* * * В начале жизни школу помню я; Там нас, детей беспечных, было много; Неровная и резвая семья. Смиренная, одетая убого, Но видом величавая жена Над школою надзор хранила строго. Толпою нашею окружена, Приятным, сладким голосом, бывало, С младенцами беседует она. Ее чела я помню покрывало И очи светлые, как небеса. Но я вникал в ее беседы мало. Меня смущала строгая краса Ее чела, спокойных уст и взоров, И полные святыни словеса. Дичась ее советов и укоров, Я про себя превратно толковал Понятный смысл правдивых разговоров, И часто я украдкой убегал В великолепный мрак чужого сада, Под свод искусственный порфирных скал. Там нежила меня теней прохлада; Я предавал мечтам свой юный ум, И праздномыслить было мне отрада. Любил я светлых вод и листьев шум, И белые в тени дерев кумиры, И в ликах их печать недвижных дум. Всё — мраморные циркули и лиры, Мечи и свитки в мраморных руках, На главах лавры, на плечах порфиры — Всё наводило сладкий некий страх Мне на сердце; и слезы вдохновенья, При виде их, рождались на глазах. Другие два чудесные творенья Влекли меня волшебною красой: То были двух бесов изображенья. Один (Дельфийский идол) лик младой — Был гневен, полон гордости ужасной, И весь дышал он силой неземной. Другой женообразный, сладострастный, Сомнительный и лживый идеал — Волшебный демон — лживый, но прекрасный. Пред ними сам себя я забывал; В груди младое сердце билось — холод Бежал по мне и кудри подымал. Безвестных наслаждений ранний голод Меня терзал — уныние и лень Меня сковали — тщетно был я молод. Средь отроков я молча целый день Бродил угрюмый — всё кумиры сада На душу мне свою бросали тень. АННА АХМАТОВА СЛОВО О ПУШКИНЕ. Мой предшественник П. Е. Щеголев кончает свой труд о дуэли и смерти Пушкина рядом соображений, почему высший свет, его представители ненавидели поэта и извергли его, как инородное тело, из своей среды. Теперь настало время вывернуть эту проблему наизнанку и громко сказать не о том, что они сделали с ним, а о том, что он сделал с ними. После этого океана грязи, измен, лжи, равнодушия друзей и просто глупости полетик и не-полетик, родственничков Строгановых, идиотов-кавалергардов, сделавших из дантесовской истории une affaire de regiment (вопрос чести полка), ханжеских салонов Нессельроде и пр., высочайшего двора, заглядывавшего во все замочные скважины, величавых тайных советников - членов Государственного совета, не постеснявшихся установить тайный полицейский надзор над гениальным поэтом,- после всего этого как торжественно и прекрасно увидеть, как этот чопорный, бессердечный ("свинский", как говаривал сам Александр Сергеевич) и уж, конечно, безграмотный Петербург стал свидетелем того, что, услышав роковую весть, тысячи людей бросились к дому поэта и навсегда вместе со всей Россией там остались. "II faut que j'arrange ma maison (Мне надо привести в порядок мой дом)", - сказал умирающий Пушкин. Через два дня его дом стал святыней для его Родины, и более полной, более лучезарной победы свет не видел. Вся эпоха (не без скрипа, конечно) мало-помалу стала называться пушкинской. Все красавицы, фрейлины, хозяйки салонов, кавалерственные дамы, члены высочайшего двора, министры, аншефы и не-аншефы постепенно начали именоваться пушкинскими современниками, а затем просто опочили в картотеках и именных указателях (с перевранными датами рождения и смерти) пушкинских изданий. Он победил и время и пространство. Говорят: пушкинская эпоха, пушкинский Петербург. И это уже к литературе прямого отношения не имеет, это что-то совсем другое. В дворцовых залах, где они танцевали и сплетничали о поэте, висят его портреты и хранятся его книги, а их бедные тени изгнаны оттуда навсегда. Про их великолепные дворцы и особняки говорят: здесь бывал Пушкин, или: здесь не бывал Пушкин. Все остальное никому не интересно. Государь император Николай Павлович в белых лосинах очень величественно красуется на стене Пушкинского музея; рукописи, дневники и письма начинают цениться, если там появляется магическое слово "Пушкин", и, что самое для них страшное,- они могли бы услышать от поэта: За меня не будете в ответе, Можете пока спокойно спать. Сила - право, только ваши дети За меня вас будут проклинать. И напрасно люди думают, что десятки рукотворных памятников могут заменить тот один нерукотворный aere perennius*. 26 мая 1961 Комарово Примечания *aere perennius - крепче меди (лат.) - цитата из оды Горация "Exegi monumentum aere perennius" ("Я воздвиг памятник крепче меди")
Марина Цветаева Стихи к Пушкину 1 Бич жандармов, бог студентов, Желчь мужей, услада жен — Пушкин — в роли монумента? Гостя каменного — он, Скалозубый, нагловзорый Пушкин — в роли Командора? Критик — ноя, нытик — вторя: — Где же пушкинское (взрыд) Чувство меры? Чувство моря Позабыли — о гранит Бьющегося? Тот, соленый Пушкин — в роли лексикона? Две ноги свои — погреться — Вытянувший — и на стол Вспрыгнувший при Самодержце — Африканский самовол — Наших прадедов умора — Пушкин — в роли гувернера? Черного не перекрасить В белого — неисправим! Недурен российский классик, Небо Африки — своим Звавший, невское — проклятым! Пушкин — в роли русопята? К пушкинскому юбилею Тоже речь произнесем: Всех румяней и смуглее До сих пор на свете всем, Всех живучей и живее! Пушкин — в роли мавзолея? Уши лопнули от вопля: — Перед Пушкиным во фрунт! А куда девали пекло Губ, куда девали — бунт Пушкинский, уст окаянство? Пушкин — в меру пушкиньянца! Что вы делаете, карлы, Этот — голубей олив — Самый вольный, самый крайний Лоб — навеки заклеймив Низостию двуединой Золота и середины. Пушкин — тога, Пушкин — схима, Пушкин — мера, Пушкин — грань... Пушкин, Пушкин, Пушкин — имя Благородное — как брань Площадную — попугаи. Пушкин? Очень испугали! 25 июня 1931 Мёдон II Нет, бил барабан перед смутным полком, Когда мы вождя хоронили: То зубы царевы над мертвым певцом Почетную дробь выводили. Такой уж почет, что ближайшим друзьям — Нет места. В изглавьи, в изножьи, И справа, и слева — ручищи по швам — Жандармские груди и рожи. Не дивно ли — и на тишайшем из лож — Пребыть поднадзорным мальчишкой? На что-то, на что-то, на что-то похож Почет сей, почетно — да слишком! Гляди, мол, страна, как молве вопреки, Монарх о поэте печется! Почетно — почетно — почетно — архи- почетно, почетно — до черта! Кого ж это так — точно воры вора́ Пристреленного — выносили? Изменника? Нет. С проходного двора — Умнейшего мужа России. 17 июля 1931