Межвоенное межсезонье. 1920

Ондатр · 20 фев 2021

Император Японии Ёсихито (Тайсё)

тяжело болел, и не выходил из глубокой депрессии. фактически уже в 19 г. он передал дела сыну - юному Хирохито.
за влияние боролись маршал Ямагата - гэнро и председатель тайного совета и императрица Садако , окружившая себя аристократами -квакерами
пиком противостояния стал вопрос о невесте для наследника, всемогущий герцог пытался всеми силами сорвать августейший брак с выбранной императрицей девушкой - Нагако. Так что скандал вышел за пределы дворца.

Ондатр · 19 фев 2021

В культуре Японии продолжалась "Прекрасная эпоха"

знаковые фигуры писатель нео-реалист Акутагава, философ Нисида Китаро
в литературе существовал натурализм (в форме эго-романа) - Симадзаки, Таяма
эпохе модерна соответствовал нео-романтизм и "новая поэзия - "Школа утренней звезды" (супруги Ёсано и др.)
аристократы-толстовцы объединились в общество Сирикаба (Белая берёза)
вообще литературных групп и общество было много.
существовала живопись ёга и нихонга. возрождается японская гравюра (в версиях син-ханга и сосаку-ханга)

Ондатр · 19 фев 2021

параллельное сосуществование японского и западного стало уже привычной шизофренией )

(сельская гостиница)

Ондатр · 19 фев 2021

Мураматсу Унгай

Огато Гекко

Такакура кангай

Томита Кейсен

Ямамура Тойнари

Ондатр · 20 фев 2021

Хироси Ёсида

Кондо Коитиро

Кисида Рюзей

Ондатр · 19 фев 2021

виллы

(последняя - постройки Райта, работавшего в это время в Японии)

вилла гэнро герцога Сайондзи

более ранняя вилла гэнро герцога Ямагаты, кстати, выглядит так: https://forum.arimoya.info/threads/Серебряный-век-Японии.3626/page-8#post-132807

(всего гэнро было трое)

Ондатр · 19 фев 2021

Вакаяма -дорогой ресторан с садом

Ондатр · 19 фев 2021

Мемориал Мейдзи

святилище

сокровищница

парк

картинная галерея (строится в 19-26 гг.) - уже в стиле ар деко

Ондатр · 19 фев 2021

Империал-отель. строился в 1919-23 по проекту Райта. первый образец ар деко.

Ондатр · 25 фев 2021

стихи поэтессы Ёсано Акико http://japanpoetry.ru/brand/42

Хисогути Гоё

Ондатр · 20 фев 2021

Ондатр · 20 фев 2021

Митсубиси Фукугава

Ондатр · 20 фев 2021

Хасуи Кавасе

Ондатр · 20 фев 2021

Ондатр · 20 фев 2021

Такехаси Юмедзи (японский ар деко)

Ондатр · 20 фев 2021

активной стала в это время общество-политическая деятельность и политическая мысль.
в 1920 была создана Социалистическая лига.
идеологом национализма был Уэсуги Синкити
социал-национализма - Такабатакэ Мотоюки
этатизма и империализма- Икки Кита (концепция "государственного организма" - кокутай)
популярны были идеи паназиатизма (изгнания европейцев из Азии). В Японию приезжал в 16 г. Тагор (оставшийся в полном восторге), с 16 г. здесь поселился Пьер Ришар со своей супругой Миррой (в дальнейшем была известна как Мать) - все они эти идеи разделяли.
паназиатистом и консервативным революционером был Окава Симэй. в 20 г. создал общество Юдзонся

старым центром милитаризма, национализма, паназиатизма и антилиберализма было тайное Общество Чёрного океана, тесно связанное с триадами и якудзой и легко прибегающее к террору. лидером его был Тояма Мицуру. долгое время он был опорой маршала Ямагата, но в 20 г. их пути разошлись.

Ондатр · 20 фев 2021

В быту эра Тайсё была временем значительной либерализации нравов. Но с западной точки зрения они оставались весьма церемонными.

Ондатр · 20 фев 2021

Ондатр · 20 фев 2021

Ондатр · 20 фев 2021

Пильняк https://imwerden.de/pdf/pilnyak_korni_yaponskogo_solntsa_kim_nogi_k_zmee_1927__ocr.pdf

ЯПОНИЯ МИРУ ...Экономические справочники и экономисты рассказывают следующее, статистически. Эт° следующее — кратчайше— сейчас изложу. Это следующее я поставил себе к тому, чтоб ответить на вопрос о том, какие силы дали японскому народу, единственному цветному народу, противостать против белого человека. — И это следующее показало удельный японский вес. Причины, давшие Японии возможность капиталистически развиться: 1) наука и техника, готовая из Европы, 2) дешевый труд, 3) удачные Японо - Китайская и Японо - Русская войны, 4) жесткая таможенная политика (в связи с войнами) по отношению ввоза и протекционизм по отношению к национальной промышленности, 5) барыши Великой Войны. Теперешнее состояние экономики: 1) отсутствие дальнейших ресурсов-объектов, к которым была бы применена американо-европейская техника (отсутствие неразработанных естественных богатств, — желдорожное строительство выполнено на 100°/о, судостроение после войны, гиперболически развившись во время войны, пало, 1 1 См. глоссу ХУП. 2) протекционная промышленность развита до предела, 3) вздорожание труда, лишающее возможности конкурировать товарами по стоимости их производства, 4) заполнение рынков как внутренних, так и внешних (Китай, Дальний Восток). Экономические перспективы Японии и ее начинания— единственны: дальнейшее расширение промышленности за счет улучшения техники. Но такая возможность ограничивается: a) имеющимися уже странами с высококвалифицированной техникой и массовым производством, b) отсутствием в Японии национальных естественных богатств-ресурсов (нефти, руд, каустики), c) главный предмет экспорта— шелк-сырец — нс имеет перспективы к дальнейшему развитию, d) отсутствие возможности империалистического Захвата рынков. Главным конкурентом Японии на Дальнем Востоке являются Северные Штаты. Япония готовит плацдармы для войны с Америкой. Но Япония сидит под пятой американцев, ибо — единственное богатство Японии — шелк-сырец покупается только Америкой— 40°/о всего японского экспорта... Железо японцы — ввозят, вырабатывая 7 2 °/о того, что вырабатывает С.-А. Ш. Кэнсэйкай, партия японской индустрии, верхушка госдеятелей, на последней парламентской сессии выдвигала программу — следующую: Япония должна понизить стоимость своего производства и улучшить качество продукции. Для этого надо — всей нации — понизить стоимость жизни, стоимость питания. Для этого придется разорять крестьянство, направив его в эмиграцию, в Корею, на Формозу, в Бразилию. Парламентом введено учреждение, нечто вроде на100 шего Наркомвнешторга, контролирующее экспорт, выдающее премии за качество. Японцы завязывают торговые сношения всюду, — проникают даже в Турцию, в честь чего в Токио строится мечеть. Но главный их рынок — Китай—сейчас похож на такие темные воды, в которых нельзя уже ловить даже рыбу, Япония везла в Китай текстиль и продукты малоценного и очень емкого рынка, — все это сейчас начинает делать китайская национальная буржуазия. А Японии надо строить пушки, дредноуты, крепости, ибо Япония собирается воевать с Америкой, и потому, что Япония живет в местах, где сохранилось еще самое обыкновенное пиратство и — по-колониальному— все решается пушками как стоящими на земле, так и теми, которые палят с дредноутов. Вторую страницу сейчас я пишу, стараясь быть Экономистом, — и знаю, что, чтоб писать так, надо перестроить все, написанное мною здесь, — и знаю, что — никогда ничего не надо делать с кондачка, нс только в тех вопросах, где речь идет о государственной политике. И вот свидетельствую, что в Японии — очень многие дымят заводы, очень многие головы внимательнейше заняты вопросом, как жить Этому нищему государству. Да, — нищему, — и потому, что они живут в шалашах, едят ракушек и одеты в бумажные тряпочки, и потому, что мистер Смит чистосердечнейше возмущается неумением японцев делать хорошие вещи, умением японцев делать только суррогаты всяких недоброкачественностей,— и потому, что их национальные данные, богатства и возможности, чему свидетелем приведенные выше экономические выписи — нищи------ ------ и потому, как писал уже выше, что века мудрости японского народа приучили японцев отказаться от вещи, — приучили — и века мудрости и до101 жди, в которых все плесневеет, и вулканы, — когда японцы, вместо каустики, рентою имеют организованные нервы, нервы, организованные в волю. Уезжая из Японии, — от Японии до России я проделал такой путь: Токио — Кобз — Симонзсеки — Фузан — Мукден— Дайрэн (бывший Дальний, около Порт-Артура) — Тяньцзин (морем) — Пекин — Ханькоу — Нанкин (пароходом по Янцзы-Цзян), — Шанхай — Владивосток (морем). Так вот, в первый раз после Токио, проехав всякими путями через весь Китай, — впервые я показал паспорт и развязал чемоданы по требованию начальства— во Владивостоке, ибо только для Владивостока было неавторитетно, что я еду из Японии. Да, весь Китай прошит японцами. Нечего говорить о Трех Северных провинциях, где сидит ЧжанЦзо-Лин: это колонии японцев без всяких фиговых листочков. Когда я ехал в Японию, меня распоясывали на каждом перекрестке, — когда я катился с японских гор и от японских ину, меня уже никто не трогал.— Япония! — на Востоке звучит страшно. И по всему Китаю, сшивая его нервами железных дорог, банков, торговых контор, фабрик, концессий — сидят японцы. Известна ненависть китайцев по отношению к японцам, — но, тем не менее, в писательских, в профессорских, в читательских китайских кругах — японская общественность, японская литература, японское искусство, японские книги и журналы, японский язык — занимают такое же место, как у нас в России у интеллигенции до революции все французское. Пекинская и шанхайская профессура знала мое имя не по европейским и русским источникам, а по японским, показывая мне журналы, где было написано обо мне или мое было переведено. — И оттуда, из 102 Китая, мне было совершенно ясно видео, что н и щ а я Япония — очень сильна, потому что не только пароходами, опутавшими весь Дальний Восток и захватившими крупнейшие европейские и американские рейсы, не только фабриками, но и книгами и паспортами (которых не требуется) они популярны, очень популярны и сильны на Дальнем Востоке. Я закрываю глаза и восстанавливаю образ индустриальной Японии, «европейской», колонизаторской Японии: я вижу первомайские токийские манифестации рабочих, слышу поступь рабочих союзов в красных и белых плакатах; — я вижу этих маленьких людей, имеющих — на глаз европейца — одно лицо; — я слышу гуды пароходов, фабрик, заводов, паровозов; — я обоняю каракатический запах туши в банкирских и заводских конторах; — мне кажется, я вижу голые нервы; — я слышу вопли студента Намба в тюремном застенке, студента, стрелявшего в принца-регента ; — я слышу шум тэта; — я слышу одиночество идущих в океанах пароходов, громыхи пушек на маневрах, шелест иен в кассах и на прилавках ; — мне страшно представить японского солдата, который, по японскому принципу «наоборотности», бежит в атаку хохоча, похожий на японских чортоподобных богов; — страна маленьких, черных людей, крепких, как муравьи, эта страна живет очень крепко, очень упорно — тем, чем живет всякая капиталистическая страна, — и как в каждой капиталистически-феодальной, империалистической, колонизаторской стране, слышны хряски рабочих мышц, сип машин и: видны зори революций, — слышны кряки феодальных осыпей, шопоты преданий старых замков.— Я слышу твердую поступь рабочих армий и понимаю, что мои ину — так же уйдут в легенды, как в легенды ушел камакурский Дай-Буцу и остров Миадзима, тот остров, где никто не родился и не 103 умирал и о котором можно прочесть у Бласко Иба* ньеса, — и я слышу шум организованных: нервов. . .
Нажмите, чтобы раскрыть...

