на неверный свет Луны, к долинам, где Время и Смерть бессильны...
    И возможно, они обманут тебя, смертного, глупого человека, и ты очнешься от полночного морока где-нибудь на сыром берегу лесного ручья, или у старой полуразрушенной мельницы, где ведьмы собираются на шабаши, где совы глухо ухают под стрехой, а на дорожках видны следы козлиных копыт...

    И ничего не оставят они на память о себе - только тоска навеки поселится в твоем сердце, и всякий раз, когда полная луна озарит белым блеском наш грешный мир, странный голос снова позовет тебя за собой, и ты отправишься на сладкий этот зов - выйдешь на порог и со слезами на глазах пойдешь туда, куда зовут тебя сны, грезы и призраки неведомого мира. И поиски твои будут вечны - только рассветный туман будет знать, куда ушли они - Дивные существа, народ Богини Дану, но разве узнаешь у тумана?..
    И лучи восходящего солнца лягут на травы, и травы скроют следы...
    До следующего белого Света...

    Я глубоко убеждена в том, что большинство английских поэтов, начиная с хрестоматийного Томаса Рифмача, предка нашего М.Ю. Лермонтова, и без сомнения, Шекспир и Йетс, бывали в Дивной стране, у веселого народца.
    М.Ю. Лермонтов же имел тончайшую "линию преемственности" с этим Иномирием: его Демон - существо эльфийского магического мира - "ни день, ни ночь, ни мрак, ни свет".

    Тем не менее ирландские танцы -

     
  2. TopicStarter Overlay
    La Mecha

    La Mecha Вечевик

    Сообщения:
    10.270
    Симпатии:
    3.397
    Ирландские танцы впервые упоминаются начиная с 11 века. Тогда их танцевали на деревенских крестьянских праздниках - feis. Сегодня эти словом обозначаются международные и региональные соревнования - конкурсы по ирландским танцам.
    Ирландские танцы - кельтского происхождения, сформировались окончательно к 18 веку. Известно, что в этих танцах есть элементы, заимствованные из французских и шотландских танцев. О других элементах танцев и музыки Ирландии и их происхождении я уже говорила выше.
    В период экспансии Англии, ирландские танцы и музыка, как и вся национальная культура Ирландии, подвергались преследованиям, обучать танцам было запрещено. Однако, по деревням ходили так называемые "мастера", которые продолжали учить этому искусству. У каждого мастера был свой набор движений, поворотов и прыжков.
    Ведущими в процессе сохранения и развития национального танцевального искусства и музыки были регионы Корк, Лимерик, Мюнстер.
    В настоящее время существуют различные Ассоциации ирландских танцев - в них четко определена структура танцев, их характерные особенности, ритмический строй.
    Танцевальные ассоциации позволяют последовательно проходить различные ступени мастерства - повышать квалификацию.
    Сегодня понятие "Ирландские танцы" в первую очередь, включает, сольные танцы (исполняющиеся на традиционные ирландские мелодии) и кейли (парные танцы - композиции с переплетением рук партнеров).
    Ирландские танцы делятся на:
    1. Мягкие - исполняемые в мягких танцевальных туфлях - soft, в которых прежде всего оценивается полетность и длительность прыжка, высокое поднятие ног в прыжке, натянутость носков танцора.
    2. Жесткие -hard - танцуют в специальных туфлях с набойками на передней части и на каблуках. Здесь конкурсное жюри обычно оценивает четкость исполнения шагов и собственно, дробей.

    Зов кельтов - знаменитое на весь мир шоу М. Флэтли​
    Суперская ирландская свадьба !​

    Основой танцев Ирландии являются reel и jig - рил и джига.
    Рил - танце возник в 18 веке в Шотландии, имеет размер 4/4, быстрый, "бегущий" характер.
    Джига - от слова "жига" - маленькая скрипка, возник как сольный танец в среде моряков, имел несерьезный, легкий характер, исполнялся под сопровождение скрипки.
    Традиционные сеты Ирландии (сет - танец) - имеют очень забавные названия -
    St. Patrick’s Day - Святой Патрик, the Blackbird - Дрозд, Job of Jorneywork (Работа Батрака),

    Garden of Daisies (Лужайка Маргариток), King of the Fairies (Король Эльфов), Joсkey to the Fair (Жулик на ярмарке).

    Это Святой Патрик
    "Lord of the dance" Майкла Флэтли - слаженность и четкость поразительная.​
     
  3. TopicStarter Overlay
    La Mecha

    La Mecha Вечевик

    Сообщения:
    10.270
    Симпатии:
    3.397
    Танец цыганки из шоу Флэтли - порою она просто парит в воздухе!​
     
  4. TopicStarter Overlay
    La Mecha

    La Mecha Вечевик

    Сообщения:
    10.270
    Симпатии:
    3.397
    Уильям Батлер Йетс
    Ведьмы, колдуны и ирландский фольклор

    Когда всю Европу охватила страсть к сверхъестественному, Ирландия не осталась в стороне от этого повального увлечения. В своей незавершенной автобиографии доктор Адам Кларк вспоминает, что, когда он учился в школе в Антриме (а было это в конце XVIII века), школьный товарищ рассказал ему про книгу Корнелия Агриппы о магии и про то, что ее непременно нужно держать в цепях — иначе она поднимется в воздух и улетит. А вскоре он прознал об одном крестьянине, у которого имелась эта книга, позднее же подружился с бродячим лудильщиком, у которого она тоже была. Как-то раз мы с леди Грегори рассказывали деревенскому старику о видениях одного нашего друга. Тот отвечал: “Знать, он к какому-нибудь обществу принадлежал”; ведь люди часто приписывают магическую силу оранжистам и масонам, и однажды в Донерейле пастух рассказал мне о магическом жезле с начертанной на нем надписью: “Тетраграмматон Агла”.
    Ирландские видения и оккультные теории значительно отличаются от английских и французских, ибо в Ирландии, как и в Северной Шотландии, до сих пор живучи древние кельтские мифы; впрочем, сходства куда больше, нежели различий. Записанный леди Грегори рассказ о колдунье, которая в заячьем обличье заставляет гончих псов кружиться в бешеной пляске, вспоминают, пожалуй, чаще других ведьмовских историй. Ее рассказывают, наверное, в каждом селе, где сохранилась хотя бы слабая память о колдовстве.

    Эту же историю мы встречаем и в данных под присягой свидетельских показаниях на суде над Джулианой Кокс — старухой, обвиненной в колдовстве в 1663 г. в сомерсетширском Тонтоне, — цитируемых Джозефом Глэнвилем.
    “Первым свидетелем был охотник. Он присягнул, что отправился травить зайца со сворой гончих и неподалеку от дома Джулианы Кокс наконец заприметил зайчиху. Собаки гнались прямо за ней по пятам и прогнали ее так три круга, пока наконец охотник, увидав, что зайчиха совсем выбилась из сил и устремилась к большому кустарнику, не побежал к тому кустарнику с тыла, чтобы поймать ее там и уберечь от псов. Но, как только он дотронулся до зверька, тот обернулся Джулианой Кокс: головой она елозила по земле, а шары (как он выразился) закатила под лоб. Узнав ее, он так испугался, что волоса у него стали дыбом. Он решился заговорить с нею и спросил, что привело ее сюда. Но та настолько запыхалась, что ничего не могла ответить. Тут подбежали, заливаясь лаем собаки, готовые подобрать дичь, но унюхали ее и прекратили гон. Охотник же отправился со сворой восвояси, премного удрученный таковым происшествием”.

