1868. Высокий модерн.

list · 20 дек 2020

Ондатр сказал(а): ↑

Нажмите, чтобы раскрыть...

непонятно, что за цепи - пленники, что ли? ещё из металла, в отличие от большинства других - "благоприятных" - фигурок.
как у них обстояли дела с каннибализмом? как и в Новой Зеландии? )

Ондатр · 20 дек 2020

да нет, фигурки явно элитарные, цепочками привязаны бубенчики к шапкам.
каннибализм имел характер сугубо ритуальный. например царь города Ойо в процессе коронационных посвящений должен был съесть сердце своего предшественника.

list · 20 дек 2020

ну да, вид-то у них достойный, даже возвышенный - наводит на мысль о жертвенном служении, священности. однако цепочки есть и на ногах, и я подумала, может то схваченная элита вражеского племени )
наверно, это кто-то вроде жрецов

Ондатр сказал(а): ↑

каннибализм имел характер сугубо ритуальный. например царь города Ойо в процессе коронационных посвящений должен был съесть сердце своего предшественника.
Нажмите, чтобы раскрыть...

даже не буду спрашивать, в готовом виде или сырое... )

Ондатр · 20 дек 2020

Бенин

священное царство народа бини, одного культурного круга с йоруба. аристократическая бюрократия связанная с конкретными родовыми общинами-линиджами, привилегированные ремесленные придворные касты. царь- затворник. гарем - специальные посланцы набирали в него самых красивых девушек по всей стране, часть их потом дарилась в награду за заслуги. дворец сплошь облицованный старинными латунными барельефами

большой столичный город.

торговля (государственная монополия) пальмовым маслом и слоновой костью. культ предков и приношение им человеческих жертв.
но роль профессионального жречества была не велика.

порядок поддерживался тайными обществами во главе с самим царём.

леопарды были символом царской власти

Ондатр · 20 дек 2020

восточнее было ещё три городка народа игбо
центр здесь был не политический а сакральный - для всех племён на много дней пути (до 3 млн. чел) религиозным центром был оракул бога Ибини Укпаби в Арочукву.
его жрецы и возглавляемое ими тайное общество и были элитой. оракул вершил суд - обвиняемые или спорщики голыми входили в подземные тоннели и виновные оттуда не возвращались. считалось, что бог их пожирает. в действительности жрецы продавали их в рабство испанцам и португальцам в их близлежащие островные колонии.

list · 20 дек 2020

очень интересная культура африканской глубинки. аутентичная вплоть до таких времён и малоизученная, особенно тогда.
человеко-дракончики всякие опять же )
кто же сделал все эти зарисовки, что выше? и даже фотография есть

Ондатр · 20 дек 2020

фото и зарисовка несколько более поздняя, 91 г. английские колонизаторы добрались )

list · 20 дек 2020

Ондатр сказал(а): ↑

Нажмите, чтобы раскрыть...

а про этот мифообраз известно что-нибудь?

Ондатр · 20 дек 2020

https://en.wikipedia.org/wiki/Agbogho_Mmuo

list · 20 дек 2020

здорово. уникальное явление ведь, да?

Ондатр · 20 дек 2020

Я думаю, в вуду , это божество трансформировалось в Бригиту (объединившись со св. Бригитой, которая сама древняя кельтская богиня Бригит )
она выглядит как аристократическая белая девушка )

list · 20 дек 2020

может быть, сходство это лишь чисто внешнее (способ театрализации в ритуале; маска, похожая на шлем, надетая на голову мужчины, воина по определению) или косвенное (как схожий мотив - набор "нот", помещённый в совершенно разные "музыкальные" - семантические - контексты) - но посмотри, какой сильный однозначно солнечный и светлый образ, вот это всё множественное стремление вверх, - сам по себе он начисто лишён воинственных или тем более инфернально-загробных мотивов

Ондатр · 20 дек 2020

типа ? )

list · 20 дек 2020

) ну это уж ты сильно загнул )
там (у игбо) всё куда проще, а тут всё совсем не так ) но шапки правда похожи, разве что лишены гендерности.
кстати, удивительно ещё и то (в африканской маске), что иньская природа здесь представлена в солярном аспекте - тоже случай такой... редкий, если не сказать единственный (Аматерасу разве что вспоминается, но тут опять же совсем всё по-другому!) )
в общем, к чему ни притягивай - всё уши торчат

и костюмчик у жреца-актёра - он же буквально в шкуру этих женских духов влезает. любопытно было бы взглянуть на сам ритуал

Ондатр · 21 дек 2020

Межозёрье

К юго-втоку от пояса ква и гур начинаются бескрайние экваториальные леса с первобытным населением. вроде лесов Амазонии или Новой Гвинеи - неведомые и жутковатые. пояс политий вновь появляется уже в Восточной Африке, в районе великих озёр. Область эта была по африканским масштабам исключительно густо населена.
здесь находилось несколько небольших, но многолюдных государств со схожим устройством и общими по происхождению династиями: Буньоро, Торо, Анколе, Буганда, Бурунди, Руанда.
Власть правителей здесь была сильна и признаков дружинного князя было даже больше чем священного царя. городов не было, но уровень централизации был довольно высок. здесь существовала этно-кастовая система - элиту составляли скотоводы нилотского происхождения - высокие и худые, основную массу- коренастые земледельцы - банту. в роли низшей касты выступали пигмеи.
цари раздавали землю и скот в наследное или условное держание скотоводам , те собирали подати с живущих там земледельцев. управление осуществляли царские наместники и перемещающийся по стране двор-дружина.
В Буньоро, Торо, Анколе все ставки вора были только временными, уходя их сжигали. В Руанде они были постоянными дворцами, в каждой области.
В Бурунди иРуанде институт наместников был более развит. в Руанде в каждой области было три должностных лица - хозяин земли, хозяин стад и военачальник. Бурунди делилось на округа трёх типов - земледельческие, скотоводческие и военные. В Бурунди большой властью обладал верховный жрец.

самым мощным государством была Буганда - с населением ок. 5 млн. армией в 150 000 и озёрным флотом в 300 больших лодок. Она собирала дань с соседей.
здесь были 24 округа и земледелие играло большую роль чем скотоводство. правитель был менее подвижен. существовало профессиональное и богатое жречество.

дворец выглядел как то так

нынешний царь - Мутеса - принял ислам, и носил арабскую одежду

А.С.Балезин
ГЛАВА I
МУТЕСА I (1857-84)
«РЕФОРМАТОР И БЛАГОДЕТЕЛЬ»
Мутеса I жил в сложное для Африки время. Это был период, когда начинался колониальный раздел Африки, когда в глубинные районы континента проникали первые европейцы. Те самые, от которых в Европе узнали о внутренних африканских странах и их правителях. Словом, о тех районах, за которые позже разгорелась схватка между капиталистическими державами.

В этих условиях перед правителями государств Межозерья встала задача выработки основ новой внешней политики и дипломатии. Новой потому, что она более не ограничивалась отношениями с ближайшими соседями, а касалась внешнего мира — мира белого человека. Это было трудно. Во-первых, потому, что в Межозерье ничего не знали ни о тех странах, откуда прибывали пришельцы, ни о целях этих пришельцев и, уж конечно, не могли представить себе всех последствий их появления. Во-вторых, потому, что Мутесе пришлось иметь дело с такими известными путешественниками и опытными дипломатами, как Джон Спик, Генри Стэнли, колониальными деятелями типа Эмина-паши и миссионерами типа «Белого отца» Симеона Лурделя. В многочисленных беседах с ними правитель затерянного в центре Африки государства показал себя умным дипломатом и приятным собеседником. Каким же увидели Мутесу европейцы? Вот несколько его словесных портретов, принадлежащих их перу.

Дж. Спик и Дж. Грант, 1862 год: «симпатичный молодой человек, умный и живо интересующийся всем, что мы рассказывали»; Эмин-паша, 1876 год: «Король — человек приятной наружности, энергичный, обаятельный. Он был красиво одет: в арабском платье, тюрбане, опоясанном золотой лентой, один конец которой свободно свисал». Но это все — уже в момент величия. А вознесся на престол Буганды этот юноша, которого тогда звали Мукаабья, в результате придворных интриг, характерных для всех межозерных королевств. О таких интригах при дворах африканских правителей русский читатель в 1912 году мог прочесть следующее: «Царь... правил, окруженный министрами, любимцами, жрецами, колдунами. Перед ним все трепетали, к подножию трона подползали, каждое слово его хором славили, каждым движением восхищались, каждое приказание кидались исполнить стремглав. Окружающие наперерыв льстили и угождали ему: одни — чтобы пользоваться милостями властелина, другие — дабы не подвергнуться гневу его... Клеветы, интриги, наговоры, нашептывания наполняли „придворную" жизнь. Казни и немилости, награды и возвышения сыпались щедро на головы придворных».

Как Мукаабья стал кабакой Мутесой I.

В Буганде в середине прошлого века карал и раздавал награды могущественный, сильный и жестокий кабака Суна. В 1856 году он умер. После его смерти самым влиятельным человеком в в Буганде оставался катикиро (первый министр) Кайира. Чтобы и впредь сохранить свое положение, Кайира сумел добиться того, что новым кабакой стал его протеже — живший в отдалении молодой сын Суны по имени Мукаабья — «тот, кто приносит страдания». Почему же катикиро Кайира смог так решительно повлиять на выбор нового кабаки? Это позволяли обычаи Буганды. Учитывая, что кабака имел несколько сот жен, число законных претендентов на престол было велико, причем претендовать на него могли и братья кабаки. За «принцами», как правило, стояли кланы их матерей, и нередко начало каждого царствования знаменовали жестокие войны за престолонаследие, когда братья или дядья воцарившегося кабаки сами пытались захватить трон. Чтобы избежать этого, кабака Семакокиро, прадед нашего героя Мутесы I (он правил в последней трети XVIII века), ввел новый обычай, строго соблюдавшийся вплоть до правления Мутесы. После того как у нового кабаки рождались первые сыновья, все его братья, кроме троих, убивались — сжигались на костре. Почему сыновья, а не сын? Да потому, что первый, самый старший сын кабаки по законам Буганды права на наследование престола не имел. Он получал титул кивева и был как бы старостой среди своих младших братьев, отвечая за их поведение перед касуджу — специальным должностным лицом, ответственным за воспитание детей кабаки. (Все это касалось только инфантов, рожденных уже после того, как отец официально вступил на престол. Рожденные до этого времени назывались «крестьянские принцы» и права на наследование престола не имели.)

Законные принцы в возрасте четырех-пяти лет отнимались у матери, им выделялись земельный надел и охранник. На клочке земли сажалось хинное дерево — очень важное для баганда, так как луб этого дерева выделывался и использовался как материал для одежды, очень красивой, напоминавшей темную замшу. Инфанты жили в полной изоляции, им запрещалось общаться, принимать у себя или ходить в гости к бами — бугандийской знати; они поддерживали отношения только с простолюдинами.

Когда царствующий кабака заболевал и было видно, что дни его сочтены, вопрос о престолонаследии решался катикиро с помощью «хранителя принцев» — касуджу. После смерти кабаки его преемник провозглашался на собрании знати в столице: касуджу выводил его за руку из группы «принцев» и вкладывал его руку в руку катикиро. В 1856 году катикиро Кайира сумел устроить так, что со словами «Вот кабака» в его руку была торжественно вложена рука молодого Мукаабьи.