Ондатр · 20 фев 2021

8. СДЕЛАННЫЕ ЛЮДИ Япония — нищая страна, страна нищего камня, шалашей вместо жилищ, бобовых лепешек вместо хлеба, тряпок вместо одежды, деревяжек вместо обуви. ... Я смотрю направо и налево. Но я вижу — удивительнейшее, до сих пор незнаемое мною. Я вижу, как японский народ освободился от вещей, освободился от зависимости перед вещью. Народ отказался от всяких излишеств, от всяческих случайностей. Народ создал свою архитектуру, которая определена бытом неостывшей земли, ибо японский домик строится в два дня, в японском домике нет ни одной лишней вещи. Народ свел свои потребности к такому минимуму, от которого европейцы должны дохнуть. Народ питается, в сущности, не рисом, а бобовыми лепешками, съедая такое количество, от которого европеец протянул бы ноги. Японец, в колоссальном чувстве патриотизма, не имеет привязанности к данному клоку земли, — он в два дня собирается, чтобы перейти на новые земли, — хибати для него везде найдется, а весь свой скарб он снесет на плечах. Хибати сохранился от тысячелетий, — а оби, тот пояс, который красивою бабочкой висит на спинах женщин, есть рудимент постелей, которые женщины носили у себя на спинах (ойран носили постели на 54 спинах еще в семидесятых годах прошлого вена, —- матери до сих пор носят детей на спинах, работая с ними, с детьми за плечами, в полях). Надо большие главы писать о том, что живая Япония — есть страна мертвецов, ибо единственный философский завет японцев — это прожить жизнь так, чтобы не опозорить предков, чтобы быть достойным предков,— единственный завет синто — религии этого безрелигиозного народа, — да, безрелигиозного, — да, такой завет, который кладет глубочайшую рознь между психикой европейца и человека с Востока. Японский народ, даже в свою безрелигиозную религию, внес правило, что всегда, какие бы ни были обстоятельства, пусть даже нации, всей нации на большие десятилетия надо отказаться от куска хлеба, он, народ, должен найти правильный путь, пусть кривой, но всегда такой, который приведет к назначенной цели, — пусть японцам семьдесят лет тому назад пришлось ласково улыбаться, в отчаянной ненависти, европейцам, — они перехитрили европейцев, этот единственный на Земном Шаре цветной народ. Японский народ освободился от боязни индивидуальной смерти; народ ввел в доблесть харакири; на площадях землетрясений народ умирал организованно; я видел, как пожарные лезли на горящую стену, чтобы свалить ее, — было совершенно ясно, что они погибнут под горящими обвалинами, которые собою они хотят повалить, они были совершенно деловиты, они погибли, свалившись вместе со стеной, — толпа приняла это, как должное. Народ создал такой язык, на котором нет слов брани. Народ создал такую манеру обихода, которая обязывает к вежливости. Японская мораль пе позволяет женщинам кричать во время родов, и они не кричат, а когда во время родов кричала жена одного из наших, русских, дипломатических работников, об этом писалось 55 в газетах. Вы никогда ничего не узнаете от японца по выражению его лица, — выражение лица японца создано, а не возникло, — так лее создано, как освобождение от боязни индивидуальной смерти. Каждый раз, когда я говорил с японцами, даже с моими друзьями, японскими профессорами и писателями, даже в часы отдыха и прогулок, у меня разбаливалась голова: около лейденовекой банки все предметы пронизываются электрической энергией,— так же, должно-быть, нагнетала меня нервная, мне непонятная и несвойственная, психическая напряженность моих собеседников: это были странные головные боли, точно я проиграл под-ряд десять шахматных партий. Политика — не моя область, тем паче международная японская, — но в дни моего пребывания в Японии там, в парламенте, обсуждались меры, гласно и в деловитом спокойствии, о поднятии качества промышленной ‘продукции за счет понижения заработной платы и за счет разорения крестьянства: что же, крестьяне будут организованно помирать. . .. Японцы низкорослы, смуглолицы, черны, крепко скроены, — психическая организация японцев действует на европейца чрезвычайно утомительно, — японцы не любят, когда европейцы говорят на их языке, — и европейцы, проживая иногда по нескольку лет в Японии, не научиваются различать индивидуальных черт японского лица, все лица кажутся им на одно лицо, индивидуальность стирается, она стирается и манерою японцев ничего не выражать лицом; у японцев есть манера вежливости шипеть при разговоре, кланяясь и при еде, шипеть, втягивать в себя воздух, как делают европейцы, обжигаясь; и вот мистеру англичанину начинает казаться, когда он сидит за обеденным столом или беседует с японцами, когда для него стерта индивидуальность япон66 цев и они шипят, как растревоженный муравейник} эти маленькие люди конденсированной воли и непонятного языка, — европейцу начинает совершенно ясно казаться, что перед ним не люди, а людоподобные — сделанные — муравьи ... «За последние сорок лет нация японцев увеличилась в росте на два вершка: это сделано волей японского народа, это сделано. У японцев есть понятие — с и б у it— трудно перевести — оскоминный вкус: отказ от вещи, доблесть простоты, доведенной до оскомины. Сибуй упирается в Бусидо (путь чести самураев),— в ту самурайскую честь, которая указывала не иметь денег, быть преданным и доблестным, не бояться смерти и не иметь потребностей. В главке о «принципах ,,наоборота“ » я писал о Синоби — о науке сыска. — Не суть важны все эти науки, Сибуй, Бусидо и Синоби: важно продумать психику народа, имеющего такие заповеди,— сделанная психика японцев никак не похожа на психику европейцев. И еще о «сделанности» японского народа. Надо быть очень хорошим врачом, чтобы сказать, чей антропологический тип — японца или европейца — более совершенен, — но без качеств врача можно утверждать, что тип японца более «сделан», чем тип европейца, более отстоен: и в Англии, и во Франции, и в Германии, и в России есть и рыжие, и беловолосые, и черноволосые, и сероволосые, всех цветов, — в Японии — все черноволосые, иноволосых — нет: эта особенность, но утверждению врачей, распространяется и на все другие антропологические особенности. Антропологический тип японца сделан, отлит. 57 <). ШУМ ТЭТА В июле в Японии пойдут дожди, они будут итти неделями под-ряд, в страшной жаре, они не будут испаряться, все превратив в болото. Все будет покрываться плесенью, все будет истлевать в плесени и гнили. Обессиленные, обалдевшие в потной жаре люди в трамваях будут распахивать свои кимоно и будут обвеивать веерами голое свое тело, — солнце будет палить сквозь банные клубы пара, в плесени, в многонедельном удушьи, когда ни днем ни ночью нет человеку отдыха... А с ноября новые пойдут с океанов ветры, тайфуны, понесут холодную изморозь и туманы, «петербургскую» погодку, когда в японских шалашах за хибатями — сидеть занятие невеселое. Пусть на глаз туриста земля Японская очень красива... У каждого народа есть свой шум. Улицы Лондона чопорно шелестят, там не гудят даже рожки автомобилей, толпа движется с медленной скоростью грузов, тех, что над Сити передаются по крышам. В России, в годы революции, национальным шумом были грохоты пушек вдали, шопот в переулках и песнь идущих красноармейцев на площадях. В Японии три шума. Тишина, безмолвие парков,— шум падающего водопада, шелестящего ручейка в деревне, — и — человеческий шум тэта. Шум каждой нации имеет свой смысл и отражает особенности нации. Тэта — это деревянные сандалии, скамеечки, которые надевают японцы на ноги, выходя на улицу. В тэта японцы едут на велосипеде, в тэта детишки прыгают на одной ноге. Тэта прикреплены к ноге 58 двумя бечевами, продетыми между большим и остальными пальцами. Шум тэта тверд, как кость, как голый нерв, — шум тэта страшен на ухо европейца, когда они скрипят пробкою по стеклу — деревом по асфальту. Шум каждой нации имеет свой смысл: человеческий шум Японии — это костяной шум тэта. Автомобилем мы мчим по Токио, в Уэно парк. Автомобиль идет по улицам, залитым солнцем, цветами, пестрыми кимоно женщин, шумом трамвайных, автобусных, автомобильных рожков, простором площадей перед императорским замком, гамом американских небоскребов Гинзы и Нихон-басси, окончательной теснотой национальных кварталов. И всюду главенствующий шум — шум тэта. Но вот мы в Уэно парке (так же, как в Хибия парке, как и Сиба парке): здесь в тени деревьев затаились национальный музей, храмы, чайные домики, здесь под обрывом зарастает священными лотосами озеро, и на острове среди озера — синтоистский храм. И здесь — в этот солнечный весенний день — затаилась тишина, пустая тишина, вроде той, что у нас бывает в бабье лето. Мы едем к озеру Хаконэ. Поезда подходят к перрону каждую минуту, разменивают людей и мчат дальше. Поезд мчит мимо Иокогамы, по берегу моря, под горами, под горы. Так мы едем до японобиблейской