Принцип эклектики Наличие разных стилей неизбежно приводило к мысли о возможности их комбинирования. Примером служили и старинные постройки многократно достраиваемые-перестраиваемые в разных стилях в течение веков. Поэтому эклектика появилась практически сразу с появлением историзма. Александрия в Петергофе 9условно считалась"готической" дворец-котедж 1826-40 Фермерский дворец 1829-60 с переходом к массовой застройке эклектика "рисовалась" на фасадах иногда просто иногда демонстративно (особено во второй пол. 19 в.) Подмосковная усадьба Мещёрское
признаком роскоши считалось исполнение в разных стилях разных комнат вот например отрывок из Графа Монте-Кристо (действие происходит в 1838 г.) "Но что больше всего поразило Франца, принявшего рассказ Гаэтано за басню, так это роскошь обстановки. Вся комната была обтянута алым турецким шелком, затканным золотыми цветами. В углублении стоял широкий диван, над которым было развешано арабское оружие в золотых ножнах, с рукоятями, усыпанными драгоценными камнями: с потолка спускалась изящная лампа венецианского стекла, а ноги утопали по щиколотку в турецком ковре; дверь, через которую вошел Франц, закрывали занавеси, так же как и вторую дверь, которая вела в соседнюю комнату, по-видимому, ярко освещенную. ... Восхищение Франца все росло: ужин был сервирован с изысканной роскошью. Убедившись в этом важном обстоятельстве, он начал осматриваться. Столовая была не менее великолепна, чем гостиная, которую он только что покинул; она была вся из мрамора, с ценнейшими античными барельефами; в обоих концах продолговатой залы стояли прекрасные статуи с корзинами на головах. В корзинах пирамидами лежали самые редкостные плоды: сицилийские ананасы, малагские гранаты, балеарские апельсины, французские персики и тунисские финики."
Конан Дойл. Открытие Рафлза Хоу. 1891 " Хозяин провел гостя через двустворчатую дверь, и они остановились на огромном ковре из бизоньих шкур. Он был постлан у самого входа в большой квадратный двор, вымощенный разноцветным мрамором, выложенным сложнейшим узором. Посреди двора из фонтана резной яшмы били пять тонких водяных струй: четыре из них изгибались к четырем углам двора, падая затем в широкие мраморные чаши, а пятая била высоко вверх и затем со звоном падала в центральный бассейн. С каждой стороны двора росла высокая, грациозная пальма; тонкие, прямые, как стрела, стволы их венчались на высоте пятидесяти футов кроной зеленых, клонящихся книзу листьев. Вдоль стен тянулись арки в мавританском стиле из яшмы и белого с красными прожилками корнуэллского мрамора; арки были завешены тяжелыми темно-пурпуровыми занавесями, скрывавшими находящиеся за ними двери. Впереди, справа и слева шли широкие мраморные лестницы, устланные пушистыми коврами из Смирны; они вели к верхним этажам здания, расположенного вокруг всего этого двора. Во дворе было тепло и в то же время чувствовалась свежесть – таким бывает в Англии воздух в мае. – Тут все, как в Альгамбре, – заметил Рафлз Хоу. – Пальмы хороши. Корни их уходят глубоко в землю и окружены трубами с горячей водой. По-видимому, отлично принялись. – Какая прекрасная филигранная работа по бронзе! – воскликнул Роберт, подняв восхищенный взгляд на блестящие, поразительно тонкой ажурной чеканки металлические экраны, заполнявшие промежутки между мавританскими арками. – Да, довольно изящно. Но это не бронза. Бронза недостаточно ковкий материал, ее нельзя довести до такой тонкости. Это – золото. Но пройдемте дальше. Вы подождете, пока я смою с себя всю эту копоть? Он повел гостя к двери с левой стороны двора. К изумлению Роберта, едва они подошли, дверь медленно распахнулась перед ними. – Я ввел небольшое усовершенствование, – пояснил хозяин. – Стоит приблизиться к двери, и вес вашего тела, давя на доски пола, освобождает пружину, а она вызывает вращение дверных петель. Прошу вас, войдите. Это мой собственный маленький кабинет, он обставлен по моему личному вкусу. Если Роберт ожидал увидеть новое зрелище богатства и роскоши, то был горько разочарован, ибо очутился в просторной, но почти пустой комнате, где находилась лишь узкая железная кровать, несколько как попало расставленных деревянных стульев, старый, потускневший от времени ковер и большой стол, заваленный книгами, пузырьками, бумагами и всяким хламом, какой обычно скапливается