    Доктор Генри Mop — платоник, в письме Глэнвилю истолковывающий этот рассказ, — поясняет, что Джулиана Кокс вовсе не обращалась в зайчиху, но что “насмешливые демоны представили охотнику и его гончим обличье зайчихи, причем один из этих демонов сам перекинулся в такую форму, а другой вселился в тело Джулианы Кокс и погнал ее в ту же сторону”, при том, что до нужного момента она оставалась невидимкой. “Слыхивал я про иных художников, которые в огромных пейзажах рисовали небо столь похоже, что туда устремлялись птицы, думая, что это настоящий воздух, и от удара валились вниз. И если живописцы и фокусники с помощью ловкости рук способны вытворять подобные странные дела, служащие к обману зрения, — то вовсе неудивительно, что эти воздушные незримые духи превосходят их во всяких обманных делах такого рода во столько же крат, во сколько воздух легче земли”.
    В другом месте Глэнвиль дает собственное объяснение подобным происшествиям. Он полагает, что основание такого чуда коренится в астральном теле, а Альбер де Роща находил сходное основание для чудес спиритизма. “Превращение ведьм в разных животных, — пишет Глэнвиль, — нетрудно представить себе, поскольку довольно легко вообразить, что сила воображения способна придать этим пассивным и податливым вместилищам любые формы”, — и далее толкует те рассказы, где говорится, как раны, нанесенные, например, заколдованной зайчихе, впоследствии обнаруживаются на ведьмином теле, — в точности так, как какой-нибудь французский гипнотизер толковал бы появление стигматов на теле святого или святой. “Когда они чувствуют в своих плотных телах раны, нанесенные их тонким оболочкам, то следует допустить, что они вправду присутствовали по крайности в этих последних; и понять, как эти раны переносятся на их другое тело, не труднее, нежели понять, как недуги насылаются силою воображения или как материнские фантазии вредят зародышу в утробе, чему имеется ряд достоверных свидетельств”.