Одавары. Там мы берем автомобиль. И автомобиль несет нас в горы. О радостях красот японской природы — не мне говорить. Мы едем древнейшей дорогой самураев, путем из Киото в Эдо (нынешнее Токио), обросшим преданиями тысячелетий. Автомобиль лезет в горы, около обвалов, над обвалами, под обвалами — древним путем, соединяющим Восточную и Западную Японию. Там внизу обрывается со скал река. Направо, налево с гор свисли трубы, зажавшие воду для того, чтобы 59 ее энергия превращалась в белый уголь. Через обрывы перекидываются висячие мосты, по ним в горы уходят электрические поезда. Сначала идут леса бамбуков, затем платанов, японской сосны, лиственниц, кедров, просто сосны, — дальше идет ель — и еще дальше — каменные, остуженные, голые громады. Оттуда, с этих громад, можно шутить о том, что там за океаном видна — Америка. И здесь наверху лежит снег, водопады выложили свои логовища льдом, холодом. Электрическая дорога повисла внизу висячим мостом, уперлась в скалу и ушла под камень, в тоннель, — нигде нет такого количества тоннелей, как в Японии. И тогда нам открылось озеро несравненной красоты, с водами синими, как небо в грозу, пустынными и прозрачными, как наш сентябрь, — и в озере опрокинулся Фудзи-сап, раздвоившийся, ставший над горами и опрокинувшийся в ледяных водах озера. Фудзи-сан — священная гора—покойствовал, величествовал над окружающими горами и над нами, в белом своем плаще снегов. Японцы кланяются духу Фудзи, как кланяются стихиям природы, неподвижному в природе, абсолютному в нашей быстро* течности. У озера, там, где путь самураев огибает озеро, стоят ворота, граница между Западной и Восточной Японией, тут рядом кладбище, эти таинственные японские могильные камни, — тут не так давно, только несколько десятков лет тому назад спрашивали прохожих, куда и зачем они идут мимо этой заставы. Но мне говорить сейчас — не о самураях. Больше, чем Фудзи, я кланяюсь—другому. Мы мчали автомобилем в горах под, над и около обрывов, через пропасти, от жаркого весеннего утра до морозного зимнего дня, от бамбуков до елей и голых 60 скал. Тоннелями и цепными мостами мимо нас уходила дорота, местная дорога, построенная только к тому, чтобы связать горных жителей с долиной и чтобы вывозить с гор лес. Я смотрел кругом и — кланялся человеческому труду, нечеловечески человеческому... — Вот что покоряло меня: я видел, что каждый камень, каждое дерево охолены, отроганы руками, от долин до отвесных обвалов. Леса па обрывах посажены — человеческими руками — точными шахматами, по ниточке. Эт0 только столетний, громадный труд может так бороться с природой, бороть природу, чтобы охолить, перетрогать, перекопать все скалы и долины. Эт0 только гений и огромный труд могут через пропасти перекинуть мосты и врыться тоннелями в земные недра на огромные десятки верст С Эт0 только гений и человеческий труд могут так зажать в трубы стихии воды, горные водопады, чтобы превратить их в белый — электрический — уголь. И не только наслаждаясь природою и Фудзи, я видел труд японского народа. Все, куда ни кинь глазом, где ни прислушайся, все говорит об этом труде, об этом организованнейшем труде. Шесть седьмых земли Японского архипелага выкинуты из человеческого обихода горами, скалами, обрывами, камнем, — и только одна седьмая отдана природою человеку для того, чтобы он садил рис. Еще так недавно Япония считалась страною сельско-хозяйственной. И — вот как возделывается рис. Рис может расти только в воде. Все долины Японии разрезаны полями величиной в среднюю нашу комнату. Земля на этих полях выверена по ватерпасу, чтобы вода на ней стояла ровно, каждое 1 См. глоссу XI. 61 такое поле по краям огорожено невысокою насыпью, чтобы не стекала вода. Земля должна быть очень удобренной, и ее удобряют рыбою, родственницей нашей селедки, той, которую мы едим соленой. И все поля, все эти комнато-величинные учреждения для проращивания риса, соединены между собою сложнейшей и требующей окончательной внимательности оросительной системой. Вся Япония долин выверена по ватерпасу — ох, сколь это сложнее, чем европейская триангуляционная — на бумаге — выверка земли! — триангуляционная, — предназначенная, главным образом, для выверки артиллерийской стрельбы. Пусть на глаз туриста земля японская очень красива, эта земля, которая еще не остыла от вулканов, та земля, которая человеческому труду отдала только одну седьмую часть себя. Вопреки этим сказкам о прекрасности японской природы, или в дополнение к ней (ибо, на самом деле, очень мпого приятного для глаза в японских пейзажах вулканов, бухт, гор, островов, озер, закатов, сосен, пагод), — я утверждаю, что природа Японии— н и щ а я природа, жестокая природа, такая, которая дана человеку — на зло. И — тем с большим уважением следует относиться к пароду, сумевшему обратить, воспеть и возделать эти злые камни, землю вулканов, землю плесеней и дождей. И первое, что видишь, когда приезжаешь в Японию, за всей ее экзотикой и красивостью, за всеми ее поездами, миллионнотиражными газетами и прекрасными книгами, — видишь, что Япония — нищая на глаз европейца страна, эта вулканическая держава,— потому-что японцы живут в шалашах, едят всяческие отбросы, одеваются в тряпки, ходят босые на деревяжках, — эта вулканическая держава организо62 ванного нищенства, нищенственнейшего экзистснсминимума. И — тем с большим уважением я отношусь к японскому народу. Берите статистику и экономические справочники. Известно, что национальные богатства государств создаются очень скучными рудами железа и цветных металлов, каменным углем, нефтью, каустикой. Япония не имеет ни своего железа, ни каустики, ни нефти, ее уголь не коксуется (Япония производит в год 209 т. тонн железа, — это составляет 1/2°/о того, что в тот же срок добывают С.-А. С. Ш.), — у Японии нет ничего, что обыкновенно, в стальной наш век, определяет национальную мощь государств,— и тем не менее Япония — великая держава. Мистер Смит из Шанхая, американский гражданин, так говорил со мною о Японии: — Так это же не страна, а чорт знает что такое! — говорит мистер Смит. — Ведь все они — жулики и невежды, хоть и все время улыбаются. И — каждый японец — идиот. Это — чорт знает что такое! — а как соберется пять японцев, с ними не столкуешься, переговорят. — А — если десять? — спрашиваю я. Мистер Смит молчит. — Десять японцев вместе — обжулят кого угодно в мире, — говорит сердито мистер Смит.— Но вы смотрите! — восклицает мистер Смит. — Эт0 же не страна, а чорт знает что такое, у них же ничего нет... — ведь это форменные нищие,— у них же все плесневеет, костюма нельзя хорошего привезти! Япония — великая держава. Япония не имеет каустики и железа. И я вижу: — то место, которое в Англии занимает кардифский каменный уголь, в Японии заменяется национальными нервами, национальной волей. Национальные нервы и воля японского народа есть та необыкновеннейшая рента, (53 организованностью своей создающая национальные богатства и национальную мощь. Этог<> нет ни у одного народа. Я слушаю шум гэта, костяной шум их японской, деревянной обуви, — и этот шум тэта — есть для меня символ воли и нервов японского народа, нервов, сжавшихся до того, что они стали как дерево. 10. ШУМ ТЭТА И ВУЛКАНОВ Я знаю: старые народы, имеющие многовековую культуру, многовековый быт, — неспособны к новаторству. У таких народов их быт, их обычаи, их мораль и матерьяльная их культура, законсервированные веками, теряют гибкость, неспособны к новаторству, — и нации более молодые их побеждают именно благодаря своей молодости и гибкости, способной к новаторству. Так было с Египтом, Вавилоном, Грецией, Римом, Индией, Китаем.