на столе делового и не очень аккуратного человека. Жестом пригласив гостя сесть, Рафлз Хоу скинул куртку и, завернув рукава толстой фланелевой рубашки, стал старательно умываться горячей водой, текшей из крана в стене. – Видите, как скромны мои собственные вкусы, – заметил Рафлз Хоу, вытирая полотенцем лицо и волосы. – Это единственная комната во всем моем громадном доме, где я чувствую себя в родной мне обстановке. Здесь мне уютно. Здесь я могу почитать, выкурить трубку в тишине и покое. Всякая роскошь мне противна. (...), хотите посмотреть еще что-нибудь в моем доме? Пройдите, пожалуйста, вон в тот угол комнаты и сядьте там в кресло, вот так. Теперь я сяду рядом в другое кресло, и мы готовы к отбытию. Угол комнаты, где они теперь сидели, футов на шесть в обе стороны был окрашен в темно-шоколадный цвет; выступавшие из стены два крытых красным плюшем сиденья резко контрастировали с остальной обстановкой комнаты. – Это лифт, – пояснил Рафлз Хоу. – Он вмонтирован в стену, и, если бы не иная окраска, вы бы и не угадали, где он находится. Лифт устроен таким образом, что может двигаться и в вертикальном и в горизонтальном направлениях. Вот ряд кнопок, на них указаны различные помещения. Видите? «Столовая», «курительная», «бильярдная», «библиотека» и так далее. Сейчас покажу, как он действует в вертикальном направлении. Я нажимаю кнопку с надписью «кухня». Роберт почувствовал легкий толчок и вдруг, не сходя с кресла, увидел, что комната куда-то пропала и на ее месте оказалась большая дубовая дверь с полукруглым верхом. – Эта дверь ведет в кухню, – сказал Рафлз Хоу. – Кухня у меня расположена на самом верхнем этаже: терпеть не могу запахов стряпни. Мы поднялись на восемьдесят футов всего за полторы секунды. Теперь я снова нажимаю кнопку, и мы опять у меня в комнате. Роберт, пораженный, смотрел во все глаза. – Чудеса науки удивительнее всякого волшебства, – проговорил он наконец. – Да, тут довольно сложный механизм. Теперь продвинемся по горизонтали. Нажимаю кнопку с надписью «столовая» – вот мы уже и прибыли. Шагните к двери, она сама распахнется перед вами. Роберт сделал так, как ему было сказано, и вместе с хозяином очутился в большой комнате с высоким потолком, а лифт, освободившись от тяжести их тел, в ту же минуту вернулся в прежнее положение. Ноги Роберта утопали в роскошном мягком ковре, точно он стоял по щиколотку во мху; взгляд его привлекли большие картины, развешанные по стенам. – Неужели? .. Да, да, несомненно, это кисть Рафаэля. Он указал на одно из полотен, висевшее как раз перед ним. – Да, это Рафаэль – один из его шедевров. Я выдержал за него на аукционе настоящий бой с французским правительством. Картину хотели купить для Лувра, но, как всегда на аукционах, победил более толстый кошелек. – А эта, «Арест Катилины», должно быть, Рубенс. Трудно не узнать его великолепных мужчин и бесстыдных женщин. – Вы угадали, это Рубенс. А те две – Веласкес и Тенирс, отличные образцы испанской и нидерландской школ. Здесь у меня только старые мастера. Современная живопись – в бильярдной комнате. Мебель здесь необычная, я даже полагаю, уникальная. Она сделана из черного дерева и кости нарвала. Видите, витые ножки у столов и кресел костяные. Мебельщику стоило немалых хлопот раздобыть этот редкий материал в таком большом количестве. Любопытная подробность: китайский император сделал крупный заказ на кость нарвала для реставрации внутренней решетки какой-то древней пагоды, но я перебил его на аукционе, и «сыну неба» пришлось подождать. Вон в том углу лифт, но он нам не нужен. Пройдите, пожалуйста, в дверь. Это бильярдная комната, – продолжал он, войдя с Робертом в соседнее помещение. – Как видите, на стенах здесь картины новых больших художников: Коро, два Мейсонье, Бугро, Милле, Орчардсон, две работы Альма Тадема. Но даже как-то жаль завешивать картинами эти стены резного дуба, правда? Взгляните на тех птиц среди ветвей. Кажется, что они действительно порхают и щебечут, словно живые. – Они восхитительны. Никогда мне не доводилось видеть такой тончайшей резьбы по дереву. Но почему вы называете эту комнату бильярдной, мистер Хоу? Я не вижу бильярдного стола. – Это такой громоздкий и неудобный предмет – всегда мешает, когда вы в нем не нуждаетесь. Вот поэтому стол у меня скрыт под площадкой полированного клена, она перед вами на