    У писателей магического или платонического толка той эпохи часто говорится о преображении или отбрасывании проекции “звездного” тела ведьмы или колдуна. Как только душа покидает физическое тело — пусть даже на краткий миг, — она переходит в эфирное тело и обретает способность преображаться в любое обличье по своему желанию или даже вопреки желанию — например, вселяясь в какую-либо форму во сне.
    Свой цвет, хамелеонам вторя, изменяют,
    А тело то сожмут, то снова раздувают.
    Одним из излюбленных рассказов таких авторов является история о некоем знаменитом человеке — у Джона Хейдона это Сократ, — который засыпает в присутствии друзей. Вскоре те видят, что возле его рта вдруг появляется мышка и бежит к ручейку. Кто-то кладет поперек ручейка меч, чтобы зверек мог переправиться, а через некоторое время мышь вновь переходит поток по мечу и возвращается ко рту спящего. Тот пробуждается и рассказывает друзьям, что во сне переходил широкую реку по огромному железному мосту.
    Однако шатучий ведьминский оборотень — это еще не самое страшное, что можно повстречать в полях или на дорогах вблизи ведьминого жилища. Ведь ее можно считать настоящей колдуньей только в том случае, если имеется сговор (или его видимость) между нею и неким злым духом, который зовет себя чертом, — хотя Боден полагает, что это часто (а Глэнвиль — что всегда) “чья-нибудь человечья душа, оставленная Богом”, ибо “черт хитер в кознях”. Этот призрак или черт обещал ведьме, что будет мстить ее недругам и что сама она будет жить припеваючи, та же, в свой черед, позволит черту пить свою кровь еженощно или когда тому вздумается.
    В 1664 г., когда обвиняемая Элизабет Стайл созналась в ведовстве перед сомерсетским судом, судья приставил надзирать за ней троих человек — Уильяма Тика, Уильяма Рида и Николаев Лэмберта, и Глэнвиль приводит скрепленные присягой свидетельские показания Николаев Лэмберта. “Около трех часов утра отделился от ее головы блестящий яркий мотылек, примерно в дюйм длиною, и присел он вначале на дымоход, а затем сгинул”. Затем показались еще две мошки поменьше и тоже сгинули. “Затем он, пристально взглянув на Стайл, приметил, что та меняет наружность и на глазах делается все чернее и страшнее, и одновременно огонь менял свой цвет. Засим свидетель, а также Тик и Рид, поняв, что дух-искуситель возле нее, присмотрелись к ее голове и увидели, что волосы как-то странно шевелятся, приподняли их, и оттуда вылетел мотылек вроде большущего “мельника”, присел на стол и после сгинул. Вслед за тем свидетель и два Других человека снова взглянули на голову Стайл и увидели, что она чрезвычайно красна, так что напоминает сырую говядину. Свидетель спросил у нее, что это вылетело из ее головы, и та отвечала, что бабочка, и спросила, отчего они не поймали ее. Лэмберт отвечал, что не смогли. Уж я думаю, ответила та. Немного погодя рассказчик и остальные двое снова пригляделись к ее голове и увидели, что та приняла прежний цвет. Свидетель снова спросил, что это был за мотылек, и она созналась, что это был дух-искуситель, и что он щекотал ей череп, и что обычно в этот час он к ней и прилетает”.
    Эти дьяволы-вампиры — и когда собирались на пир, и когда сновали туда-сюда по ведьминым поручениям или по своим делам, — принимали обличье хорька, или кота, или борзой, а иногда мотылька или птицы. На процессах над несколькими ведьмами в Эссексе в 1645 г., отраженных в государственных судебных отчетах Англии, главным свидетелем выступал некий “Мэтью Хопкинс, дворянин”. В 1730 г. епископ Хатчинсон описывал, как он явился перед теми, кто смеялся над верой в чародейство, и положил конец судам над ведьмами. “Хопкинс принялся обыскивать и пускать на воду несчастных созданий, пока какие-то джентльмены, вознегодовав на такое варварство, не схватили его и не связали ему самому пальцы рук с пальцами ног, как он то проделывал с другими, и затем спустили его на воду, и он плавал точно так же, как и те. Это избавило от него страну, и весьма жаль, что не догадались проделать такой опыт раньше”.
    Когда связанного таким способом бросали в воду и тот плавал на поверхности, это считалось признаком ведьмовства. Между тем показания Мэтью Хопкинса на удивление схожи с рассказом одного деревенского жителя, который поведал леди Грегори, что собственными глазами видел, как его собака дерется с какой-то тенью. У некой миссис Эдварде из Мэнинтри в Эссексе колдовством сгубили хряков, и вот, “выйдя из дома помянутой миссис Эдвардc и направляясь к собственному дому, около девяти или десяти часов вечера, вместе со своей борзой, он увидел, как борзая внезапно подпрыгнула и куда-то помчалась, как будто почуяла зайца. Когда же рассказчик поспешил увидеть, чей след так резво взяла борзая, он заметил какое-то белое существо, величиной с котенка, а рядом, чуть в сторонке, — свою собаку. И вот, этот белый чертенок, или как бы котенок, принялся приплясывать вокруг борзой и, по всей видимости, отхватил кусок мяса с плеча названной борзой; ибо, когда борзая вернулась к рассказчику, жалобно скуля и подвывая, у нее на плече кровоточил рваный укус. И далее рассказчик сообщил, что, войдя в ту ночь в собственный двор, он заметил черное существо, формой вроде кота, только втрое крупнее, которое сидело на клубничной грядке, устремив взгляд на рассказчика, а когда тот подошел к нему поближе, оно перемахнуло через частокол — к рассказчику, как тот подумал, — но затем побежало по двору, а борзая за ним, к большим воротам, укрепленным парой прочных веревок, и настежь распахнуло названные ворота, а затем сгинуло. Помянутая же борзая возвратилась к хозяину, дрожа и трясясь от страха”.
    На том же процессе сэр Томас Боуис, рыцарь, утверждал, что “честнейший житель Мэнинтри, который — уж он-то знает! — не молвит ни словечка лжи, утверждал в беседе с ним, как однажды ранним утром, проходя мимо дома названной Анны Уэст” (это имя судимой ведьмы) “в четвертом часу — а ночь была лунная, — и заметив ее дверь открытой в столь раннюю пору, заглянул в дом. И вот, откуда ни возьмись, появилось три или четыре маленьких существа, в обличье черных кроликов, прыгавших и скакавших вокруг него, а он, в руке имея крепкую палку, принялся колотить их, думая поубивать, но не сумел. Наконец изловчился он поймать одного рукой и, сжимая туловище, ударил палкой по голове, думая вышибить ему мозги. Но и таким способом ему не удалось умертвить это существо; тогда он схватил его туловище одной рукой, а голову — другой и попытался свернуть ему шею. И когда он скручивал и растягивал шею существа, оно обмякало у него в руках, как пук шерсти. Он же, не желая отступиться от своей цели, отправился к знакомому источнику неподалеку, чтобы утопить свою добычу; но по дороге упал и не мог подняться, а падал снова, так что под конец пришлось ползти к воде на четвереньках. Стиснув существо покрепче, он погрузил руку по локоть в воду, и держал там изрядное время, и когда, уверился, что то успело утонуть, разжал руку, — и тут-то оно выскочило из воды в воздух и тотчас сгинуло”.
    Однако такие бесенята-вампиры не всегда оставались неуязвимы, ибо Глэнвиль рассказывает, как некий Джон Монпессон, чей дом преследовал такой бес, “завидя, что в дымоходе той комнаты, где он находился, летает вроде само по себе полено, разрядил в него пистолет, после чего возле очага и в различных местах на лестнице обнаружили капли крови”. Я вспоминаю об аранском старике, который слышал звуки битвы в воздухе и после этого обнаружил кровь в рыболовном судке и кровавые брызги по всей комнате, и еще я вспоминаю яму с жертвенной кровью, которой Одиссей поил тени умерших.
    Английские процессы над ведьмами отмечает та же будничность и отсутствие изобретательности, что и английскую народную поэзию. Ведьма замышляет кого-нибудь убить, а когда берет в мужья черта, тот чаще всего представляется существом скучным и домашним. Ребекка Уэст рассказывала Мэтью Хопкинсу, что черт предстал перед ней, когда она собиралась укладываться в постель, и сказал, что хочет жениться на ней. Он поцеловал ее, но сам был холоден, как глиняшка, и обещался “быть ей любящим муженьком до самой Смерти”, — хотя, судя по всему, эта Ребекка была одноногой.
    Зато шотландские процессы столь же бурны и страстны, как и шотландская поэзия: и здесь мы оказываемся в гуще мифологии, которая если и отличается от ирландской, то лишь весьма незначительно. Здесь и оргиастические похоть и ненависть, здесь и буйное бесстыдство, которое могло бы стать благодатным материалом для поэтов и писателей-романтиков, если бы мир вновь согласился наполовину поверить во все эти небылицы.
    Колдуньи разделяются на отряды по тринадцать человек, причем во главе каждого стоит самая юная, и хоть молодые ведьмы жалуются, что объятия дьявола холодны как лед, все равно предпочитают их своим мужьям. Он дарит их деньгами, но тратить их нужно очень быстро, так как через два оборота часовых стрелок они превращаются в сухие коровьи лепешки. Они часто летают в Край эльфов или в Страну фей, перед ними расступаются горы, и, проходя через их громады, они ужасаются “скрежетанью и клокотанью”, которое издают огромные “быки эльфов”. Иногда они сознаются в том, что шныряют толпами в обличье кошек, а когда просыпаются утром, обнаруживают на своих земных телах царапины, оставленные друг на друге во время ночных шатаний, или — если бродяжили в заячьем обличье — собачьи укусы.
    Изобелл Годи, которую судили в 1662 г. в Лохлэе, признавалась: “В постель рядом с мужьями мы подкладывали вместо себя метлу до своего возвращения… а затем улетали, куда нам надобно, как солома летает над дорогой. Мы летаем как сухобыл, когда хотим, сухое былье и солома нам заместо коней, зажимаем промеж ног и во имя дьявола приказываем: кони — на холм! И если кто, неровен час, тот сухобыл в вихре увидит и не осенит себя крестом, тех мы убиваем наповал, коли нам угодно”.
    Когда они убивают людей, продолжает она, души от них ускользают, “зато тела их остаются с нами и служат нам всем конями, становясь размером с соломинку”. Ясно, что они одержат “тонкое тело”; надо полагать, это те “животные духи”, которые, по мнению Генри Мора, являются звеньями между душой и телом и вместилищами всех жизненных функций. В Шотландии такие суды вершились куда несправедливей, чем в Англии, где всегда давали слово скептикам, высказывавшим свои здравые сомнения; к тому же применялись одна за одной пытки, которые исторгали все новые признания, и, разумеется, при этом страдали неповинные люди — те, кто чересчур верил в собственные сны, или те, кому удавалось исцелить больного под влиянием какого-нибудь видения.
    Алисон Пирсон, сожженная в 1588 г., вполне могла бы поменяться местами с Бидди Эрли или какой-нибудь другой ученой женщиной сегодняшней Ирландии. Ее осудили за то, что она “наведывалась неоднократно к Добрым соседям и к королеве Страны эльфов, в различные годы недавно и прежде, в чем она сознавалась в своих показаниях, заявляя, что не может точно сказать, сколько пробыла среди них, и что у нее имелись друзья при тамошнем дворе, каковые приходились ей родней по крови и водили хорошее знакомство с королевой фей. И что когда она ложилась спать, то никогда не знала, в какие края унесется до рассвета”.
    Когда же речь шла о колдуньях, исцелявших болезни, то их наказание объяснялось точно так же, как в собранных леди Грегори историях. Одну такую ведьму, дававшую показания перед самим Яковом I, осудили за то, что она “забрала хвори и недуги больного на себя, а немного погодя наслала их на третье лицо”.
    [​IMG]