—Казалось бы, что так же должно было бы быть и с Японией, сверстницей Греции: и Япония нашла в себе силы стать молодой страной, — силы, указывающие, что у этой страны — очень много молодости. Какие это силы? — Я смотрю быт и обычаи японского народа, этику и эстетику. Быт и обычаи поистине крепки, как клыки мамонта,—тысячелетние быт и обычаи, из сознания перешедшие уже в бытие. Быт и обычаи, и то, что в Японии все грамотны, и то, как организована воля японского народа, — все говорит о качестве и древности японской культуры. И этот тысячелетний быт, создавший свою особливую мораль, 64 Этику, эстетику, не оказался препятствием для западноевропейской конституции заводов, машин и пушек: какие это силы ! ? — Есть один малоизвестный закон развития человеческой культуры, — тот закон, по которому развитие духовной и матерьяльной культур не идут рука - об - руку, ибо матерьяльная всегда опережает духовную. Далеко ли от Платона и Аристотеля, величайших философов и мыслителей европейской древности, величайших оазов человеческого духа вообще во все эпохи, — далеко ли от них ушли Кант, Гегель, Толстой, величайшие мыслители наших дней,— и можно ли с этими нашими днями сопоставить век Платона, век ручного труда и войн кулаком и камнем — с нашим веком, с веком Толстого, веком заводов, металлургии, электричества, железных дорог, авиации, радио, дредноутов и стоверстных пушек? — Причины этому в особенностях развития человеческой индивидуальности. Например: — я ребенок, родился ничего не зная, мне десять лет,— мне показали автомобиль,—я ничего не знаю о том, сколько человеческого труда и гения было затрачено на создание Этой машины, — но я в три дня научился управлять Этой машиной, — то, что достигнуто матерьяльной культурой — культурой вещей — прежних веков, я принимаю, как норму, от которой надо итти дальше, и воспринимаю устройство автомобиля с таким же трудом, как устройство сохи. — И дальше: — я ребенок, я ничего не знаю, — и для того, чтобы достигнуть культурного уровня моих отцов, чтобы иметь право итти дальше в плане культуры духовной, я должен потратить тридцать лет, я должен долгие годы учить грамоту, математику, историю, — и Толстого я могу изучить не тем, что прочту о нем, а только тогда, когда я прочту его самого, — и — сколько бы Толстых я ни^прочел, сколько бы научных дисциплин Пильняк. Б 65 я ни изучал, сколько бы ни проповедывали мне отцы,— я по-своему расшибу себе лоб, я по-своему полюблю и возненавижу, по-своему определю свое место под луной, создав свою философию моего места и моего назначения, — и я все должен накопить сначала — от дикаря, ничего не знающего, до Толстого и Платона, — ибо наследье предков, культура предков — биологическим путем передает культуру отцов — даже не промиллями, но мельче. И тогда, когда матерьяльная культура делает шаги по европейской сказке, сапогами-семиверстами,— культура духовная тянется черепахою. Разителен в этом отношении пример Америки: там колоссальная матерьяльная культура, но культура духовная там еще в пеленках, никак не стала на ноги. — Черепаха духовной культуры японского народа заползла далеко. Пойдите, побродите по Европе, по Англии, Франции, Германии, Италии. Там трудно найти место, где бы история не закостенела развалинами замков, монастырей, соборов, разваленных дорог, кладбищами. Многие кладбища и храмы уже забыты, безыменны, давно мертвы, но они стоят, давят своими известняками. Про Европу, как про Англию, поистине можно сказать, что Европа, как Англия, вышед своею культурою из известняков Вестминстера, возвращается туда известняками и склерозами цивилизации. И над Англией, Францией, Германией, Италией в часы месс и вечерен отзванивают колокола похорон. — Матерьяльная культура Европы — грандиозна, доведена до предела, перешла уже из живых организмов на кладбища и в храмы, — в храмах и на кладбищах уже и заводы и фабрики, перестающие дышать, — Европа консервируется, теряя молодость, осклероживая фабриками, замками и монастырями:— это культура матерьяльная. — Духовная культура — уже 66 столетье известно, что западная, она, не выше восточной. И вот — Япония, страна, живущая под вулканами, страна, отказавшаяся от вещи, страна маленьких домиков, маленьких деревянных храмов: матерьяльной культуры, так, как это понятие понимает экономика, а не гуманитарные науки, — матерьяльной к у л ь т у р ы у я п о н с к о г о н а р о д а не было. Ни одного Вестминстера и Собора Парижской Богоматери в Японии — нет. Теперешняя японская культура фабрик и заводов — не старше сорока лет,— а раньше заводов и фабрик в Японии — не было. У японского народа нет матерьяльной культуры потому, что весь японский быт упирается в землетрясения, это землетрясения освободили японский народ от зависимости перед вещью и убрали вещь: психология народа выкинула ее из своего обихода волею неостывшей еще от вулканической деятельности земли. Японская матерьяльная культура трансформировалась в японском народе в в о л ю и в о р г а н и - зованныенервы японского народа: и эта культура, духовная уже, культура волевого примата и организованных нервов, крепка, выверена и сильна, как крепкая древняя культура, — жизнеспособнейшая культура «разумности», умеющая бороться даже с невзгодами вулканов. — Япония — страна островная, в своей истории она знает такие эпохи, как Токугава, когда Япония на два слишком века запиралась от всех остальных народов мира: это дало Японии чрезвычайно высоко напряженный национальный инстинкт,—столь острый инстинкт, что, несмотря на множество партий ^ и на рабочий вопрос, все же кажется иной раз, что все партии в Японии — только фракции единой огромной партии в семьдесят миллионов человек, которая называется — Япония. 5* 67 И еще одна предпосылка. Есть естественный закон: всегда, когда строят завод, его строят по последнему слову техники, — и не всегда, когда есть уже старый завод, пусть отстающий от должного уровня техники, есть возможность его перестроить, ибо издержки на его перестройку не покроют тех преимуществ, которые даст новый завод перед старым,— то обстоятельство, которое поставило очень многие отрасли производства Европы на колени перед Америкой. И теперь я перехожу к выводам. Я поставил себе вопрос: — Какие это силы японского народа дали ему возможность, единственному народу на Земном Шаре небелой расы, стать великой державой, стать в ряд великих держав? — И я отвечаю коротко: — Вулканы.— У Японии не было своей матерьяльной культуры, — и была (и есть) старая, проверенная веками, духовная культура, — проверенная веками и вулканами, выправленная волей и нервами. Известняки и склероз матерьяльпой культуры не связывали рук японского народа (так, например, как они связали руки Китаю). Островная психика была (и есть) подчеркнуто - националистична, и она создала волю народа не бояться индивидуальной смерти. Мудрость старой духовной культуры и воля — наши силы противостать европейцам. В те дни, когда пришла— пушками и товарами — Европа в Японию, в плане матерьяльной культуры Японии не от чего было отказываться,— а дешевый труд и тот принцип, что новый завод всегда строят по последнему слову техники,— дали право японцам бороться с европейцами—> бороться и вытеснить. — И решающим фактором в этой борьбе, конечно, была старая культура воли 68 и нервов Японии, та культура, которая была рождена вулканами и которой не надо было перестраиваться на новый лад. 11. О ГЕОМЕТРИЧЕСКОЙ ФОРМУЛЕ ШАРА .. . Неминуем в природе и в жизни людей тог закон, что все должно уравниваться. Взбушуются воды океана бурей, утихнет буря, — и волны лягут, вода сравняется, — и — поелику Земной Шар есть шар, омываемый со всех сторон водами океана, — сравняется вода в шар. Вулканическая деятельность земли накидала на землю горы, — идут века, выветриваются горы, размываются водами, перекапываются человеком, заполняются долины лесами и песками,— и — пройдет века, еще десятки веков, и будет земля равна, как лысина почтенного англичанина. — Все на Этом свете уравнивается и идеальная геометрическая форма — есть шар, у которого нет никаких углов. Психическая и бытовая геометрия—всегда была, есть и будет построена на началах геометрии евклидовой. Поистине, Земной Шар переживает сейчас эпоху окончательного узаконения геометрической формы шара. Ибо — не только пароходами, купцами, миссионерами, машипами и пушками, — но и знанием, знанием — окончательно изборожден Земной Шар. Ибо заборы и «великие стены» национальных культур рушатся под железным шагом знания, уравниваясь в знании и в труде, расплескиваясь через эти заборы, не считаясь даже с антропологией европейца, негра или японца. И вот задача — посмотреть, как, какими силами Япония разрушает старые свои заборы и каким уменьем сама перебирается через заборы иностранствнй... 69 Геометрическая форма шара — сердце японского народа в старом — ум в новом. — Пусть останется на совести тех, кто это утверждает, как хороший образ, утверждение, что японский народ надел на столетие маску. Армия, флот, фабрики, заводы, торговля — все это взято с Запада, и говорить о японских пушках, которых, к слову, я не видал, — это то же, что говорить о системах пушек английских, немецких, прочих. Медицину японцы целиком приняли европейскую, с немецкой фармацевтической записью, выкинув в ненадобность жен-шени и лю-и. А заводы — к величайшей обиде мистера Смита! — японцы строили так: они выписывали из Германии и Англии машины и инженеров, инженеры ставили машины и руководили ими; с инженерами заключали договоры на три, пять лет; эти лета проходили, приходил срок договору, — и в день срока англичанину или немцу у ворот завода очень вежливо предлагали зайти в контору; в конторе, на полу, за традиционным чаем дирекция благодарила инженера, — ворота завода были заперты для инженера навсегда: там на его месте стоял японец, тот самый, который в течение этих лет безмолвнейше исполнял все требования инженера и был у него на побегушках; инженер навсегда покидал Японию, чтобы всячески ее ругать.
Нажмите, чтобы раскрыть...

