Черный дуэнде Испании

Тема в разделе "Латинский квартал", создана пользователем La Mecha, 19 окт 2012.

  1. TopicStarter Overlay
    La Mecha

    La Mecha Вечевик

    Сообщения:
    10.270
    Симпатии:
    3.396
    Викториано Кремер

    Колыбельная нищих

    Охраняют ветер​
    Ангелы с мечами.
    Чу! Быки ненастья
    В роще замычали.

    - Я боюсь их, мама,
    Темными ночами.

    Посмотри на звезды,
    Им никто не страшен.
    Ни алькальд сердитый,
    Ни епископ даже.

    - Дай звезду мне, мама,
    За оконцем нашим!

    Бьют копытца козьи,
    И бредет несмело
    За луной - цыганкой
    Медвежонок белый.

    - Мне бы такого , мама.
    Чтобы плясать умел он.

    Как пшеничный бубен,
    Пруд луну колышет.
    Перезвон копытец
    Над водою слышен.

    - Как продрог я, мама,
    Под дырявой крышей!

    Грудь белее хлеба
    От росы холодной.
    Лед зари на коже
    Стынет позолотой.

    - Мама, я не слышу,
    Мама, я голодный!

    Тише... Спи, сыночек,
    Слышишь, ветер бродит?
    Он детей голодных
    За собой уводит.

    Хуан Рамон Хименес

    ***
    Я не вернусь. И на землю
    Успокоенье ночное
    Спустится в теплую темень
    Под одинокой луною.

    Ветер в покинутом доме,
    Где не оставлю и тени,
    Будет искать мою душу
    И окликать запустенье.

    Будет ли кто меня помнить,
    Я никогда не узнаю;
    Бог весть, найдется ли кто-то,
    Кто загрустит, вспоминая.

    Но будут цветы и звезды,
    И радости, и страданья,
    И где-то в тени деревьев
    Нечаянные свиданья.

    И старое пианино
    В ночи зазвучит порою.
    Но я уже темных окон
    Задумчиво не открою.

    Конечный путь

    ... И я уйду. А птица будет петь,
    Как пела...
    И будет сад, и дерево в саду,
    И мой колодец белый.

    На склоне дня, прозрачен и спокоен,
    Замрет закат, и вспомнят про меня
    Колокола окрестных колоколен.

    С годами будет улица иной,
    Кого любил я, тех уже не станет,
    И в сад мой за беленою стеной,
    Тоскуя, только тень моя заглянет.

    И я уйду - один - без ничего,
    Без вечеров, без утренней капели
    И белого колодца моего...

    А птицы будут петь и петь, как пели.
     
    Ондатр нравится это.
  2. TopicStarter Overlay
    La Mecha

    La Mecha Вечевик

    Сообщения:
    10.270
    Симпатии:
    3.396
    Хорхе Луис Борхес

    ***

    Сверкающий закат неумолимо
    рассёк пространство лезвием меча.
    Ночь, словно ивовая поросль, нежна...

    Взвиваются повсюду
    искрящиеся огненные вихри;
    священный хворост
    от всполохов высоких кровоточит,
    живое знамя, выдумка слепая.

    Но дышит миром тьма, подобно дали;
    сегодня улицам вернулась память:
    когда-то они были чистым полем.
    А одиночество, молясь, перебирает
    рассыпанные звёзды своих чёток.
     
  3. TopicStarter Overlay
    La Mecha

    La Mecha Вечевик

    Сообщения:
    10.270
    Симпатии:
    3.396
    Луис де Моралес - родился в Эстремадуре, в Бадахосе, в 1509 году.
    Получил прозвище "Божественный", "El Divino".
    Отличался не только виртуозностью живописной манеры (мастер творил в духе ренессансного маньеризма), но воистину создавал творения, полные религиозного энтузиазма, передающие также характер эпохи, в которую жил художник.
    Искусствоведы выделяют два стиля, господствующих в живописи Моралеса - более ранний, связанный с Флорентийской художественной школой, в этой манере написаны ранние эскизы и живописные работы мастера, такие, как, например, 6 панелей высокого алтаря Церкви Ла Игуера де Фрегеналь, ныне находящиеся в Музее Прадо в Мадриде.
    Во втором периоде творчества художник особое внимание уделяет таким темам, как "Се Человек", "Оплакивание Христа Скорбящей Богоматерью", "Христос у столба".
    Эти работы художника отличает твердое и чистое письмо, корректная анатомия, когда фигуры, явно имеющие образцом фламандские и немецкие примитивы, завораживают неожиданной грацией и, в то же время, являют все признаки меланхолии или скорби.
    Краски деликатны, но иногда сверкание их подобно эмали или бриллиантам.
    Реалистично выписаны капли крови Христа, коронованного терновым венцом и слезы Богоматери, оплакивающей
    мертвого Сына.
    Патетичен образ Христа, стоящего у столба в Церки Сан Исидро эль Реаль в Мадриде...
    В иеронимитской церкви в Мадриде представлена картина "Христос, идущий на Голгофу".
    У Моралеса было много подражателей, также писавших в духе маньеризма.
    Выдающимися работами Моралеса считаются: "Богоматерь с младенцем, играющим с птичкой", "Христос, несущий крест", "Святые Иоаким и Анна", находящиеся в церкви в Мадриде; "Се Человек",
    "Голова Христа", представленные в Музее Прадо в Мадриде, "Се Человек" в Церкви Сан Фелипе, "Богоматерь с мертвым Христом" (Академия Сан-Фернандо), а также многие работы на вышеописанные темы, которые находятся в Бадахосе, Севилье, Толедо, а также в других городах и странах мира (например, в Санкт - Петербурге (Эрмитаж), в Штутгарте, Базеле, Дублине, Дрездене, Париже и Нью-Йорке).

    [​IMG]
    Рождество Девы​

    [​IMG]


    [​IMG]
    Богоматерь с младенцем, Бостон

    [​IMG]
    Христос перед Пилатом.​
    [​IMG]
    [​IMG]
    Богоматерь с младенцем, играющим с птичкой

    [​IMG]
    [​IMG]
    Се Человек​
    [​IMG]
    Принесение Христа во Храм. Музей Прадо, Мадрид.​
    Публикация по материалам: http://www.newadvent.org,
    Католическая энциклопедия,
    http://en.gallerix.ru
     
  4. TopicStarter Overlay
    La Mecha

    La Mecha Вечевик

    Сообщения:
    10.270
    Симпатии:
    3.396
    Педро Гарфиас
    Романс о ветре

    Все плачет один на свете
    Привязанный к ночи ветер.

    То слышат горные склоны,
    Как плачет ветер-бедняга,
    То стон его потаенно,
    Влачится по дну оврага.

    Так плачет один на свете
    Привязанный к ночи ветер.

    Разбила бродяга-полночь
    Свой лагерь в ночном просторе,
    Сложила на землю, молча,
    Тюки печали и горя.

    Устав от долгого бега,
    Утратило время силу:
    Земля замерла недвижно,
    Над нею небо застыло.

    Привязанный к ночи ветер,
    Рванувшись в небо с разлета,
    Напрасно бьет кулаками
    В его глухие ворота.

    И плачет один на свете
    Привязанный к ночи ветер.

    Смотрите, наг и всклокочен,
    Смиряя в груди тревогу,
    Один, сквозь заросли ночи,
    К вам ветер ищет дорогу,
    И тысячи рук незримых
    Его удержать не могут!

    Гора, разойдись с горою,
    Река, воротись к истоку,
    Разверзнись, небо слепое,
    Раскрой незрячее око!

    Пусть этот ветер дрожащий,
    Ветер из темной чащи,
    Усталый и боязливый,
    Сбежав из ночной неволи,
    Увидит зари разливы
    И полдня златое поле!
    (пер. Н. Ванханен)
     
  5. TopicStarter Overlay
    La Mecha

    La Mecha Вечевик

    Сообщения:
    10.270
    Симпатии:
    3.396
    Алонсо Кано Альманза (1601- 1667), художник и скульптор, родился в Гранаде, работал в духе барокко и маньеризма.
    В работах сильно влияние Итальянской школы.
    Творения Алонсо Кано украшают Кафедральные соборы Севильи, Малаги.
    Его отец Мигель Пачеко был скульптором, мать Мария Альманса преподавала рисунок.
    Алонсо Кано был близким другом Веласкеса, графа Оливареса, учеником - Хуана Мартинеса Монтаньеса...
    Когда его вторую жену (12 лет от роду) нашли убитой, подозрение пало на Алонсо Кано, и он был заточен в тюрьму инквизицией, где подвергался допросам и пыткам.
    Однако, пережитые испытания не сломили художника.
    После нескольких лет заключения Алонсо Кано был освобожден и вернулся в родную Гранаду.
    Там он фактически возглавил строительство Кафедрального собора, украсил одну из соборных часовен, являлся главным живописцем собора.
    В работах Кано прежде всего обращают на себя внимание глаза персонажей, в которых словно навек застыли страдания, перенесенные самим художником.

