"... Господи, быть Твоей невестой, быть кармелиткой, быть в силу союза с Тобой матерью душ – всего этого мне должно было бы хватить. Но ведь это не так. Разумеется, эти три дара и есть мое призвание: кармелитка, невеста и мать. И все же я чувствую в себе и другие призвания: воина, священника, апостола, учителя Церкви, мученика, – наконец, я ощущаю необходимость, желание совершить ради Тебя, Господи, все самые героические подвиги. В своей душе я чувствую храбрость крестоносца, я хотела бы умереть на поле битвы, защищая Церковь. Я чувствую в себе призвание священника! С какой любовью, Господи, я держала бы Тебя в руках, когда на мой голос Ты сходил бы с Небес. Но, увы! Желая быть священником, я восхищаюсь и преклоняюсь перед смирением святого Франциска Ассизского и чувствую призвание подражать ему, отказавшись от высокого сана священства. О Господи! Любовь моя и жизнь моя... Как же сочетать эти противоречивые стремления? Как осуществить желания моей бедной маленькой души? Да, невзирая на всю свою малость, я хотела бы просвещать души подобно пророкам и учителям Церкви. Мое призвание – быть апостолом... Я хотела бы обойти всю землю, проповедовать имя Твое и водрузить Твой прославленный Крест на земле язычников. Но, Возлюбленный мой, одной только миссии мне бы не хватило. Я хотела бы возвещать Евангелие одновременно в пяти частях света, вплоть до самых далеких островов... Я бы хотела быть миссионером не просто каких-нибудь несколько лет, но от сотворения мира и до скончания века. Но больше всего я хотела бы, о мой возлюбленный Спаситель, я желала бы пролить свою кровь за Тебя, всю, до последней капли... Рассматривая мистическое тело Церкви, я не узнавала себя ни в одном из членов, описанных апостолом Павлом, или же, скорее, мне хотелось узнать себя во всех. Любовь к ближнему дала ключ к моему призванию. Я поняла, что, если у Церкви есть состоящее из разных членов тело, это означает, что самый необходимый, самый благородный из всех членов присутствует тоже. Я поняла, что у Церкви есть сердце, и это сердце пылает любовью. Я поняла, что только любовь побуждает ее члены к действию, и если любовь охладеет – апостолы больше не будут возвещать Евангелие, а мученики откажутся проливать кровь. Я поняла, что любовь заключает в себе все призвания. Что любовь – это все, и она охватывает собой все времена и пространства... одним словом, она – вечна! Тогда, исполненная безумной радости, я воскликнула: «О Господи, Любовь моя... мое призвание,наконец-то я нашла его! Мое призвание – это Любовь!» Да, я нашла свое место в Церкви. Это место, Боже мой, Ты дал мне его... в сердце моей Матери-Церкви я буду любовью... тогда я буду всем... и мечта моя осуществится!" Святая Тереза Младенца Иисуса и Святого Лика Св. Тереза в роли Жанны д" Арк Весенняя история о маленьком белом цветке, им самим написанная и посвященная досточтимой матери Агнессе Иисуса. Долгое время я задавалась вопросом: «Почему Господь Бог оказывает некоторым предпочтение, почему не все души получают благодать в равной мере?» Я удивлялась, видя Его расточающим необычайные милости святым, согрешавшим перед Ним. Такими были и апостол Павел, и блаженный Августин, которых Он, так сказать, вынуждал принимать Свою благодать. Читая о жизни святых, которых Господу было угодно любовно оберегать от колыбели и до могилы, не оставляя на их пути ни единого препятствия для восхождения к Себе, настраивая эти души так, что они просто не могли запятнать сияние своих крестильных одежд, – я спрашивала себя, почему же, например, несчастные дикари умирают в таком множестве, даже не услыхав об Имени Божием. Господь удостоил меня познать эту тайну. Он обратил мой взгляд на природу, и я поняла, что все цветы, сотворенные Им, прекрасны; что великолепие розы и белизна лилии не лишают благоухания маленькую фиалку и не отнимают восхитительной простоты у маргаритки. Я поняла, что, если б все простые цветы захотели стать розами, природа утратила бы свой весенний наряд, и поля не пестрели бы больше цветочками... То же самое и в мире душ – этом саду Господнем. Ему было угодно сотворить великих святых, которых можно сравнить с лилиями или розами. Но Он сотворил еще и малых, которые должны быть довольны тем, что они – маргаритки или фиалки, предназначенные радовать Его взор, когда Он опускает его к Своим стопам. Совершенство заключается в том, чтобы исполнять Его волю и быть теми, кем Он хочет нас видеть... Я поняла также, что любовь Господа раскрывается как в самой простой душе, ни в чем не противящейся Его благодати, так и в самой возвышенной. Действительно, любви