полу. Смотрите, я ставлю ногу на этот моторчик… Не успел он закончить фразы, как центральная часть пола поднялась кверху, и великолепный, инкрустированный черепахой стол поднялся на высоту в четыре фута. Рафлз Хоу нажал вторую пружину, и в то же мгновение и таким же образом появился второй, на этот раз карточный, стол. – Но это все пустяки, – заметил хозяин. – Вот в моем музее может сыскаться для вас что-нибудь поинтереснее. Он провел гостя в следующую комнату, обставленную в античном стиле и всю увешанную редчайшими и богатейшими драпировками и коврами. На мраморном мозаичном полу были раскиданы ценные меховые шкуры. Мебели в комнате было немного, лишь вдоль стен стояли шкафчики в стиле Людовика XIV; они были из черного дерева и отделаны серебром и изящными, тонко расписанными фарфоровыми медальонами. – Возможно, комната эта и не заслуживает названия музея, – снова заговорил Рафлз Хоу. – Это всего-навсего собрание кое-каких изящных безделушек, я добывал их в самых разнообразных местах. Наиболее интересное здесь – драгоценные камни.(...) – Пройдем в курительную, – предложил он. – Вам следует немного подкрепиться. Осмотр достопримечательностей, говорят, самое утомительное занятие на свете. Комната, в которой теперь очутился совершенно ошеломленный всем виденным Роберт, оказалась, может быть, не столь богатой, но еще более роскошно обставленной, чем те, в которых он уже побывал. По пышному восточному ковру в обдуманном беспорядке были разбросаны козетки, обитые светло-красным плюшем. Тут стояли также мягкие кушетки, оттоманки, диваны, американские качалки – удобная мебель на любой вкус. Одна из стен была стеклянной, за ней, очевидно, был роскошный зимний сад. В дальнем конце комнаты находился двойной ряд золоченых стендов с множеством последних номеров различных журналов. По обе стороны украшенного мозаикой камина на специальных полках расположились десятки всевозможных курительных трубок: английские черешневые, французские терновые, немецкие фарфоровые, резные пенковые трубки, трубки из душистого кедра, восточные наргиле, турецкие чубуки и два больших кальяна в оправе из золота. Вдоль стен висели в три ряда небольшие закрытые ящички; на каждом из них была табличка из слоновой кости с обозначением сорта табака. Выше помещались шкафчики побольше из полированного дуба – в них были сигары и папиросы. – Испытайте-ка мой дамасский диван, – пригласил хозяин, сам усевшись в кресло-качалку. – Он сделан поставщиком самого султана. Турки отлично понимают, что такое комфорт. Я заядлый курильщик, мистер Макинтайр, поэтому тут я мог давать советы архитектору, здесь все больше по моему вкусу, чем в остальных помещениях. В картинах, например, я ровно ничего не смыслю, как вы могли бы убедиться очень скоро. А по части табака я, смею сказать, могу подать неплохой совет. (...) – Что же мы выпьем – кофе, рейнвейн, токайское? Или, может быть, что-нибудь покрепче? – спрашивал Рафлз Хоу, протянув руку к выступавшей из стены доске с клавишами, напоминавшей клавиатуру рояля. – Рекомендую токайское. Меня снабдил им поставщик австрийского императора, и, полагаю, лучшие вина достались не императору, а мне. Он дважды нажал клавишу на доске. Через несколько секунд, резко щелкнув, одна из планок в стене откинулась, в образовавшемся отверстии оказался небольшой поднос, на котором стояли два высоких узких бокала венецианского стекла, наполненные вином. – Механизм, как видите, действует неплохо, – сказал Рафлз Хоу. – Совершенно новое устройство, насколько мне известно. Видите, на клавишах написаны названия различных вин? Нажав на клавишу, я включаю электрический ток, под действием которого кран в погребе останется открытым ровно столько, сколько необходимо, чтобы наполнить стоящий под краном бокал. Бокалы помещаются на вращающемся цилиндре, так что один бокал всегда стоит наготове под краном. Затем он движется по пневматической трубе, которая приводится в действие тяжестью наполненного вином бокала. Не правда ли, забавная выдумка? Но, боюсь, я нагоняю на вас скуку всеми этими пустяками. Просто это моя слабость – механизировать все, что можно. (...)