    [​IMG]
    Инмакулада (Непорочное зачатие)​
    [​IMG]
    Распятие​
    [​IMG]
    Святой Иоанн Евангелист​
    [​IMG]
    Дева с младенцем​
    [​IMG]
    Франциск Борджиа (Музей изобразительных искусств Севильи)​
    Франциск Борджиа - иезуит, друг Игнатия Лойолы.​
    [​IMG]
    Богоматерь с младенцем (Медина-дель - Кампо)​
    Подробнее об Алонсо Кано здесь ​
     
  6. TopicStarter Overlay
    La Mecha

    La Mecha Вечевик

    Сообщения:
    10.270
    Симпатии:
    3.396
    Гранадская Инмакулада Алонсо Кано
    [​IMG]

    [​IMG]
    Алонсо Кано. Инмакулада в Севилье​
    [​IMG]
    Иисус Назарянин-Ребенок с крестом​
    [​IMG]
    Вирхен де ла Олива (Богоматерь Елеонская)​
    [​IMG]
    Богоматерь с младенцем в ночном пейзаже
     
  7. TopicStarter Overlay
    La Mecha

    La Mecha Вечевик

    Сообщения:
    10.270
    Симпатии:
    3.396
    Хоакин Родриго "Аранхуэсский концерт", Адажио​
    Музыка Родриго приносит аромат самого испанского из всех испанских пейзажей - выветренных гор, пустынных полей Кастилии Ла - Манчи, старых крепостей, которые все еще поднимают в небо зубцы полуразрушенных башен.​
    Я не знаю другого композитора, который выразил бы в музыке то, что называют испанским духом.​
    Глубокую меланхолию, когда только тлеющие угли в очаге могут говорить с тобой, и только ветер, завывая в каминной трубе - нежданный гость, уходящий так же быстро, как прилетел, - приносит вести из большого мира - в затерянное среди осенних полей селение.​
    Страстное безмолвие одинокого сердца, которое превращается в горестный плач, становится слезами бесконечного дождя.​
    Осень, одиночество, пустыня...​
    Нищенская гордость великого народа никогда не превратится в скулящую жалобу, ибо вечно присутствие таинственной силы - в глуши сердца, в темноте уединения.​
    Но, приходит весна, и миндаль покрывается розовыми цветками, так что горы кажутся осыпанными розовым снегом, и в красную, словно пропитанную кровью землю падают первые семена...​
    И тогда это одиночество еще сильнее, и душа темна, как безлунная ночь.​
    Даже в пору лета в сияющем от солнца воздухе живет тоска, просыпающаяся с последним лучом, упавшим на черепицу крыши, позолотившим высокие окна старой церкви.​
    Но в совиные зоркие ночи, когда, кажется, все злые духи мира собираются на шабаш в заброшенный замок, чистый источник на площади, озаренной сиянием луны, так же монотонно поет свою песню, и где-то в конюшне темный глаз лошади отражает заблудившийся свет звезды.​
    И оливы тянут искривленные ветви в небеса, словно в молении.​
    А утром у виноградника соберутся те, чья жизнь - пахать и сеять, растить урожай и претворять земные плоды в вино радости... Вино вечной жизни.​
     
  8. TopicStarter Overlay
    La Mecha

    La Mecha Вечевик

    Сообщения:
    10.270
    Симпатии:
    3.396
    А.М. Молина:

    "Я вижу, как под ровно-фиолетовым, но еще не ночным небом постепенно загораются огни на смотровых башнях Махины, лампочки на углах последних домов, мерцающие и дрожащие, как пламя газового светильника, и висящие над площадями фонари: их свет колеблется, когда ветер качает натянутые между крышами провода, отчего мечутся в разные стороны тени одиноко бредущих женщин. Они шагают, опустив голову и уткнув подбородок в шерстяной платок, неся оловянный бидон или совок с раскаленными углями, припорошенными золой. На них надеты теплые шерстяные чулки, тапочки из черного сукна, куртки поверх фартуков, застегнутые до самого верха. Склонившись, женщины двигаются вперед против ночи и ветра, добираются домой, но все еще не зажигают свет и, оставив в прихожей совок с углями, идут за жаровней, наполняют ее до половины дровами и потом, набросав туда углей, выносят жаровню на порог, чтобы ночной ветер, легкий, как морской бриз, скорее разжег ее. Эта картина у меня не в памяти, а прямо перед глазами: я вижу, как в холодном полумраке этот огонь разгорается, в то время как тьма завладевает улицей. Я чувствую запах дыма и холода, золотистых и красных углей в голубом полумраке, кипящей смолы и мокрых оливковых дров, запах зимы, ноябрьской или декабрьской ночи, напоминающей своим немного тоскливым спокойствием затишье перемирия: несколько дней назад закончился забой свиней, но еще не начался сбор оливок. Я вспоминаю сумасшедшую женщину в черном платке, с собранными в узел белыми волосами: каждый вечер, когда начинает смеркаться, она крадучись, почти прижавшись к стене, идет по улице Посо, ворует брусчатку с ремонтных работ в Доме с башнями и возвращается, укрывая брусок под платком, как кошку. Она улыбается, стараясь скрыть свою радость, и что-то бормочет, будто разговаривая с этим камнем – то ли кошкой, то ли ребенком, который, как рассказывают, умер, когда она была молодой.

    Усталые, истомленные работой мужчины недавно вернулись с поля и, привязав животных к решетке, разгружают и распрягают их. Они зажгли свет в выложенных плиткой прихожих и жарких, пахнущих навозом конюшнях, но в комнатах, где женщины переговариваются вполголоса или молчат, поглощенные шитьем, до сих пор царит полумрак: скудное освещение исходит лишь от лампочек с улицы и последних гаснущих проблесков на небе, окрашенном на западе в красновато-синий цвет. Как только включат электричество, ставни на окне тотчас закроются, но сейчас возле него еще сохраняется остаток непонятно откуда идущего света, ложащегося пятнами на лица, руки, белые полотна в рамах, блеск глаз, рассеянных или пристально глядящих на улицу, где раздаются шаги и удивительно отчетливо слышны обрывки разговоров, на радиоприемник с отмеченной частотой и названиями радиостанций, городов и далеких стран, где находятся некоторые из них. Чья-то рука медленно крутит колесико настройки, стрелка перемещается по самым отдаленным географическим пространствам и наконец останавливается на музыке, сначала перебиваемой пиканьем, иностранной речью, глухим звуком рвущейся бумаги – музыке рекламы, песни или сериала. Как возможно, чтобы внутри такого маленького ящичка находились люди, как они настолько уменьшаются, как проникают туда – может, через щели, как муравьи? Голос диктора звучит торжественно и почти угрожающе:
    – «Экипаж номер 13», роман Ксавье де Монтепена… – И в комнате слышно медленное цоканье лошадиных копыт, скрежет металлических колес по мостовой и шум зимнего дождя в другой стране, другом веке, другом городе.
    В радиоприемнике не только помещаются люди, но и идет дождь, скачут лошади. «Париж», – говорит диктор, но я уже не слышу его слов, их уничтожает расстояние или стук копыт лошадей, ржущих в конюшне: слова исчезают, будто я потерял станцию и напрасно продолжаю крутить колесико настройки, глядя на загадочный свет, льющийся изнутри аппарата, подобно яркой полосе под дверью запертого дома, населенного только голосами – всеми немыслимыми голосами мира. Этот свет напоминает огонек, горящий в окне Дома с башнями, где жила одиноко и нелюдимо смотрительница, обнаружившая нетленную мумию молодой женщины, которая, по словам моего деда Мануэля, была похищена и замурована королем мавров. Карета, запряженная лошадьми, спускается по улице Посо, металлические колеса и копыта оглушительно гремят по мостовой, и, хотя за занавесками никого не видно, дети поют ей вслед песенку про дона Меркурио: «Тук-тук! Кто там? Это я, доктор-горбун, я пришел за песетой за вчерашний визит».