    Сегодня среди медиумов насчитывается больше женщин, чем мужчин; так же и ведьм всегда было больше, нежели колдунов. В XVI и XVII веках колдуны полагались на свои чародейные книги — в отличие от ведьм, чьи видения и переживания, как представляется, лишь наполовину умышленны, а даже когда умышленны, то вызываются какими-нибудь заклинаниями наподобие детских считалок:
    Заяц лесной, Господь с тобой.
    В шкурке зайца покажусь,
    Снова бабой обернусь.
    Заяц лесной, Господь с тобой.
    Чаще всего колдунами были ученые люди, алхимики или мистики, и если они порой имели дело с дьяволом — или каким-то духом, которого называли этим именем, — то были среди них и аскеты, и святые-еретики. Наша химия, наша металлургия, наша медицина во многом обязаны тем случайным открытиям, которые они совершали в поисках философского камня или эликсира жизни.
    Они были связаны между собой в тайные общества и, возможно, владели неким забытым умением освобождать душу от тела и отправлять ее за божественным знанием.
    В одном письме Корнелия Агриппы, которое цитирует Бомонт, содержатся намеки на подобное умение. Вдобавок, колдуны, как и ведьмы, творили множество чудес силою воображения, — или, вернее сказать, своей способностью вызывать перед умственным взором яркие, отчетливые картины. Как пишет Бомонт, арабские философы учили, “что душа силою воображения способна совершать то, чего ей желается, — проникать на небеса, обуздывать стихии, разрушать горы, превращать долины в горы, и вытворять с вещественными формами все, что пожелается”.
    Он, прежде чем за яства усадить,
    Отправил гостя в чащу побродить.
    Там лань с высокими тот увидал рогами:
    Огромней их никто не зрел очами…
    …И рыцарский турнир заметил средь равнин.
    А следом, верную кажа усладу,
    Пред гостем даму воплотил — очей его отраду,
    И тот с ней, мнилось, вместе танцевал.
    Когда ж хозяин, кто сию волшбу нагнал,
    Завидел, что пора, — в ладоши хлопнул разом,
    И все пропало тут — успел моргнуть лишь глазом.
    В отношении колдунов мы не располагаем столь же дотошными сведениями, какие можно найти о делах ведьм, так как не многие английские колдуны представали перед судом — этим единственным учреждением той поры, занимавшимся психологическими исследованиями.
    Однако появившийся в XVII веке перевод сочинения Корнелия Агриппы De occulta philosophia, с добавлением сомнительной четвертой книги, напичканной заклятьями, прямо-таки наводнил Англию и Ирландию колдунами, ведунами и чародеями всех мастей.
    В 1703 г. преподобный Артур Бедфорд из Бристоля, цитируемый Сибли в его большой книге по астрологии, рассказывал в письме епископу Глостерскому, как к нему приходил за советом некий Томас Перкc. Этот Томас Перкc жил вместе с отцом, оружейником, и посвящал свой досуг математике, астрономии и поиску вечного двигателя. Однажды он спросил у вышеупомянутого священника, дурное ли дело общаться с духами, сам же так изложил свои взгляды: “С ними возможно вступать в невинное общение — если не заключать с ними сговоров, не наносить никому вреда с их помощью, не проявлять чрезмерного любопытства к заповедным тайнам, — и сам он беседовал с ними и слушал их пение к вящему своему удовольствию”.
    Затем он рассказал, что обычно по ночам отправляется к перепутью с фонарем и свечой, освященными для этой цели, согласно предписаниям из имевшейся у него книги, а заодно освятив и мел для очерчивания круга. Духи являлись ему “в обличье крошечных девиц, ростом фута в полтора… и говорили они голосами чрезвычайно визгливыми, как древние старухи”, а когда он просил их спеть, “те отходили чуть поодаль, за кустарник, откуда до него доносились звуки настоящего концерта, и была это столь изысканная музыка, какой он никогда прежде не слыхивал; и в верхнем регистре слышалось нечто весьма пронзительное и резкое, вроде свирели, но это придавало особую прелесть звучанию остальных партий”. Преподобный Артур Бедфорд отказался от предложения познакомиться самому и познакомить друга с этими духами, и сделал чинное предупреждение Перксу. Несколько усомнившись в здравости его рассудка, священник задал ему сложную математическую задачу, однако, увидев, что тот запросто расправился с ней, счел его здоровым. Четверть года спустя молодой человек пришел снова, но теперь по его лицу и глазам было видно, что он тяжко болен. Он посетовал, что не внял предостережению священника и вот его колдовство уже сводит его в могилу.
    Он порешил обзавестись демоном-искусителем и прочитал в своей чародейной книге, что для этого надлежит сделать. Ему предстояло сшить книгу из девственного пергамента, освятить ее и взять с собой к перепутью, а потом, кликнув своих знакомых духов, спросить у первого из них его имя и записать это имя на первой странице книги, затем спросить второго, и записать то имя на второй странице, и так далее — пока у него не наберется достаточно демонов. С именем первого он справился без труда — оно было древнееврейским, но остальные стали являться в чудовищных обличьях — львиных, медвежьих и тому подобных, или швыряли в него огненные шары. Ему пришлось стоять там посреди этих ужасающих видений до самого рассвета, и от того страха он не оправится уже до смерти.
    Я читал в одной книге XVIII века, название которой теперь не припоминаю, о двух мужчинах, которые очертили магический круг, и призвали духов луны, и увидели, как те топчутся в облике огромных быков за чертой круга или катаются, как клоки шерсти. Как уверял один из рассказчиков, выслушанных леди Грегори, клок шерсти — это одна из наихудших форм, какую может принять дух.
    Должно быть, в Ирландии было еще немало подобных любителей ведовских опытов. Предполагали, что один ирландский алхимик, по имени Батлер, в начале XVIII века производил в Лондоне успешные превращения, а в “Жизнеописании доктора Адама Кларка”, выпущенном в свет в 1833 г., приводится несколько писем одного дублинского стекольщика, где описано чародейство, силой которого в колбе воды сами собой появились большие ящерицы. Алхимиком оказался незнакомец, зашедший к нему в дом и заявивший, что способен свершить все, что угодно, с помощью дьявола, “каковой есть друг всем изобретательным джентльменам”. :)

    Мечтавший о Cтране эльфов

    Когда стоял он средь толпы в селенье Дромахар,
    Душа его влеклась к шелкам девического платья,
    И прежде чем земля взяла его в свои объятья,
    Успел познать он вздох любви и страстной ласки жар.
    Но как-то раз на берегу он встретил рыбака -
    И серебристая форель в его руках пропела
    О сокровенных островах неведомых пределов
    В тумане утра золотом, в вечерних облаках,
    Где на мерцающем песке, под вечный шум морской,
    Под древней кровлею ветвей, навек переплетенных,
    Ни Смерть, ни Время, ни Печаль не разлучат влюбленных;
    И он услышал эту песнь — и потерял покой.
    Когда скитался он в песках округи Лиссадел,
    Душа его была полна мирских забот и страхов,
    И прежде чем он под холмом истлел могильным прахом,
    В трудах и счетах много лет истратить он успел.
    Но как-то раз он проходил вдоль кромки синих вод,
    И жирный червь прошелестел вдогонку ртом землистым,
    Что есть под небом золотым, под небом серебристым
    Счастливый, нежный, как цветы, восторженный народ,
    Где не иссякнет никогда танцора алчный пыл:
    Луна и солнце на ладонь к нему с небес ложатся,
    И стопы легче ветерка без устали кружатся;
    И он, услышав эту речь, о мудрости забыл.
    Когда сидел он над водой колодца Сканавин,
    Душа его рвалась от мук, мечтая об отмщенье,
    И прежде чем в земной ночи он растворился тенью,
    Успел отмыть он грязь обид во вражеской крови.
    Но как-то раз в недобрый час у тихого пруда
    Жестокосердно вслед ему шепнул спорыш ползучий
    О том, как тишина веков бессмертных счастью учит,
    Пока без умолку шумит и плещется вода
    На север, запад иль на юг от бренных берегов
    В сиянье серебристых бурь и полдней золоченых,
    Где полночь, как лебяжий пух, окутает влюбленных;
    И он, услышав те слова, забыл своих врагов.
    Когда уснул он под холмом в лощине Лугнагалл,
    Он мог познать бы наконец спокойствие могилы -
    Теперь, когда земля его навеки поглотила,
    Над мертвой плотью вознеся сырой, холодный вал, -
    Когда б не черви, что вились вокруг его костей,
    Без умолку твердя одно с неутолимым стоном:
    О том, что Бог Свои персты простер над небосклоном,
    Струя с высот полдневный зной томлений и страстей
    Туда, где кружится танцор у неусыпных вод
    И спят влюбленные во мгле, не зная расставанья,
    Покуда Бог не опалит вселенную лобзаньем…
    И под землею он вовек покоя не найдет.
    [​IMG]
    Джон Дункан, 19 век