свойственно снисходить и, если бы все души были подобны учителям, просветившим Церковь, могло бы показаться, что Господь почти не снисходит, достигая их сердец. Но Он сотворил и дитя, которое, ничего не смысля, беспомощно кричит, и дикаря, которым руководит естественный закон. Однако Он благоволит спускаться и в их сердца, ибо они – те полевые цветы, чья простота Ему нравится... Так, нисходя, Господь показывает Свое бесконечное величие Подобно солнцу, освещающему одновременно и кедры и каждый маленький цветок, словно он единственный на всей земле, наш Господь особенным образом заботится о каждой душе, будто нет ей равных. Подобно природе, в которой времена года следуют друг за другом так, чтобы в назначенный день дать расцвести самой скромной маргаритке, – все способствует благу каждой души... Всю жизнь Господу Богу было угодно окружать меня любовью, и мои первые воспоминания запечатлели улыбки и самые нежные ласки! Но если Господь сосредоточил вокруг меня так много любви, Он вложил ее и в мое сердце, сотворив его любящим и чутким. Я очень сильно любила папу и маму, а поскольку была крайне чувствительна, то выражала свою нежность тысячью способов. Матушка, как счастлива я была в этом возрасте! Я уже начинала радоваться жизни, добродетель влекла меня к себе, и, мне кажется, мои наклонности с тех пор не изменились. Уже тогда я вполне владела собой. Ах, как быстро пролетели эти залитые солнцем годы раннего детства, но как нежно запечатлелись они в моей душе! С радостью вспоминаю те дни, когда папа водил нас в Павильон , и самые незначительные подробности сохранились в моем сердце. Особенно запомнились воскресные прогулки, когда вместе с нами всегда ходила мама. У меня до сих пор остались глубокие и поэтические впечатления, рожденные в душе видом пшеничных полей, усыпанных васильками и другими полевыми цветами. Уже тогда я полюбила дали. Простор и гигантские пихты, чьи ветви касались земли, будили в сердце чувства, сходные с теми, что и сейчас я еще испытываю при виде природы. Во время этих долгих прогулок мы нередко встречали нищих и обязанностью маленькой Терезы было подавать милостыню, чему она несказанно радовалась. Поистине, все улыбалось мне на земле! ... После обеда я всегда отправлялась с папой на небольшую прогулку. Мы вместе ходили поклониться Святым Дарам, посещая каждый раз новую церковь. Так я впервые вошла в церковь Кармеля, и папа, показав на решетку, отделяющую хоры, сказал, что за ней находятся монахини. Как тогда далека я была от мысли, что через девять лет окажусь среди них! Какими радостными были те дни, когда мой дорогой король брал меня с собой на рыбалку. Я так любила поля, птиц и цветы! Порою я пробовала ловить рыбу маленькой удочкой, но чаще предпочитала сидеть в одиночестве среди цветущей травы. Тогда мысли становились глубокими, и, не ведая о молитвенном созерцании, душа погружалась в настоящую молитву... Я прислушивалась к отдаленному шуму. Шелест ветра и даже неясные звуки военного оркестра, доносившиеся до меня) навевали на сердце тихую грусть. Земля казалась местом изгнания, и я мечтала о Небе. Послеобеденные часы проходили быстро, и наставало вред возвращения в Бюиссонне; но прежде чем отправляться, я съедала принесенный в корзиночке полдник. Приготовленный вами аппетитный бутерброд с вареньем совершенно менял свой вид: его живой, яркий цвет становился едва розовым, а варенье – впитавшимся и застарелым. Тогда земля начинала казаться еще более грустной, и я понимала, что только на Небе радость станет безоблачной. Кстати, об облаках, помню, как однажды прекрасное голубое деревенское небо покрылось ими, и вскоре разразилась гроза. Вспышки молний избороздили темные тучи, и поблизости раздался удар грома. Далекая от испуга, я пребывала в восхищении. Мне казалось, что Господь Бог здесь, совсем близко! Однако папа отнюдь не был доволен, как его принцесса, но не гроза напугала его – трава и высокие маргаритки (одного роста со мной) уже сверкали как драгоценные камни, а нам предстояло еще пересечь несколько лужаек, прежде чем выбраться на дорогу. Тогда, несмотря на рыболовные принадлежности, папа, опасаясь, что бриллианты сильно промочат его девочку, посадил ее к себе на плечи и понес. Эжен Боден. Пляж в Трувилле. Мне было шесть или семь лет, когда папа отвез нас в Трувилль. Никогда не забуду впечатления, которое произвело на меня море. Я не могла оторвать от него глаз. Его величие, грохот волн – все говорило моей душе о величии и всемогуществе Господа Бога. Помню, как во время прогулки по пляжу какие-то господин с дамой долго смотрели на меня. Я радостно бегала