     
  9. TopicStarter Overlay
    La Mecha

    La Mecha Вечевик

    Сообщения:
    10.270
    Симпатии:
    3.396
    Марио Кастельнуово - Тедеско.
    Меланхолия.
    Гитарист - легендарный Андрес Сеговия.

     
  10. TopicStarter Overlay
    La Mecha

    La Mecha Вечевик

    Сообщения:
    10.270
    Симпатии:
    3.396
    Агустин Барриос - " La Cathedrale" (Собор) - !!!!!!!!!!!!

    Агустин Баррио, "Собор" - в фортепианной интерпретации -!!!!!!!​
     
  11. TopicStarter Overlay
    La Mecha

    La Mecha Вечевик

    Сообщения:
    10.270
    Симпатии:
    3.396
    " Una limosna por el amor de Dios" (Одна милостыня ради Бога), Агустин Барриос Мангоре:​
    No hay nada el mejor...que esta musica...​
     
  12. TopicStarter Overlay
    La Mecha

    La Mecha Вечевик

    Сообщения:
    10.270
    Симпатии:
    3.396
    Педро де Араухо (барокко):

    Федерико Гарсия Лорка

    ***
    Я боюсь потерять это светлое чудо,
    Что в глазах твоих влажных застыло в молчанье,
    Я боюсь этой ночи, в которой не буду
    Прикасаться лицом к твоей розе дыханья.

    Я боюсь, что ветвей моих мертвая груда
    Устилать этот берег таинственный станет;
    Я носить не хочу за собою повсюду
    Те плоды, где укроются черви страданья.

    Если клад мой заветный взяла ты с собою,
    Если ты моя боль, что пощады не просит,
    Если даже совсем ничего я не стою, -

    Пусть последний мой колос утрата не скосит
    И пусть будет поток твой усыпан листвою,
    Что роняет моя уходящая осень.

    Тихие воды

    Глаза мои к низовью
    Плывут рекою...
    С печалью и любовью
    Плывут рекою...
    (Отсчитывает сердце
    Часы покоя).

    Плывут сухие травы
    Дорогой к устью...
    Светла и величава
    Дорога к устью...
    (Не время ли в дорогу,
    Спросило сердце с грустью).

    Прощанье

    Прощаюсь у края дороги.

    Угадывая родное,
    Спешил я на плач далекий -
    А плакали надо мною.

    Прощаюсь у края дороги.

    Иною, нездешней дорогой
    Уйду с перепутья.
    Будить невеселую память
    О черной минуте.
    Не стану я влажною дрожью
    Звезды на восходе.

    Вернулся в белую рощу
    Беззвучных мелодий.
     
  13. TopicStarter Overlay
    La Mecha

    La Mecha Вечевик

    Сообщения:
    10.270
    Симпатии:
    3.396
    Рафаэль Альберти

    Безвестный ангел

    Тоска о зените!
    Оттуда я родом...
    Взгляните.

    Невидимы крылья,
    Ведь я в человечьей одежде.
    Безвестный прохожий.
    Уже незнакомец, и кто там
    Упомнит, каким я был прежде?

    Вместо сандалий - туфли на коже.
    И не туника, а куртка
    Да брюки на мне с отворотом.
    Кто я, ответь?

    И все же оттуда я родом...
    Взгляните.

    Хуан де Араухо. Dixit Dominus (Сказал Господь...) para tres coros (барокко):

     
  14. TopicStarter Overlay
    La Mecha

    La Mecha Вечевик

    Сообщения:
    10.270
    Симпатии:
    3.396
    Рафаэль Альберти

    ***
    Вечности очень подходит
    быть всего лишь рекою,
    быть лошадью, в поле забытой,
    и воркованьем
    заблудившейся где-то голубки.

    Стоит уйти человеку
    от людей, и приходит ветер,
    говорит с ним уже о другом,
    открывает ему
    и глаза и слух на другое.

    Я сегодня ушел от людей,
    и, один среди этих оврагов,
    стал смотреть я на реку,
    и увидел я только лошадь,
    и услышал я только вдали
    воркованье
    заблудившейся где-то голубки.

    И ветер ко мне подошел,
    как случайный прохожий, как путник,
    и сказал:
    "Вечности очень подходит
    быть всего лишь рекою,
    быть лошадью, в поле забытой,
    и воркованьем
    заблудившейся где-то голубки".


    Хуан Баутиста Хосе Кабанийес. Гайярда (барокко):

     
  15. TopicStarter Overlay
    La Mecha

    La Mecha Вечевик

    Сообщения:
    10.270
    Симпатии:
    3.396
    Отсюда http://vernisag.com.ua/istoria/17-vek/171-ispania
    Католическая религия, игравшая большую роль в жизни Испании, оказывала сильное влияние на изобразительное искусство, на его тематику. В нем преобладали религиозные сюжеты, которые, однако, воспринимались художниками в рамках действительной жизни. Самый смелый полет поэтической фантазии претворялся в жизненно повседневных образах. Испанские художники сумели передать такие черты национального характера, как сознание собственного достоинства, гордость, чувство чести, связанное с личными заслугами. Человек дается большей частью в благородном, строгом и величавом аспекте.

    Своеобразие испанской культуры 17 в. определялось соотношением классовых сил в обществе, которое состояло из могущественной аристократии, с одной стороны, и широких масс народа, крестьянства и плебейских элементов — с другой. Буржуазия, слабо сплоченная, почти не участвовала в культурной жизни страны. Это обусловило распространение в испанской культуре реакционно-сословных, дворянских и религиозных представлений, подавляющих личность, и вместе с тем — мощного выражения народного начала во всех областях культуры. Только в Испании могло существовать искусство, «от которого пахло землей», и наряду с этим изыскано утонченное, болезненно хрупкое искусство для «посвященных».
    Специфические черты испанского искусства 17 в., его демократизм и утонченный интеллектуализм, многочисленность местных школ и творческих направлений можно понять, исходя из особенностей исторического развития Испании. На протяжении столетий (8—15 вв.), проходивших под знаком национально-освободительной борьбы (реконкисты) испанского народа с завоевателями-маврами, в Испании сложились формы государственности, общественные отношения и черты национального характера. Реконкиста сформировала народную основу культуры, так как ее движущей силой были народные массы города, крестьянство, рано освободившееся от крепостной зависимости и осознавшее свои гражданские и человеческие права.
    Реконкиста способствовала развитию самостоятельной местной провинциальной жизни, воспитала активный характер в народе, укрепила его национальную гордость. Централизация Испании не была настолько сильной, чтобы задавить народную культуру, ее местные очаги. Ее широкому развитию способствовала устойчивость местного самоуправления, сохранение патриархальных отношений, независимость провинциальной жизни народа от общегосударственной. Большое влияние на развитие испанского искусства оказали арабская культура и искусство, отличающиеся живописностью, декоративностью, динамичностью.

    В конце 15 — начале 16 в. города Валенсия, Севилья, Толедо были центрами новой, ренессансной культуры. Идеи гуманизма нашли выражение в литературе и искусстве того времени. Крах политики испанских королей, пытавшихся создать мировую империю, катастрофическое разорение городов, последовавшее за революцией цен, привели страну к обнищанию.
    Испанское искусство второй половины 16 в. несет печать мрачного величия и трагизма. Дворцы, усыпальницы, монастыри подавляют человека своей несокрушимой мощью. Классическое наследие итальянского Возрождения вырождается в догматы, призванные регламентировать творчество мастеров в духе канонических требований католической церкви и двора. Подъем национального искусства начинается с конца 16 в. Он нашел яркое выражение в живописи.