Представим себе, что мы присутствуем на церемонии восшествия Мукаабьи на престол. Кайира берет руку Мукаабьи и громко кричит: «Мукаабья — наш кабака!» При этом он вручает ему пучок стрел — один из символов его власти. Всех «принцев» — неудачников тут же уводят и помещают под стражу. А Мукаабья тем временем в сопровождении придворных идет к телу своего усопшего отца Суны и покрывает его саваном и куском лубяной материи. Это — первый сыновний долг нового кабаки. Затем провозглашается новая намасоле — королева-мать и выбирается новая лубуга — ритуальная сестра короля. Из своих многочисленных сестер на эту должность Мукаабья выбирает одну, позже крещенную под именем Дамали. Эти две женщины, согласно обычаям баганда, будут соправительницами кабаки в течение всего его царствования.

Церемония вступления на трон нового кабаки продолжается. Его сажают в носилки, и в сопровождении придворных он отправляется на священный холм Будо (неподалеку от нынешней Кампалы). У подножия холма процессию останавливают хранитель храма Будо и его помощники: «Зачем вас пришло так много, что вам надо?» Из процессии раздается ответ: «Огонь угас, и мы привели принца, который стал новым кабакой». Затем разыгрывается ритуальное сражение на копьях из сахарного тростника и щитах из банановых листьев, и «воинство» уступает дорогу процессии, которая взбирается на холм Будо. Здесь участники шествия отдыхают в хижине, именуемой Буганда и олицетворяющей всю страну. Затем они идут в храм Будо, где кабака ест ритуальную пищу — куски зажаренного целиком козла и бананы, тушеные с кожурой, — такая пища обычно дается плакальщикам на похоронах. Все это запивается водой из священного источника Нфунви, что на холме Будо. После этого новый кабака и его лубуга отправляются спать в специальную хижину, ибо лубуга не имеет права терять своего кабаку из виду на протяжении всей церемонии коронации. Вокруг этой хижины — она, как и храмы, представляет собой коническую постройку из жердей, покрытых банановыми листьями, — вырастают другие, где ночует свита, охраняющая кабаку и лубугу. С рассветом поселение на холме Будо просыпается, и церемония продолжается. Мукаабья и лубуга входят в храм Будо, где Мукаабье вручают нижнюю челюсть и пуповину кабаки Луманси — его далекого предка, правившего в XIV веке. Хранитель храма вручает эти реликвии со словами: «Ты — кабака». Затем кабаку ведут на самую вершину холма, к двум священным акациям. От них боковая дорожка ведет в специальное святилище, где находится фетиш, выполненный в форме глиняного возвышения. Мукаабья наступает на него по сигна¬лу хранителя храма и повторяет за ним: «Я — кабака Буганды». После этого он сажает ветвь хинного дерева и вновь встает на фетиш, произнося фразу: «Я — кабака, который будет жить дольше, чем мои предшественники, править народами и подавлять мятежи». И вот тут кабаку освобождают от траурных одежд, ему вручают церемониальное копье и одевают в коронационное одеяние. Это — два прекрасных лубяных покрывала, сшитые на плечах и изготовленные специально для церемонии. Такое же одеяние получает лубуга. Лишь немногие избранные могут видеть одевание монаршей четы. Затем Мукаабья и лубуга спускаются к подножию холма, где их ждут придворные. Тут кабака получает ветви, из которых делаются копья, со словами: «Этим ты победишь своих врагов». Затем ему вручаются лианы, из которых плетут корзины со словами: «Пусть твоя жизнь будет подобна корзине, которая, падая, не разбивается, как глиняный сосуд». Наконец, кабаке вручаются семена дикорастущих бананов со словами: «Да превзойдешь ты своих подданных в мудрости и благоразумии». Все то, что произошло на холме Будо, называется церемонией «съедения Буганды». После нее кабака считается воцарившимся. Он принимает имя Мутееса, что значит «Государственный человек, тот кто дает мудрые советы», не отказываясь, впрочем, от своего прежнего имени Мукаабья.

Но полновластным считается лишь кабака, овладевший королевскими барабанами. А для этого надо соблюсти полугодовой траур по умершему отцу Суне. Мутеса и придворные отправляются к месту траурных церемоний. Для кабаки строится временный дворец неподалеку от храма Будо. Там он впервые раздает государственные должности и земли в кормление вновь назначенным наместникам. Тем временем тело усопшего Суны бальзамируется. Когда оно помещается в усыпальницу, траур заканчивается. Об этом оповещает всю Буганду барабанная дробь. Тут же устраивается охота на газель, которую кабака блистательно убивает. Затем в знак окончания траура Мутеса бреет себе голову. И вечером того же дня к нему приносят королевские барабаны. Назавтра при большом стечении народа (на церемонию допускаются и простолюдины) торжественно выносится на специальные циновки из луба королевский табурет — аналог европейскому трону для многих африканских монархов. На табурет кладется специальный ковер кабаки, сделанный из сшитых вместе шкур льва и леопарда и оперения орла. Носильщики кабаки выносят его и лубугу на место церемоний, и катикиро почтительно усаживает кабаку на табурет. Их торжественно одевают в новые одеяния из луба. Затем Мутеса присягает, и присягу у него принимает мугема — церемониймейстер двора. «Ты — кабака, — говорит мугема, — хорошо управляй своим народом и всегда поступай правильно». — «Я согласен делать это», — отвечает Мутеса. «Всегда выноси справедливые решения», — продолжает мугема. «Я буду делать так», — отвечает кабака. Затем мугема вручает кабаке копье, и тот кланяется в верности своему народу. Направляя копье острием на мугему, он говорит: «Я никогда не побоюсь управлять моей Бугандой». Одновременно кабака разбрасывает в толпу плоды кофе. Подобные клятвы, также разбрасывая кофейные плоды, произносит и лубуга. Мугема обращается к народу: «Никогда не бросайте своего кабаку в трудную минуту, во время войны и несчастья».

И толпа отвечает: «Мы никогда не бросим его, всегда будем почитать и поддерживать». После этого выносятся фетиши кабаки, и самый главный из них — барабан кибо-набона, в который Мутеса ударяет один раз. После этого носильщики проносят Мутесу и его лубугу по кругу, чтобы все присутствующие могли их хорошенько рассмотреть. Затем убивается несколько военнопленных — эта жертва, как считают баганда, должна прибавить кабаке здоровья и счастья.

Первые постройки и первые реформы.
Теперь кабака должен был построить новую столицу. Каждый кабака, как правило, строил не одну столицу на протяжении своей жизни. Несколько их было и у Мутесы. Первую он построил в Накатеме. Одновременно Мутеса приказал возвести еще одну постройку — на полуострове Кисинси на озере Укереве он построил тюрьму для своих братьев-соперников. И продолжил новые назначения наместников. Наместники в Буганде менялись часто, их назначения и смещения зависели исключительно от милости кабаки. Но мы помним, что своим воцарением Мукаабья Мутеса был обязан катикиро Кайире и все новые назначения по первоначалу делал по наущению катикиро, который не упустил случая разделаться со своими врагами и поставить везде своих людей.

Это не могло не вызвать брожение. Часть опальных вельмож попробовала свергнуть кабаку и всесильного Кайиру. Для этого они сумели даже освободить из тюрьмы на озере нескольких братьев кабаки. Но мятеж был подавлен. За государственными делами молодой кабака не забывал и про развлечения. Рослый, сильный и гибкий, он был прекрасным охотником. Ввел охоту на крупных животных при помощи копий и заставлял участвовать в ней, как и в практиковавшихся при дворе сражениях на палках, всех придворных, кроме самых старых. Он придумал и соревнования по стрельбе из лука, ранее не распространенные в Буганде.

Оказалось к тому же, что молодой Мутеса — прекрасный пловец. Он настолько любил плавать, что велел выкопать при своем дворе плавательный бассейн — первый в Буганде. Но развлечения развлечениями, а политика политикой. Мутесу многие представители бугандийской знати считали слабым правителем, ведь первое время за него фактически правил Кайира. Для того чтобы продемонстрировать свою власть, Мутесе надо было сместить Кайиру. И кабака назначает нового катикиро, а Кайиру по его приказу убивают. Это перемещение ведет за собой целую цепь новых назначений, последовавших, как и смещение Кайиры, в большой степени в результате придворных интриг. Однако Мутеса потом сожалел об этом своем шаге — первом на пути к реальной власти. Он впоследствии говорил: «Кайира был тем человеком, что дал мне трон и спас меня, когда мои братья хотели этот трон захватить. Более того, когда я стал кабакой, все бами моего отца презирали меня как слабака. Кайира — нет, не презирал». Когда страсти вокруг Кайиры немного улеглись, Мутеса разыскал всех его выживших родственников и назначил на важные государственные должности.

Показать себя сильным правителем в глазах соседей, а главное, своих подданных в то время можно было прежде всего не казнями, а войнами с соседями. Жизнь Буганды была построена таким образом, что главным источником пополнения ее богатств были войны, в которых захватывалось основное в Межозерье мерило богатства — скот. Главным образом это были коровы, но не те, которых тут же представляет себе наш читатель, а совсем другие — бело-серые, горбатые, как правило худые и дающие мало молока. Кстати сказать, молоко и мясо занимали небольшое место в рационе жителей Буганды, главной их пищей было матоке — тушеные бананы.

Войны в Межозерье часто вспыхивали в результате подстрекательства соседей, становившихся в позицию «третьего радующегося». Один из первых военных походов армии Мутесы, например, был предпринят потому, что правитель небольшого государства Карагве (к юго-западу от Буганды, на территории теперешней Танзании) Руманьика сообщил, что против Мутесы восстали несколько бами на юге. Мутеса направил туда войско, но воины увлеклись грабежом стад соседей и проиграли сражение. Поражение войска привело Мутесу в ярость, по его приказу воины, проявившие трусость, были казнены. Видимо, неудачи первых походов заставили Мутесу пойти на важный шаг — реорганизацию войска Буганды. Прежде оно представляло собой ополчение, каждый совершеннолетний мужчина был воином под началом своего гражданского администратора. Мутеса вводит пост муджаси — главнокомандующего армией и систему битонголе — регулярных полков, во главе которых стояли полковники — батонголе. Батонголе получали земли в бугандийских провинциях. Однако в крупные военные походы по-прежнему поднимались все боеспособные мужчины. Мутеса назначал батонголе из своих пажей и придворных, а также из воинов, отличившихся в боях.

Мутесе принадлежит и заслуга создания флота каноэ на озере Укереве. Это величайшее в Африке озеро связывало Буганду со многими соседями, и баганда издавна умели делать лодки из дерева, причем довольно большие. Самые большие из них имели более 20 метров в длину, свыше двух метров в ширину и до полутора метров в глубину и вмещали до 150 человек. Мутеса впервые использовал такие лодки в военных целях — тогда в них сажали 30— 40 гребцов и 80—120 воинов. Во главе флота каноэ был поставлен «адмирал» — габунга, занимавший при дворе Мутесы такое же важное положение, как и муджаси. Флот давал возможность Буганде контролировать все передвижения по озеру Виктория и совершать внезапные нападения на соседей, чьи земли лежали по берегам озера. Благодаря флоту Буганда покорила и присоединила острова Сесе — группу мелких островов на озере, прилегавших к его северному берегу.