Ондатр · 20 фев 2021

3. ДВЕ ДУШИ ПРИНЦИПОВ «НАОБОРОТА» Мы вливаемся в потоки людей, в шумиху улиц, звонки, крики, выкрики, тесноту. Шумиха улицы впирает нас под крыши вокзала, в перроны, в загородки у касс. Пригородный поезд высыпает из вагонов шумы тэта, разменивает людей. Вагоны полны. Это час, когда вышли вторые выпуски газет,—поезд трогает, и вагон затихает в поспешном шелесте газетных листов. Толпа в национальных костюмах, люди оставили тэта под скамьями, с ногами забрались на скамьи, и вагон шелестит газетными листами: невоз^ можно представить рязанского крестьянина в национальном гречневике и с газетой. — Поезд мчит стремительно, движимый электричеством. — А за окнами, в солнце, в пестряди — те шалаши, которые называются японскими домиками, которым тысячелетье от роду и которые закутаны тесной сетью электрических, радийных, телефонпых и прочих проводов. Мы едем в Токио-фука, примерно в наш Серебряный Бор, к писателю Акпта-сан1. Мы слезаем, нас разменивает вокзал. Нас везет рикша в лакированной колясочке на дутых шипах, на рикше халатик, раздувающийся по ветру, на спине халатика — красный круг, герб его цеха (у всех рабочих такие халатики, 1 См. глоссу II. 25 и у всех на спине знаки, гербы их цехов и фирм). Улочками с трудом разъезжаются два рикши, фонари висят над головами, рябит в глазах от лака и золота вывесок, — тысячи велосипедистов, кажется, срослись со своими велосипедами. Мой рикша звонит в свой никелированный звонок. Затем мы идем пешком, мимо столетних деревьев, мимо храма, в воротах которого корчат страшнейшие ролей чортоподобные боги, а из чайного домика у ворот слышится музыка сямисена и пение гейши. Наконец, мы приходим к домику Акита-сан, мы открываем решетчатую калитку, и мой спутник, писатель Канзда-сан, говорящий со мною по-русски, — приветствует по-японски дом. Нам навстречу выходит девушка. Она падает на колени перед нами. Канэда-сан падает перед нею на колени, они приветствуют друг друга, — а я стою в растерянности, не зная, пасть мне на колени, или, вообще, что делать. — (Впоследствии я научился падать на колени.)—Мы снимаем наши башмаки и в одних чулках входим в домик, в этот таинственный японский домик, где стены сделаны из провощенной бумаги,— сьодзи, — и эти сьодзи раздвигаются так, что у домика можно убрать все стены, — где нет никакой мебели, пустые комнаты с хибати, камельком, никогда не потухающим, посреди комнаты и с какэмоно, картиною, в священном углу. Девушка вновь кланяется нам в ноги. Канэда-сан говорит мне, что это дочь Акита-сан. По лесенке, стоящей почти отвесно, мы поднимаемся во второй этаж, в кабинет Акита-сан. Этот кабинет таков величиною, что пятерым там на полу лечь уже трудно. Стен в кабинете нет — все они до потолка завалены книгами. Акита-сан сидит около хибати, греет над тлеющими углями свои руки, — кажется, он сидит зарытым в книги, и вотвот книги его закопают в себе. Канэда-сан кланяется ему но - японски, земным поклоном, — мне 26 Акита-сан по - европейски дает руну. Акита-сан — один из крупных японских писателей, драматург и поэт и философ. К нам вползает его дочь, вновь кланяется в землю, она похожа на кролика, потомучто ноги ее все время подогнуты, чтобы ей пасть на колени, у нее — ни одного некруглого движения. На полу перед нами она расставляет чашечки с японским чаем и уходит, пятясь к лестнице. Мы сидим на полу около хибати, грея над хибати руки, курим и пьем этот пустой чай, от двух чашек которого начинается сердцебиение. Хибати — это глиняная корчага, доверху насыпанная золой, в золе тлеют никогда не стухающие угли; — хибати — единственный способ отопления, — хибати сохранился от веков, от тысячелетья, от кочевий. Акита-сан показывает прекраснейшие книги, японские и европейские. Он показывает мне книги Арисима-сан, его автографы, крупнейшего японского писателя, разрешившего узлы своей жизни — смертью, повесившегося вместе со своею любовницей, чужою женою. Канэда-сан передает мне содержание последней поэмы Акита-сан — «о лютых законах» : . . . Лютые законы, глумящиеся над истиной, Низвергнуть время настало! Эй, поднимайтесь, смелее, рабочие, — Наша победа близка!..------- ------ в чем дело ? — кто сидит передо мною, около хибати, на полу, в этом шалаше, заваленном книга vih?!.— ------ на утро, на следующий день Акита-сан заехал за мною, чтобы вместе пойти в Цукидзи театр, в театр Осанаи-сана. С Акита-саном пришла молодая девушка в английском выходном костюме. Она первая поклонилась мне и протянула руку, — сслэдис фирст!» — она заговорила по английски, европеенка. 27 Я смотрел недоуменно: я не узнал в «ей гой самой девушки, которая вчера кланялась мне в ноги и подавала белый чай. Акита-сан был в бархатном пиджаке с большим черным бантом, как часто европейские художники. ... Я думаю о старой и новой Японии. Я знаю : то, что создается веками, не может исчезнуть в десятилетия. Как старое и новое сплелось в Японии? — какими силами? — Говорят, что сердцем Япония — в старом, умом — в новом. Быть-может, ум и сердце японского народа идут рука об руку. Но, во всяком случае, — каковы те силы, которые есть в японской старине, силы, давшие народу уменье принять все повое? Воля японского народа звучит костяным шумом тэта. Но глаз европейца, сына западной культуры, вся страна, весь быт и обычаи японского народа построены по принципу—«наоборот»,—наоборот тому, что принято в Европе. Я ниже пишу о маршале Ноги : в Японии почетно самоубийство, в Европе оно почитается позором. В Европе женщина — по крайней мере в идеалах — впереди, в Японии — позади. В Европе говорят: «гражданин Петр Иванов, мистер Стивен Грээм», — в Японии сначала фамилия, потом имя, потом «сан». Тот жест, которым в Европе говорят «уходи от меня», в Японии является жестом «подойди ко мне». В Европе пишут слева направо горизонтальными линиями, в Японии пишут справа налево вертикальными линиями. В Европе в опасных и неприятных случаях лицо делается сумрачным и натянутым, — в Японии в этих случаях смеются и улыбаются; когда европеец задумывается, сосредоточивается, его лицо делается умнее, осмысленней,— когда думает японец, на глаз европейца лицо его становится идиотственным. О настроении европейца и о состоянии его духа всегда можно узнать по его 28 лицу, — лицо японца никогда не скажет об этом, не выдаст японца, — о состоянии духа японца можно узнать по его рукам, по их движениям, — руки европейца ни о чем не говорят. Японцы строгают фуганком, двигая им к себе, европейцы строгают фуганком, двигая его от себя. У нас, если очень рассердятся, покроют матом, даже на английском языке,— у японцев самый высший вид оскорбления сказать— вежливейше — о том, что «я так глуп, что не могу понять моего собеседника», — дескать, собеседник тратит время на разговор с дураком. Все это примеры полуанекдотического характера. Но вот пример уже без всяких анекдотов. Психика европейца построена на утверждении будущего, строительстве будущего, — психика японского народа построена на утверждении прошлого, этот их культ почитания предков, делающий страну страною мертвецов, страною, где командуют мертвецы, — где поэтому студенты Токийского университета в анкете на вопрос, как они мыслят свое жизненное назначение, в подавляющем большинстве ответили, что они социалисты и они хотят народить детей, достойных их предков, — где, как известно из любой кпижки о Японии, самым чтимым являются дети, эта переходная ступень к отмиранию, где смерть почетна, как рождение. Психика японского народа построена на утверждении смерти, страна, управляемая мертвецами, — тем непонятнее, как эта страна нашла силы справиться с Европой. — . . . Япония презирает боязнь индивидуальной смерти: те военнопленные, которые вернулись после Русско-Японской войны на родину, были преданы — презрепию, — эти, «не сумевшие найти времени распороть себе живот», — от них отказались их семьи. Как известно, в шестнадцатом веке в Японию проникло христианство, которое было гам запрещено: 29 христиан узнавали просто, — подозреваемым предлагали пройти по образу богоматери со Христом,— и христиане отказывались итти по образу Христа, тогда их душили, распинали, или бросали в кратеры вулканов; к слову сказать, — о жестокости: во Владивостоке японцы, в том же двадцатом году, бросали русских коммунистов — в паровозные топки.—В морали европейских народов, несмотря на их присутствие, аморальными считались и почитаются — сыск, выслеживание, шпионаж: в Японии это не только почетно, — но там есть целая наука, называемая Синоби или Ниндзюцу — наука незамеченным залезать в дома, в лагери противника, шпионить, соглядатайствовать (поэтому, в скобках, пусть каждый европеец знает, что, как бы он ни сидел на своих чемоданах, они будут просмотрены темп, кому надлежит)— и здесь порождается легенда о том, что каждый японец за границей — обязательно государственный шпион. 