    Эль Греко. Особое место в испанской живописи занимает Эль Греко (Доменико Теотокопули, 1541 — 1614) — художник философского мышления и разностороннего дарования, гуманистической образованности, мятежных порывов. Его творчество, аристократическое, утонченно-интеллектуальное, отличают страстность, пылкая фантазия, доходящая до мистической экзальтации душевная неуравновешенность. Трагизм образов, повышенная выразительность произведений Эль Греко наиболее остро отражают настроение и дух современной ему жизни, кризис гуманистических идеалов, который начался в Европе во второй половине 16 в. Чувство одиночества, склонность к фантазии, как и настроения безверия и тревоги, имели под собой почву. Для Эль Греко весь окружающий мир был в состоянии крушения. Резкие социальные и идейные сдвиги 16 в., яростная борьба философских и религиозных направлений заставляли подвергнуть сомнению все, вплоть до существования самого мира. Искусство Эль Греко было психологическим выражением глубоких внутренних конфликтов, отражающих разлад личности с обществом.
    [​IMG]
    Несение КРЕСТА
    [​IMG]
    Троица
    [​IMG]
    Мария Магдалина
    [​IMG]
    Святые Иоанн Евангелист и Франциск Ассизский
    [​IMG]
    Благовещение
     
  16. TopicStarter Overlay
    La Mecha

    La Mecha Вечевик

    Сообщения:
    10.270
    Симпатии:
    3.396
    Хусепе Рибера

    [​IMG]
    [​IMG]
    Святая Инес​
    [​IMG]
    Св. Иероним​
    [​IMG]
    Воскрешение Лазаря​
    [​IMG]
    Поклонение пастухов​
     
  17. TopicStarter Overlay
    La Mecha

    La Mecha Вечевик

    Сообщения:
    10.270
    Симпатии:
    3.396
    Франсиско де Сурбаран

    [​IMG]

    [​IMG]
    Медитация Святого Франциска​
    [​IMG]
    Видение Святого Петра из Ноласко​
    Св. Петр из Ноласко (13 век) - католический святой, жил в Барселоне, основатель ордена мерседариев (Орден Девы Марии Милосердия ), занимался выкупом плененных маврами христиан. Умер в Рождество.​
    [​IMG]
    Бегство в Египет​
    [​IMG]
    Святой Альфонсо Родригес (16 век)​
     
  18. TopicStarter Overlay
    La Mecha

    La Mecha Вечевик

    Сообщения:
    10.270
    Симпатии:
    3.396
    Диего Веласкес

    [​IMG]
    Распятие​
    [​IMG]
    Христос в Эммаусе

    [​IMG]
    Портрет аббатисы Херонимы де ла Фуэнте​
     
  19. TopicStarter Overlay
    La Mecha

    La Mecha Вечевик

    Сообщения:
    10.270
    Симпатии:
    3.396
    Эмилия Пардо Басан (Галисия)

    ОДЕРЖИМОСТЬ
    (перевод С. Николаевой)
    Доминиканский монах, облеченный тяжким долгом наставить на путь истинный одержимую бесом, дабы не взошла она на костер без покаяния, хоть и привык к скорбным сценам, все же почувствовал жалость, когда при слабом свете, проникавшем в подземелье через зарешеченное, затянутое паутиной оконце, с трудом разглядел преступницу.
    Изможденная, в грязных лохмотьях, склоненная над тощим тюфяком, своим жалким ложем, и опирающаяся локтем на деревянную скамейку, бесноватая, которая прежде называлась Доротея де Гусман и была гордостью достойного дворянского рода, отрадой семьи, лучшим украшением празднеств, показалась ему призраком или одной из тех нищенок, что протягивают глиняную плошку, ожидая жалкого подаяния у монастырских врат. Она была так истощена, что, хотя сквозь прорехи изодранной рубахи проглядывало тело, монах-доминиканец, обычно боровшийся с жестокими соблазнами, не почувствовал ни смущения, ни стыда, а только сострадание; глубокое, святое сострадание побудило его предложить Доротее широкий тканый платок и кротко сказать:
    — Прикройся, сестра моя.
    Нищета и приниженность Доротеи укрепили монаха в стремлении убедить ее сбросить ярмо властителя, который так худо платит своим верным слугам. Одержимая вперяла в монаха огромные, серые, как дым, глаза, и в них вспыхивали фосфорические искры, — а он говорил и говорил, мягко, благоговейно, прославляя всеобъемлющую любовь Христа, всегда готового принять грешника в свои объятия, вечное заступничество Пресвятой Матери Божьей, бесконечное милосердие Создателя, который просит нас лишь раскаяться, дабы отпустить все наши грехи. Но очень скоро доминиканец заметил, что осужденная слушала его с языческой бесчувственностью, а в глубине души ее назревало глухое раздражение; и тогда он подумал, что ему, чтобы найти отзвук в ее душе, попавшей во власть сатаны, следовало бы поговорить с ней как-то иначе, найти единственно нужные слова, которые пробудили бы грешницу, заставили бы ее вступить в спор, и тогда бы доминиканец победил.
    — Доротея, — сказал он порывисто и раздраженно, обращаясь на «ты», — послушай, ведь очень скоро ты предстанешь пред судом Господа, и Он спросит тебя обо всем, что ты делала здесь, на земле, и следом за преходящими страданиями этой жизни наступит другая, полная вечных мук. Один шаг, одно мгновение — и переход к вечности, а вечность эта — огонь, и не такой, как здесь, что приносит смерть и вместе с нею покой, а нескончаемый, ужасный, постоянный, который сам же восстанавливает плоть, чтобы снова пожрать ее, возрождает кости и сжигает их снова и снова. Заблудшая овца, ты пошла за смрадным, мерзким козлом: и ты знаешь, что тебя ждет. Не стыдно ли тебе быть рабой беса? Разве ты, по крайней мере, не оплакиваешь свое рабство?
    Бесноватая по-прежнему враждебно молчала, но вдруг она вздрогнула. У доминиканца, растроганного собственными словами, выступили на глазах слезы; и женщина, видимо против воли тронутая этим явным знаком сострадания, мрачно сказала:
    — Я не могу плакать. Сатана, мой хозяин и господин, первым делом лишил меня слез очей моих и тепла моих членов. Дотронься — и увидишь.
    И, протянув руку, она сама коснулась руки монаха, который отпрянул, испуганный ледяным, смертельным холодом ее руки, ведь, по его представлениям, она должна была бы гореть как в лихорадке.
    — Не жалей меня, — добавила она гордо. — Чувствительность и жар укрылись в моем сердце, ставшем костром, где бушует бешеное пламя.
    — Так же бывает у святых, — прошептал доминиканец с горьким участием. — Да не угаснет огонь этот, но посвяти его Иисусу Христу, и ты очистишься.
    — Нет, — решительно ответила одержимая, лицо ее передернулось, а глаза, в которых угасли отблески сокрытого огня, стали вдруг страшно косить.
    — Но почему, несчастная сестра моя? Назови мне причины, ну хотя бы одну. Скольких приговоренных выпало мне на долю наставить на путь истинный, и только ты молчала, не богохульствовала, не проклинала. Уж лучше бы ты проклинала… Я знаю, что бесполезны были все просьбы, мольбы, кропила, молитвы, святые мощи; знаю, что бес не покинул тебя, потому что ты не захотела этого, и, так как Бог, который не по твоей воле создал тебя, не может спасти тебя вопреки твоему желанию, нечистый дух все еще пребывает в лоне твоем. Не было у меня намерения принуждать тебя, я лишь прошу, я умоляю, если хочешь — на коленях, объясни мне твою слепоту. Ты была красива, а сейчас ты страшна; ты была знатной и богатой, а сейчас ты хуже уличной; ты была доброй и честной, а стала позором и стыдом всех женщин… Какой монетой платит тебе проклятый? Какое постыдное счастье дает он тебе взамен того, чем ты жертвуешь ему?
    Искривив рот и хрипло застонав, ответила одержимая бесом:
    — Раз уж ты так хочешь узнать, я скажу тебе. Не думай, что в эти мгновения во мне сидит тот, кого ты называешь злым духом. От заклинаний и святых мощей он очень страдал и отлетел от меня. Но я знаю, что он вернется, я знаю, что, когда меня сожгут, мы соединимся навеки.
    — Какой ужас! — крестясь, воскликнул монах.
    — Слушай, — продолжала бесноватая. — Тебе небезызвестно, что в свете я была первой дамой, все превозносили меня за красоту, почитали за благородство, страстно желали из-за богатства и восхваляли за скромность. Все эти сокровища приписывали мне кавалеры и поклонники, но ни один из них не сумел заставить меня оценить его достоинства. Они толклись под моими балконами или у меня дома, а я их презирала, потому что моя душа, воспарившая высоко, жаждала втайне кого-то куда более значительного, принца, монарха, необычного существа, неведомого и самого прекрасного. Случилось так, что одна моя двоюродная сестра, которая только что облачилась в грубую одежду кармелиток и которую я навещала, стоя обычно у оконной решетки, как-то восторженно рассказала мне о предстоящем обручении ее с Иисусом, о том, как обмирает она в объятиях своего Небесного Супруга, о небывалом экстазе, о ничтожности всех земных любовных чувств и переживаний в сравнении с этим. Ее рассказы все перевернули во мне, и я стала набожной и предалась умерщвлению плоти, и это заставило поверить всех, и первую меня, будто я испытываю твердую, непреодолимую склонность к монашеству. Между тем душа моя разрывалась от тоски, беспокойства и отвращения, и однажды, в порыве откровенности, я сказала своей сестре-монахине: «Я уже не завидую тебе. Я слишком горда, чтобы желать Супруга, которого нужно делить с несчетным количеством жен. Именно сейчас в сотнях монастырей и в тысячах келий твой Нареченный пребывает с другими женщинами. Я презираю все то, что принадлежит не мне».
    — Дьявольская гордыня! — застонал монах. — Искуситель внушил тебе эти безумные слова!
    — Той ночью, — продолжала Доротея, — когда я собиралась лечь почивать и снимала с волос сеточку, вот тут-то и является мне…
    — Страшное чудище?
    — Юноша бледный и печальный, но красивый, очень красивый.
    — Он явился в облаке зловонной серы? Он был козлоногий?
    — Нет, он явился в нимбе красноватого света над вьющимися белокурыми волосами.
    — Пресвятая Дева! Несомненно, это был инкуб.
    — Инкуб? — повторила, удивившись, Доротея.
    — Так мы называем дьявола, когда он принимает облик мужчины, дабы осквернить женщину и насмеяться над несчастной, подобной тебе.
    — Ни о каком осквернении и насмешке и речи быть не может, ведь мы всю ночь провели в целомудренных разговорах. Он поведал мне свою жизнь день за днем; я узнала, что он наследный принц, изгнанный из царства своего отца из-за минутного непослушания, и что, в то время как отца его все славят, с обожанием произнося его имя, сына-мятежника ненавидят и осыпают проклятиями. Когда я узнала, что его никто не любит, когда я прониклась его безмерным несчастьем, я почувствовала, что люблю его, и возмечтала о том, чтобы моя любовь восполнила все утраченное им, даже царство славы. На рассвете он ушел, но вернулся следующей ночью, захватив с собой флакончик с благовониями, которыми он натер ступни мои и ладони, и я вылетела через окошко. Мы пересекли обширные пространства и, опустившись на землю, вошли в очень глубокие, разверзшиеся в лоне высоких гор пещеры, своды которых казались усыпанными алмазами. Там теснилась огромная толпа, признававшая власть моего господина, и у подножия его трона толпилось множество прекрасных женщин, куртизанок, королев и богинь, от златокудрой Венеры и смуглой Клеопатры до ненасытной Мессалины и самоубийцы Лукреции. Я словно бы почувствовала в своем сердце уколы ревности, но тут я увидела, что он равнодушно, ни на кого не глядя, отстранил всех, и услышала: «Не бойся, я не похож на Другого, я не создан для всех… Я принадлежу тебе, Доротея, но и ты принадлежишь мне в жизни и в смерти». Каждую ночь, когда било двенадцать, я ждала его, и шла за ним, и была счастлива.
    — Не называй счастьем гнусности, которыми тебя развращает враг Божий! — гневно возразил доминиканец.
    — Но я не совершила ничего гнусного! — высокомерно ответила Доротея. — Первое, о чем мы договорились — он и я, — это о том, что любовь наша будет любовью наших душ, и мы сдержали договор. Мой господин мог бы удержать меня цепями материи, но его гордостью было обладание моей душой, только моей душой, и с моего согласия. Тысячу раз я повторяла себе, что благодаря мне он может торжествовать победу, которая, казалось, доступна только Богу: быть любимым духовно, без тени вожделения. Зато я знаю, что у меня нет соперниц и что я единственное сокровище своего господина. И ничего не значат для меня ни позор, ни пытка, на которые вы меня обрекли. Я хочу смерти. Чем раньше зажгут для меня костер, тем скорее я соединюсь с Ним.
    И, повернувшись к монаху спиной, одержимая уткнулась лицом в угол, твердо решив не говорить более ни слова.
    Когда доминиканец вышел из темницы закоренелой грешницы, он зарыдал, целуя распятие, висевшее на его тяжелых четках:
    — Зачем Ты только позволяешь, Иисусе, чтобы сатана, смеясь, принимал Твой облик!