вокруг папы. Подойдя, они спросили у него, его ли я дочь, а потом сказали, что я очень хорошенькая. Папа ответил утвердительно, но я заметила, как он подал им знак не делать мне комплиментов... В первый раз я услышала, что меня так назвали, и это доставило мне удовольствие. Ведь я думала иначе, потому что вы, дорогая матушка, всегда заботились, чтобы рядом со мной не было ничего, что могло бы смутить мою невинность, и особенно чтобы я не слышала слов, от которых тщеславие проникает в сердце. Вечером, в час, когда кажется, будто солнце погружается в бескрайние волны, оставляя за собою сверкающую дорожку, мы с Полиной пошли посидеть вдвоем на утесе... Мне вспомнилась трогательная история «О золотой дорожке» . Долго я созерцала эту сверкающую дорожку, словно образ благодати, озаряющей путь, по которому должен проплыть кораблик с изящным белым парусом... Сидя рядом с Полиной, я решила никогда не прятать свою душу от взгляда Господа, чтобы она могла мирно плыть к Небесной отчизне! Жизнь моя протекала спокойно и счастливо..." Густав Луазо. Нормандия.
Рукопись, адресованная матери Марии де Гонзаг. "Матушка! Господь удостоил ваше дитя милости: Он позволил ему проникнуть в тайные глубины любви к ближнему. Если б оно могло выразить то, что понимает, вы услышали бы небесное пение, но, увы, вам предстоит услышать лишь детский лепет... И если бы слова Господа не служили мне опорой – у меня возникло бы искушение попросить пощады и отложить перо. Но нет, нужно по послушанию продолжать то, что было начато по послушанию. Я не пренебрегаю глубокими мыслями, которые насыщают душу и соединяют с Богом, но уже давно поняла, что не следует полагаться на них и заключать, будто частые озарения – это путь к совершенству. Без дел самые прекрасные мысли – ничто. Конечно, другие люди смогут извлечь из них немалую пользу, если проявят смирение и будут благодарны Господу Богу за то, что Он допускает их на пир той души, которой Ему было угодно даровать столько благодати. Но если эта душа, услаждаясь своими прекрасными мыслями, возносит молитву фарисея, она становится похожей на человека, умирающего от голода у богато накрытого стола в то время, когда его гости досыта едят, завистливо поглядывая на обладателя таких сокровищ. Но одному Господу Богу ведомы глубины сердца... и сколь же коротки мысли людей! Стоит им увидеть более просветленную душу, как они сразу же делают вывод, что их Господь любит меньше и что они не призваны к такому же совершенству. С каких это пор Господь утратил право использовать одно из Своих творений, чтобы дать возлюбленным Им душам необходимую пищу? Еще во времена фараона Господь имел такое право, ибо в Священном Писании Он говорит этому властелину: «Для того Я сохранил тебя, чтобы показать на тебе силу Мою и чтобы возвещено было имя Мое по всей земле» (Исх. 9, 16). С тех пор как Всевышний произнес эти слова, сменились века, но образ Его действий не изменился. Он всегда пользовался Своими творениями как орудиями, чтобы вершить Свое дело в человеческих душах. Зима в Живерни. Клод Моне. Если бы написанная художником картина могла думать и говорить, она, конечно, не стала бы жаловаться, что к ней беспрестанно прикасались кистью. Тем более она не позавидовала бы ей, зная, что вовсе не кисти, но водившему ею художнику она обязана своей красотой. И кисть, со своей стороны, не могла бы похвалиться созданным с ее помощью произведением, ведь ей-то известно, что художники никогда не смущаются и шутя преодолевают трудности, а иной раз им доставляет удовольствие выбирать неисправные мелкие инструменты. Возлюбленная матушка, я – маленькая кисточка, выбранная Господом, чтобы написать Его образ в душах, доверенных мне вами. Художник не пользуется одной кистью, ему по меньшей мере нужны две. Первая, наиболее употребляемая, служит для нанесения цветового фона. Ею он покрывает все полотно за очень короткое время. Другая, поменьше, нужна для деталей. Матушка, для меня вы представляете собой ту кисть, за которую с любовью берется рука Господа, когда Ему угодно совершить серьезный труд в душах ваших дочерей. Я же – совсем маленькая кисточка, которую Он использует для прописывания деталей. Весна в Живерни. Клод Моне. «Я вступаю в жизнь» Последние беседы (из записанного матерью Агнессой) 27 мая: Умереть мне хочется не больше, чем жить; то есть, если б у меня была возможность выбора, – я предпочла бы смерть. Но поскольку за меня выбирает Господь Бог, – я предпочитаю угодное Ему. И мне нравится то, что Он делает. 4 июня: Ради любви Господа Бога я согласна на все, даже на разные сумасбродные мысли, которые приходят мне в голову. 