    Дромахар (Dromahair) — деревня к юго-востоку от озера Лох-Гилл, в графстве Лейтрим.
    Лиссадел (Lissadell) — приморский район в графстве Слайго, на северном побережье залива Драмклифф. В Лиссаделе находился дом семейства Гор-Бут, из которого происходили подруги Йейтса Констанс (1868–1927) и Ева (1870–1926)
    Колодец Сканавин (Tubber Scanavin — "Ястребиный источник") — источник в графстве Слайго, близ селения Кулани (Coolaney). В его честь Йейтс дал название своей пьесе "У ястребиного источника".
    Лугнагалл (Lug na nGall — "Чужакова Круча") — местность при въезде в долину Глен-Кар (Слайго).

    По материалам сайта http://lib.rus.ec
     
  5. TopicStarter Overlay
    La Mecha

    La Mecha Вечевик

    Сообщения:
    10.270
    Симпатии:
    3.397
    [​IMG]
    Джозефина Уолл - можно посмотреть другие работы, некоторые очень забавны - http://www.mirolimein.ru
    http://www.josephinewall.co.uk/
    Впрочем, Мила бы такие точно не одобрила...:)

    Неизбывный зов
    Умолкни, неизбывный сладкий Зов!
    Ступай к небесным стражам-овчарам -
    Пускай кочуют до конца веков
    Тебе вослед сияньями во тьме.
    Иль не слыхал ты, что душа стара,
    Что ты — в прибое, в шелесте дубов,
    И в крике птиц, и в ветре на холме?
    Умолкни, неизбывный сладкий Зов!

    Неукротимая орда
    Дети Дану смеются в резных золотых колыбелях
    И, полуприкрыв ресницы, в ладони весело плещут.
    Поскачут они на север, когда позовет их кречет
    На белых тяжелых крыльях, с душою оледенелой.
    Дитя мое горько плачет, и я его обнимаю,
    Целую и слышу голос подземный узкой могилы.
    Пустынные ветры стонут над северным морем стылым,
    Пустынные ветры бродят над западным алым краем,
    Пустынные ветры свищут в воротах Небес, и свищут
    В воротах Ада, и гонят души, как клочья дыма;
    О сердце, сраженное ветром — ордою неукротимой,
    Что слаще сиянья свечей в изножии Девы Пречистой!

    Йетс У.Б. :
    Я использовал ветер как символ смутных желаний и надежд — не только потому, что сиды обитают в ветре или что ветер дышит где, где хочет, но и потому, что ветер, дух и смутное желание всегда ассоциируются между собой".
    "Боги Древней Ирландии — Туата де Данаан, или Племена богини Дану, либо сиды, от Aes Sidhe или Sluagh Sidhe, народ Волшебных холмов, как обыкновенно объясняют это название, — и ныне разъезжают по стране, как в былые дни. Sidhe на гаэльском также значит «ветер»; у сидов с ветром и впрямь немало общего. Они странствуют на воздушных вихрях, на ветрах, которые в средние века называли пляской дочерей Иродиады, — несомненно, подставив Иродиаду на место некоей древней богини. Заметив, как ветер кружит сухую листву на дороге, деревенские старики крестятся, думая, что это проезжают сиды".

    Похищенное дитя
    Среди Слейтвуда, где склоны
    Тонут в озере лесном,
    Остров прячется зеленый.
    Там, где цапля бьет крылом,
    Крыс пугая водяных, -
    Мы храним от глаз чужих
    Полные до верха чаны
    Вишен краденых, румяных.
    Так пойдем, дитя людей,
    В царство фей, к лесной воде, -
    Крепче за руку держись! -
    Ибо ты не понимаешь, как печальна жизнь.

    Где луна холодным глянцем
    Берег Россеса зальет,
    До утра старинным танцем
    Мы сплетаем хоровод -
    В колыханье рук и взоров
    До утра прядем узоры
    Под луной у дальних вод.
    Беззаботно и легко
    Мы порхаем над волнами
    В час, когда слепыми снами
    Мир объят людской.
    Так пойдем, дитя людей,
    В царство фей, к лесной воде, -
    Крепче за руку держись! -
    Ибо ты не понимаешь, как печальна жизнь.

    Где вода с холмов струится
    В озерца на дне Глен-Кар,
    Где звезда не отразится,
    Затерявшись в тростниках,
    Мы форели полусонной
    Беспокойные виденья
    На ухо поем,
    Меж травы, в слезах склоненной,
    То мелькнем прозрачной тенью,
    То опять замрем.
    Так пойдем, дитя людей,
    В царство фей, к лесной воде, -
    Крепче за руку держись! -
    Ибо ты не понимаешь, как печальна жизнь.

    С потемневшими очами
    Он идет на зов:
    Не слыхать ему мычанья
    Стада с солнечных холмов,
    Не видать возни мышиной
    Возле ящика с крупой,
    Пенье чайника в камине
    Не вдохнет в него покой.
    Он уходит от людей,
    В царство фей, к лесной воде, -
    Крепче за руку держись! -
    Ты вовеки не узнаешь, как печальна жизнь.

    Увядание ветвей
    Шепталась с птицами луна, и я воскликнул: "Пусть
    Не молкнут крики кулика и ржанки горький стон, -
    Но где же нега слов твоих, и радость их, и грусть?
    Смотри: дорогам нет конца, и нет душе приюта".
    Медово-бледная луна легла на сонный склон,
    И я на Эхтге задремал, в ручьевой стороне.
    Не ветер ветви иссушил, не зимний холод лютый, -
    Иссохли ветви, услыхав, что видел я во сне.

    Я знаю тропы, где идут колдуньи в час ночной,
    В венцах жемчужных поднявшись из мглы озерных вод,
    С куделью и веретеном, с улыбкой потайной;
    Я знаю, где луна плывет, где, пеною обуты,
    Танцоры племени Дану сплетают хоровод
    На луговинах островных при стынущей луне.
    Не ветер ветви иссушил, не зимний холод лютый, -
    Иссохли ветви, услыхав, что видел я во сне.

    Я знаю сонную страну, где лебеди кружат,
    Цепочкой скованы златой, и на лету поют,
    Где королева и король в блаженстве без отрад
    Блуждают молча: взор и слух навек у них замкнуты
    Премудростью, что в сердце им лебяжьи песни льют, -
    То знаю я да племя птиц в ручьевой стороне.
    Не ветер ветви иссушил, не зимний холод лютый, -
    Иссохли ветви, услыхав, что видел я во сне.