Сам Мутеса редко ходил в военные походы, но обязательно выслушивал отчеты о них. Это был целый ритуал. Придворные кабаки располагались на площади перед входом во дворец на коленях. Мутеса в своем царском одеянии сидел на табурете, покрытом шкурой леопарда. Подле него находились знаки его власти — два копья и щит. По правую руку от него ждали приказаний пажи, а по левую — маленькая группа женщин на корточках. В первом ряду женщин располагались прислужницы, предлагавшие собравшимся помбе — пальмовое вино. Прямо перед Мутесой в несколько рядов сидели победоносные военачальники, недавно вернувшиеся с войны. Каждый командир полка по очереди рассказывал, что делали его воины, выделяя тех, кто хорошо и успешно выполнял его приказания, и тех, кто либо убежал от врага, либо побоялся перейти в наступление. Кабака слушал очень внимательно и комментировал происходящее. Отличившихся в боях он угощал помбе из маленьких тыквенных сосудов — калебас, при этом присутствующие аплодировали. Проявившие трусость тут же приговаривались к смерти.

Вооружена была бугандийская армия длинными копьями и щитами. Однако уже в 70-е годы в армии Мутесы насчитывалось до тысячи единиц огнестрельного оружия. Ружья и мушкеты завозились в Буганду торговцами с восточноафриканского океанского побережья — колыбели древней цивилизации народа суахили. Торговать с побережьем Буганда начала еще при отце Мутесы Суне, но особенно частыми гостями караваны носильщиков из Занзибарского султаната стали в Буганде при Мутесе. Они несли в Буганду ткани, ружья, порох и пули, а уносили оттуда слоновую кость и уводили рабов.

Но суахилийцы несли с собой вместе с товарами и свою религию — ислам. Мутеса подружился с некоторыми из торговцев. Как-то он спросил одного из старых торговцев, о чем это его отец Суна так подолгу беседовал с ним. В ответ Мутеса услышал, что они говорили об Аллахе, который «воскрешает из мертвых». Мутеса живо заинтересовался новой для него религией и попросил, чтобы ему прислали человека, который бы рассказал ему про ислам. Просьба была исполнена. Суахилиец по имени Маквега прибыл в Буганду, и кабака усердно у него учился. В итоге он не только освоил основные догматы ислама, но и выучил суахили и арабский и мог читать Коран. Более того, он сделался правоверным мусульманином, заставлял придворных приветствовать его на мусульманский манер и впоследствии в припадке религиозного экстаза казнил нескольких человек, отказавшихся принять ислам. Но вскоре ему было суждено заинтересоваться другим миром — христианством.

Мутеса, Спик и ислам.
19 февраля 1862 года. Буганду всколыхнуло необычайное событие — в столицу прибыл совершенно белый человек. Таких светлокожих там до тех пор никогда не видели, и толпы людей сбегались посмотреть на это чудо. Все побаивались белого человека, сначала думали, что это — просто альбинос, но черты его лица отличались от местных альбиносов, да и говорил он на непонятном языке. Тогда решили, что он — потомок династии Бачвези — людей с более светлой кожей, но пришел он не с севера, как Бачвези, а с юга. Это был известный английский путешественник и исследователь Африки Джон Хеннинг Спик, искавший истоки Нила в 1860—1863 годах вместе с Дж. Грантом. Обойдя озеро, названное им в честь королевы Виктории, с юга и запада, он открыл вытекающую из него реку Виктория-Нил, считающуюся основным истоком Белого Нила, и в книге «Открытие истоков Нила», вышедшей в 1863 году в двух томах, описал свое путешествие.

Вот как описывал Спик свою первую встречу с Мутесой: «Мне сообщили, что великий король уже сидит на троне в своей хижине для приемов, и я направился туда со шляпой в руке в сопровождении почетного эскорта, идущего „свободным строем", за которым, в свою очередь, шли носильщики, несущие мои подарки. Я не подошел прямо к нему, как бы для рукопожатия, а прошел за ряды сидевших на корточках с трех сторон вакунгу (бакунгу. — А.Б.), одетых в шкуры, в основном коровьи; несколько из них к тому же были опоясаны вокруг талии леопардовыми шкурами — знаком королевской крови. Здесь мне следовало остановиться и сесть под палящим солнцем, и я надел шляпу и поднял свой зонтик, что их всех удивило и рассмешило, и уселся смотреть этот романтический спектакль. Я никогда не видел более театрального зрелища! Король, молодой человек приятной наружности, высокий, с хорошей фигурой, лет двадцати пяти, сидел на красном одеяле, покрывающем квадратное возвышение из королевской травы, тщательно одетый в новое мбугу (длинное одеяние из луба. — А.Б.). Волосы на его голове были коротко подстрижены, но на макушке зачесаны в высокий валик, идущий по всему затылку как петушиный гребень. Его шею украшало большое кольцо из разноцветных бисеринок, составляющих элегантные узоры. На одну руку было надето украшение из бисера, а на другую — амулет из дерева и змеиной шкуры, на каждом пальце его рук и ног — чередующиеся латунные и медные кольца, а над лодыжками, до середины икр, — чулки из очень красивого бисера. Все было легким, симпатичным и в своем роде элегантным, его обмундирование отличалось поразительным вкусом. Вместо платка ему служили прекрасно выделанный кусок лубяной материи и кусок шелка с золотым шитьем — ими он постоянно закрывал свой большой рот, когда смеялся или вытирал его, выпив пальмового вина, глотки которого он делал все время из симпатичных маленьких калебас».

Спик провел в Буганде около пяти месяцев, он подружился с намасоле, матерью кабаки, и часто встречался с самим Мутесой. О чем же они говорили? Мутееа дал волю своей любознательности и много расспрашивал своего гостя. Кабаку интересовало все: что такое Европа, какие есть там государства, как они устроены, каковы повадки тамошних королей. Он спрашивал, какие дома строят в Европе, как там одеваются, каковы там формы брака и о многом, многом другом. Так Мутеса получил первые сведения о том мире, с которым его народу предстояло столкнуться впоследствии. Беседы касались христианской религии, и есть сведения, что именно Спик посоветовал Мутесе пригласить в свою страну христианских миссионеров. Но в 60-е годы миссионеры еще не были готовы к подобной акции — Буганда всерьез заинтересует Британию лишь десятилетие спустя. Да и Мутеса пока не особенно нуждался в пришельцах из Европы.

Придворные кабаки относились к Спику с большей опаской, чем сам правитель Буганды. Спик не раз просил намасоле, чтобы его переселили поближе к дворцу кабаки, ведь ему отвели хижину в отдалении. Но придворные опасались как за самих себя, так и за кабаку и не разрешили Спику жить вблизи от резиденции Мутесы.

Уходя из Буганды, Спик оставил Мутесе ценный подарок — семнадцать ружей. Мутеса раздал эти ружья своим самым знатным и любимым вельможам. Эти ружья так и стали называться в Буганде — спик. Таким образом, память о Спике осталась в стране надолго. Следующий европеец посетил страну Мутесы лишь через двенадцать лет. А пока... Мутеса пытается превратить свою страну в мусульманскую — сам исповедует ислам и требует того же от своих придворных. Его пажи подвергаются обрезанию. Он соблюдает мусульманские обычаи, в частности рамазан.
Нажмите, чтобы раскрыть...

Ондатр · 21 дек 2020

исследователи https://www.geografia.ru/nile.html
О Бёртоне https://ru.wikipedia.org/wiki/Бёртон,_Ричард_Фрэнсис. и https://librebook.me/perevodchiki__1001_nochi/vol1/1

Ондатр · 21 дек 2020

восточная африка

Была областью хорошо освоенной занзибарскими купцами - работорговцами. а поборы с их караванов были основой благосостояния здешних вождей.

в описании Стенли

Из всех племен центральной Африки наиболее замечательны ваниамвези. Для меня образец настоящего ваниамвези представляется в виде высокого, длиннорукого и длинноногого человека с добродушным лицом, с всегдашней широкой улыбкой, открывающей в середине верхнего ряда зубов маленькую дырочку, просверленную, когда он был еще мальчиком, для обозначения его племени. Сотни проволочных колечек спускаются по его шее; он почти гол, и своими неприкрытыми формами представляет прекрасную модель для черного Апполона. Я видел многих представителей этого племени в одежде занзибарских вольноотпущенников, в тюрбанах из нового американского простынного полотна или в длинных арабских дишдашегах (рубашках) и имевших такой же цивилизованный внешний вид, как и любой из мсавагили занзибарского берега; но я не могу освободиться от своего идеала.
Мниамвези — янки Африки; он прирожденный купец и путешественник. С незапамятных времен племя его присвоило себе переноску товаров из одной страны в другую. Мниамвези — верблюд, лошадь, мул и осел, вьючное животное, которое путешественники усердно стараются приобрести для переноски своего багажа с берега в дальния внутренния страны Африки. Араб не может никуда прийти без его помощи; белый, путешествующий с научною целью, также должен обращаться к нему. Они обыкновенно встречаются в большом количестве в Багамойо, Кондучи, Каоле, Дар Саламе и в Кияьве, предлагая свои услуги караванам. Подобно моряку, он имеет притоны в известных харчевнях больших приморских городов, и, подобно моряку, он неутомимый гуляка. Морской берег для мниамвези — то же что Нью-Йорк для английского матроса. В Нью-Йорке английский матрос может поступить обратно на корабль за высшую плату, так же точно и мниамвези может снова наняться для обратного путешествия за более высокую цену, чем от Униамвези до моря. На него такой большой запрос, а в течение военного времени он так редок, что плата ему весьма высока, достигая от 36 до 100 ярдов полотна. Сто штук этих вьючных животных, всего до Унианиембэ, т. е. в течение трехмесячного путешествия, легко могут обойтись путешественнику в 10,000 ярдов полотна, а 10,000 ярдов полотна равняются 5,000 долларам. Но при терпении и строгой экономии можно получить такое число за 3,000 долларов.