    БУРГУНДОЧКА
    (перевод В. Михайлова)

    В тот день, когда я обнаружила эту легенду в старинной францисканской хронике, пожелтевшие страницы которой оставляли на моих любопытных пальцах тончайшую пыльцу — свидетельство неустанной работы моли, я на мгновение задумалась, прикидывая в уме, не покажется ли подобная история, поучительная для наших простодушных прапрадедов, скандальной в наш век. Ибо на каждом шагу я убеждаюсь, что, если в мире и не прибавилось зла, недоброжелательности в людях стало больше и что никогда писатель не нуждался в такой осмотрительности, как в наши дни, чтобы, упаси бог, не переиначили его слова, не истолковали превратно его намерения и не нашли бы в его невинных писаниях чего-нибудь такого, чего у него и в помыслах не было. Так что мы шагу боимся ступить и, да простят мне это не совсем удачное сравнение, держим ухо востро, боясь написать что-нибудь неприличное или впасть в какую-нибудь ересь.
    Но так уж мы устроены, что стоит какой-то мысли понравиться нам, задеть нас за живое, она уже так легко не выходит у нас из головы, шевелится и ворочается там, как зародыш в материнской утробе, стремясь вырваться на волю из своего тесного узилища и увидеть свет. Вот и я, с тех пор как прочитала эту чудесную историю, которую — сомнения прочь — я сейчас расскажу вам, кое-что опустив, а кое-что добавив, постоянно пребывала в обществе моей героини, и ее приключения представлялись мне как бы рядом виньеток из требника, отороченных золотой каймой и причудливо раскрашенных, или чем-то вроде витражей готического собора, где фигуры одеты в темно-синие, пурпурные и амарантовые одежды.
    О, как хотела бы я обладать искренностью и наивной простотой старого хрониста, чтобы начать словами:

    «Во имя Отца и Сына!»


    Было это много-много лет, а точнее сказать, столетий назад. В те дни, когда Франциск Ассизский, обойдя перед тем многие земли Европы, проповедуя бедность и покаяние, разослал во все концы света своих учеников, дабы они продолжали нести людям слово Божье.
    На улицах самых маленьких городков и деревушек Италии и Франции часто можно было увидеть тогда босоногого странствующего проповедника в короткой рясе, который прямиком направлялся на главную площадь и, взобравшись на камень или на кучу мусора, произносил горячие проповеди, обличая пороки и укоряя слушателей за слабость их любви к Господу. Когда проповедник спускался с возвышения, временно послужившего ему амвоном, поселяне с жаром оспаривали друг у друга честь предложить ему пристанище, очаг и ужин.

    Между тем существовал, однако, в окрестностях Дижона уединенный хуторок, в ворота которого ни разу не стучала рука ни божьего странника, ни наставника в вере. Так удален он был от всех дорог, что лишь торговые люди из Дижона изредка наведывались туда, когда приспевала пора купить славного винца, ибо надо сказать, что хозяином хутора был известный в округе богатей-винодел и подвалы его были полны бочек, а амбары зерна. Был он колоном могущественного аббатства, вот уже много лет арендовал у своих сюзеренов кусок доходной землицы, и, как поговаривали, ветер у него в карманах не гулял. Сам он это всячески отрицал; был скуп, прижимист, не очень-то щедр на харчи и жалованье для своих поденщиков, никогда не давал никому и полушки даром, и единственная расточительность, которую он позволял себе, — это привезти иногда из города новый чепчик или золотую брошку для своей единственной дочери.
    Хроника умалчивает, каково было настоящее имя девушки; с одинаковой вероятностью она могла зваться Бертой, Алисьей, Маргаритой или как-нибудь в этом роде, но до нас дошло ее прозвище — Бургундочка. Нам доподлинно известно также, что дочка винодела была девушкой молоденькой и хорошенькой, как цветок, и характер имела отзывчивый, ласковый и добрый настолько, насколько отец ее был человеком тяжелым и себе на уме. Окрестные парни уж так и эдак примерялись, как бы изловчиться и нащупать дорожку к сердцу девушки, а заодно и к кубышке старика, где, ясное дело, он успел припрятать немало звонких да сияющих золотых в приданое своей дочке; но ни разу от грубоватых их заигрываний не зарделись краской ее щеки, не забилось учащенно сердце. Равнодушно выслушивала она их признания, иногда вышучивая особенно рьяные изъявления чувств и слишком неуклюжие любезности.
    Однажды зимним вечером, на закате солнца, сидела Бургундочка на каменной скамейке у ворот дома и сучила пряжу. Веретено быстро-быстро крутилось в ее пальцах, кудель медленно распутывалась, и тонкая нить золотой струйкой проворно стекала с прялки на танцующее веретено. Не прерывая этого машинального занятия, Бургундочка предавалась в то же время своим невеселым мыслям. Пресвятая Дева, в каком глухом месте они живут! Каким заброшенным и ветхим выглядит их хутор! Никогда не слышно здесь ни песен, ни смеха, здесь трудятся молчком — сажают виноград, мотыжат землю, подстригают саженцы, собирают урожай, давят вино, разливают его в бочки и не видят даже, как алой пенящейся струей льется оно из кувшинов в чаши за праздничным веселым столом.