    ВОИНСТВО СИДОВ
    Всадники скачут от Нок-на-Рей,
    Мчат над могилою Клот-на-Бар,
    Кайлте пылает, словно пожар,
    И Ниав кличет: Скорей, скорей!
    Выкинь из сердца смертные сны,
    Кружатся листья, кони летят,
    Волосы ветром относит назад,
    Огненны очи, лица бледны.
    Призрачной скачки неистов пыл,
    Кто нас увидел, навек пропал:
    Он позабудет, о чем мечтал,
    Все позабудет, чем прежде жил.
    Скачут и кличут во тьме ночей,
    И нет страшней и прекрасней чар;
    Кайлте пылает, словно пожар,
    И Ниав громко зовет: Скорей!

    В сумерки
    Дряхлое сердце мое, очнись,​
    Вырвись из плена дряхлых дней!
    В сумерках серых печаль развей,
    В росы рассветные окунись.
    Твоя матерь, Эйре, всегда молода,
    Сумерки мглисты и росы чисты,
    Хоть любовь твою жгут языки клеветы
    И надежда сгинула навсегда.
    Сердце, уйдем к лесистым холмам,
    Туда, где тайное братство луны,
    Солнца и неба и крутизны
    Волю свою завещает нам.
    И Господь трубит на пустынной горе,
    И вечен полет времен и планет,
    И любви нежнее — сумерек свет,
    И дороже надежды — роса на заре.
     
  6. TopicStarter Overlay
    La Mecha

    La Mecha Вечевик

    Сообщения:
    10.270
    Симпатии:
    3.397
    Преследование Диармайда и Грайне

    В тот день, когда Финн, сын Кумала, рано встал в Альмайне Лагенском, просторном и величавом, и сидел на зеленой траве без слуг, а только с двумя своими людьми - Ойсином, сыном Финна, и Диоруйнгом, сыном Довара О'Байсгне, спросил его Ойсин:
    - Почему ты так рано поднялся, о Финн?
    - Не без причины поднялся я так рано,- ответил Финн,- а потому, что нет у меня жены, милой супруги, с тех нор как умерла Майднес, дочь Гарада Глундуба, сына Морне; вот, почему сладкий сон не приходит ко мне без достойной жены, и вот причина того, что я встал так рано, о Ойсин.
    - Но почему ты живешь так? - снова спросил Ойсин.- Ведь нет на зеленом острове Ирландии такой женщины, которую мы не привели бы к тебе добром или силой, стоит тебе устремить на нее взор свой или хоть мельком на нее взглянуть.
    А потом заговорил Диоруйнг, и таковы были его слова:
    - Я мог бы отыскать тебе жену и милую супругу, достойную тебя.
    - Кто же это? - спросил Финн.
    - Это - Грайне, дочь Кормака, сына Арта, что был сыном славного Конда Ста Битв,- отвечал Диоруйнг.- Она превзошла женщин всего мира и лицом, и станом, и речью.
    Тогда они двинулись в путь и шли до тех пор, пока не достигли женского терема. Там Кормак усадил их на скамьи у высокого ложа Грайне и сказал ей такие слова:
    - Вот, о Грайне, двое людей Финна, сына Кумала, которые пришли просить тебя стать его женой и милой супругой. Какой ответ дашь ты им, Грайне?
    И Грайне ответила:
    - Если он может быть достойным зятем для тебя, то почему бы не мог он быть достойным мужем и милым супругом мне?
    Все остались очень довольны, и тогда было устроено большое пиршество и веселье для них вместе с Грайне и женщинами в светелке. И Кормак провел с ними две недели в Темре.
    Тогда, не теряя времени, Финн собрал семь отрядов верных фенниев из каждой пятины Ирландии. И они явились к нему в просторный и величавый Альмайи Лагенский накануне выступления и двинулись в долину Темры, словно дикая, неодолимая и стремительная лавина.
    И ничего не известно о том, как они продвигались, пока не достигли долины Темры.
    Там встретил их Кормак со своими военачальниками и вождями племен. Они торжественно приняли Финна и всех фенниев.
    После этого все они устремились в пиршественный зал короля, именуемый Мидхуартом.
    Рядом с Грайне, дочерью Кормака, расположился премудрый друид из людей Финна. То был Дайре Дуанах, сын Морне, и вскоре между ним и Грайне завязалась беседа. А затем Дайре Дуанах, сын Морне, поднялся и, стоя перед Грайне, принялся петь ей песни, прославляя ее отцов и предков. Тут заговорила Грайне и спросила друида:
    - Какая причина привела Финна сюда нынче вечером?
    - Если ты не знаешь этого,- отвечал друид,- то не удивительно, что и я этого не знаю.
    - Я хочу узнать об этом от тебя,- сказала Грайне.
    - Ну, тогда узнай,- ответил друид,- он явился просить тебя стать его женою и милой супругой. Вот зачем Финн прибыл сюда сегодня.
    - Это удивительная новость для меня,- сказала Грайне,- что не Ойсин, а Финн просит меня в жены, потому что более подходило бы мне иметь мужем человека, подобного Ойсину, чем такого, что старше моего отца.
    - Не говори так,- сказал друид,- ибо стоит Финну услышать это - и он не возьмет тебя в жены, но и Ойсин тоже не осмелится взять тебя.
    - Скажи, а кто тот загорелый сладкоречивый воин с вьющимися, черными как смоль волосами и красными, как два рубина, щеками, что сидит слева от Ойсина, сына Финна? - спросила Грайне.
    - Этот воин - Диармайд, сын О'Дуйвне. Он более любим женщинами и девушками, чем кто-либо другой в мире.
    И она позвала к себе свою верную служанку и приказала ей принести золотой охотничий кубок, оставленный ею в тереме. Служанка принесла кубок, и Грайне тотчас наполнила его до краев вином (а вмещал он в себя столько, что девять мужей должны были девять раз выпить из него, чтобы осушить до дна). И сказала Грайне:
    - Поднеси этот кубок прежде всех Финну и попроси его отпить глоток. И скажи при этом, что это я послала кубок ему.
    Служанка поднесла кубок Финну и сказала ему то, что велела передать Грайне. Финн взял кубок, и едва он сделал глоток из него, как напали на него сон и глубокая дрема. Затем Кормак отпил глоток, и такая же дрема одолела его. После этого Эйтне взяла кубок и глотнула вина из него, и сон сковал ее так же, как и других. Тогда позвала Грайне свою верную служанку и сказала ей:
    - Поднеси этот кубок Кайрпре Лифехайру и попроси пригубить из него, а затем поднеси кубок сыновьям короля, что сидят рядом с ним.
    Служанка поднесла кубок Кайрпре. И, отпив из него, он уже не в силах был передать его следующему, ибо сон внезапно сломил его, как и всякого, кто прикасался к этому кубку. Все они один за другим погружались в глубокий сон.
    Когда увидала Грайне, что все они охмелели и заснули, она поднялась, гордая и легкая, со своего места. И сказала она:
    - Клянусь моей рукой, о Диармайд,- ответила Грайне,- не случайно я наложила на тебя эти оковы. И сейчас я тебе объясню это. В тот день, когда король Ирландии присутствовал на собрании и воинском сборе в долине Темры, Финн и семеро фенниев случайно оказались там. И произошло там великое состязание между Кайрпре Лифехайром, сыном Кормака, и Дубтахом, сыном Лугайда, и мужами из Брегмага и Керна. И могучие волны Темры стали на сторону Кайрпре, а феннии Ирландии - на сторону Дубтаха, сына Лугайда. И не осталось никого в собрании в тот день, кроме короля, Финна и тебя, о Диармайд. Случилось так, что не повезло Дубтаху, сыну Лугайда. Тогда поднялся ты со своего места и, взяв кинжал у сидевшего рядом воина, с силой воткнул его в твердую землю и вступил в игру. И ты выиграл трижды у Кайрпре и у воинов Темры. Я была тогда в моем тереме и все видела, наблюдая за тобой сквозь голубые стекла окон. И с той минуты, как я обратила на тебя свой взор, я отдала тебе свою любовь и не отдам ее больше ни одному человеку в мире.
    После этого Диармайд поднялся со своего места, простер могучую руку над мечом своим и простился с Ойсином и военачальниками фенниев.
    И не так алеет кроваво-красная земляника, как алела каждая слеза, катившаяся из глаз Диармайда, когда он прощался со своими боевыми товарищами.
    После этого Диармайд взошел на крепостной вал, встал на острие копья и, подобно птице, легко и удивительно высоко поднялся на воздух, где он несся, пока не достиг двух лужаек в прекрасной, покрытой зеленой травой долине. Там опустился он на землю, и Грайне его встретила. И сказал ей Диармайд такие слова:
    - Думается мне, о Грайне, что недоброе дело совершила ты. Лучше бы ты полюбила Финна, сына Кумала, нежели меня. Ибо не знаю я, в какую отдаленную часть Ирландии, или дебри лесные, или горные пещеры мог бы я увести тебя и тайком возвратить потом в твой терем - так, чтобы Финн никогда не узнал о твоем побеге.
    - Я никогда не вернусь в свой терем и никогда не расстанусь с тобой, если смерть не разлучит нас".
    ("Преследование Диармайда и Грайне").
    Фрагменты уникального спектакля "Преследование Диармайда и Грайне" (роковая встреча Диармайда - Колин Данн ("Riverdance") и Грайне - Джин Батлер)​
    Ирландский танец и танго (свидание) - потрясающе красиво​
    Кельтская арфа​
     