XXXIX. Возвращение из плавания по Танганикее.

Мниамвези, нагруженного тюками с бумажными тканями и доместиком из Масачусета, коленкором из Англии, ситцем из Моската, полотном из Бучи, бусами из Германии, медными проволоками из Великобритании, можно встретить по всей центральной Африке — на Луалабе в лесах Укавенди, на холмах Уганды, на горах Карагуэ, на равнинах Урори, на плато Угого, в лесистом Укононго, в болотах Узегугги, в дефиле Узагары, в пустынях Убены, среди пастушеских ватутов, вдоль берегов Руфиджи и в торгующей рабами Кильве.
Во время путешествия своего с караваном они кротки и послушны, в своих деревнях они веселы и забавны; в своих собственных торговых экспедициях они проницательны и изворотливы, в войсках Мирамбо они наглы и смелы, в Укононго и Укавенди они охотники; в Узукуме они погонщики и рудокопы, в Лунде они усердные искатели слоновой кости; на берегу они вечно удивляющееся и напуганное племя.
Ваниамвези, к сожалению, кажется, вымирают или же переселились в отдаленные страны; но первое свое мнение я основываю на многочисленных разоренных землях, некогда занимаемых ими, каковы: Мгонго Тембо, Рубуга, Кигва, Утанда, Мфуто, Масанге, Вилианкуру. Такие неспокойные и вечно недовольные люди, как Манва Сера, Нионго, Мирамбо и Осето своими постояннымн войнами способствуют к истреблению населения Униамвези. Переноска тяжестей во время путешествия также не может способствовать к увеличению населения. Из десяти черепов, встречающихся на торговых путях внутренней Африки, восемь принадлежат несчастным ваниамвези. павшим жертвами лишений и опасностей, ожидающих каждый караван на пути. Рабство со всеми своими ужасами способствует как к развращению, так и к истреблению их. Грустно думать, что подобное племя должно исчезнуть с лица земли, как на наших глазах исчезли воинственные макололо с тех пор, как Ливингстон в первый раз увидел Линианти. Какое могучее государство могло бы образовать из этих племен человеколюбивое правительство! Какое блистательное доказательство благодетельности цивилизации могли бы они представить! Каких покорных учеников Евангелия могло бы сделать из них практическое миссионерство.
Велико могущество «уганга» — лекарей в Униамвези. Мне приписывали способность производить дождь, отравить все колодцы в стране, убить всех людей Мирамбо каким-нибудь лекарством — пока наконец я не потрудился отвергнуть все приписываемое мне могущество. Сперва они приводили ко мне своих больных чередами, сифилисом, чесоткой, оспой, воспалениями и дизентерией — пока, наконец, я не убедил их, что ничем не могу помочь им. Один старик, страдавший хронической дизентерией, давал мне прекрасную жирную овцу и блюдо шороко — журавлиного гороха — за лекарство против его болезни. Я мог бы взять его овцу и дать ему какую-нибудь негодную микстуру, но я прямо сказал, что ничем не могу помочь против его болезни. Однако я дал ему гранов 100 порошка Довера и пару доти хорошего сукна, чтобы прикрыть себя и свою жену, но отказался взять его овцу, потому что страдания несчастного возбуждали во мне глубокое сострадание.
Ни одна охотничья партия ваниамвези не выступает не посоветовавшись с «мганга» — лекарем — который, за известное вознаграждение, снабжает их чарами, настоями, травами и благословениями. Кусочек уха зебры, кровь льва, ноготь леопарда, губа буйвола, хвост жирафа, брови антилопы — сокровища, которых нельзя добыть иначе, как за деньги. На шее их висит трехугольный кусочек полированного кварца, несколько вырезанных из дерева вещиц и всесильный талисман в виде растения, ревниво зашитого в кожаный кошелек.
Ваниамвези, как племя, отъявленные трусы. Караваны их весьма смиренно проходят по Угого, по выходе же из этой страны они неимоверно хвастаются перед другими племенами. В случае войны в их стране они имеют привычку никогда не наниматься в караваны. Предводители отговаривают их от всяких торговых предприятий, а приказания их старшин — для них закон.
В Униамвези правление монархическое, наследственное. Король называется «мтеми». За исключением старшин Унианиембэ, Узогози и Уголы, ни один из предводителей в Униамвези не имеет этого титула, хотя из вежливости его дают владетелям областей. Нынешний король Унианиембэ называется Мкасива, Пакаламбула царствует в Угаре, а Мото или «огонь» в Узагози.
Мкасива может выставить 3,000 воинов из населения Унианиембэ, простирающагося до 20,000 человек. Небольшие областни Табора и Квигара одни могут выставить 1,500 воинов.
У ваниамвези существует несколько любопытных обычаев. Когда родится ребенок, отец отрезывает детское место и идет на границу области, где зарывает его в землю; если границей служит река, то он зарывает его на берегу, затем берет корень одного дерева, несет его к себе и зарывает у порога своего дома. Потом он приглашает своих друзей на приготовленный им пир. Он убивает быка или полдюжины коз и разносит помбу. Если рождаются двойни, то никогда не убивают одного из детей, а напротив, считают это великим благословением. Мать, чувствуя приближение родов, уходит в лес, где за ней ухаживает одна из подруг.
Брачные обряды похожи на обряды вагогцев. Жена покупается от отца за коров или коз, смотря по средствам жениха. Колдовство наказывается смертью.
Церемонии при открытии и обвинении преступников, распространенные между вагогцами, господствуют и в Униамвези. Преступление против государства и общины также наказывается смертью.
Вор, пойманный с поличным, может быть или убит на месте, или же становится но приговору мтеми или короля рабом того, чью собственность он хотел украсть.
После смерти ваниамвези тело относят или в джунгль, или, если покойник был лицо значительное, зарывают его в землю в сидячем положении, или же кладут его на бок как у вагогцев. На походе тело покойного бросается в сторону и оставляется в добычу гиенам, самым лучишм мусорщикам лесов. Султан погребается в самой деревне.
Северные ваниамвези весьма промышленное племя. Они сами обработывают свое железо и приготовляют почти все мотыги, употребляющиеся от Танганики до Узогары. Ни один караван не возвращается из Унианиембэ, не накупивши мотыг, которыми они на обратном пути уплачивают дань вагогцам. Железо, привезенное таким образом употребляется у восточных и западных племен для изготовления всевозможных инструментов; из него приготовляют копья, наконечники для стрел, топоры и военные секиры. В Унианиембэ часто можно встретить туземного ремесленника, распродающего свои смертоносные орудия за полотно. За два ярда можно купить новое копье или дюжину стрел. За четыре ярда простынного холста можно купить самый лучший лук, украшенный медными проволоками и пластинками; а за два ярда можно приобрести страшный на вид топор. Последнее оружие похоже на секиры, употреблявшиеся пиктами в каменный период, а также римлянами и египтянами в начале их исторической жизни, форма их одинакова от Багамойо до Сан-Сальвадора, от Нубии до Кафрской земли.
Божество в Униамвези называется Мирингу, в Киголо — Мулунгу, в Кисавагили — Миенци Мунгу. Ваниамвези считают его подателем всех благ и творцом. Ему редко молятся, разве только о приращении земных богатств. Когда умирает один из членов семейства в Униамвези, то родственники покойника говорят: «Мирингу взял его (или ее) к себе» — «Это дело рук божиих». Страх, с каким они упоминают о смерти, как бы говорить: «это кажется нам чудесным».
«Можегь ли девушка забыть свои украшения или невеста свое убранство?» В Униамвези, по-видимому — нет. С тех пор как она начинает кричать «мамма», украшения составляют предмет ее всегдашних помыслов; она любят смотреть на красивые нитки красных, желтых, белых и зеленых бус, составляющих такой контраст с черным цветом ее кожи; она любит перебирать пальцами длинные ожерелья из разноцветных бус, свешивающихся с ее шеи или играть поясом из бус, повязывающим и талью; она вплетает их даже в свои волосы и любит слышать, что они идут к ней. Ей приятно иметь спиральный пояс из медной проволоки, хотя у нее нет платья, которое он мог бы поддерживать. Она с нетерпением ждет дня своего замужества и запасает кусок полотна, чтобы прикрыть им свое тело — потому что тогда она будет иметь право обменнвать на домашних птиць дешевые безделушки, привозимые арабскими купцами.
Дамские вечеринки англосаксонцев, по-видимому, весьма древнего происхохждения; они были распространены, или по крайней мере существовало нечто похожее на них даже в то время, когда древний Егнпет стоял во главе цивилизованных народов. Кто из изучавших картины древнего Египта, покрывающие стены вновь открытого Мемфиса, не заметил женских сборищ? Я наблюдал эти вечеринки в Абиссинии — этой стране, отличающейся такою приверженностью к древним обычаям. Их можно встретить и в Униамвези, и редко приходилось мне видеть выражение большого счастья и довольства, чем на лицах старых и молодых женщин деревни Куниамвези, когда они на закате собирались из различных домов, чтобы посидеть вместе и поболтать о событиях дня, могущих интересовать общественное мнение деревни Куниамвези. У каждой из женщин есть своя коротенькая скамейка, и каждая приводит с собою свою молодую дочь, которая, тюка мать ее болтает и курит с сияющим от удовольствия лицом, своими проворными пальцами превращает похожие на шерсть локоны своей родительницы в ряд косичев и колец. Старшие женщины, собравшись в кружок, начинают рассказывать свои приключения, болтая как сороки: одна рассказывает, как корова ее перестала давать молоко; другая — как выгодно ей удалось продать молоко белому; третья — о том как она полола свою грядку; четвертая — о том что муж ее не возвратился еще из столицы Куниамвези, куда отправился для продажи небольшого запаса хлеба.
В то время, как деревенские матроны наслаждаются безвредной болтовней, отцы семейства находятся в «Училище Болтовни», или бирже, где обсуждаются цены на товары и различные политические вопросы области, быть может, с таким же глубокомыслием и проницательностью как и у более цивилизованных народов.
Здания для этих общественных собраний в деревне Куниамвези расположены обыкновенно на стороне одной из квадратных площадей, лежащих среди деревни, и называются туземцами «ванца», или «уванца». Во время безделья — а здесь редко не безделье — они курят, сидя на корточках, и рассуждают, быть может, о тех же самых предметах, о которых, как мы видели, только что болтали матроны: по всей вероятности, речь идет о недавно прибывшем белом человеке. Мы можем быть уверены, что если дело идет о белом человеке, то разговор весьма интересен. Каждый мужчина должен или наточить копье, или разукрасить меч, или сделать топорище, или выкурить трубку, или рассказать сплетню — и он идет для этого в ванцуа. Если в ней пусто, то он, несмотря на свою работу бежит к группам, собравшимся под большим деревом, почти всегда попадающимся в деревне, и здесь под тенью его удовлетворяет своей любви к назидательным беседам. Чем была агора для афинян, и чем служит биржа для наших современников, то составляет ванца для деревни в Униамвези.
Ваниамвези, как видно из предыдущих заметок, любят курить. Рассматривая различные виды трубок, я заметил, что они не обнаружнвают большого искусства в приготовлении их, и нашел, что они сильно напоминают трубки северо-американских индейцев. Наши индейцы выделывают свои трубки из красного жировика, тогда как виниамвези употребляют для этого черный жировик, находимый в западной Узукуме. Но так как этот мягкий камень довольно редок, то они заменяют его черной грязью, смешанной с мелко изрезанной соломой. Табак Униамвези принадлежит не к высоким сортам. Они приготовляют его точно так же, как и в Абиссинии. За доти, или 4 ярда, полотна можно купить три фунта табаку; за ту же цену можно приобрести трубку из черного жировика с чубуком, изукрашенным медными проволоками и пластинками.
Туземцы любят употреблять вместе с табаком бханг. Их наргилле (кальяны) весьма первобытного устройства и приготовляются из тыквы и выдолбленной палки. Одной или двух затяжек достаточно, чтобы возбудить страшный припадок кашля, от которого они чуть не лопаются. Однако это доставляет им удовольствие, потому что они часто возвращаются к своим наргилле; но невозможно описать того раздражения и отвращения, которое вызываеть их громкий, резкий и пронзительный кашель.
Ваниамвези, живущие в Унианиембэ, имеют несколько стад рогатого скота. Если в какой бы то ни было стране встречаются стада рогатого скота, то это служит верным признаком, что она редко подвергается неприятельским нашествиям. Между берегом и Уджиджи рогатый скот встречается только в Узагаре, Угого, Унианиембэ и Угге; во всех же прочих областях разводятся одни козы, овцы и цыплята. Некоторые из богатых арабов Унианиембэ владеют большими стадами рогатого скота, в которых бывает 40 и 50 молочных коров; но из ваниамвези весьма немногие имеют более тридцати. Молочная корова стоит от 20 до 30 доти или от 80 до 120 ярдов простынного полотна, хотя в Узукуме можно купить корову от 2 до 4 доти за штуку. Пол галлона молока считается хорошим удоем; но коровы редко дают такое количество: средний удой можно, мне кажется, принять в 3 пинты. Я обыкновенно получал по галлону молока ежедневно в течение 10 дней за 4 1/2 ярда китамба или цветного полотна. Из этого молока я сам приготовлял себе масло и сыр, и это составляло самую большую роскошь, какую может доставить себе в Унианиембэ белый человек.
Племена эти, подобно всем неграм, весьма любят музыку. Правда, музыка их — самая варварская и скоро надоедает, однако лучшие из их музыкантов всегда доставляют удовольствие. Многие из них хорошие импровизаторы; последний скандал, или политическая новость, или сплетня, наверное будут выражены в деревенской музыке, если только имеют достаточно интереса. В течение недели после того, как Мирамбо объявил войну, во всем Униамвези не было деревни, в которой так или иначе не упоминалось бы в вечерних песнях имя Мирамбо; а так как это все были знакомые мотивы, то ясно, что имя этого знаменитого предводителя было вставлено в песни вместо употреблявшегося прежде. Мусунгу, или Музунгу, т. е. белый, также составлял любимый предмет песни вскоре после своего прибытия; но это вскоре надоело.
Пища туземцев, как и всех почти жителей центральной Африки, состоит из муки матами — Holcus sorghum, или аравийской дурры или дурны, превращаемой в густую похлебку, которая приготовляется простим кипячением муки в воде. Ее приправляют различными растениями, каковы бобы и огурцы, которые сперва отваривают и затем примешивают к кушанью.
Они редко едят мясо, как слишком дорогое для них блюдо. и притом ко многим животным они питают отвращение. Но они с наслаждением станут есть экскременты и внутренности животных и, готовы обожраться мясом, если только могут попользоваться им на чужой счет. В моем караване, после удачной охоты, ваниамвези просиживали целые ночи за своей порцией мяса, точно считая это своим священным долгом. Американский муш (mush), приготовленный из индийского жита, хорошо известен во всей центральной Африке. По приготовлении этого скромного блюда, мужские члены семейства, усаживаются вокруг котелка, берут из него пригоршнями кушанье, обмакивают последнее в блюдо с зеленью и затем отправляют эту массу в рот. Женщины едят отдельно, так как мужчины считают унизительным для своего достоинства есть вместе с женщинами.
Люди, достигшие глубокой старости — нередкое явление в центральной Африке. Седые волосы и сгорбленные спины встречаются почти в каждом селении. Самых старых людей я встречаль в Угого и Унианиембэ — древних, безопасных и хорошо устроенных странах. Султану Каниени, Магомба, можно дать лет девяносто; в 1858 году четырнадцать лет тому назад — кап. Буртон видел его уже старым и дряхлым. Он жив еще, но не может ходить без чужой помощи. Старшему его сыну, Кизеваг, слишком за шестьдесят лет, а младшему, Мтунду Нгондег, около пятидесяти. Султан Маганги, убивший Сни бин Амера, друга Буртона и Спика имеет, по моему мнению, немного менее восьмидесяти лет; того же возраста должен быть и Пембера Перег, начальник Ниамбва.