    «И зачем так убиваться день-деньской? — размышляла девушка. — Отец вечно хмур и озабочен, продает вино, пересчитывает выручку глубокой ночью; я — то пряду, то стираю, то чищу кастрюли, то замешиваю тесто на завтра… Ах, будь я дочерью бедного дижонского ремесленника или крепостного с епископских земель, я и то была бы счастливей!»
    Погруженная в такие мысли, Бургундочка не заметила, что по узкой тропинке, вьющейся среди виноградников, к хутору медленно приближается путник.

    Совсем близко уже подошел он, когда стук посоха по камням заставил девушку поднять голову с любопытством, перешедшим в изумление, как только она рассмотрела незнакомца, которому на вид можно было бы дать лет около двадцати пяти, если бы его исхудалое лицо и скорбный и изможденный облик не скрывали его молодости. Грубая серая ряса, состоявшая чуть ли не из одних заплат, едва прикрывала его от холода; он был перепоясан толстой веревкой; голова его была обнажена, ноги босы и изранены о камни, а в руках он держал сучковатую палку. Бургундочка вмиг сообразила, что перед ней не какой-нибудь бродяга, а божий человек, и, когда подошедший, представившись, подтвердил ее догадку, с ласковыми словами и почтительными поклонами взяла его за руку, провела на кухню и усадила у огня. Опрометью бросилась она в хлев и надоила кринку парного молока от лучшей коровы. Отрезав от каравая добрый ломоть хлеба, накрошила его в молоко и, склонившись в поклоне, всячески выказывая свое уважение и расположение, подала его гостю.
    Он коротко поблагодарил за оказанные ему знаки внимания и, немного подкрепив силы, на звучный итальянский манер выговаривая слова, начал рассказывать такие чудеса, что поверг в изумление и очаровал Бургундочку. Он повел речь об Италии, где небо такое голубое, а воздух такой нежный, и в особенности об Умбрии — стране неописуемой красоты долин, окруженных со всех сторон суровыми горами. Затем назвал он город Ассизи и поведал о чудесах, которые творил брат Франциск, серафим в человеческом образе, за которым, увлеченные его проповедью, толпами устремлялись целые народы.

    Упомянул он и некую Клару, девушку необыкновенной красоты и знатного происхождения, почитаемую за ее святость не только людьми, но и свирепыми лесными волками. Он прибавил, что брат Франциск, дабы прославить имя Господне и выразить свою небесную любовь, сложил чарующие душу гимны; а так как Бургундочка пожелала услышать их, странник тотчас спел некоторые; и хотя плохо понимала она слова чужого языка, но само их звучание, а также манера исполнения чужестранца так тронули девушку, что слезы увлажнили ее глаза. Странник сидел, потупив взор, не смея взглянуть на лицо девушки, как он догадывался, свежее, ласковое и юное. Она же, напротив, плененная благородными и выразительными чертами юноши, не отрывала глаз от его лица, бледного от длительного покаяния и поста...
    Всю ночь не могла она сомкнуть глаз. Проповедь странника не выходила у нее из головы; она слышала его страстный голос, его веские слова, видела перед собой его лицо, преображенное благоговением и проповедническим пылом. Ложе Бургундочки было словно усеяно раскаленными угольями или колючками; она чувствовала укоры совести, как будто была преступницей; под утро она на мгновение забылась сном и увидела, как рогатые черти волокут куда-то ее отца, подгоняя его мешками, набитыми золотом. Едва только бледный свет зари возвестил утро, вскочила Бургундочка с постели и, полуодетая, с распущенными волосами, кинулась в комнату, где ночевал странник.
    Дверь к нему была не заперта; он молился, стоя на коленях и прижимая к груди скрещенные руки. Он так был захвачен молитвой, что девушке показалось, будто он парит в воздухе. Заслышав шаги, чужестранец вскочил на ноги, и Бургундочка заметила, что лицо его увлажнено слезами и в то же время сияет небесной радостью; но, как только он увидел перед собой девушку, выражение его лица тотчас изменилось. Было такое впечатление, словно оно затворилось изнутри на ключ. Потупив взор и смиренно сложив руки, он осведомился у девушки, чего она желает. Бургундочка стремительно пала к его ногам и, обняв его колени, взволнованным голосом принялась объяснять, что дом этот полон скверны богатства, не приносящего пользы, сокровищ, упрятанных под спудом, которые навлекут погибель на душу их хозяина; что никогда здесь не подавали бедняку и горсти пшеничных зерен, прежде чем потом труда своего он не пополнит хозяйских сундуков; что она полна раскаяния и решимости, во имя спасения своей души и души своего отца, пойти по свету босой, прося милостыню и творя покаяние, и что она умоляет чужестранца благословить ее на этот подвиг, взять ее с собой, научить следовать уставу блаженного брата Франциска — смирению и совершенной бедности — и нести людям его учение.
    Проповедник стоял неподвижно и молчал. Между тем ее речь, должно быть, возымела на него некое странное действие, потому что Бургундочка почувствовала, как содрогнулись его колени, и увидела, как судорожно исказилось его лицо и как сжались его пальцы, словно впиваясь ногтями в грудь. Девушка, подумав, что так она скорее убедит странника, простерла к нему руки и зарылась лицом в его рясу, орошая ее горючими слезами. Постепенно руки странника ослабевали, и наконец он, склоняясь к девушке, открыл ей свои объятия. Но вдруг, весь затрепетав, отпрянул в сторону и оттолкнул ее от себя с такой силой, что она чуть не покатилась по полу. Голова Бургундочки ударилась о каменные плиты, а странник, осенив себя крестным знамением и воскликнув:
    «Защити меня, брат Франциск!» — выскочил в окно и в мгновение ока исчез из виду.
    Когда Бургундочка поднялась с полу, потирая ушибленную голову, единственное, что напоминало о страннике, была смятая соломенная подстилка.

    Весь день провела Бургундочка за шитьем, мастеря себе рясу из мешковины — той ткани, в какую обычно одевались крестьяне и батраки на виноградниках. Под вечер вышла она за ворота и вырезала себе из боярышника палку для посоха; сходила на кухню и из кучи веревок выбрала самую толстую; потом снова поднялась к себе и начала медленно раздеваться, аккуратно складывая на кровати различные принадлежности своей одежды.
    В XIII веке мало кто носил льняные рубашки. Это было роскошью, которую могли себе позволить разве только члены королевской семьи. На Бургундочке был домотканый лиф, надетый прямо на тело, и нижняя юбка из еще более грубой ткани. Сняв лиф, она распустила волосы, обычно скрываемые под чепчиком, и они золотистым потоком упали на ее белые хрупкие плечи. Взмахнув ножницами, всегда висевшими у нее на поясе, она безжалостно вонзила их в эту буйную поросль, и легкие пряди стали плавно опадать вокруг, как опадают с куста цветы под порывом ветра. Ощупав голову и убедившись, что она подстриглась достаточно коротко, Бургундочка подровняла то там, то здесь торчащие прядки; затем разулась; распустив пояс юбки, стала надевать рясу, поддерживая юбку зубами, чтобы не оставаться совсем голой; скинула с себя наконец и этот последний предмет женского туалета, подпоясалась веревкой, завязав ее на три узла, как это было у странника, и взяла в руки посох. Но тут ей в голову внезапно пришла новая мысль, и, подобрав с пола раскиданные повсюду пряди волос, она перевязала их своей самой красивой лентой и повесила в изголовье кровати у ног грубоватой свинцовой статуэтки Божьей Матери. Подождав, пока совсем не стемнеет, она вышла на цыпочках из своей комнаты, на ощупь спустилась по ветхой лестнице, вошла в комнату, где ночевал странник, открыла окно и выпрыгнула наружу. Она припустила с такой прытью, что, когда начало светать, была уже в трех лигах от хутора на дижонской дороге возле овчарен.
    Утомленная, едва дождавшись, когда выведут стадо, бросилась она в стойло и, вытянувшись на овечьей подстилке, еще хранившей тепло, проспала до полудня. Проснувшись, она решила обойти стороной Дижон, где кто-нибудь из постоянных покупателей отца мог ее опознать.
    Так и повелось с этого дня, что она старалась выбирать уединенные деревни, глухие хуторки, где просила Христа ради подать ей охапку соломы на ночь и корку хлеба на ужин. По дороге она творила про себя молитву, а когда останавливалась на отдых, опускалась на колени и молилась вслух, сложив руки так же, как это делал странник. Память о нем ни на мгновение не покидала ее, и она непроизвольно подражала во всем его действиям, добавляя другие по своему разумению.
    Половину хлеба, который ей подавали, она всегда прятала, а на следующий день отдавала какому-нибудь бедняку, встреченному ею по дороге. Если ей давали деньги, она спешила раздать их нуждающимся, ибо помнила, что, как рассказывал странник, блаженный Франциск Ассизский не дозволял своим братьям иметь при себе отчеканенную монету.