4. ХАРАКИРИ 2 Я был в доме маршала Ноги, в том доме, где он вместе с женою сделал себе харакири, — в том доме, около которого теперь храм маршала Ноги. Этот дом теперь — достояние музеев, — храм около дома— достояние молящихся,—Ноги — национальный герой. Имя Ноги известно в России, ибо это один из маршалов, побивших Россию. — Таинственная, непонятная история! — перечитайте Гончарова. Маленькая страна, населенная смешными людьми с веерами, живущими в домах без столов и стен, поедающими рис и кузнечиков палочками, отожествляющими душу мужчины 12 1 См. глоссу Ш. 2 См. глоссу ТУ. 30 с цветком вишни, — страна, которая на глаз европейца всеми своими красивостями кажется театральной декорацией, да еще такой, которую видишь сквозь бинокль, приставленный к глазам той стороной, которая уменьшает. У Японии была фантастичнейшая эпоха, когда с начала семнадцатого века на два с половиной столетья до средины девятнадцатого — Япония заперлась для внешнего мира. В те столетья, когда Земной Шар пошел колесить океанами, Япония жила при двух монархах, при бессильных и божественных микадо и при всесильных и земных сЙогунах Токугава, запертая на своих островах, консервируя свои тысячелетья, свой феодализм, свои храмы и своих самураев. Все это было семьдесят лет тому назад, когда американский коммодор Перри пушками, а русский адмирал Путятин страхом своей эскадры (с Путятиным был и Гончаров) впервые «отперли» для мира Японию. Эпоха затворничества называется эпохой Токугавы, — эпоха выхода в мир называется эпохой Мэйдзи. Императором Муцухито был уничтожен сьогунат и феодализм, была дана конституция, были построены дредноуты, были побиты мы. Эту эпоху японцы называют — эпохой реставрации, —- в плане западпо-свропейских понятий ее следует считать революционной эпохой. Одним из ближайших сподвижников микадо был маршал Ноги. В дни, когда умер император Муцухито, переименовавшись после смерти в Мэйдзи, иакапуне похорон,-— маршал Ноги совместно со своей женой сделал себе харакири, это было в 1912 году. — Утром в тот день, вышед со своего Акасака, Хиноки-тьо, року бантьо (мой токийский адрес), я пошел на выставку флагов, бестолковую, по-моему, выставку, ибо — какой интерес смотреть бумажные флаги всех национальностей мира, которые я помню еще с детских рождественских елок — ?! — Обратпо я проходил мимо Ъарка и 31 переулочка, ведущего в парк, так же, как у нас на Пречистенках в особняки. Я пошел туда. Там стоит небольшой домик, по-нашему вроде тех, где по уездам живут земские врачи и агрономы. Там вокруг дома проложена галлерейка, откуда видна внутренность дома. На взгляд европейца — это пустой дом: ни одного стола ни одного стула, пол покрыт татами (циновками), какэмоно на стене, туалетный столик в комнате жены, такой, перед которым надо одеваться, сидя на полу, — письменный стол маршала, такой, за которым надо писать, сидя на полу, — и все, больше ничего. В угловой комнате указаны места, где сидел маршал и его жена в момент, когда они сделали себе харакири. Там в углу трубкой свернуты циновки, залитые кровью маршала и его жены. Они перед смертью сидели на полу посреди комнаты, около хибати.—Маршал и его жена перед смертью написали танки. Быль жизни маршала Ноги и его смерть — суть экстракт понятий японского народа о чести и правильности жизни, — маршал Ноги — национальный герой, патриот и гражданин своей родины. Обстановка его дома, тот быт, в котором он жил, — до аскетизма просты: и до аскетизма проста его смерть, ставшая над смертью. Вокруг дома маршала Ноги растут тенистые деревья, те деревья, которые дают покой нервам, — вишневые деревья (они в Японии величиной с березу), цвет которых есть символ души мужчины: вишневые цветы в Японии делают себе харакири, то-есть особым таким ножом разрезывают себе живот. . . Я ушел из дома Ноги, из парка, где приютился храм его имени, — малость обалделым. Все это было утром. К часу приехал профессор Нобори-сан *, и мы поехали на могилы сорока семи самураев. Там, опять под деревьями, стоят камни 1 1 См. глоссу V. 32 могил, сорок семь камней. Там бьет из земли ключ, в котором они обмывали отрзбленн^ю голову того, из-за которого эти сорок семь «ронинов» сделали себе харакири. Там есть музеек, где помещены остатки одежды этих самураев (у японцев ко всему музей и выставка, в этой стране мертвецов и почитания умерших). Там у могил я не смог долго быть, у меня стала кружиться голова от дыма сандаловых курений, тлеющих перед каждой могилой, от этого синего дыма, которым очень пахнет Япония и от которого следует— на мой нос — задыхаться. Начало этого исторического эпизода с сорока семью самураями мне неизвестно. Середина и конец этого эпизода таковы. Сорок семь самураев поклялись отомстить за своего даймйо, обиженного приближенным сьогуна, при чем их даймйо впал в немилость сьогуна, или что-то в этом роде. Двадцать один месяц эти сорок семь человек искали случая убить обидчика их барина, нашли, убили, — и не нашли нужным об этом скрывать, собрались вместе, на будущей своей могиле, оповестили о своих делах, сдались на милость сьогуна и — все вместе, два месяца спустя, одновременно сделали себе харакири. Теперь они обожествлены. Их смерть — сюжет самурайских гордостей, романов, поэм, драм, кино. Около могил сорока семи самураев— маленькая ярмарчишка. Я там накупил лубков, изданных в память этих обожествленных людей, ставших в понятии национального геройства в ряд с маршалом Ноги. 5. ЙОСИВАРА, ОЙРАН, ГЕЙШИ Я был в публичных домах и притонах — Москвы, Берлина, Лондона, Константинополя, Смирны, Шанхая. И везде в этих публичных домах и притонах одно и Пильняк. 8 33 то лее — окончательное обнажение всего, что принято человеком скрывать и что принято считать европейскою честыо. Там, в этих кварталах, главным образом, в алкоголе и — решающе — в похоти, ставшей, как алкоголь, до судороги доведено всяческое издевательство над человеческой личностью, там судорогой бродит испепеляющее проклятье, пороки, мерзость, сифилис и грязь. И я был в Иосиваре, в районе токийских публичных домов. Иосивара— точный перевод — счастливое поле. И никогда ничто меня так не ошарашивало, как Иосивара, — совершенной для меня непонятностью. В этом районе все было залито светом, в тесноте улиц шли дети, школьники, что-то покупали и мирно разговаривали, проходили матери, под вишневыми деревьями, в шалашиках торговали продавцы, шли с работы и на работу мужчины. Было совершенно обыкновенно, только больше чем следует свету, только чуть-чуть теснее. И у домов, около хибатн, выставленного наружу, грея руки и не спеша, сидели мужчины, посвистывая и пошипывая, те мужчины, у которых можно посмотреть фотографии ойран, проституток. Мы входили во многие дома; без водки, в тишине, предложив нам разуться (с европейцами, которые часто попадают в Иосивару пьяными, случается часто, что, чтобы не переобуваться каждый раз, они так и шлендрят из одного дома в другой в одних чулках!), — мы разувались, пам в ноги кланялась поягилая женщина, в тишине дома мы проходили в комнату, нам приносили чай, мы садились на пол, — и тогда проходили дзйоро, ойран, абсолютно вежливые, как все японки, совершенно трезвые, тихие, ласковые, улыбающиеся, здоровые. И вот то, что на улице совершенно обыкновенно ходят дети и торгуют торговцы, что эти женщины 34 нс пьяны, нормальны, вежливо-приветливы и здоровы,— это и было окончательно ошарашивающим, вселяющем в мои мозги нечто такое, что мне, европейцу, указывало большую нормальность в смирнских тлртушах и берлинских нахтлокалах, чем в Иоси варе. Только после землетрясения 23 года упразднены празднества Иосивара, когда в Иосивару стекались тысячи людей, женщины из Иосивара, украшенные вишневыми цветами, шли процессией, и всенародно здесь избиралась красивейшая ойран. Но первая лицензия, данная на постройку домов после этого землетрясения, дана была — Иосиваре: тогда шумелось в газетах, и установлено было, что Иосивара— общественно необходима для здоровья нации и для сохранения устоев семьи в первую очередь. Лицензии, выдаваемые государством на право проституции, есть статья государственного дохода, никак не аморальная. Все народное творчество имеет сюжеты, связанные с Иосиварой, — нет спектакля в классическом театре, где не было бы эпизода из бытия Иосивары. Каждый дом в Иосиваре имеет длинную свою и почтенную историю, свои исторические анналы. Город Фукаока гордится собою — тем, что в нем появилась первая проститутка, она была самурайкой, могила ее чтится, и на могиле ее каждый год бывают торжества. Спрашивают девочку:— «кем ты хочешь быть?» — и девочка отвечает:— «женщиной из Иосивары!».— Если бы я узнал, что я существую за счет сестрыпроститутки, — если бы я не застрелился, то наверняка много бы мучился этим; — если бы я был японцем, я мог бы быть этим горд. Часть женщин в Иосивару идет по призванию, по склонности, других туда продают отцы и мужья:— потом, выйдя из Йоснвары, эти женщины или выхо3* 35 дят замуж, или возвращаются к своим мужьям. Это никак не позор — быть женщиной из Иосивары. Проституция очень часто бывает товаром, которым торгуют для поправления бюджета. Нация позаботилась, чтобы дело проституции было в хорошем состоянии, — частной проституции— нет, проституция огосударствлена, в коридорах висят, в абсолютном порядке, кружки с марганцовокислым калием, — на выставках выставлены катетры, половые органы из папье-маше, проверенные медицинским надзором и полицией, — частно-практикующим проституткам лицензий на проституцию не выдается, проститутки собраны в Иосиваре (Иосивара— имя собственное, присвоенное району публичных домов Токио, такие же районы, под другими именами, разбросаны по всей Японии). Но 1 пол всегда упирается в метафизику, и недавно еще кое-где в Японии, при храмах,— были жрицы— божественные проститутки, кадр этих женщин возникал и по призванию и по рождению, — через них люди прикасались к богу. Тай-ю — высший титул проститутки. Буддийский первосвященник, глава Хонгандзи, женатый на принцессе крови, имеющий титул Восседающего на Тигровой Шкуре, — имеет право на Тай-ю,-—и в регламентные дни Тай-ю приезжает к Восседающему. Мне кажется, г половому акту японский народ относится, как к естественнейшему и священнейшему делу, никак не позорному. У японского народа до сих. пор .сохранился фаллический культ. Писатель Мусякодзи 2, менажируя ан-катр, в печати обсуждал этот менаж, и в печати же выступала его жена. 1 Абзац написан по справке проф. Е. Г. Спальвина. 