Ну, если больше не угодно курить, пойдем посмотрим кое-какие другие мои выдумки. В соседней комнате оружейная, а за ней библиотека. Собрание книг у меня ограниченное, немногим больше ста тысяч томов. Но подбор не совсем обычный. У меня есть библия пятого века, полагаю, уникальная; есть Biblia Pauperum(*) тысяча четыреста тридцатого года; манускрипт «Книги Бытия» на тутовых листьях относится, по всей вероятности, ко второму веку; есть рукописный экземпляр «Тристана и Изольды» восьмого века. Есть несколько сотен старопечатных книг, среди них пять отличных экземпляров Шеффера и Фуста**. Но все это вы можете посмотреть, полистать в любой дождливый день, когда у вас не будет более интересных занятий. А сейчас я покажу вам одно интересное устройство, связанное с курительной комнатой, оно, вероятно, вас позабавит. Возьмите еще сигару. Теперь пересядем вон на тот диван в дальнем углу. Диван стоял в нише и был с трех сторон и сверху окружен кристально-прозрачными стеклянными стенками. Когда оба они сели, Рафлз Хоу потянул за шнур, и тотчас позади них опустилась четвертая стенка: они оказались как бы в большом ящике из такого чистого, столь тщательно отшлифованного стекла, что его почти не было заметно. Внутри этой маленькой прозрачной камеры свисали сверху золотые шнуры с хрустальными ручками; шнуры выходили наружу и, по-видимому, были соединены с длинной блестящей металлической полосой, находящейся снаружи. – Ну, где бы вы предпочли выкурить сигару? – спросил Рафлз Хоу, и в его серьезных глазах мелькнул веселый огонек. – Может, отправимся в Индию, или в Египет, или в Китай, или… – В Южную Америку, – пошутил Роберт. Что-то мигнуло, послышался рокот колес. Роберт почувствовал, что стеклянная комнатка движется, и – что это? .. Молодой художник озирался кругом в полнейшем недоумении. Со всех сторон их окружали гигантские папоротники и пальмы, увитые длинными ползучими лианами, орхидеи ослепительно яркой окраски. Курительная комната, дом, Англия – все исчезло, и Роберт сидел на диване где-то в гуще девственного леса на берегу Амазонки. Это была не просто иллюзия, оптический обман. Он видел, как с земли поднимаются горячие испарения от тропических растений, как падают тяжелые капли влаги с огромных зеленых листьев, ясно различал узор толстой коры на стволах деревьев. А над головой бесшумно скользила по суку пестрая зеленая змея, из древесной листвы вылетел яркий попугай и снова скрылся в зелени. Онемев от изумления, Роберт поворачивал голову во все стороны и, наконец, встретился взглядом с сидевшим рядом с ним хозяином – в глазах Роберта было удивление, смешанное со страхом. – В доброе старое время сжигали на костре за более невинные шутки, – смеясь от души, проговорил Рафлз Хоу. – Ну как, хватит с вас Амазонки? Не перебраться ли в Египет? Вновь послышался шум какого-то механизма, все мгновенно переменилось, и вот, насколько хватал глаз, вокруг раскинулась бесконечная пустыня. На переднем плане теснилось друг к другу пять пальм, у основания их росли колючие, напоминающие кактус растения. В стороне стоял серый, грубо обтесанный обломок скалы, низ у него был высечен в форме огромного жука-скарабея. На поверхности этого древнего камня резвились ящерицы. А в бесконечную даль уходили желтые пески, и на горизонте мерцала дымка миража. Роберт ухватился за край дивана и бросал по сторонам ошеломленные взгляды. – Мистер Хоу, я ровно ничего не понимаю! .. – Сильное впечатление, не правда ли? Эта египетская пустыня – излюбленное мое убежище, сюда я скрываюсь, когда мне хочется покурить и предаться на досуге размышлениям. Странно, что табак завезен к нам с делового, практического Запада. Так и кажется, что его родина – томный, мечтательный Восток. Но, может быть, для разнообразия вам хотелось бы перенестись в Китай? – Нет, только не сегодня, – сказал Роберт, проводя рукой по лбу. – От всех этих чудес у меня голова кругом идет, и, право, я испытал нечто вроде нервного потрясения. Кроме того, мне пора вернуться в «Зеленые Вязы», наш прозаический дом, если только я смогу найти туда дорогу из этой пустыни, куда вы меня умчали. Но, мистер Хоу, разрешите мое недоумение: в чем тут секрет? – Это просто забава, хитрая игрушка, и только. Сейчас я вам все объясню. От курительной идет длинная анфилада очень больших оранжерей. В каждой поддерживается особая температура и степень влажности, так, чтобы воспроизвести в точности климат Египта, Китая и других стран. Наша стеклянная камера – это просто трамвай, движущийся почти бесшумно по стальным рельсам. С