    Постепенно Бургундочка свыклась с такой жизнью, и в ней развился необыкновенный дар красноречия. Она могла толковать о Господе, об ангелах, о Небесах, о милосердии и Божественной любви, говоря при этом такое, что и сама удивлялась, откуда она все это знает, и люди, собравшиеся вокруг, слушали ее восхищенно и растроганно. Куда бы ни приходила она, повсюду ее обступали женщины, дети хватались за края ее хитона, а мужчины носили ее на руках. Следует заметить, что все принимали ее за хорошенького мальчика, — никому и в голову не приходило, чтобы девушка могла так мужественно противостоять ненастью и разнообразным опасностям, которые подстерегают путника в пустынной местности. Короткие волосы, темный цвет лица, загоревшего на солнце, ноги, огрубевшие от хождения босиком, делали ее похожей на паренька, а грубая мешковина скрывала округлость ее форм.
    Благодаря переодеванию она чувствовала себя в безопасности, даже если ей на пути попадались буйные толпы солдатни или же шайки разбойников; разве что ее раз-другой вытянут ремнем — род шутки, в которой не могли себе отказать солдаты. Многие сочувствовали этому смиренному отроку, угощали его вином и давали деньги; другие смеялись, но ни разу никто не посягнул на ее свободу и жизнь.
    Как-то в лесу Фонтенбло довелось Бургундочке пережить ужасную ночь, когда она расположилась на ночлег под деревом, не заметив, какой страшный плод раскачивается на его ветвях, пока ноги повешенного не коснулись ее лица. Тогда, сделав над собой нечеловеческое усилие, вырыла она яму с помощью одного лишь посоха и собственных ногтей. Сняла с дерева труп с вывалившимся языком и вылезшими из орбит глазами, уже исклеванный воронами и сойками, и, как могла, собрав все силы, предала его земле. В ту ночь она видела во сне странника, который благословлял ее.
    Но испытания, выпавшие на ее долю, длительный пост, жестокое умерщвление плоти, суровая и непривычная жизнь подорвали силы Бургундочки, и ее здоровье начало ослабевать, когда однажды она подошла к большому городу, который, как она узнала, расспросив крестьян, работавших в поле, оказался Парижем.

    И она решила идти в Париж, надеясь, что, может быть, здесь живет ее странник и что она, может быть, случайно встретит его и ей удастся его упросить предоставить ей убежище, подобное тому, которое Клара дала своим дочерям, — монастырскую келью, где она могла бы завершить покаяние и со спокойной душой умереть. Рассудив таким образом, углубилась она в тот лабиринт изогнутых, грязных и узких улочек, каким был в те времена Париж.
    Необыкновенная растерянность охватила Бургундочку. В этом огромном многолюдном городе, где на каждом шагу ей попадались лавочники, менялы, ростовщики, суровые священнослужители, проходившие мимо нее, даже не повернув головы, ни у кого не осмеливалась она попросить пристанища на ночь и куска хлеба, чтобы утолить голод. Высокие дома, островерхие крыши, шумные площади — все внушало ей страх.
    Весь день бродила она, как неприкаянная, по улицам, заходила в церкви помолиться, затягивала потуже веревку на поясе, чтобы не так чувствовался голод, а на заходе солнца, когда ударил колокол, возвещавший вечернюю зарю, у нее словно что-то оборвалось в груди, и, почувствовав необыкновенную тоску, она принялась тихонько всхлипывать, в первый, быть может, раз помянув добром свой хуторок, где у нее всегда было вдосталь хлеба, а на ночь покойная постель. Едва лишь эти грустные мысли промелькнули в ее голове, она заметила приближающуюся к ней старушонку с крючковатым носом и злыми глазками, которая, подошедши к ней, осведомилась вкрадчивым голосом, как случилось, что такой хорошенький мальчик в столь поздний час оказался один на улице, и не нуждается ли он, как ей это сдается, в ночлеге.
    — Матушка, — отвечала Бургундочка, — если бы ты предоставила его мне, ты оказала бы мне величайшую милость, потому что я действительно не знаю, где мне переночевать сегодня, и, кроме того, у меня не было во рту ни крошки уже целые сутки.
    Старушонка запричитала жалостливо и, предложив следовать за собой, долго вела ее по каким-то унылым, жалким и подозрительным улочкам, пока не подошли они к неказистому домишке, дверь которого старуха отперла заржавленным ключом.
    Весь дом был погружен во тьму; но старуха зажгла свечу и, освещая путь, повела Бургундочку по лестнице наверх.
    Пламя весело пылало в камине. Бургундочка увидела перед собой пышную постель, мягкие кресла и накрытый стол, уставленный начищенными до блеска оловянными блюдами и серебряными кувшинами для вина и воды; всевозможная снедь была разложена по тарелкам и блюдам: румяные хлебы, булочки с пряностями, пирог из птицы и дичи, поджаристая корка которого была наполовину снята.
    Все это источало благоухающий, тонкий аромат, и, хотя походило на чудо, если принять во внимание внешность старушонки и неказистый вид самого домика, у Бургундочки, чувствовавшей сильнейший голод, так потекли изо рта слюнки при виде этого обилия яств, что она не дала себе труда выказать удивления.

    Она сразу же вознамерилась сесть за стол и отведать пирога, но старуха остановила ее. Она сказала, что надобно дождаться хозяина этого жилища, благородного и весьма достойного юноши-студента, который не замедлит явиться и, будучи человеком общительным, не сочтет, конечно, за неудобство разделить ужин с гостем.
    И действительно, в скором времени раздались уверенные шаги и в комнату вошел молодой кавалер в черном плаще и пышном берете, украшенном пером серой цапли.

    При виде его Бургундочка замерла от удивления, и тому были причины, ибо этот нарядный кавалер лицом и фигурой как две капли воды был похож на ее странника. Она узнала эти большие черные глаза, эти благородные черты. Только выражение лица было другое.
    В этом преобладала брызжущая веселость и чувственная энергия.

    Он снял берет, обнажив длинные вьющиеся волосы, скинул с себя плащ и ответил взрывом смеха, когда старуха принялась извиняться, что привела этого бездомного бедняжку, который, если он не будет возражать, разделит с ним ужин и комнату на одну ночь.

    Весело уселся он за стол, заявив, что, хотя его будущий товарищ, похоже, парень не очень-то жизнерадостный, пусть остается, потому что вдвоем все равно веселее. Слова эти он произнес тем самым звучным голосом, который был так хорошо знаком Бургундочке.


    Старуха удалилась, и Бургундочка села за стол, смущенная и растерянная, глядя на своего сотрапезника и боясь поверить своим глазам и ушам. Пока она утоляла голод аппетитным пирогом, она не отрывала взора от юноши, который ел и пил за четверых и с шутками и прибаутками подливал ей вина и накладывал новые куски, и продолжала сравнивать странника с сидящим перед ней студентом.


    Да, это были те же самые глаза, только прежде они не горели таким живым и смелым огнем и не было видно блеска темных зрачков, потому что они всегда были опущены вниз. Да, это был тот же самый рот, но прежде он был сух и сурово стиснут и не было видно этих сочных алых губ, белоснежных зубов, открывающихся, когда он улыбается, тонких усиков, придающих лицу задорное и мужественное выражение.