XL. Охота на буйвола.

Я полагаю, что ваканонго и вакавенди принадлежали прежде к тому же племени что и ваниамвези; их язык. нравы и обычаи тожественны. Но когда мы перешли Малагарази и вступили в Увинца, то очутились среди особенного племени; при описании нравов и обычаев Вавинца я имел также в виду Ваджиджи, Вакаранга, Варунди, Вавира, Ватута и Ватузи.
Приветствие, которым встретили нас в Увинца, свидетельствует о новых племенах и нравах, к которым мы теперь и перейдем. Нет ничего скучнее церемонии, сопровождающей встречу двух вавинца. Встретившись, они протягивают друг другу обе руки, произнося слова; «ваке, ваке, ваки, ваки»; затем сцепившись между собою локтями, начинают тереть свои руки друг о друга, быстро произнося «ваке, ваке, ваки, ваки», и кончают чем-то вроде хрюканья: «гуг, гуг», что выражает обоюдное удовольствие. Женщины при встрече с мужчинами — даже полувзрослыми юношами — наклоняют свои спины вперед до тех пор, пока не коснутся концами пальцев рук до пальцев ноги, или же поворачивают туловище в сторону и хлопают в ладоши, восклицая: «ваке, ваке, ваки, ваки; гуг, гуг», мужчины отвечают хлопаньем в ладоши и теми же словами.
Костюм их, если они недостаточно богаты для покупки холста у странствующих караванов или не умеют сами ткать его, подобно ваджиджи и варунди, состоит из козлиной шкуры, перекинутой через плечо и ниспадающей на одну сторону их туловища.
Украшениями им служат массивные медные кольца вокруг лодыжек или запястья, или же китанди (медная проволока, свернутая спиралью). Полированные клыки кабана или полированный кусок тонкой слоновой кости с резьбой служат любимыми шейными украшениями во всех округах Увинца, Угга, Уджиджи и Урунди.
Ваджиджи умеют искусно ткать холст из возделываемого ими хлопка; он напоминает по характеру ткани мексиканский серапе. Они суеверный народ подобно Вакаранга. В Ниактага, подле ворот, ведущих в селение, я видел их бога-хранителя, в виде человечьей головы, вырезанной из дерева и разукрашенной. Лицо, окрашенное белой краской, с черными вытаращенными глазами плечи прямые, четыреугольной формы; головной убор окрашен в желтый цвет. Каждый мужчина или женщина, проходя в ворота, делают глубокий поклон идолу, подобно римским католикам посред изображением Пресвятой Девы.
Ваджиджи полагают, что имеют власть над крокодилами, что они так дружны с этими земноводнфми пресмыкающимся, что могут заставить их делать все, что угодно. В Уджиджи утверждают, что там есть крокодил, столь же ученый как и тюлень в музее Барнума в Нью-Йорке, что он слушается приказаний своих друзей до такой степени, что уносит человека из дому в озеро или напр. отправляется на рынок и открывает вора в числе многолюдной толпы. Пещеры в Кабого на западном берегу озера служат предметом ужаса для ваджиджи, которые, проходя мимо этого страшного места, стараются смягчить гневное божество озера, бросая в последнее бусы и холст. Они утверждают, что это необходимо делать и что божество предпочитает белые (мерикани) бусы; занзибарские вангвана и арабы должны поневоле подчиняться этому обычаю, так как в противном случае ваджиджи не решаются перевезти их через озеро. Каждый путешественник, переезжая Бембу, должен предварительно отломить от находящейся там скалы кусок глины для того, чтобы путешествие его было счастливо.
Что обычай этот практикуется в течение нескольких уже поколений видно из громадных выемов, сделанных в меловой скале.
Нигде я не видел столько различных способов убирать волосы как в Урунди и Уджиджи. Волосы или совершенно сбриваются, или располагаются диагональными и горизонтальными линиями; или же расположены наподобие гребней, грядок, полос на висках и на лбу; или же наконец ниспадают на лоб узкими волнистыми или прямыми прядями; из этого следует заключить, что парикмахерское исскуство в моде у дикарей как и у цивилизованных народов. А в отношении украшения тела татуировкой они стоят выше других племен.
Вы встретите татуировку на пупе и на каждой груди в виде колец; на руках она расположена волнистыми линиями и концентрическими складками или же диагональными линиями, идущими через грудь к плечу, она имеет вид браслет вокруг кистей рук, затем идет от левого плеча к правому бедру и от правого плеча к левому бедру, через живот, в виде самой сложной сети волнистых и горизонтальных линий; на брюхе она имеет, неизвестно почему, вид больших прыщей. Операция татуирования должна быть довольно мучительна, если судить по громадным нарывам, образующимся после уколов.
Только одна бедность может сдержать страсть негра к украшениям. Люди, располагающие средствами, носят по тридцати и сорока ожерельев из сами-сами, мерикани, состки, кадунду, гуру и других бус. В пример могу привести ваджиджи и варунди, особенно последних. На шее у них привешены тонкие, украшенные резьбой куски слоновой кости, зубы бегемота и клыки кабана; а сзади шеи висят тяжелые куски резной слоновой кости. Некоторые носят на шее длинные узкие миниатюрные колокольчики из туземного железа, перевитую железную проволоку и белые полированные камешки или раковины в виде амулетов. На запястьях они носят браслеты из сами-сами или из голубых мутуда; последние составляют любимые бусы; из них же они делают себе пояса.
Одежда их состоит из дубленой шкуры козла, теленка или овчины, окрашенной красноватой скважистой глиной, осаждаемой на дне ручейков. На одежде этой делаются рисунки в виде черных линий, крапин и кружков, вроде тех, которые делают наши американские индейцы.
Подобно вагого, и даже, может быть, больше, варунди тоже любят раскрашивать тело охрою. Они красят последнею не только туловище, но также лицо, голову, ресницы и брови.
Женщины имеют обыкновение стягивать свои груди книзу посредством веревки, обвивающей их стан. Для защиты или по обычаю они носят длинные палки, верхняя оконечность которых украшена иногда фигурами, изображающими ящерицу или крокодила.
Племена, живущие по берегу озера носят тяжелые пики, употребляемые ими в рукопашном бою, и легкие ассагаи, которыми они чрезвычайно метко попадают на расстоянии пятидесяти и семидесяти ярдов. Их луки короче чем у ваниамвези и ваканонго, но стрелы те же самые, только более искусно сделанные.
Вабембе или вавембе — людоеды, населяющие мрачные горы к западу от Танганики, и живущие насупротив их северо-восточные Урунди — редко встречаются путешественниками на озере. Они считают других подобно себе людоедами, и потому при появлении в их соседстве лодок с арабами и вангвани не выходят из своих горных селений. Утверждают, хотя я не могу поручиться за верность этого слуха, что, узнав, что у одного арабского купца заболел или умирал невольник, они предложили купить его за хлеб и овощи, увидев как-то одного чрезвычайно дородного занзибарца, они приложили руки ко рту и с удивлением воскликнули; «Чукуля, нгема сана, гапа! Чумви менги». Сколько в нем хорошего мяса, сколько соли!
Вазанси или базанси, как их называет доктор Ливингстон — соседи вабембе; я опасаюсь, что их тоже следует отнести к разряду людоедов. Они то и причинили столько хлопот Ливингстону и мне у мыса Лувумба по случаю умерщвления сына султана Кизеза Хамисом Балухом; они объявили нам, что никогда не желали бы видеть другого «Мурунгвана» — занзибарского свободного человека. Я никогда в жизни не видел такого возбужденного состояния, которое они обнаружили при виде того, как один из моих солдат разрезывал мясо козы на части. Ими овладело какое-то бешенство при виде мяса: в эту минуту они были похожи на голодное хищное животное. Они умоляли глазами, чтобы им дали хоть кусочек мяса, и когда последний был им брошен, то из-за него началась страшная драка; они бросились подбирать с земли запекшуюся кровь животного, и с необычайною жадностию следили за каждым куском, который клали мои люди себе в рот. Не знаю, насколько справедливы слухи о каннибальских наклонностях вабембе, но я уверен, что вазанси — людоеды.
Маниуэма — самые искусные оружейники.
Нажмите, чтобы раскрыть...