помощью шнуров я направляю ход нашего трамвая, и он идет, как вы заметили, с поразительной скоростью. Эффект еще усиливается тем, что потолки в оранжереях очень умело расписаны под небо, и повсюду обитают птицы и другие живые существа, которые, кстати сказать, чувствуют себя в этой искусственной обстановке не хуже, чем на родине. Вот вам весь секрет нашего путешествия в Южную Америку. – А как же египетская пустыня? – Да, здесь несколько сложнее. У меня работал лучший французский специалист по декорациям. Он написал весь идущий по окружности фон. Пальмы, кактусы, обелиск – это все, конечно, настоящее, так же как и песок, который тянется ярдов на пятьдесят, и я готов держать пари, что самый зоркий человек не отличит, где кончается настоящий песок и начинается иллюзия песка. Это обычный и даже довольно дешевый прием, используемый в круглой панораме, но только все очень тщательно выполнено. Что еще осталось для вас непонятным? – Стеклянная камера. Для чего ее стены из стекла? – Чтобы мои гости не чувствовали резкой перемены температуры. Я оказывал бы плохое гостеприимство, если б они возвращались в курительную, промокнув насквозь и схватив жестокий насморк. Стекло прогрето, иначе на нем осела бы влага и казалось бы, что все затянуто туманом. "
Этот принцип можно видеть уже в Воронцовском дворце (1828-46) (готический зал с мавританским фонтаном) ренессанс рококо классицизм ранний ампир Особняк Штиглица 1859-63 северный ренессанс мавретанский итальянский рококо боз ар
Особняк Морозовой на Спиридоновке 1893-98 готика условно-готическая фантазия ренесссанс мавританский барокко классицизм
Отель Родокэнчи. Греция. 1903 холл Большая гостиная Голубой салон офис розовая комната столовая номера ванная
Артистичность натуры заключалась в том чтобы смешивать стилевые коктейли органично и индивидуально вот дом Виктора Гюго на Нормандских островах (Отвиль-хаухз)
Боз ар сокр. от стиль Академии изящных искусств, он же стиль Наполеона 3, он же второй ампир Принципиально эклектический стиль получивший теоретическое обоснованию и санкцию самой авторитетной организации. Сочетал нео-барокко с нео-ренессансом и новыми строительными технологиями (немцы в качестве контраргумента изобрели стиль рундбоген -сочетавший готику, романский стиль и ренессанс, но не получивший такого признания). Манифест нового стиля - Парижская Опера архитектора Гарнье (1860-75) другие знаковые постройки в Париже Петит палас Гранд палас мост Александра 3 Павильон электричества . 1900
Именно боз ар стал во второй пол. 19 в. самым массовым стилем престижной застройки центральный районов городов - стилем доходных домов и универсальных магазинов по всему миру. типичный интерьер В России застройка в стиле боз ар обычно именуется эклектической, т.е. стиль не отрефлексирован но обнаружить его можно без труда в любом крупном российском городе в том числе и классику жанра в современном исполнении Казань и да простят меня российские искусствоведы, но ряд построек считающихся здесь архетипическим модерном, это тоже боз ар (с элементами модерна) Но то, что на Западе к боз ару причисляют и то, что здесь называют нео-классицизмом, пожалуй всё же неправильно.
В понятие нео-классицизм (в российско-германском понимании термина) ключаются, впрочем, очень разные явления.Их можно обозначить как: 1. ретро-классицизм 2. классицизирующий модерн 3. нео-ампир Но все они так или иначе были связаны с пресыщенностью, усталостью от буйства эклектики, желанием простоты и возвращения к истокам и "правде" искусства.
К историзму в наибольшей степени относится первый. Это стиль (точнее набор стилей) стремящийся воспроизвести не классические формы вообще а конкретно местный причём провинциальный вариант классицизма , ассоциирующийся с "добрыми старыми временами". Самым ранним , вероятно было нео-георгианский стиль в англо-язычных странах (в США - это"американское возрождение" или нео-колониальный стиль) . В Британии он появился в 1870-х гг. Распространение получил в основном с кон. 80-х, просуществовав до 1930-х. В Германии В Германии 1880-х аналогом был нео-бидермайер (г.о. в интерьере)
В России таким старым добрым стилем был александровский классицизм (ампир) Увлечением им началось в 1890-е, но до 1905 постройки единичны. Пик приходится на 1910-17 гг. 1910-14 1912 1913 особняк Второва 1914 дача Половцева