    Да, это был тот же ясный белый лоб, только волосы не торчали теперь над ним клочками. Вся фигура была прежней, но осанка стала более свободной и гордой.
    Так постепенно, пытаясь удостовериться, что странник и юный дворянин в самом деле одно лицо, девушка заметила, что ей доставляет особое удовольствие отмечать в облике юноши выгодно отличающие его черты, и уже начало ей казаться, что, если это и вправду был ее странник, он много выиграл в изяществе и благородстве.


    Кавалер с веселым видом все подливал и подливал вина, и Бургундочка рассеянно пила. Вино было темным, как топаз, благоухающим ароматами пряностей и нежным на вкус, но стоило сделать глоток — и словно жидкое пламя растекалось по всем жилам.


    С каждым глотком Бургундочка находила своего сотрапезника все более остроумным и предупредительным. Когда его рука, передавая бокал, случайно касалась ее руки, сладостная дрожь пронзала ее от кончиков ногтей до шеи, нежнейший трепет пробегал по всем ее членам. Ум ее мутился, комната шла кругами, блеск свечей, освещавших пиршественный стол, дробился на тысячи блесток. И вот тогда юноша, сделав последний глоток, поднялся из-за стола и воскликнул, что пусть разразит его гром, если теперь не самое время для всякого порядочного школяра отправиться на боковую и подкрепить добрый ужин хорошим сном.
    Эти слова слегка пробудили затуманившееся сознание Бургундочки. Она вспомнила, что в комнате была только одна постель, и, тоже встав из-за стола, смиренно пробормотала, что принятый ею обет обязует ее спать на полу и она так и намерена поступить, так что пусть господин студент не беспокоится. Но тот с великодушной настойчивостью запротестовал и, расстелив на полу плащ, заявил, что ляжет здесь, если юный пилигрим не согласится уступить ему часть ложа, где они оба преспокойно устроились бы.


    Девушка отвергла это предложение, повергшее ее в ужас, и тогда студент с проворством и силой поднял ее на руки и понес к постели. Почувствовав вновь, что воля покидает ее, девушка закрыла глаза и, испытывая при этом необычайное наслаждение, подчинилась ему, склонив голову на плечо кавалера и ощутив щекой прикосновение его нежных надушенных кудрей.


    Студент раскрыл постель, уложил Бургундочку, поправил вышитый шелковый полог и ласковым голосом, каким уговаривают детей, спросил, не будет ли ему позволено, по крайней мере, расположиться в ногах отрока, где ему будет все-таки мягче, чем на голом полу. Бургундочка не нашла обоснованных доводов, чтобы отказать ему в этом, и юный кавалер, завернувшись в плащ и подложив под голову подушечку, рухнул на постель, и через некоторое время, как бы в доказательство, что он уже спит, послышалось его ровное дыхание.

    Бургундочка, напротив, беспокойно ворочалась, не находя себе места. Тщетно пыталась она вспомнить подобающие этому часу молитвы. Она не могла сосредоточиться; ее бросало то в жар, то в холод; студент и странник слились в ее воображении в единое существо, прекрасное и совершенное, ради которого она готова была выдержать любые пытки, не проронив и стона.
    Мягкое ложе разнежило ее тело, поощряя и усиливая игру воображения; в ночной тиши ей приходили на ум самые крайние и безумные решения: разбудить юношу, признаться ему, что она девушка, что она потеряла голову от любви к нему и готова быть его женой или рабыней, лишь бы жить и умереть рядом с ним

    Но разве пряди волос, повешенные ею к ногам святой Мадонны, не были залогом торжественного обета? От этих переживаний кровь прилила у нее к голове, сердце учащенно билось, а в ушах стоял такой звон, что спокойное дыхание студента отдавалось в них, как шум гигантских кузнечных мехов. О, искушение… искушение!
    Она присела на кровати и при свете догоравших в камине углей взглянула на спящего; ей показалось, что никогда в жизни не видела она лица прекраснее и милее. В упоении склонилась она над ним так низко, что уста ее ощутили его дыхание.
    Внезапно спящий приподнялся с ложа, словно вовсе и не спал, и со странной улыбкой на лице раскрыл ей свои объятия.

    Девушка отпрянула в ужасе и выкрикнула, вспомнив странника:
    — Защити меня, брат Франциск!
    В тот же миг вскочила она с постели и как безумная выбежала из комнаты.
    Перепрыгивая через несколько ступенек, она сбежала по лестнице, толкнула незапертую дверь, и, оказавшись на улице, бросилась бежать, и, только достигнув большой площади, где возвышалось какое-то невзрачное, сумрачное здание, остановилась и принялась размышлять над тем, что с нею произошло.
    Она с трудом могла собраться с мыслями; ей казалось, что происшедшее с ней этой ночью случилось во сне, и как бы подтверждением этой мысли было то, что, как она ни напрягала память, она никак не могла вспомнить лица студента. Последнее, что она помнила, — это гримаса гнева, исказившая его черты, дьявольская ярость в глазах и выступившая на губах пена.

    Из дома, рядом с которым она стояла, вышли четверо мужчин, одетых в серые рясы, подпоясанные веревкой; на плечах они несли гроб. Бургундочка приблизилась к ним, и они взглянули на нее с удивлением, потому что она была одета в такое же платье, что и они. Подталкиваемая любопытством, девушка наклонилась к открытому гробу и там, на подстилке из пепла, — так ясно, что в этом не могло возникнуть никаких сомнений, — увидела тело своего странника.
    — Когда скончался этот подвижник? — спросила она, трепеща всем телом.
    — На закате, когда колокол ударил вечернюю зарю.
    — Он жил здесь? Что это за дом?
    — Здесь обитаем мы, следующие уставу святого Франциска Ассизского, минориты, братья твои, — отвечал ей суровый голос, и они удалились, унося на плечах свою скорбную ношу.
    Бургундочка постучалась в ворота обители.
    Никто так и не догадался, какого пола был новый послушник, и, лишь когда он скончался после долгого тяжкого покаяния, тайна эта открылась братьям, пришедшим обрядить тело в саван.
    Они осенили себя крестным знамением, прикрыли тело девушки толстым одеялом и отнесли похоронить на кладбище сестер-минориток, или, иначе, клариссинок, которое уже существовало тогда в Париже.
     
  20. TopicStarter Overlay
    La Mecha

    La Mecha Вечевик

    Сообщения:
    10.270
    Симпатии:
    3.396
    Хорхе Луис БОРХЕС
    в переводах Андрея Щетникова

    Из книги “Луна напротив” (1925)
    Испания


    По другую сторону символов,
    По другую сторону пышности и праха годовщин,
    По другую сторону грамматических ошибок,
    содержащихся в истории идальго,
    который хотел быть Дон Кихотом и в конце концов стал им,
    располагаются не дружба и радость,
    но гербарий архаизмов и поговорок;
    молчаливая Испания, ты пребываешь в нашей душе.
    Испания бизонов,
    которых убивали железом и винтовочными залпами
    на равнинах запада, в штате Монтана,
    Испания, где Одиссей спустился в царство Аида,
    Испания иберов, кельтов, карфагенян и римлян,
    Испания упрямых вестготов,
    выходцев из Скандинавии,
    прочитавших по складам и позабывших писания Ульфилы,
    пастыря народов,
    Испания ислама, кабалы
    и Тёмной Ночи Души,
    Испания инквизиторов,
    которым выпала судьба быть палачами,
    хотя они могли оказаться и жертвами.

    Испания великих приключений,
    разведчица морей, сокрушительница кровавых империй,
    продолжающаяся здесь, в Буэнос-Айресе,
    этим июльским вечером 1964 года,
    Испания другой гитары,
    дерзкой, непокорной, нашей,
    Испания внутренних двориков,
    Испания святых камней, соборов и реликвариев,
    Испания доверия и щедрой дружбы,
    Испания безрассудной отваги.

    Мы можем исповедовать другую любовь,
    мы можем позабыть тебя,
    как забываем собственное прошлое,
    и всё же ты неотделима от нас,
    ты – в наших сокровенных привычках и в нашей крови,

    в моих предках, звавшихся Асеведо и Хуарес.

    Испания,
    прародительница рек, клинков и многочисленных поколений,
    нескончаемая и неизбежная.

    [​IMG]
     

Поделиться этой страницей