  7. TopicStarter Overlay
    La Mecha

    La Mecha Вечевик

    Сообщения:
    10.270
    Симпатии:
    3.397
    С. Маршак
    Томас Рифмач
    Над быстрой речкой верный Том
    Прилег с дороги отдохнуть.
    Глядит: красавица верхом
    К воде по склону держит путь.

    Зеленый шелк - ее наряд,
    А сверху плащ красней огня,
    И колокольчики звенят
    На прядках гривы у коня.
    [​IMG]
    Анастасия Фролова, "Королева Фей"
    Ее чудесной красотой,
    Как солнцем, Том был ослеплен.
    - Хвала Марии Пресвятой! -
    Склоняясь ниц, воскликнул он.
    - Твои хвалы мне не нужны,
    Меня Марией не зовут.
    Я - королева той страны,
    Где эльфы вольные живут.
    Побудь часок со мной вдвоем,
    Да не робей, вставай с колен,
    Но не целуй меня, мой Том,
    Иль попадешь надолго в плен.
    - Ну, будь что будет! - он сказал.
    Я не боюсь твоих угроз! -
    И верный Том поцеловал
    Ее в уста краснее роз.
    - Ты позабыл про мой запрет.
    За это - к худу иль к добру,
    Тебя, мой рыцарь, на семь лет
    К себе на службу я беру!
    На снежно-белого коня
    Она взошла. За нею - Том.
    И вот, уздечкою звеня,
    Пустились в путь они вдвоем.
    Они неслись во весь опор.
    Казалось, конь летит стрелой.
    Пред ними был пустой простор,
    А за плечами - край жилой.
    - На миг, мой Том, с коня сойди
    И головой ко мне склонись.
    Есть три дороги впереди.
    Ты их запомнить поклянись.
    Вот этот путь, что вверх идет,
    Тернист и тесен, прям и крут.
    К добру и правде он ведет,
    По нем немногие идут.
    Другая - торная - тропа
    Полна соблазнов и услад.
    По ней всегда идет толпа,
    Но этот путь - дорога в ад.
    Бежит, петляя, меж болот
    Дорожка третья, как змея,
    Она в Эльфландию ведет,
    Где скоро будем ты да я.
    Что б ни увидел ты вокруг,
    Молчать ты должен, как немой,
    А проболтаешься, мой друг,
    Так не воротишься домой!
    Через потоки в темноте
    Несется конь то вплавь, то вброд.
    Ни звезд, ни солнца в высоте,
    И только слышен рокот вод.
    [​IMG]
    Несется конь в кромешной мгле,
    Густая кровь коню по грудь.
    Вся кровь, что льется на земле,
    В тот мрачный край находит путь.
    Но вот пред ними сад встает.
    И фея, ветку наклонив,
    Сказала: - Съешь румяный плод -
    И будешь ты всегда правдив!
    [​IMG]
    Иллюстрация к книге Э. Кашнер о Томасе Рифмаче
    - Благодарю, - ответил Том, -
    Мне ни к чему подарок ваш.
    С таким правдивым языком
    У нас не купишь - не продашь.
    Не скажешь правды напрямик
    Ни женщине, ни королю...
    - Попридержи, мой Том, язык
    И делай то, что я велю!
    В зеленый шелк обут был Том,
    В зеленый бархат был одет.
    И про него в краю родном
    Никто не знал семь долгих лет.

     
  8. TopicStarter Overlay
    La Mecha

    La Mecha Вечевик

    Сообщения:
    10.270
    Симпатии:
    3.397
    У.Б. Йетс, "Роза алхимии":
    "Майкл Робартис вернулся часа через два после заката и сказал, что мне надо выучить шаги некоего танца, пришедшего из глубины времен, ибо, прежде чем свершится инициация, я должен трижды пройти в магическом хороводе, ведь ритм – это колесо Вечности, на котором должно принять мучение и умереть все случайное и мимолетное, чтобы дух вырвался на свободу. Оказалось, что шаги эти несложны и имеют сходство с некоторыми па греческих танцев; в молодости я слыл неплохим танцором, знал множество замысловатых кельтских шагов, так что вскорости выучил и эти.
    Затем Майкл Робартис облачил меня и облачился сам в одеяния, очертаниями напоминающими те, что носили в Греции и Египте, однако багрянец их свидетельствовал о жизни более страстной, чем та, которую ведала античность; в ладонь мне он вложил небольшую бронзовую курильницу в форме розы, сработанную современным ремесленником, и велел открыть небольшую дверь напротив той, через которую я попал...
    Дверь отворилась: мы оказались в просторной круглой зале, среди одетых в багрянец мужчин и женщин, медленно кружащихся в танце. Со сводов зала на нас смотрела огромная мозаичная роза; стены были выложены мозаиками на сюжет битвы богов и ангелов: боги переливались цветами рубина и сапфира, ангелы же изображались блекло-серым цветом, ибо, – прошептал Майкл Робартис, – они отреклись от своей божественной природы и убоялись обнаженности сердца, обреченного на одиночество, убоялись любви...
    Своды залы поддерживали колонны, – они аркадой опоясывали помещение, зачаровывая взгляд необычностью форм: казалось, божества ветра, подхваченные горячечным водоворотом запредельного, нечеловеческого танца, устремились ввысь под звуки труб и цимбал; из сгустка вихрящихся очертаний выступали простертые к нам руки, служившие подставками для курильниц. Мне было велено вложить мою курильницу в одну из этих протянутых ладоней и присоединиться к танцующим...
    Танец длился, подобно волнам, подступая к центру залы, чтобы отхлынуть вновь – и узор его повторял рисунок лепестков розы над головой, и лился звук невидимых инструментов, что пришли из глубины времен – никогда прежде не слышал я им подобных; с каждым мгновением неистовство нарастало, покуда, казалось, все вихри мира не пробудились под нашими ногами.