2 См. глоссу VI. Со мною был такой случай; собираясь путешествовать в горы, в добродушии сердечном, я пригласил с собою одну мою японскую приятельницу, — и на другой день, через переводчика, она передала мне, что она согласна поехать со мною в качестве моей любовницы. Ярчайше выражен в Японии мир мужской половой культуры. Мораль и быг японского народа указывают, что женщина никогда не принадлежит себе: родившись, она есть собственность отца, потом мужа, потом старшего сына. И та женщина, судьба которой ссудила ей быть матерью, — есть только мать, ибо священнейшее у японского народа — дети. Она не должна крикнуть при родах, — на свадьбе родители ей дарят нож и икру, — икру, чтобы она плодилась, как рыба,—нож, чтобы она знала подчинение мужу, путь от которого — ножом — в смерть. А в те дни, когда она беременна, она ведет мужа в Йосивару. Но женщина может быть бездетна, — тогда это повод или к разводу, или к тому, чтобы— жена же — озаботилась поисками наложницы, мэкакэ: институт мэкакэ жив до сих пор, ряд министерских и парламентских деятелей имеют мэкакэ. Но у мужчины есть потребность в прекрасном, в вечной жественности, в общении с умной женщиной, с другом-женщиной, товарищем-жснщиной, советником, поучигелем: тогда * он идет к гейше. Института, аналогичного институту гейш, нет в западной культуре. Там, в чайном домике, мужчину встретят прекрасные женщины, они поклонятся ему так, как требует этого большое искусство, они проведут с ним чайную церемонию, они будут с ним весело, беззаботно, остроумно и умно беседовать,— они споют ему старинную песенку, протанцуют тихий и прекрасный танец, они сыграют ему на сямисэне и кото. На пороге чайного домика насыпана 37 горка белой соли, — символ чистоты и целомудрия. Веселые, улыбающиеся, неясные, они нальют и вновь подольют мужчине сакэ, — всяческой грацией уклонившись от своей чашечки. Одналсды, узнав, что я человек умственного труда, гейша сделала мне головной массаж: она положила мою голову к себе на колени, мяла и гладила мою голову белыми своими ручками, — и я встал с ее колен помолодевшим. Однажды (ведь японцы всегда и везде фотографируют) в компапии японских писателей мы снялись с гейшами. Я положил свою руку на плечо гейше. И наутро я увидел себя в газете — именно так, с рукою на плече женщины. Я было взволновался:— и успокоился, — ибо сняться в такой позе с гейшею— честь, никак не «потеря лица». Гейша дает свою визитную карточку, имена гейш так же чтимы, как имена писателей, — и есть гейши со всеяпонскими именами. Я прихожу в чайный домик с женою. Там, за домиком, тишина и ночь. Здесь тихо и светло. Мы снимаем свою обувь. Друзья-писатели заказывают ужин, приносят горячее сакэ. Приходят гейши, эти женщины, похожие на цветы. Одна из гейш садится около меня, наливает мне сакэ. Ну, как, как могу говорить я, чужеземец! — я рассматриваю ее руку, она смеется в смущении, прикладывает кулачок к виску, топорщит указательный палец и говорит плутовато, чуть-чуть недоуменно: — «Оку-сан Бируняку-сан», — и усердно топорщит свой пальчик: Это значит, что в мою жену вселится злой дух, непонятный гейше, живущий только у европейцев, — дух ревности... Гейша — это идеальная женщина, женщина мира искусств и красоты и ума, — к гейшам надо итти, чтобы касаться прекрасного. Не менее прекрасны тайны пола, — но это уже не гейши: тогда, после 38 гейш, надо ехать к ойран. II было: — мы были у гейш, с нами была моя жена, мы очень веселились;— мы пели вместе с гейшами, писатели плясали старинные танцы самураев и читали старинные баллады,— и тогда сказали мне, чтоб в следующий раз я не брал жену, ибо такой прекрасный вечер преступно не кончить ойрпн, старые писатели недовольны. Быть гейшей — это призвание, и это — на всю жизнь. Быть гейшей — честь, и для того, чтобы быть гейшей, надо учиться с малых лет. Гейша должна иметь не ниже среднего общее образование. Я был в школе гейш, в такой школе, куда европейцы вообще не проникают. Это было на берегу моря, и море уходило в лиловую тьму. В доме были только гейши, только женщины, молодые, средних лет, старухи, — а на сцене и на дороге цветов были девочки, от пяти лет, — будущие гейши, они танцовали, пели, кланялись, разыгрывали пьеску, — и старшие смотрели на свою молодую армию. Кроме школьной учебы, гейши должны уметь петь, играть на шемисене, должны изучать чайную церемонию, изучать тайны вязания цветов со всеми их символами, — и должны постичь тайну искусства собеседовать. Веснами, в дни цветения вишни, этого национального цветка Японии, символа весны и мужской доблести, гейши объезжают все города, знаменитейшие гейши, корпорациями в несколько сот человек, и в этих городах, в лучших театрах ломятся двери от тех, кто хочет посмотреть на действо гейш. О гейшах пишут в газетах. Их имена славны. Великие, Знаменитейшие гейши влияют на государственную политику. На интимные банкеты государственных деятелей — приглашается не жена, а любимая гейша того, в честь кого дается банкет. Гей-ша — точный перевод: — посвященный искусству. 39 Многие гейши выходят в замужество, например? государственный деятель эпохи Мэйдзи, принц Ито, был женат на гейше. Иные, кроме патента на гейшество, берут патент на ойран, — тогда до конца дней они остаются в почетной свободной любви, эти единственные свободные женщины, — и в этой свободной любви остаются, главным образом, талантливые гейши, как и у нас — талантливые актрисы. Институт гейш — очень древен,—и слово г э й - с я — новое слово, ибо оно существует только с токугавской эпохи, ибо раньше гейши назывались сираб ь о с и, что значит — белый, чистый тон ... ... Это выдумка европейцев, что в японском языке нет слова любовь: есть, в десятке вариантов. И выдумка европейцев, дальше порта не забиравшихся,— нелепица о срочных японских браках: японцы о таких не знают. Но совершенно не выдумка, что японский народ не стыдится обнаженного тела и естественных отправлений человеческого организма 1. В Икахо, у сернистых источников, я сидел в бассейне с минеральной водой, — пришли две японки, разделись, омылись и полезли ко мне; однажды я услышал женский писк, присущий только европеенкам, — я пошел расследовать и установил, что к Ольге Сергеевне в ванну собирались лезть мужчины-японцы. У японцев нет понятия мыть лицо и руки так, как это делаем мы: они каждодневно по несколько раз обмываются с головы до ног, поэтому в каждом доме есть ванна, воду в ванну они наливают такой горячести, что я, например, в такой воде сварился бы, — а, поскольку у японцев все наоборот, вытираются они не сухим полотенцем, а мокрым, тем самым, которым они подпоясываются, оно же служит им и мочалкой. 1 См. глоссу УН. В городах, где никак не убережешься от озорства европейцев, сейчас общественные бани разделены, женщины моются отдельно, но банщики в женских отделениях — мужчины. Уборные в Японии — общие, и помню, как фраппированы были Ольга Сергеевна и миссис Гиршбейн, жена американо-еврейского писателя Перетца Гиршбейна, когда в Кобуки-дза театре заместитель Осанаи-сапа по Цукидзи театру, Такахаси-сан, приведши их к уборной, со всею вежливостью французского языка предложил им проследовать туда, — «силь-ву-плэ!»—они прошли сквозь строй мужчин к кабинам,—и через минуту Такахаси-сан постучал им, сообщив, что джентльмэны (то-есть мы) отправляются в ресторан. До сих пор еще невесту жениху приискивают родители, всяческую беря на себя ответственность. Еще так недавно, во времена Токугава, тот нож, который родители давали невесте, был неминуемым порогом из дома мужа, — времена проходят. Вдова называется — умерший человек. Теперь в самурайских и цеховых семьях—этот же ноле является порогом и для девушки, раньше воли отца отдавшей другому свое целомудрие.—Но за городом, в деревнях, до сих пор сохранился праздник пришествия покойников с того мира, Б о и, июльский праздник созревания ячменя. К ночи тогда зажигают на дворах фонарики, чтобы осветить дорогу покойникам. Люди же в поле пляшут в хороводах, в м у г и к о к а с и, в хороводе «падения ячменя». И эта ночь свободна для совокуплений сельчан,—и если в эту ночь у девушки нет любовника, родители нанимают его, чтобы их дочь не была опозорена нелюбовью,—чтобы дочь их была благословлена любовью. И до сих пор,— утверждает профессор Е. Г. Спальвин,—сохранился в деревнях обычай общего обладания девушкой до брака, когда только после брака она переходит в единоличное обладание мужу,—при чем она за это платит обществу «первой ночью», в честь богини Канной, богини милосердия.—Философия пола у всех народов упирается в метафизику,— и никогда не забуду я фарфоровой тишины рассвета в деревне, на Синею. В этот фарфоровый рассвет, без шпика, один - одинешенек, должно-быть, единственный раз гак, в кимоно, я вышел со двора крестьянского дома и пошел в горы. Я писал уже об этом:—там, на горе, я увидел храм, в стороне от храма сидел мальчик,—а в чаще деревьев около храма стояла на коленях женщина, женщина обнимала клиноподобное каменное изваяние, лицо ее было восторженно. Я увидел таинственнейшее, такое, что редко удается увидать даже японцам,—я видел, как женщина поклонялась фаллосу,—видел таинственнейшее, что есть в природе человека. Мое видение мне разъяснил профессор Ионэкава-сан х, ибо эти видения у него сохранились от детства, от тех дней, когда мать водила его по храмам его клана, когда мать оставляла его одного, чтобы уединиться для молитвы перед богом чадородия. Тогда, в тот рассвет, я смотрел на эту женщину, одетую в кимоно, перепоясанную оби, с рудиментами крылышек бабочки на спине, обутую в деревянные скамеечки,—и тогда мне стало ясно, что тысячелетия мира мужской культуры совершенно перевоспитали женщину, не только психологически и в быте, но даже антропологически: даже антропологически тип японской женщины весь в мягкости, в покорности, в красивости,—в медленных движениях и застенчивости,—этот тип женщины, похожей на мотылек красками, па кролика движениями. — Даже жены про1 См. глоссу V III. 42 фессоров, европейски образованных людей, встречали меня на коленях.—Он на дай гаку — великое поучение для женщин—японский домострой—учит навсегда подчиняться отцу, мужу, сыну,—никогда не ревповать, никогда не перечить, никогда не упрекать. И в каждой лавочке продаются три обезьяны, символ женской добродетели: обезьяна, заткнувшая уши; обезьяна, закрывшая глаза; обезьяна, зажавшая рот. Так решили философию пола—буддизм, феодализм, восток,—и эта философия пола жива до сих пор.
Нажмите, чтобы раскрыть...