7 июля: Мать Агнесса: «Я попросила ее рассказать еще раз о том, что произошло с ней после того, как она принесла себя в жертву Любви». Тереза: ...меня внезапно охватил такой сильный порыв любви к Господу Богу, что описать его я могу лишь, сказав, что это было подобно тому, как если б меня всю целиком погрузили в огонь. Какой огонь и одновременно какая сладость! Я сгорала от любви и чувствовала, что одной минутой, одной секундой больше, – и я не смогу выдержать этот жар и умру. Тогда я поняла, что говорят святые о подобных состояниях, которые они часто переживают. Я же испытала его один лишь раз и на одно мгновение, затем я сразу же впала в свою обычную сухость. 8 июля: Я очень обрадуюсь, если попаду в чистилище; я поступлю как три еврейских отрока в печи: буду гулять среди пламени, воспевая песнь Любви. Как бы я была счастлива, если, попав в чистилище, смогла бы освободить другие души и пострадать вместо них, тогда бы я сделала доброе дело – освободила пленников. 11 июля: Можно подумать, что у меня такое большое доверие к Господу Богу лишь потому, что я не совершала тяжких грехов. Но, матушка, если б я совершила все грехи, какие только возможны, мое доверие к Нему осталось бы таким же. Я чувствую, что все эти согрешения подобны капле воды, упавшей в пылающий костер. 13 июля: Господу Богу придется исполнять все мои желания на Небе, потому что я никогда не следовала своим желаниям на земле. Господь Бог всегда побуждал меня желать то, что Сам хотел мне дать. 14 июля: Какой же яд похвал преподносится матери-настоятельнице! Насколько необходимо душе быть отрешенной и возвышенной над самой собой, чтобы не пострадать от этого. Мое сердце наполнено волей Господа Бога и потому ничто извне не может проникнуть вовнутрь: оно просто соскальзывает, как масло, которое не может смешаться с водой. В своем сердце я всегда пребываю в глубоком мире, который ничто не может поколебать. 30 июля: Мое тело всегда стесняло меня, я никогда не чувствовала себя в нем удобно... даже совсем маленькой, я стыдилась его. Мать Агнесса: Ее сильно изводили комары, но она не хотела убивать их. Тереза: Я всегда оказываю им милость. Тем не менее во время моей болезни только они причиняли мне неприятности. У меня нет иных врагов, кроме них, а поскольку Господь Бог советовал прощать врагов, то я очень рада, что у меня нашелся даже такой пустяковый случай сделать это. Мать Агнесса: Показывая на стакан с очень невкусным лекарством, похожим на наливку из красной смородины. Тереза: Вот этот маленький стакан – образ моей жизни. Вчера сестра Тереза св. Августина сказала мне: «Надеюсь, вы пьете вкусную наливку!» Я ей ответила: «Сестра моя, это самое гадкое из всего, что я пью!» Да, матушка, вот что открывается глазам человеческим. Им всегда казалось, что я пью изысканные наливки, а это была сплошная горечь. Я сказала «горечь», но нет! Моя жизнь не была горькой, потому что любую горечь я научилась превращать в радость и сладость. 3 августа: Мать Агнесса: Что вы сделали для того, чтобы дойти до такого неизменного мира, ставшего вашем уделом? Тереза: Я забыла о себе и постаралась больше ни в чем не искать себя. 4 августа: Нет, я не считаю себя великой святой! Я считаю себя самой маленькой святой; но я думаю, что Господу Богу было угодно вложить в меня все то, что полезно и мне, и другим. Только на Небе мы узнаем истину обо всем. На земле это невозможно. И даже относительно Священного Писания, разве не печально видеть всевозможные разногласия в переводе? Если б я была священником, то выучила бы иврит и греческий, я не смогла бы довольствоваться только латынью. И тогда я узнала бы истинный текст, продиктованный Святым Духом. 5 августа: Мать Агнесса: Сестра Мария Святого Сердца сказала ей, что в момент смерти к ней придут Ангелы, сопровождая Господа, и она увидит их в сиянии света. Тереза:... Все эти образы мне совершенно не помогают. Только истина может насытить меня. Именно поэтому я никогда не стремилась к видениям. На земле нельзя увидеть Небо и ангелов такими, какие они есть. Я предпочитаю подождать до смерти. Сестра Мария Святой Троицы: Мне было очень тяжко видеть ее больной, и я часто повторяла ей: «О, как печальна жизнь!» Но она поправила меня, сказав: "Жизнь не печальна! Напротив, она очень весела. Если б вы сказали: «Изгнание печально», – я бы вас поняла. Люди ошибаются, когда называют жизнью то, что должно закончиться. Это имя следует давать лишь чему-то небесному, что никогда не должно умереть. И в таком значении жизнь не печальна, но весела, очень весела!..» Розовые арки в Живерни. Клод Моне