Ондатр · 21 дек 2020

на юг

Д-р Давид Ливингстон оставил остров Занзибар в марте 1866 г. 7-го числа следующего месяца, он выехал из Мивиндинейской бухты и отправился внутрь материка со свитою, состоявшею из 12-ти сипаев из Бомбея, 9 человек из Иоганны, на Коморских островах, 7 освобожденных рабов и 2 жителей Замбези, которых он взял для опыта; с ними было 6 верблюдов, 3 буйвола, 2 мула и 3 осла. Он имел, таким образом, 30 человек, из которых 12, а именно сипаи, должны были служить для охранения экспедиции. Они были большею частию вооружены карабинами Энфильда, подаренными доктору бомбейским правительством. Багаж экспедиции состоял из десяти тюков тканей и двух мешков стекляруса; то и другое должно было служить средством для получения предметов необходимости в тех странах, которые доктор намеревался посетить. Кроме этих громоздких денег, они везли несколько ящиков с инструментами, хронометрами, термометрами, секстантом, искуственным горизонтом, ящики с платьем, медикаментами и предметами личных потребностей. Экспедиция шла вверх по левому берегу реки Ровумы, дорогою, столь же полною трудностей, как и всякая другая, которую можно было бы выбрать. Целые мили приходилось Ливингстону и его партий прорубать себе путь топорами сквозь густые и почти непроходимые камыши, которые растут по берегам реки. Дорога их представляла простую тропинку, ведущую самым причудливым образом сквозь густую растительность, из которой они при всякой возможности старались выбираться, не заботясь о происходящем от того удлинении пути. Мулы проходили еще довольно легко, но верблюды, вследствие их огромного роста, не могли сделать ни одного шагу без того, чтобы не приходилось сперва очищать дорогу топорами. Эти лесные орудия почти постоянно требовались; но шествие экспедиции часто задерживалось вследствие неохоты сипаев и жителей Иоганны работать.
Уже вскоре после отъезда с берега начались жалобы и ворчание этих людей, и при каждом удобном случае они стали выражать решительное нежелание идти вперед. Для того чтобы затруднить путешествие доктора, в надежде на то, что удастся заставить его вернуться на берег, эти люди так жестоко обращались с животными, что скоро не осталось в живых ни одного. Но когда этот план не удался, они стали возбуждать туземцев против белого человека, которому они приписывали самые странные намерения. Так как этот план, по всей вероятности, удался бы, и так как было слишком опасно иметь при себе подобных людей, то доктор решил, что лучше всего ему отпустить их, и потому он послал их назад к берегу, но при этом он снабдил их необходимыми средствами существованиа на время путешествия их туда, Эти люди имели такую плохую репутацию, что туземцы говорили о них, как о рабах доктора. Один из худших норовов их состоял в том, что они заставляли нести свои ружья и амуницию первую попавшуюся женщину или мальчика, употребляя при этом такие угрозы и обещания, которые они были не в состоянии исполнить, и давать которые они не были уполномочены. Достаточно было часовой ходьбы, чтобы утомить их, после чего они ложились на дорогу, жаловались на свою тяжелую судьбу и строили новые планы против своего предводителя. Ночью, лежа на земле, они имели вид полумертвых людей. Конечно, это была плохая стража, и если бы какое-нибудь сильное бродящее племя туземцев сделало нападение, то доктор не мог бы защититься, и, ему ничего бы не оставалось, как сдаться и погибнуть.
Доктор прибыл с своим небольшим отрядом 18-го июля 1866 г. в деревню, принадлежащую начальнику Вагиу и расположенную в 8 днях ходьбы к югу от Ровумы на берегу озера Ниассы. Территория, лежащая между рекою Ровума и землею этого главы. Вагиу, представляла необитаемую трущобу, во время перехода через которую Ливингстон и его экспедиция много страдали от голода и дезертирования людей.
В начале августа 1866 г., доктор пришел в страну владетеля Мпонды, который жил близко озера Ниассы. По дороге в эту местносгь двое освобожденных рабов покинули его. Здесь также и Уикотани — а не Уакотани — любимец доктора, стал настаивать на увольнение его, приводя как причину (оказавшуюся впоследствии ложною), что он нашел своего брата. Он также утверждал, что семья его живет на восточном берегу озера Ниассы. Далее он говорил, что его сестра — любимая жена Мпонды. Заметив, что Уикотани не хотел идти с ним далее, доктор отправился с ним к Мпонде, который видел его и слышал о нем в первый раз, и, снабдив неблагодарного мальчика достаточным количеством тканей и стекляруса, чтобы продержаться ему, пока не позовет его «большой брат», он оставил его у начальника, уверившись предварительно, что последний будет обращаться с ним хорошо. Доктор также дал Уикотани писчей бумаги — он научился читать и писать в школе в Бомбее — так что, если ему понадобится, он всегда может написать м-ру Горасу Уэллеру или ему самому. Доктор уговаривал его не принимать участия в охоте за рабамі, которую обыкновенно устраивают его земляки, жители Ниаосы, на своих людей. Найдя, что его хитрость для удаления из экспедиции удалась, Уикотани попробовал уговорить Чумаха, другого протеже доктора и товарища Уикотани, покинуть службу у доктора и отправиться с ним, причем обещал, что его «большой брат» даст ему жену. Чумах рассказал об этом доктору, который посоветовал ему не идти, так как он (доктор) сильно подозревал, что Уикотани желал просто сделать его своим рабом. Чумах благоразумо уклонился от искушения. От Мпонды доктор отправился на конец Ниассы, в деревне начальника Бабизы, который требовал. лекарств от накожной болезни. С своею обычною добротою, он остановился в деревне этого главы, чтобы лечить его болезнь.
Пока он жил здесь, пришел с западного берега один араб и сообщил, что он был ограблен племенем мазиту в месте, которое, как было хорошо известно доктору и Музе, начальнику людей из Иоганны, находилось по крайней мере в 150 милях к северо-западу от того места, где они находились. Муза, однако, горячо вслушивался в рассказ араба, по причинам, которые тотчас выяснятся, и вполне ему поверил. Хорошо усвоив все ужасные подробности, он пришел к доктору, чтобы рассказать ему все это. Путешественник терпеливо выслушал рассказ, со всеми его зловещимя деталями, и затем спросил Музу, верит ли он этому. «Да», быстро отвечал Муза, «он. сказал мне истину, истину. Я хорошо его спрашивал, и он говорил истину, истину.» Доктор, однако, сказал, что он не верит рассказу, потому что мазиту не удовольствовались бы одним ограблением человека, но они убили бы его, и предложил, чтобы рассеять страх своего мусульманского спутника, отправиться вместе к начальнику, у которого они остановились и который, как человек разумный, в состоянии будет сказать им насколько вероятен этот рассказ. Они пошли к Бабизе, который, по выслушании истории араба, тотчас же заявил, что араб лгун, и что история не имеет ни малейшего основания, причем привел как доказательство своих слов, что если бы мазиту были в последнее время здесь по соседству, то он уже давно бы слышал об этом.