Ондатр · 24 фев 2021

Если сравнивать эту Японию с Японией образца 1868 года ты масштабные изменения мы увидим не только в вестернизации (т.е. формировании двух субличностей - японской и европейской).
Произошла масштабная "аристократизация" страны - т.е. общим обычаем стало то, что прежде было достоянием одного дворянского сословия:
патриотизм-милитаризм и почтение к армии с идеалами бусидо (офицеры как правило были самураи, а всеобщая воинская повинность воспринималась как то что самураями теперь стали все).рис и чай как основа питания, сакэ как часть повседневности, а не редких религиозных праздников, одежда из шёлка, дома на два этажа (и крытые уже не соломой), учтивые манеры. Т.е. собственно что мы воспринимаем, как нечто исконно японское ).
Точно также брачные обычаи знати (со строгой моралью и браком по решению родителей через сваху(точнее свата ) ), строгая патриархальность, зависимость невестки от свекрови) теперь стали буржуазными (но не крестьянскими).
То что все стали носить гэта это тоже была новация - раньше часто ходили босиком. Ходить по улице в набедренной повязки тоже стало не принято.
В домах простонародья вместо единого очага в большом помещении, появилось много комната с переносными жаровнями и керосиновыми лампами.
Жители внутренних районов стали есть рыбу. Из-за изменения питания стал увеличиваться средний рост. Частью образования (но не жизни) стали спортивные упражнения. Получили распространение боевые искусства , в т.ч. окинавское каратэ. Составление букетов, рукопашный бой, чайная церемония и т..п традционные искусства стали рассматриваться как до - т.е. духовная практика.
Грамотность стала всеобщей. развилось национальное самосознание. Государственное синто стало основой сакралиации государства.

Ондатр · 24 фев 2021

Достигнув пика в нулевых строгость буржуазных нравов стала смягчаться в 10-х.
Входит в обычай употребление в пишу мяса, европейская и кухня считалась экзотикой чтобы удивить гостей . Года с 20 появляются ресторанчики китайской и корейской кухни.
вместо бродячих торговцев появляются деревенские лавки.
вместо паланкинов - рикши

между городом и деревней происходили постоянная циркуляция населения - в деревне рабочая сила была избыточной, а условия труда на фабриках были ужасными - поэтому многие возвращались. Только недавно был запрещён детский труд и введён обязательный выходной по воскресеньям (который многих японцев вверг в ступор - они просто не знали чем его занять)

Ондатр · 2 мар 2021

Можно сказать, что половину населения составляли полукрестьяне-полугорожане. Естественной формой организации для них стали общины-землячества (иногда секты). Часто такая община в городе занимала одно общежитие. Во главе стоял покровитель (из тех кто преуспел)- он заботился о земляках, а те отвечали ему безусловной преданностью-лояльностью. так что например за кого голосовать решал именно покровитель. А сами покровиетли тоже были встроены в невидимую иерархию неформальных связей и обязательств , замыкающуюся наверху на кого-нибудь сановника.
относительно свободны были только люди артистических профессий. хотя к последним относились и гейши, обычно имеющие постоянных покровителей.
к проституткам по-прежнему относились с уважением, и по-прежнему действовали система продажи девочек в публичные дома. но теперь они по закону имели право их покидать даже не выплатив долг (хотя это считалось аморальным)

https://ru.wikipedia.org/wiki/Дэгути,_Онисабуро
https://ru.wikipedia.org/wiki/Кодо_Саваки

Войти или зарегистрироваться

Межвоенное межсезонье. 1920

Ондатр Модератор

Ондатр Модератор

Ондатр Модератор

Ондатр Модератор

Ондатр Модератор

Ондатр Модератор

Ондатр Модератор

Ондатр Модератор

Ондатр Модератор

Ондатр Модератор

Вложения:

Hashiguchi_Goyo_(1880-1921),_Woman_in_Summer_Clothing,_Japan,_1920,_Woodblock_print;HMA.jpg

Ондатр Модератор

Ондатр Модератор

Ондатр Модератор

Ондатр Модератор

Ондатр Модератор

Ондатр Модератор

Ондатр Модератор

Ондатр Модератор

Ондатр Модератор

Ондатр Модератор

Ондатр Модератор

Ондатр Модератор

Ондатр Модератор

Ондатр Модератор

Ондатр Модератор

Поделиться этой страницей

Войти или зарегистрироваться

Межвоенное межсезонье. 1920

Ондатр Модератор

Ондатр Модератор

Ондатр Модератор

Ондатр Модератор

Ондатр Модератор

Ондатр Модератор

Ондатр Модератор

Ондатр Модератор

Ондатр Модератор

Ондатр Модератор

Вложения:

Hashiguchi_Goyo_(1880-1921),_Woman_in_Summer_Clothing,_Japan,_1920,_Woodblock_print;HMA.jpg

Ондатр Модератор

Ондатр Модератор

Ондатр Модератор

Ондатр Модератор

Ондатр Модератор

Ондатр Модератор

Ондатр Модератор

Ондатр Модератор

Ондатр Модератор

Ондатр Модератор

Ондатр Модератор

Ондатр Модератор

Ондатр Модератор

Ондатр Модератор

Ондатр Модератор

Поделиться этой страницей

Быстрый поиск