    И вот уже смертная персть шла в танце рядом с бессмертной плотью; в смятенных взорах, устремленных навстречу невозмутимым бездонно-темным взглядам, горел огонь бесконечного желания, – так смотрит тот, кто, наконец, после неисчислимых скитаний, обрел утраченную любовь своей юности.

    ... Воззвал ко мне голос из среды танцоров, облаченных в багрянец: "В круг, в круг, нельзя уклоняться от танца; в круг! в круг! богам, чтобы стать плотью, нужна пища наших сердец, " – и я не успел даже отозваться, как непостижимая волна страсти, казалось, то сама душа танца, что колышется в наших душах, накрыла меня и увлекла в центр хоровода. Я танцевал с бессмертной, величавой женщиной: волосы ее были убраны черными лилиями, плавные жесты казались исполненными мудростью, которая глубже, чем межзвездная тьма, – мудростью и любовью, равной любви, что реяла над водами в начале времен; и мы танцевали и танцевали, и дым благовоний струился над нами, обволакивал нас, словно мы покоились в самой сердцевине мира, и, казалось, прошли века, и бури пробудились и отбушевав, умерли в складках наших одеяний, в короне ее тяжелых волос.
    Внезапно я опомнился: веки женщины ни разу не дрогнули, лилии не обронили ни единого лепестка, не колыхнулись – и тут я с ужасом осознал, что танцую с кем-то, кто не человек, но – больше или меньше человека, – кто пьет мою душу, как вол пьет придорожную лужу; и я упал, и тьма накрыла меня".
     
  9. TopicStarter Overlay
    La Mecha

    La Mecha Вечевик

    Сообщения:
    10.270
    Симпатии:
    3.397
    Еще одной разновидностью традиционных ирландских танцев является хорнпайп.
    Хорнпайп - английский народный танец, происхождение названия от англ horn - рог, и pipe - труба.
    Танец по характеру и размеру (2/4, 4/4) близок джиге, является сольным мужским танцем, имеет выраженный пунктирный, синкопированный ритм. Известен с 15 века, популярность приобретает с 16 века.

    Кейли - парные танцы. Запись 1963 года.​
    Тоже кейли.​
    А это уже чечетка - разновидность степа.​
     
  10. TopicStarter Overlay
    La Mecha

    La Mecha Вечевик

    Сообщения:
    10.270
    Симпатии:
    3.397
    Еще небольшой фрагмент шоу "Lord of the Dance", в нем сочетаются мягкий и жесткий танец.
    Ирландские танцы на фестивале в Будапеште​
    Японцы танцуют blackbird! Токио, однако...​
    Еще японцы - такие симпатичные!​
    Здесь европейские и японские танцоры - Изумрудный бал в Токио​
     
  11. TopicStarter Overlay
    La Mecha

    La Mecha Вечевик

    Сообщения:
    10.270
    Симпатии:
    3.397
    Традиционный сет - "Жулик на ярмарке", Вроцлав

    Традиционный танец под песню "Дядюшка Крыса" (на головах танцоров - ушки!)​
    Кельтский кантри-стиль​
    Scottisch reel​
     
  12. TopicStarter Overlay
    La Mecha

    La Mecha Вечевик

    Сообщения:
    10.270
    Симпатии:
    3.397
  13. Ондатр

    Ондатр Модератор

    Сообщения:
    36.538
    Симпатии:
    13.699
    НЕИЗВЕСТНЫЙ АВТОР 17 века.

    РОБИН-ВЕСЕЛЬЧАК

    Князь Оберон — хозяин мой,
    Страны чудес верховный маг.
    В дозор ночной, в полет шальной
    Я послан, Робин-весельчак.
    Ну, кутерьму
    Я подыму!
    Потеха выйдет неплоха!
    Куда хочу,
    Туда лечу,
    И хохочу я: — Ха, ха, ха!
    Промчусь я, молнии быстрей,
    Под этой ветреной луной,
    И все проделки ведьм и фей,
    Как на ладони, предо мной.
    Но я главней
    И ведьм и фей,
    Мне их приструнить — чепуха!
    Всю суетню
    Я разгоню
    Одним внезапным: — Ха, ха, ха!
    Люблю я в поле набрести
    На припозднившихся гуляк,
    Морочить их, сбивать с пути
    И огоньком манить в овраг.
    Ay, ау! —
    Я их зову.
    Забава эта неплоха!
    И, заманив,
    На воздух взмыв,
    Смеюсь над ними: — Ха, ха, ха!
    Могу я подшутить и так:
    Предстану в образе коня,
    И пусть какой-нибудь простак
    Вскочить захочет на меня —
    Отпрыгну вмиг,
    Он наземь — брык!
    Клянусь, проделка неплоха!
    И прочь скачу,
    Куда хочу,
    И хохочу я: — Ха, ха, ха!
    Люблю я, невидимкой став,
    На погулянки прилететь
    И, со стола пирог украв,
    Нарочно фыркать и пыхтеть.
    Кого хочу,
    Пощекочу —
    Подпрыгнет девка, как блоха!
    Ой, это кто? —
    А я: — Никто! —
    И, улетая: — Ха, ха, ха!
    Но иногда, хоть раз в году,
    Чтоб тем же девкам угодить,
    Чешу им шерсть и лен пряду,
    Кудельку ссучиваю в нить.
    И коноплю
    Я им треплю,
    Тружусь, покуда ночь тиха.
    В окно рассвет —
    Меня уж нет,
    Простыл и след мой: — Ха, ха, ха!
    Случись нужда, потреба в чем —
    Мы можем одолжить на срок,
    Лихвы за это не берем,
    Лишь вовремя верни должок!
    А коли взял
    И задержал,
    Да будет месть моя лиха:
    Щипать, стращать,
    И сон смущать
    Ужасным смехом: — Ха, ха, ха!
    И если мелют языком
    Неугомонные ханжи,
    Злословят на людей тайком
    И упражняются во лжи,
    Подстрою так,
    Чтоб знал их всяк
    И сторонился от греха!
    Разоблачу
    И улечу,
    И пусть их злятся: — Ха, ха, ха!
    Мы ночью водим хоровод
    И веселимся, как хотим.
    Но жаворонок запоет —
    И врассыпную мы летим.
    Детей крадем —
    Взамен кладем
    Мы эльфов — шутка неплоха!
    Готов подлог —
    И наутек!
    Ищите ветра: — Ха, ха, ха!
    С тех пор, как Мерлин-чародей
    На свет был ведьмою рожден,
    Известен я среди людей
    Как весельчак и ветрогон.
    Но — вышел час
    Моих проказ,
    И с третьим криком петуха —
    Меня уж нет,
    Простыл и след.
    До новой встречи: — Ха, ха, ха!
     
    La Mecha нравится это.
  14. Ондатр

    Ондатр Модератор

    Сообщения:
    36.538
    Симпатии:
    13.699
    Жюль Бретон (19 в.)

    [​IMG]
     
  15. Ондатр

    Ондатр Модератор

    Сообщения:
    36.538
    Симпатии:
    13.699
Статус темы:
Закрыта.

Поделиться этой страницей