XXXI. Внутренний вид жилища Ливингстона в Уджиджи.

Но Муза воскликнул: «Нет, нет, доктор; нет, нет, нет; я не хочу идти к мазиту. Я не хочу, чтобы мазиту убили меня. Я хочу видеть моего отца, мою мать, моего ребенка, в Иоганне. Я не хочу мазиту». Вот были подлинные слова Музы.
На это доктор отвечал: «Я тоже не хочу, чтобы меня убили мазиту; но если вы боитесь их, то я обещаю вам идти прямо на запад, пока мы не оставим далеко позади себя возможность нападения мазиту».
Муза не удовлетворился, но с печальным видом, говорил: «Если бы у нас было 200 ружей, то я пошел бы; но на нашу маленькую партию нападут ночью и всех нас перебьют».
Доктор повторил свое обещание: «Но я ведь не пойду близко их; я пойду на запад.»
Но как только он отправился на запад, Муза и люди из Иоганна ушли от него всей толпой.
Доктор говорит, по поводу поведения Музы, что он чувствовал сильное искушение застрелить как его, так и другого зачинщика, но он очень рад, что не замарал своих рук в их подлой крови. Через день или два после того, другой из его спутников — по имени Симеон Прайс — пришел к доктору с тою же сказкою о мазиту; но, имея в виду малочисленность своей свиты и желая положить конец всем подобным попыткам к дезертированию и малодушию, доктор тотчас же заставил его молчать и строго запретил ему еще раз произносить имя мазиту.
Если бы туземцы не помогали ему, то он должен бы был отказаться от надежды проникнуть даже в ту дикую и неизследованную страну, в которую он теперь вступал. «К счастию», говорит доктор с удовольствием, «я находился тогда, по оставлении берегов Ниассы, в земле, на которую еще не ступала нога торговца невольниками; это была новая и девственная страна, и потому жители, как всегда находил я в подобных случаях, были очень добры и гостеприимны, и за очень небольшое количество ткани они переносили мой багаж из одной деревни в другую.» И во многих других случаях приходилось путешественнику испытывать в своей крайности доброту этих еще неиспорченных и невинных дикарей.
Оставив в начале декабря 1866 г. эту гостеприимную страну, доктор вступил в другую, где мазиту вполне проявляли свои обычные грабительские наклонности. В этой стране не было ни провизии, ни домашнего скота, и жители выселились в другие места, подальше от этих свирепых грабителей. Экспедиция снова должна была испытать голод; она пользовалась дикими плодами, которые местами росли здесь. По временам положение отряда становилось еще хуже вследствие бессовестного дезертирования некоторых из его членов, которые не раз убегали, захватывая с собою вещи, лично принадлежащие доктору, его платье, белье и пр. С большими или меньшими неудачами, упорно продолжая свой путь, он прошел через земли Бабизы, Бобембы, Барунгу, Ба-улунгу и Лунды.
В стране Лунды живет знаменитый Казембэ, сделавшийся впервые известен в Европе через д-ра Лацерду, португальского путешественника. Казембэ очень разумный начальник; это высокий, дюжий мужчина, который носит особого покроя одежду, сделанную из красного ситца, в виде огромной юбки. В этом пышном одеянии король Казембэ принял д-ра Ливингстона, окруженный своими начальниками и телохранителями. Начальник, которому поручено было королем и старейшинами все разузнать о белом человеке, явился тогда пред собранием и громким голосом доложил о результатах наведенных справок. Он слышал, что белый человек пришел, чтобы осмотреть воды реки и озера, и хотя он не мог понять, на что нужны эти вещи белому человеку, он все-таки не сомневался, что это дело хорошее. Тогда Казембэ спросил доктора, что намеревается он делать и когда думает идти. Доктор отвечал, что он думает идти к югу, так как он слышал, что в том направлении есть реки и озера. Казембэ спросил: «Что вам за нужда идти туда? Вода здесь близко. Здесь по соседству обилие воды». Прежде чем закрыть заседание, Казембэ дал приказ пропускать без всякого затруднения белого человека, куда ему вздумается отправиться по стране. Он сказал, что это первый англичанин, которого ему случилось видеть, и что он понравился ему.
Вскоре после представления королю королева вошла в большой дом, окруженная телохранительницами-амазонками с копьями. Это была высокая, стройная, красивая молодая женщина, и очевидно она рассчитывала произвести некоторое впечатление на грубого белого человека, потому что она оделась по самой королевской моде и вооружилась тяжелым копьем. Но ее появление, столь не похожее на то, какое ожидал доктор, заставило его рассмеяться, что совершенно испортило рассчитанный эффект, потому что смех доктора был так заразителен, что она тоже засмеялась, а за нею из придворной вежливости и амазонки. Сильно обескураженная этим, королева побежала назад, в сопровождении своих послушных дам, сделав таким образом отступление самое недостойное, некоролевское в сравнении с ее величественным появлением перед доктором. Но Ливингстон обещает много рассказать об этом интересном короле и королеве; и кто может так хорошо рассказывать сцены, виденные им и принадлежащие ему исключительно, как не он сам?
Вскоре после своего прихода в страну Лунды или Лонды, и прежде чем он вступил в область, управляемую Казембэ, он перешел через реку, называемую Чамбези, которая представляла очень важный поток. Сходство названия ее с тою широкою и величественною рекою юга, которая навсегда будет связана с его именем, спутало Ливингстона в ту пору, и он не оказал к ней того внимания, которое она заслуживала, так как он думал, что Чамбези представляет только верховое Замбези, и потому не имеет никакой связи или отношения к источникам египетской реки, которые он разискивал. Ошибка его состояла в слишком большой доверчивости к точности португальских сведений. Исправление этой ошибки стоило ему много месяцев скучного труда и путешествия.
С начала 1867 г. — времени его прихода к Казембэ — и до средины марта 1869 г. — времени его прихода в Уджиджи, он был занят по преимуществу исправлением ошибок и ложных представлений португальских путешественников. Португальцы, говоря о реке Чамбези, постоянно говорят о ней, как о «нашей собственной Замбези» — т. е., о Замбези, текущей через португальские владения в Мозамбике. «Идя от Ниасы к Казембэ», говорят они, «вы перейдете через нашу собственную Замбези». Такое положительное и повторенное несколько раз утверждение, делаемое не только изустно, но и в книгах и на картах, конечно, сбивало с толку. Когда доктор заметил, что-то, что он видел, и то, что они описывали, расходится друг с другом, он, имея искреннее желание доискаться истины, поднялся, чтобы снова пройти ту землю, по которой он уже путешествовал. Ему приходилось все снова и снова проходить через различные страны, орошаемые различными реками сложной водной системы. Все снова и снова обращался он с теми же самыми вопросами к людям, которых он встречал, пока он не вынужден был перестать, потому что они могли бы сказать: «Человек этот помешался на воде»!
Но его путешествия и скучные труды в Лунде и смежных странах установили, вне всякого сомнения — во-первых, что Чамбези есть река совершенно отличная от Замбези португальцев; и, во-вторых, что Чамбези, начинаясь около 11° южной широты, есть ни что иное, как самый южный из источников великого Нила; таким образом, давая этой знаменитой реке длину до 2000 миль, мы ставим ее между реками земного шара на второе место по длине, после Миссисипи. Истинное и настоящее название Замбези есть Домбази. Когда Лацерда и другие португальцы, бывшие после него, приходя к Казембэ, переходили через Чамбези и слышали это имя, очень естественно, что они написали его, как «нашу собственную Замбези», и, без дальнейшего расследования, приняли ее текущею в этом направлении.
Во время изысканий в этой области, столь полных открытиями, Ливингстон пришел в озеру, лежащему в северо-востоку от Казембэ и называемому туземцами Лиемба, по имени страны, прилегающей к нему с востока и юга. Проходя к северу по берегу этого озера, он убедился, что это ничто иное, как Танганика, или его юго-восточная часть; на карте доктора оно очень напоминает очертания Италии. Южный конец этого большого резервуара лежит около 8°42’ южной широты, и, таким образом, длина его с севера на юг 360 географических миль. От южной оконечности Танганики он перешел через Марунгу и приблизился в озеру Моеро. Идя вдоль этого озера, имеющего в длину около 60 миль, к южному концу его, он встретил реку, называемую Луапала, по которой он и направился. Следуя в югу по Луапале, он нашел выход ее из большого озера Бангвеоло, которое занимает почти такую же поверхность как Танганика. Исследуя воды, вливавшиеся в это озеро, он нашел, что самый важный из притоков его есть Чамбези.
У Казембэ нашел он старого араба, с седою бородою, называвшегося Магомет бин-Сали, которого король держал как пленника, хотя он был на свободе; причиною его задержания были какие-то подозрительные обстоятельства, сопровождавшие его приход и пребывание в стране. Благодаря влиянию Ливингстона, Магомету бин-Сали был дан отпуск. Но по дороге в Уджиджи Ливингстону пришлось горько раскаяваться в своем заступничестве за араба. Он оказался самым неблагодарным негодяем, совратившим умы многих спутников доктора, которых приобрел в свою пользу, подкупив ласками своих любовниц; этим способом они были сделаны чем-то вроде невольников этого человека. Все покинули доктора, даже верный Сузи и Чумах покинули его для службы у Магомета бин-Сали. Но они вскоре раскаялись и вернулись к своему старому господину. Начиная с того дня, когда попал в его компанию подлый старик, разнообразные и горькие неудачи преследовали доктора вплоть до его прихода в Уджиджи в марте 1869 года.
Нажмите, чтобы раскрыть...

Ондатр · 21 дек 2020

Центральная Африка. Пояс банту.

К югу от великого леса находилось несколько государств : Луба, Лунда, , Казембе, Бемба, Мбунда и др.

возглавлялись они священными царями . ключевую роль в управлении играл царский клан, Совет и тайные общества. старого , больного, неудачливого царя убивали или обрекали на смерть. большую роль играли мать и главная жена царя (это была его близкая родственница). существовала гвардия.
естественно было рабство. ремесленники и артисты составляли отдельную кастовую группу.
община, род , большая семья определяли всю жизнь на местах.

В Казембе существовал институт наместников (со своими дружинами), аристократия (самым знатным считался род матери царя). 4 главные жены имели особые титулы, вассальные вождества - все они присылали дань. каждый царь строил свою столицу (это было просто скопище хижин за частоколом). это было место пребывания двора - весьма многочисленного (в столице жило ок. тысячи человек). платилась дань в Лунда (рабами, медью и солью)

в Лунда большинство должностей наследовалось. правителями областей и районов были члены правящей династии. существовала удельно-лествичная система. князья имели свои представителей при дворе.
35-40 наследных вельмож были одновременно членами совета, жрецами и правителями деревень домена. ещё несколько десятков человек составляли аристократическую бюрократию. существовала постоянная столица - Мусумба (ок. 30 000 жителей). ополчение составляло 175 000 воинов. численность населения ок. 2 млн.

в Луба правитль имел столицу, но большую часть времени проводил в полюдье (в столице в это время управляла его жена). полюдье имело характер почти бесконтрольного грабежа. а если царь был недоволен приношениями то и массового убийства. власть на местах принадлежала наследным вождям. велась работорговля с португальцами.

постепенно всё больше усиливались торговые этносы - такие как чокве и кор. Мбунда, втянутые в торговлю с португальцами (рабами, воском, слоновой костью и каучуком) и Катанга, где власть захватил Мсири - партнёр работорговцев Занзибара и уньямвези. (прежде всего Типпо Типа).

основным предметом его торговли была медь (но рабы и слоновая кость тоже). в 68 г. он разгромил ставку Казембе.

Ондатр · 21 дек 2020

Луба

Государство Лунда (между 6-12° ю. ш. и 17-24 в. д.) занимает приблизительно, по величине, пространство равное Германии и имеет около двух миллионов жителей. Оно покрыто девственными лесами, которые прерываются прериями или саваннами с бесчисленным множеством более или менее значительных рек, текущих к северу. На запад от него тянется обширная низменность, по которой проходит водораздел между бассейнами Конго и Замбези. Столица Муссумба находится на севере государства Лунда.

Власть Муата Ямво простирается на большую часть земель, лежащих между португальской областью Ангола и озером Ниасса. Ему подчинено множество предводителей более или менее сильных племен, не исключая и другого крупного властелина Казембо, государство которого лежит к северу от Лунды. Зависимость эта заключается в платеже дани, которую, равным образом, добровольно платят некоторые из соседних племен, во избежание столкновений с Муата Ямво. Того же способа действий держится и португальское правительство, которое для обеспечения своих владений, время от времени, посылает подарки повелителю Лунда и старается поддержать с ним дружеские отношения.

Образ правления в Лунде патриархальный, как и в других государствах центральной Африки; каждая деревня имеет отдельного вождя, и вожди, в свою очередь, подчинены главнейшему из них, Муата Ямво. На всех подданных лежит обязанность содержать властелина, доставлять ему жен, съестные и другие запасы, напитки и проч. Сверх того, Муата Ямво, в непосредственно управляемой им области, как и всякому вождю в его округе, принадлежит часть каждой добытой дичины, один клык убитого слона и все шкуры убитых леопардов, потому что простые смертные не могут сидеть на них, а следовательно и владеть ими.

В мирное время Муата Ямво живет в своей резиденции Муссумба, которая не имеет ничего общего с нашим представлением о городе. Это огромная деревня, состоящая из массы однообразных низких хижин, от которых жилище Муата Ямво отличается только величиной. Кровля образует тупой шпиц и опускается отвесно к земле, но не упирается в нее, так что небольшой свет проникает снизу. Круглый вход в хижину, принадлежит ли она богатому или бедному человеку, настолько мал, что приходится вползать в нее. Более достаточные люди и вожди обыкновенно окружают свои жилища плетнем, между тем как хижины бедняков ничем не огорожены.

Муата Ямво пользуется неограниченной властью над жизнью и имуществом подданных. Это своего рода бог, который считается неприкосновенным и безгрешным. Никто из подданных [199] не смеет убить его и даже не может сделать это, по мнению чернокожих. Кроме естественной смерти, только совпадение особенных условий, как, например, дворцовый переворот (если удобно употребить здесь такое выражение), может привести к смене одного Муата Ямво другим. Но, если который либо из них позволяет себе слишком большие бесчинства, то подданные избавляются от него следующим способом: лунда начинают войну с уанда или каким либо другим соседним племенем, в том расчете, что Муата Ямво, по старому обычаю, должен неизбежно находиться как при охоте, так и на поле битвы. Когда лунда очутятся в виду неприятеля, то по данному знаку, условленному заранее, обращаются в бегство и оставляют повелителя одного, сидящим на престоле, который таким образом становится жертвой врагов и падает под их ударами.

У лунда женщины сопровождают мужей на войну и иногда принимают участие в битве. Они также играют видную роль в правлении. В Муссумбе на ряду с Муата Ямво царствует посторонняя ему особа, королева Лукокесса, которая имеет особых подчиненных ей вождей. Обе власти действуют совместно, и даже нередко одна против другой, что, разумеется, не представляет особенных удобств для подданных. В настоящее время Лукокесса, сравнительно с Муата Ямво, сохранила только тень прежнего величия; но, тем не менее, власть ее до сих пор довольно значительна. [200]

Вся политика центральной Африки обращена на торговлю с берегом. Муата Ямво такой же торговец, как и другие негритянские властелины, — только один из наиболее значительных; его заботы и стремления, как и всех их, преимущественно обращены на возможно больший сбор дани и выгодный обмен ее на различные товары. Поэтому каждый путешествующий в центральной Африке может только в том случае рассчитывать на хороший прием и остаться более или менее долгое время в той или другой местности, если явится сюда в роли торговца, или, по крайней мере, присоединится к торговому каравану. Туземцы даже не могут себе представить, чтобы кто-нибудь решился приехать в их землю иначе, как для покупки невольников, слоновой кости и каучука. Такой взгляд сложился издавна, потому что в течение многих десятков лет, до прибытия новейших европейских путешественников, только местные португальские и арабские торговцы посещали далекие страны центральной Африки.

В настоящее время торг невольниками, уничтоженный на берегах, существует внутри страны почти в тех же размерах, как и прежде, не только в виде обыкновенной продажи, т. е. обмена на другие товары, но и охоты за людьми, которой преимущественно занимаются арабские торговцы и даже с этой целью нападают на мирные селения (Horace Waller. Letzte Reise von David Livingstone in Zentral-Afrika. Hambourg. 1875. Bd. I, S. 78.). Не подлежит сомнению, что помимо огромных выгод, извлекаемых торговцами из их живого товара, приобретение невольников составляет для них известного рода необходимость, обусловленную их ролью странствующих купцов и самым способом путешествия в стране, где вследствие отсутствия дорог, а нередко и тропинок, люди заменяют вьючных животных. При каждом подобном переходе невольники гибнут десятками от непосильной ноши, палящего зноя в безводных долинах и в чащах колючего кустарника, переплетенного льнами, при переправе через реки, также от лихорадок и других болезней в болотистых местностях, не говоря о ядовитых насекомых, а подчас змей и крокодилов. Но рабовладельцы не особенно смущаются этим, потому что всегда имеют возможность пополнить понесенную ими убыль. В Ангола и других португальских владениях (между Биге, Уруа и Катанго) с 1845 года, благодаря бдительному надзору англичан, торг невольниками значительно уменьшился, но на чернокожих наложено было новое обязательство: они должны доставлять носильщиков, набираемых из туземцев; купцы вносят за них известную сумму властям, а самим носильщикам платят безделицу, по своему усмотрению. [201]

..

Ливингстон дважды посетил государство Лунда. В 1858 году, он впервые вступил во владения Муата Ямво, но не мог долго оставаться тут, вследствие различных притеснений со стороны местных властей. Искать правосудия у повелителя страны было немыслимо, потому что, по рассказам туземцев, царствовавший в это время Муата Ямво сам подавал пример бесправия. Так, между прочим, его чернокожее величество, считая собственноручное отсечение голов удовольствием, вполне соответствующим его сану, расхаживал по городу и рубил головы прохожим, пока у него не составилась большая груда черепов. При этом он мотивировал свои действия тем, что «подданные его слишком многочисленны, и поэтому необходимо уничтожать их»... Затем [202] Ливингстон еще раз посетил Лунду во время своего последнего путешествия, начатого в 1866 году, с целью исследования реки Луалабы. На его счастье, незадолго перед этим, на престол вступил новый Муата Ямво, человек более кроткого нрава, который, по слухам, даже намеревался наказать вождей за их дурное обращение с английским путешественником. Во всяком случае, последние обошлись теперь несравненно приветливее с Ливингстоном и беспрепятственно пропустили его в государство соседнего властелина Казембо.

...

Наиболее подробные сведения о государстве Лунда, образе правления, нравах и обычаях жителей, сообщены доктором Погге (Фр. Гельвальд, «Естественная история племен и народов». Выпуск тридцатый, Спб., изд. А. С. Суворина, 1884, стр. 130-135. См. также статью «Немцы в Африке и отзывы их о ней». Русская Мысль, 1884, октябрь и декабрь.). Его описание, в правдивости которого мы не имеем повода сомневаться, совершенно противоречит преувеличенным рассказам местных жителей о могуществе и богатстве Муата Ямво и только служит доказательством, как долго держится однажды составленная репутация. Государство Лунда, созданное, как и все другие, путем захвата и завоеваний, до сих пор в таком же почете у соседей, как и в старину, хотя нет и следа благоприятных условий, способствовавших его усилению. В настоящее время оно заключает в себе все задатки быстрого разложения; и можно удивляться, как оно существует даже в своем настоящем виде, при отсутствии какой бы то ни было внутренней связи между властелином и правителями отдельных областей с одной стороны и подданными с другой, при полном господстве произвола и бесправия, крайней бедности страны, слабом развитии промышленности и земледелия. Хотя племена, живущие в близком соседстве с «калунда» (общее название жителей Лунды; в Муссумбе и окрестностях они носят имя «молуа»), достигли значительной степени искусства в обработке металлов, в изделиях из дерева и глины, в изготовлении тканей и т. п., но в Лунде все остается по-прежнему. Все мелкие и крупные продукты, большею частью, добываются рабами, и в таком незначительном количестве, что их не достает для местного потребления. Промышленность почти исключительно ограничивается изготовлением небольших плетеных корзин, резных вещей в виде идолов и талисманов и, наконец, всевозможных украшений из слоновой кости, железа, латунной проволоки, раковин, камней и длинных волос, отрезанных у невольников.

Равным образом калунда — плохие охотники и рыболовы; кузнечество и искусственное пчеловодство не составляет у них особого промысла, как у соседнего племени киоко; они умеют только добывать каучук. Торговля — их главное занятие; но они преимущественно ведут ее, чтобы иметь предметы, которые служат для украшения тела. [205]

Знатные люди не носят звериных шкур и туземных тканей, а только бумажную привозную материю «fazenda». Мужчины привязывают вокруг талии таким способом, чтобы она покрывала ноги ниже икр, между тем как одежда женщин, большей частью, выше колен. Богатые дамы иногда обвивают талью такой длинной полосой материи, что конец ее тянется по земле в виде шлейфа, или же его несет сзади невольница. Бедняки обоего пола довольствуются туземными, плетеными тканями и звериными шкурами или прикрывают себя ветками кустарника. У женщин в моде подпиливание верхних резцов и выламывание нижних, а равно и татуировка на груди, руках и животе. Завивка волос исключительно в употреблении у знатных мужчин; кроме того, все они выбривают переднюю часть [206] головы, так что над лбом образуется широкая обнаженная полоса. Женщины и рабы коротко стригут свои волосы.

Что касается оружия жителей Лунды, то оно довольно разнообразно. Только знатные люди владеют ружьями, привозимыми с морского берега; их заряжают каменьями, кусочками железа и первобытными пулями, которые изготовляются в Муссумбе. Для войны и охоты служат: длинные железные копья и легкие деревянные с железными наконечниками, лук, стрелы, намазанные ядом, и меч, который спрятан в ножнах и висит на веревке. Кроме того, в употреблении небольшой нож с деревянной рукояткой. Однако, не смотря на эти различные виды оружия, которое можно встретить почти у каждого из подданных Муата Ямво, они, по всем отзывам, весьма добродушны, общительны и миролюбивы. Но те из них, которые живут в непосредственной близости с караванными путями и много сносились с торговцами, сделались попрошайками, лгунами и обманщиками. При этом они в высшей степени недоверчивы, что, по замечанию Погге, можно приписать тому обстоятельству, что они много раз были обмануты торговцами
Нажмите, чтобы раскрыть...

Ондатр · 21 дек 2020

чокве

куба

Ондатр · 22 дек 2020

Южные банту

этно-политический ландшафт здесь сформировался в пер. пол. 19 в. в результате серии миграций с юга, вызванных зулусской экспансией.
миграции эти продолжались на север вплоть до Малави, где возникло царство Гао
на территории Замбии это было царство Макололо, где южане превратили туземцев в илотов. Их правитель был крещён Ливингстоном, но в 65 г. эта полития была снесена массовым восстанием, и уцелевшие остатки макололо бежали в Малави. а здесь начала складываться уже полития лози.

южнее, в нынешнем Зимбабве, жили туземцы машона и пришельцы матабеле, у последних сохранялась система народ-войско.
в Ботсвване жили бечуаны (тсвана)- люди мирные, и страдающие от набегов буров. нескольких вождей Ливингстон здесь тоже крестил.
везде большую роль играло скотоводство. а так вывозились шкуры, перья, мёд, воск, слоновая кость. в обмен на промтовары. торговцы были тоже неграми. на земле тсвана было обнаружено золото.
политическая сисетма была скорее вождестской (сложное вождество), чем раннегосударственной. царь со свитой в течении года перемещался между своими "дворцами"-фермами , и в каждой была жена, наложницы, прислуга, призывники из окрестной молодёжи. туда свозилось продовольствие и спиртное для содержания царя и его свиты, мог он кормится и завалившись в гости (это уже было бедствие) .

Ондатр · 22 дек 2020

воины матабеле

Ондатр · 22 дек 2020

на территории Калахари по соседству с тсвана (бечуанами) и в нынешней Намибии жили бушмены - охотники-собиратели каменного века , антропологически представляющие отдельную расу. Они бродили небольшими локальными группами, из нескольких малых семей. охотились с помощью отравленных стрел и занимались собирательством. формальных лидеров не имели, но группе обычно был шаман-знахарь. отношеня внутри групп (в т.ч. иежду мужчинами и женщинами) было довольно равноправными.

пещерная живопись бушменов (прорисовка)

list · 22 дек 2020

и даже пещерная тогда ещё бытовала?

вообще же удивительна стойкость этих народов в сохранении древних традиций и образа восприятия. всё же не на островах жили, взаимодействовали с миром внешним так или иначе

сравнить если вот этот образец:

Ондатр сказал(а): ↑

Нажмите, чтобы раскрыть...

и вот этот, 500 г. н. э. (из Мпумаланги, восток юга):

- так разницы большой нет, скорее первое - это органичное, отшлифованное и упрощённое продолжение второго

Войти или зарегистрироваться

1868. Высокий модерн.

list Модератор

Ондатр Модератор

list Модератор

Ондатр Модератор

Ондатр Модератор

list Модератор

Ондатр Модератор

list Модератор

Ондатр Модератор

list Модератор

Ондатр Модератор

list Модератор

Ондатр Модератор

list Модератор

Ондатр Модератор

Ондатр Модератор

Ондатр Модератор

Ондатр Модератор

Ондатр Модератор

Ондатр Модератор

Ондатр Модератор

Ондатр Модератор

Ондатр Модератор

Ондатр Модератор

list Модератор

Поделиться этой страницей

Войти или зарегистрироваться

1868. Высокий модерн.

list Модератор

Ондатр Модератор

list Модератор

Ондатр Модератор

Ондатр Модератор

list Модератор

Ондатр Модератор

list Модератор

Ондатр Модератор

list Модератор

Ондатр Модератор

list Модератор

Ондатр Модератор

list Модератор

Ондатр Модератор

Ондатр Модератор

Ондатр Модератор

Ондатр Модератор

Ондатр Модератор

Ондатр Модератор

Ондатр Модератор

Ондатр Модератор

Ондатр Модератор

Ондатр Модератор

list Модератор

Поделиться этой страницей

Быстрый поиск